CC BY
53
Бритикова Елена Александровна
ассистент кафедры менеджмента Кубанского государственного аграрного университета
(e-mail: [email protected])
Урывский Владимир Николаевич
студент-магистрант Кубанского государственного аграрного университета
(тел.: +79180655296)
Российский капиталистический класс как субъект модернизации: опыт 90-х годов
В статье рассматриваются особенности российского бизнеса 90-х гг. как участника и творца отечественной модернизации. Анализируется формирование групп российского предпринимательства и их роль в модернизационных процессах.
Ключевые слова: модернизация, актор, капитал, «стихийный» бизнес, Российское государство, бизнес-элита, сырьевая ориентация.
Е.А. Britikova, Assistant of the Chair of Management of the Kuban State Agrarian University; e-mail: [email protected];
V.N. Uryvsky, Undergraduate Student of the Kuban State Agrarian University; tel.: +79180655296.
Russian capital class as a subject of modernization: experience of 90s
The article considers the peculiarities of Russian business of the 90s as a participant and creator of national modernization. Examines the formation of groups of Russian business and their role in the modernization process.
Key words: modernization, actor, capital, «natural» business, Russian state, business elite, raw material orientation.
Развитие теории модернизации имеет уже весьма продолжительную историю. Принято начинать отсчет с середины прошлого века, когда понятие «модернизация» фактически образовало собственный научный дискурс. В то же время некоторые исследователи (С. Гавров) не без основания относят теоретические разработки модернизации к эпохе социологической классики. Как бы то ни было, многочисленные подходы - линеарная модель (У. Ростоу, С. Эйзенштадт), аналитический подход (Н. Смелзер, С. Блэк), релятивистский подход (С. Чодак, Э. Тиракьян) - в общем и целом делают ставку на изменения объективной действительности, понимая модернизацию в широком смысле, т.е. как поступательное социальное развитие в сторону институциональной структуры, сформировавшейся в индустриально развитых странах, представленных в основном западным миром (С. Эйзенштадт).
В некотором роде можно считать инновационным появление деятельностно-структурного подхода известного отечественного социолога и экономиста Т. Заславской, в котором основной методологический упор делался на выявление и описание субъектов модернизации. Здесь в качестве таковых виделись социаль-
ные группы, так или иначе заинтересованные в модернизационных процессах [1]. Отсюда вполне закономерное привлечение внимания к формирующимся российским бизнес-группам, деятельность которых напрямую связывалась с масштабными системными преобразованиями. Мы намерены интерпретировать модернизацию в широком смысле - как поступательное социальное развитие в сторону институциональной структуры, сформировавшейся в индустриально развитых странах, представленных в основном западным миром. В то же время уместно задаться вопросом, какова роль российских предпринимателей в пока что не слишком впечатляющих результатах модернизации спустя три десятилетия после ее фактического начала. Для этого имеет смысл рассмотреть генезис отечественного бизнеса как социальной группы, источники его происхождения и факторы развития. Будучи ограниченными рамками статьи, мы затронем период 90-х гг., когда были заложены основные предпосылки российского бизнес-сообщества. Таким образом, настоящая статья будет носить в определенной степени социально-исторический характер.
Следует поначалу затронуть специфику отечественных процессов капитализации,
227
посредством которых осуществлялось преобразование социалистического строя в капиталистический. Изначально процесс капитализации общества (еще советского) имел два источника. Первый представлял собой приватизацию, представлявшую, по сути дела, совокупность усилий государства в названном направлении. Второй источник имел более естественную подоплеку и представлял собой стихийное развитие рыночных отношений, полностью не прекращавшихся даже в годы советской власти.
Ряд авторитетных отечественных обществоведов (М. Делягин, В. Радаев, О. Крыштанов-ская) склонны определять государство в качестве главного фактора капитализации [2; 3; 4]. Будучи заинтересованным в поддержке общественных слоев, государство последовательно заигрывало с определенными социальными группами. В перестроечный период это была интеллигенция, в начале 90-х гг. для подобной роли стало привлекаться мелкое и среднее частное предпринимательство, которому шли навстречу в снятии юридических ограничений. Ближе к президентским выборам стал активно создаваться крупный бизнес, необходимый как для обеспечения финансовой поддержки предвыборной кампании, так и для противодействия возможным акциям со стороны социального большинства, уставшего от непопулярных реформ. Наконец, в путинский период в недрах уже самих государственных структур образовалась так называемая «силовая олигархия», сумевшая подчинить крупный бизнес.
Результатом российской приватизации стало появление так называемой бизнес-элиты. Под ней понимается группа бизнесменов, вовлеченных в политический процесс и получивших доступ к принятию общегосударственных решений. Весьма удачную иллюстрацию динамики становления отечественной бизнес-элиты дала О. Крыштановская, определяя начало приватизации в перестроечном времени. Эпоха либеральных реформ лишь расширила (прежде всего, в правовом отношении) рамки процесса, запущенного значительно раньше. Отсюда к началу гайдаровского либерального курса в обществе уже сложилась весьма определенная расстановка сил, где группы лидеров и аутсайдеров вырисовывались уже достаточно четко. Как считает Крыштановская, к 90-м гг. был апробирован механизм управляемого рынка и положено начало формированию так называемого класса уполномоченных, со временем развившегося в бизнес-элиту - «небольшая группа, вышедшая из недр советской номенклатуры, на самых ранних стадиях развития рынка монополизирует такие прибыльные
сферы предпринимательства, как шоу-бизнес, международная торговля и туризм, строительство и финансовые операции» [3, с. 307].
Уже первые шаги государства по формированию класса собственников показывают, что приоритетной была ориентация на «быстрые деньги». В итоге в проигрыше оставались стратегические цели, обычно связываемые с производящим сектором. Кроме того, существование различных валютных курсов создавало условия для развития финансово-спекулятивного сектора [3, с. 305]. Таким образом, еще на этапе латентной приватизации складывались основы будущей банковской системы. Этот процесс имел в целом искусственный характер, предполагая концентрацию финансовых средств в руках класса уполномоченных, что программировало результаты официальной приватизации.
Быстрая прибыль могла ожидаться также в сырьевых отраслях, которые ориентировались на экспорт еще с брежневских времен. Исследование 200 крупнейших российских предприятий в 1999 г. показало, что из первой двадцатки компаний, имеющих наибольший объем реализации продукции, 18 относились к сырьевикам и лишь 2 - к машиностроению. Такая картина резко контрастирует с положением дел в мировой практике. Из 500 крупнейших предприятий около половины принадлежат машиностроению [5, с. 31-32].
Обращает на себя внимание стоимость предприятий, по которой они были «проданы» в частную собственность. В течение 1993-1999 гг. было приватизировано более 133,2 тыс. предприятий и объектов главным образом обрабатывающего сектора, что дало российскому государству 9 млрд 250 млн долл. Для сравнения: приватизация в Бразилии дала государству 66,7 млрд долл., в Великобритании -66 млрд долл., в Италии - 63,5 млрд долл., во Франции - 48,5 млрд долл., в Японии -47 млрд долл. По данным М. Руткевича, на небезызвестных залоговых аукционах средняя цена, по которой были приобретены бывшие в государственной собственности предприятия, составляла лишь 27,82% от первоначальной установленной цены, и без этого существенно заниженной. Тем самым предприятия фактически ушли за бесценок [6, с. 192]. Что касается приватизации на душу населения, то и здесь имеются вопиющие расхождения результатов. Так, в Австралии эта сумма составляет 2560,3 долл., в Португалии - 2108,6 долл., в Венгрии -1252,8 долл., тогда как в России получено всего лишь 54,6 долл. [7, с. 10].
Приведенные сравнения с другими странами показывают, что весь механизм отечествен-
228
ной приватизации работал исключительно на создание, а вернее поддержание и укрупнение класса крупных капиталистов. Если в других странах этому процессу был придан более или менее национальный характер, то опыт России свидетельствует скорее об обратном. Российское государство фактически лишило себя средств, которые существенно расширили бы его возможности регулирования рыночных отношений, прежде всего осуществления перераспределительной функции. Очевидно, что на самых ранних этапах нового российского капитализма четко заявила о себе тенденция слияния государственного аппарата и бизнес-структур. Основная логика в действиях властей, как пишет О. Крыштановская, заключалась в том, чтобы добиться сосредоточения стратегических ресурсов в руках небольшой группы бизнесменов, тесно связанных с государственными структурами [3, с. 324].
Подобная логика дала закономерный результат: уже к середине 90-х гг. процесс первоначальной концентрации капитала при содействии верховной власти привел к созданию финансово-промышленных групп (ФПГ), что получило свое юридическое закрепление в Федеральном законе РФ от 27 октября 1995 г. «О финансово-промышленных группах». Названный процесс происходил в основном путем объединения разноплановых коммерческих структур, созданных на предшествующих этапах. Расширение бизнеса заставляло идти на изменение структуры управления, и бизнес (независимо от его первоначального характера) обрастал новыми структурами - банками, торговыми домами, риелторскими фирмами, охранными структурами [3, с. 323]. Наиболее видными российскими ФПГ-империями являлись холдинг Промстройбанков, Внешнеторг-банк, «Менатеп», ОНЭКСИМбанк, «Российский кредит», Мост-банк и ряд других. В дальнейшем стратегия развития этих объединений вела к еще большему укрупнению и реструктуризации, а также приобретению «третьего этажа» бизнеса - медиаструктур. Во второй срок ельцинского правления средства информации стали испытывать финансовые трудности, в силу чего скупались олигархами, естественным образом становясь рупором их интересов.
Венцом этого процесса стало занятие ключевых постов наиболее влиятельными бизнесменами. В августе 1996 г. В. Потанин получил пост первого заместителя председателя правительства, Б. Березовский -пост секретаря Совета Безопасности. Кроме того, десятки банкиров входят в различные правительственные и парламентские структуры.
Концентрация капитала особенно происходит в регионах, где крупный бизнес также формируется при активном содействии местных властей. Распространенным явлением здесь становится передел собственности, что весьма эффективно достигается с помощью целого ряда способов: процедуры банкротства, частичной национализации, а также рей-дерства. На региональном уровне экспансия бизнеса во власть имела место так же, как и на федеральном. Более того, в регионах олигархи укрепились даже более основательно, поскольку здесь совмещение предпринимательской и политической деятельности имело более широкие юридические основания. Это создало возможность, по выражению О. Крыштановской, корпоративной унии власти и крупного капитала. «Нашествие бизнес-элиты в легислатуры всех уровней закрывало доступ в законодательные органы для интеллигенции, активистов общественных структур. Вслед за Государственной Думой региональные парламенты все более становились ареной лоббирования интересов бизнеса» [3, с. 356].
Весьма распространенным способом передела собственности в российских условиях стала процедура банкротства, суть которой имеет совершенно иной характер, чем в западных странах. Если в последних банкротство нацелено на помощь терпящему бедствие предприятию, то в России под банкротство может попасть и вполне благополучное предприятие, на свою беду возбудившее олигархические аппетиты [8, с. 60].
Весьма эффективным способом быстрого приращения собственного капитала является рейдерство, особенно распространившееся в первые годы уже XXI в., когда в погоне за прибылью стали делать ставку на передел собственности. В. Шляпентох не без оснований сравнивает современное рейдерство с эпохой раннего средневековья, когда более сильный феодал отбирал собственность у феодала более слабого, используя при этом помощь государственных юристов. Обычно осуществляющий захват имел значительную сеть контактов с различного рода административными и юридическими организациями. Например, фирма «Ведомство» в ходе значительной рей-дерской деятельности использовала такого рода социальные ресурсы своего главы И. Ды-скина [9, с. 222].
Другой способ укрупнения капитала предполагает уже непосредственные шаги местной власти. Этот способ, названный «бархатной национализацией», получил широкое распространение после дефолта 1998 г. Первым его опробовал губернатор Псковской области
229
Е. Михайлов, введший монополию на производство и оптовую продажу алкогольной продукции. Так было создано первое государственное унитарное предприятие (ГУП) «Псковалко». Опыт понравился, и за год было создано еще 8 таких предприятий, ставших монополистами в своих отраслях. У предприятий-конкурентов отторгались производственные активы якобы в счет погашения налоговой недоимки, их банкротили, а собственность отходила ГУПам (или местной администрации) [3, с. 357-358].
Кроме того, волна губернаторских выборов конца 90-х - начала 2000-х гг. существенно увеличила количество губернаторов-бизнесменов (К. Иллюмжинов, А. Хлопонин, Р. Абрамович, А. Ткачев и др.). Для государственных мужей постсоветской России типичным поведением стала активная конвертация административного ресурса в финансовый, что происходило на всех уровнях государственной власти. Как указывает В. Шляпентох, появившаяся в 90-е гг. структура - «управление делами президентской администрации» - есть не что иное, как коммерческое предприятие, преследующее цели личного обогащения. Названная структура участвовала в разнообразных коммерческих сделках и, в соответствии с президентским указом, освобождалась от налогов и таможенных сборов [9, с. 144]. Деятельность этой организации была неподотчетной парламенту, правительству или отечественным судебным инстанциям, но, как можно судить, масштабы ее деяний простирались за государственные границы, если принимать во внимание арест в США в 2001 г. «дворецкого» Кремля П. Бородина.
Вышеописанный процесс отечественные исследователи обозначают как государственный капитализм. На это дает им право факт тесного сотрудничества капитала и государства. Как пишет О. Крыштановская, подчас трудно отличить чиновника, курирующего бизнес, от предпринимателя, вхожего в кремлевские коридоры. В то же время государственный капитализм имеет очень важную черту, на которую стоит указать немедленно. Она заключается в том, что риски бизнеса, связанного с государством (и им защищаемого), намного ниже рисков стихийного сектора рынка. Тем самым трудно говорить о развитии свободного рынка с более или менее равными условиями конкуренции. Зависящая от государства бизнес-элита не собиралась давать ни малейшего шанса развивающемуся снизу спонтанному бизнесу, толчок которому давался преимущественно народной инициативой. Интересно, что в недавно минувшем XX столетии национальные государства, как правило, отчаянно боролись с
растущим влиянием монополий. А вот в отношении современной России такого пока не просматривается. Впрочем, справедливости ради следует признать, что и в развитых странах в последние два-три десятилетия положение стало меняться, когда на арену вышел окреп-нувший неолиберализм.
Но какова же судьба отечественного стихийного бизнеса? Оказался ли он полностью раздавленным набирающим обороты катком государственного капитализма? Действительно, многие факты свидетельствуют о том, что государство стремилось не выпустить из-под контроля процесс формирования крупного бизнеса и в целом с этой задачей справилось. Тем не менее, дело обстоит несколько сложнее, достаточно обратить внимание на социальное происхождение представителей отечественной олигархии - номенклатурные корни имеют не все. Конец 80-х и первая половина 90-х гг. - время наиболее решительных институциональных сдвигов, когда закономерно поднимается волна бурных процессов, не всегда контролируемых даже самой жесткой и централизованной властью.
Эксперты-обществоведы отмечают появление в этот период времени ярких и одиозных личностей, рассматривающих предпринимательскую деятельность в качестве поля реализации личных амбиций, как правило, простирающихся за рамки собственно бизнеса -А. Тарасов, Г. Стерлигов, К. Боровой и др. Эти лидеры русского предпринимательства справедливо полагали необходимой борьбу и за политическое влияние, но поначалу они, по-видимому, рассчитывали на формирование собственных политических структур в рамках гражданского общества (т.е. без участия государства). В 1990 г. была создана первая политическая организация стихийного бизнеса Партия свободного труда (В. Тихонов, А. Тарасов). В июне 1992 г. происходит становление Партии экономической свободы, лидером которой стал К. Боровой. 1992-1993 гг. прошли под знаком противостояния структур стихийного бизнеса и политических организаций, выражающих лобби бизнеса, создаваемого с подачи государства (РСПП А. Вольского, в прошлом завотделом ЦК КПСС, Ассоциация российских банков С. Егорова).
Выборы в Федеральное собрание 1993 г. принесли, по сути дела, поражение и тем, и другим. В связи с этим в дальнейшем происходит новая волна образования бизнес-союзов и альянсов. Однако теперь независимые бизнесмены, осознав свою слабость, начинают искать поддержки у государственных структур. Так в 1994 г. создаются «Круглый стол бизнеса Рос-
230
сии», Федерация товаропроизводителей России, которую возглавил близкий в то время президенту политик Ю. Скоков, другие институты. Как замечает О. Крыштановская, это уже были, по сути, номенклатурные организации, т.к. создавались при содействии властей, возглавлялись бывшими партийными и комсомольскими функционерами, их офисы располагались преимущественно в комплексе бывших зданий ЦК КПСС [3, с. 351].
Зарубежный исследователь М. Голдман выделяет три группы российских олигархов: бывшие директора заводов, высокопоставленные представители номенклатуры, наконец, те, кто до рыночных реформ находился на обочине еще тогда советского общества. Американский исследователь обозначает их термином «олигархи-выскочки» [8, с. 163].
Первая категория (В. Каданников, Н. Пугин и др.), возглавляя крупные предприятия («АвтоВАЗ» и «ГАЗ» соответственно), затем стали основными акционерами своих компаний. Будучи владельцами, они сумели использовать открывшиеся (вернее, расширившиеся) возможности изымать средства предприятия, «уводить» их, таким образом приумножая свои личные средства. Надо сказать, что директо-ры заводов составили костяк весьма солидного политического объединения Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП), возглавляемого А. Вольским. Этот союз заявил о себе уже в самом начале 1990-х гг., заставив считаться с собой ослабленные тогда реформами государственные структуры. Во многом под его давлением приватизация ряда промышленных объектов проходила под диктовку их бывших административных руководителей, становившихся теперь владельцами.
Вторая категория состояла из лиц, ранее занимавших высокие посты в министерствах или региональных промышленных структурах. Затем при открывшихся возможностях эти чиновники преобразовывали несколько государственных предприятий в негосударственные акционерные общества, назначая самих себя их генеральными директорами. Такой карьерой могут похвалиться старейшие представители российской олигархии Р. Вяхирев и В. Черномырдин, преобразовавшие Министерство газовой промышленности в «Газпром» - едва ли не самую успешную из отечественных ТНК.
Особенность третьей группы заключается в том, что они сумели добиться богатства скорее благодаря своему прежнему низкому социальному положению, а не вопреки ему. В советскую эпоху, как правило, это были люди, занимающиеся незаконной предпринимательской деятельностью (фарцовщики, валютчики, тол-
качи и т.п.) и, соответственно, преследуемые по закону. Но после узаконивания рыночной деятельности все изменилось принципиально. М. Голдман пишет, что в новых условиях толкачи, фарцовщики обнаружили, что у них есть практические навыки и знания, ставившие их в более выгодное положение по сравнению с теми средними россиянами, которые не были приучены к созданию бизнеса с нуля [8, с. 95-196]. При этом неслучайно многие представители этой группы были неславянской национальности.
В горбачевский период будущие олигархи основывали кооперативы, высокие доходы от которых затем позволяли открыть банк. Успешная банковская деятельность давала возможность участия в приватизации, залоговых аукционах и т.д. Таким образом действовали А. Смоленский, Б. Березовский, В. Гусинский. При этом вызывает некоторые сомнения принадлежность к этой группе М. Ходорковского, начинавшего с активной работы в комсомоле, А. Чубайса, который известен как один из высших ельцинских чиновников и оказался в правлении РАО ЕЭС в результате активной кадровой ротации между бизнес-структурами и властью.
Можно предположить, что в момент наиболее активной социально-экономической трансформации (узаконивания частной собственности, первоначального накопления капитала) каналы мобильности естественным образом оказались более открытыми. Со стороны общественной системы последовал заказ на предприимчивых личностей, не особо обремененных ценностными ограничениями (несмотря на все усилия советской идеологии). Как ни парадоксально, но в некотором роде эти личности были подготовлены предшествующей эпохой. Успехи Советского союза в индустриализации и урбанизации закономерно породили рост потребительских ожиданий, на которые советское руководство обращало мало внимания. Вот здесь «ко двору» и пришлись личности с деловой жилкой, не боявшиеся рискнуть свободой ради материального обогащения.
Таким образом, следует признать, что определенный вклад в формирование бизнес-элиты внесли выходцы, что называется, «из народа». Из них далеко не все были удачливы, и, как правило, везение заканчивалось при столкновении с интересами бизнес-структур, созданных при участии государства. Конкуренцию с последними можно было считать заведомо проигрышной. В данном случае единственный возможный выход - перетянуть государство на свою сторону, что нередко успешно осуществлялось. Мы полагаем уместным сдержанное
231
отношение к стихийным предпринимателям и не спешим придавать им некий романтический ореол в противопоставлении хищническому государственному капитализму, что в некотором роде присуще постсоветской культуре. Имеет смысл здесь вспомнить деятельность С. Мавроди, принесшую в итоге весьма тяжелые социальные лишения многочисленным гражданам.
В то же время приток в элиту из нижестоящих слоев не мог продолжаться долго, ибо власть стремилась ограничить этот процесс. То есть каналы мобильности довольно скоро стали закрываться. Об этом можно смело говорить, исходя из следующих данных. К 1993 г. российская элита резко омолодилась, составляя вопиющий контраст с геронтократией брежневской поры (или, как принято говорить, эпохи застоя). Средний возраст ее представителей составлял чуть более 42 лет. Но за последующие восемь лет (т.е. до 2001 г.) бизнес-элита постарела на шесть лет, что свидетельствует о существенном сокращении притока свежих сил [3, с. 338].
Стихийный (народный) капитализм породил не только крупных предпринимателей. Начало 90-х гг. было щедро представлено таким причудливым социальным явлением, как «челноки», теперь это в основном владельцы небольших торговых точек, пунктов питания и отдыха, а также мастерских по оказанию различных услуг и т.д. Широко представлен курортный бизнес. Жители приморских городов на время летнего сезона чуть ли не в массовом порядке превращаются в частных предпринимателей.
Можно предположить, что судьба российских малых предприятий во многом сходна с участью отечественных фермеров. Первое время бурный рост и тех, и других являл собой энтузиазм, с которым россияне встретили легализацию рыночных отношений. Но затем по вполне объективным причинам эти тенденции зашли в тупик. Численность малых предприятий фактически прекратила увеличиваться уже с середины 90-х гг., тогда как рост фермерства заглох еще раньше - с 1993 г.
Еще на рубеже 90-х и 2000-х гг. Л. Беляева писала о трудностях, с которыми сталкивается отечественный малый бизнес. С одной стороны, она признавала большую социальную значимость малых предприятий, которые, по сути дела, позволили выжить части населения. Особенно это проявилось в условиях кризиса 1998 г., когда резко упала покупательная способность населения. Многие вынуждены были искать дополнительные приработки и находили их, устраиваясь по
совместительству на малые и средние предприятия.
С другой стороны, именно малому бизнесу пришлось в полной мере ощутить на себе все неприглядные стороны «дикого капитализма»: рэкет со стороны преступных группировок, а также контролирующих инстанций и при этом практически отсутствие льготного кредитования, накладывающееся на жесткую налоговую политику. Величина трансакционных издержек определяет необходимость значительного первоначального капитала при открытии предприятия (от 3 до 10 тыс. долл.). Если предприятие удалось все же зарегистрировать и оно начало работать, следует ожидать многочисленные проверки со стороны около 40 управленческих структур (от пожарных и санопедстанции до властных местных или региональных органов), которые уполномочены не только накладывать санкции, но и закрыть предприятие. «В результате Россия имеет менее 1 млн малых предприятий, тогда как их должно быть не менее 15 млн, если смотреть на опыт других стран» [5, с. 77].
Так в какой степени складывающийся в 90-е гг. новый российский капитализм следует считать субъектом отечественной модернизации? На основании вышеизложенного материала считаем возможным предложить следующие заключения.
В первое десятилетие новой российской истории происходил достаточно бурный процесс капитализации, в котором уместно выделять стихийное предпринимательство, берущее начало из социального большинства или, проще говоря, из «низов» общества, а также крупный бизнес, создаваемый при активном и ведущем участии государства. Их роль в процессе модернизации, понимаемой в расширительном смысле, на наш вгляд, следует принципиально различать.
Во-первых, крупный бизнес, ориентированный на «быстрые деньги» и имеющий сырьевую направленность, в качестве актора модернизации оказался стеснен государственным влиянием. Политика того времени фактически была направлена на переориентацию отечественной экономики на приоритет сырьевых отраслей. Соответственно, технологическое обновление, играющее важную роль в собственно модернизации, получала только та часть хозяйства, которая была ориентирована на экспорт и получение быстрой прибыли, прежде всего это добывающие, сырьевые предприятия. В модернизации обрабатывающих отраслей, возможно, и мог сыграть определенную
232
роль стихийный бизнес, но рамки его развития и деятельности также в целом задавались государством. Тем не менее крупный бизнес следует считать не только субъектом экономической модернизации. Он также активно поучаствовал в процессах политического преобразования, содействуя закреплению в России западной модели политических институтов.
Во-вторых, как следует предположить, стихийный бизнес оказался актором не столь-
1. Заславская Т.И. О социальных акторах модернизации России // Общественные науки и современность. 2011. № 3.
2. Делягин М.Г. Россия после Путина. Неизбежна ли в России «Оранжево-зеленая революция». М., 2005.
3. Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М., 2005.
4. Радаев В. Два корня российского предпринимательства: фрагменты истории // Мир России. 1995. № 1.
5. Беляева Л.А. Социальная стратификация и средний класс в России: 10 лет постсоветского развития. М., 2001.
6. Руткевич М.Н. Социальная структура. М., 2004.
7. Шкаратан О. И. Становление постсоветского неоэтакратизма // Общественные науки и современность. 2009. № 1.
8. Голдман М. Пиратизация России. Новосибирск; Москва, 2004.
9. Шляпентох В.Э.Современная Россия как феодальное общество. Новый взгляд на постсоветскую эру. М., 2008.
ко экономической, сколько социокультурной модернизации. С одной стороны, в обществе распространялся «предпринимательский дух», с другой - стихийный бизнес был в основном направлен на удовлетворение насущных потребностей групп населения, что стимулировало распространение в российском обществе потребительской культуры - неотъемлемой характеристики экономически успешных стран Запада.
1. Zaslavskaya T.I. About social actors of modernization of Russia // Social studies and the present. 2011. № 3.
2. Delyagin M.G. Russia after Putin. Does Russia inevitable «Orange-green revolution». Moscow, 2005.
3. Kryshtanovskaya O. Anatomy of the Russian elite. Moscow, 2005.
4. Radayev V. Two roots of Russian business: fragments of history // World of Russia. 1995. № 1.
5. Belyaeva L.A. Social stratification and the middle class in Russia: 10 years of post-Soviet development. Moscow, 2001.
6. Rutkevich M.N. Social structure. Moscow, 2004.
7. Shkaratan O.I. The formation of the postSoviet neoetacratism // Social studies and the present. 2009. № 1.
8. Goldman M. Piratization of Russia. Novosibirsk; Moscow, 2004.
9. Shliapentokh V.E. Modern Russia as a feudal society. A new look at the post-Soviet era. Moscow, 2008.
233
