CC BY
81
СОНИН Вадим Вадимович,
научный сотрудник кафедры конституционного и административного права Юридической школы, Дальневосточный федеральный университет (г. Владивосток). Электронная почта: vsonin@yahoo.com
УДК 929
Российские профессора-эмигранты в китайском университете Цинхуа (30-50-е гг. ХХ века)
ГДУ, Цинхуа, Широкогоров, Гапанович, эмиграция
В 1930-е гг. университет Цинхуа в Пекине стал пристанищем для нескольких российских профессоров-эмигрантов из Государственного Дальневосточного Университета. Среди них оказался знаменитый этнограф и создатель теории этноса С. М. Широкогоров, руководивший первыми научными шагами будущего основателя китайской антропологии Фэй Сяотуна и описанный в его мемуарной статье. Также работал в Цинхуа видный общественный деятель Северо-востока России, историк И. И. Гапанович. Значение вклада российских учёных в становлении социальных и гуманитарных наук в старом Цинхуа сохраняется до сих пор.
«Не тот ли благороден муж, кто не досадует, что неизвестен людям?»
«Луньюй» [4, с. 17]
В 2010 году автору представилась возможность пройти языковую стажировку в Харбине, во время которой курс «Страноведение Китая» вёл экстравагантный профессор внушительного возраста. Это был традиционный китайский учитель в том виде, в каком он смог сохраниться в коммунистическом Китае, учитывая десятилетие «культурной революции» и экспансию западной науки. Профессор Чень поражал своей экспрессивностью, неизменным термосом с зелёным чаем и бесконечными рассказами о населении Китая. Объяснялось это увлекательное топтание на месте очень просто - профессор Чень был по специальности этнографом и рассказывал то, что знал и хотел. Именно от профессора Ченя автор впервые узнал о самом известном в Китае российском этнографе - профессоре Сергее Михайловиче Широкогорове, которого китайцы знали под именем Ши Луго. Китайский профессор признавал, что именно Широкогоров заложил в Китае основы этнографического изучения коренных народностей Северо-Востока. В дальнейшем, уже в период обучения в пекинском университете Цинхуа, китайский научный руководитель профессор Су Игун сообщил, что Широкогоров длительное время сотрудничал в этом университете и, сам того не подозревая, приложил руку к созданию современной китайской этнографической науки. Возможность поработать в университетском архиве позволила нам не только боль-
ше узнать о китайском периоде жизни Широкогорова, но и обнаружить целую плеяду видных российских учёных и преподавателей, оказавшихся в 30-50 гг. ХХ века в Цинхуа.
Будучи основанным в 1911 году, к началу 1930-х гг. университет Цинхуа превратился в крупный классический университет, в котором в разное время читали курсы видные китайские интеллектуалы, среди которых была и знаменитая четвёрка профессоров традиционного китайского знания «госюэ» (Лян Цичао, Чень Цзинцюэ, Ван Говэй и Чжао Юаньжень). Благодаря мощным международным связям в университете читали иностранные профессора из Германии, Великобритании, США и других государств. В результате конфликта на КВЖД в 1929 г. и оккупации Маньчжурии Японией в 1931 г. к ним присоединились некоторые учёные и преподаватели из числа русских эмигрантов Харбина, продолживших свою китайскую одиссею. Всего в 1930-е гг. в Цинхуа работали шесть российских преподавателей, в том числе знаменитый этнограф и создатель теории этноса С. М. Широкого-ров, проработавший в университете более 20 лет профессор истории И. И. Гапанович, известный в Китае музыкальный теоретик Н. А. Тонов, преподаватели русского языка Ченцов который работал на факультете иностранных языков с сентября 1930 по 1933 гг. [5], Василевский (ЖЩЩ^ЩЩ), он работал на факультете иностранных языков с сентября 1933 г. по 1934 г. [5]. Также в «Ведомости сотрудников Цинхуа» числился преподавателем факультета иностранных языков некий проработавший с сентября 1935 г. по 1937 г., однако установить его русскую фамилию пока не представляется возможным. Кроме того, уже после образования Китайской Народной Республики (1949 г.) в университете Цинхуа сотрудничали советские преподаватели Кириллов (работал на факультете иностранных языков в 1950 г.) и чета Андреевых (доцент и преподаватель публичной научно-исследовательской группы с 1952 г.) [5].
Российские преподаватели-эмигранты составили заметную и влиятельную группу в Цинхуа, наиболее ярких представителей которой мы попытаемся охарактеризовать, насколько это позволяют вновь появившаяся китайская мемуаристика и доступные архивные источники.
Широкогоров. Одним из проявлений добродетели благородного мужа, перечислением которых открывается собрание изречений Конфуция «Луньюй», указано спокойное восприятие своей безвестности и непонятости. Именно этой добродетелью, по свидетельству своего знаменитого китайского ученика, основателя китайской антропологии, профессора Фэй Сяотуна, в полной мере обладал наиболее яркий представитель российского эмигрантского сообщества в Цинхуа, этнограф и антрополог Сергей Михайлович Широкогоров (Рис. 1). Родившись в 1887 г. в Суздале и получив образование в Париже, ко второй декаде ХХ века Широкогоров стал блестящим молодым учёным, участником нескольких этнографических экспедиций и сотрудником Антропологического музея. Благодаря работам учёных Дальневосточного университета [3, с. 32-53; 1, с. 10] известны некоторые сведения о его пребывании на Дальнем Востоке России в период революции и Гражданской войны (1917-1922 гг.). Уехав из Петрограда 24 октября 1917 г., накануне Октябрьской революции, С. М. Широкогоров провёл два года в экспедиции в Приамурье и Маньчжурии, некоторое
Рис. 1.
С. М. Широко-горов.
время занимался научной и преподавательской деятельностью в Восточном институте во Владивостоке, способствовал созданию Историко-филологического факультета и Государственного Дальневосточного университета (ГДУ). В качестве извлечений из «Учёных записок» Дальневосточного университета им был впервые издан в 1923 г. Шанхае и его основополагающий труд - «Этнос: Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений», составленный во время пребывания во Владивостоке [3, с. 45]. После занятия революционными войсками Владивостока 25 октября 1922 г. С. М. Широкогоров, находившийся в то время в Китае по издательским делам, но по-прежнему состоявший приват-доцентом ГДУ, принял решение остаться за границей, в связи с чем был уволен из университета вместе с другими эмигрантами. О последовавшем восьмилетнем периоде его пребывания на юге Китая с 1922 по 1930 гг. свидетельств почти не сохранилось, в то время как некоторые сведения об обстоятельствах жизни С. М. Широ-когорова в Пекине содержатся в воспоминаниях его китайского ученика, профессора Фэй Сяотуна.
Его воспоминания первоначально были напечатаны в форме послесловия к китайскому переводу работы С. М. Широкогорова «Социальная организация маньчжур», изданному в Пекине в 1997 г. [12]. Для понимания конфуцианских отношений, сложившихся между российским учителем и китайским учеником, иллюстративен следующий эпизод. Спустя 60 лет после первого знакомства с Широкогоровым, Фэй Сяотуну предложили написать предисловие к работе «Социальная организация маньчжур». В ответ профессор Фэй, к тому времени уже всемирно известный учёный и основатель китайской этнографической науки, в полном соответствии с традиционной китайской этикой отношений учителя и ученика сказал, что не смеет составлять предисловие к книге своего учителя, тем самым ставя своё имя перед именем Широкогорова, но согласен изложить свои воспоминания о нём в послесловии [9].
Оказавшись в Пекине в 1930 г., Широкогоров получил место профессора на факультете социологии и антропологии в университете Цинхуа. Заняв профессорскую кафедру в одном из ведущих университетов, географически он всё же оставался на мировой научной периферии, с которой его новаторские идеи не всегда могли достигнуть европейских научных центров и оказать соразмерное влияние
на развитие научной мысли. Кроме того, в Китае он был лишён возможности выражать свои идеи на родном языке; его работы, вынужденно изданные на английском языке, не всегда могли быть в полной мере поняты современниками. Широкогоров уединённо жил в университетском городке, отгородившись от окружающего мира, его не знавшего и не понимавшего. Каждую неделю он читал по одной-две лекции, в остальное же время работал в собственной библиотеке. Отдыхал, слушая игру жены на фортепиано или прогуливаясь с нею вечерами по университетскому городку. Затворнический образ жизни создал ему в университетской среде репутацию нелюдимого и странного человека, настоящего отшельника. Фэй Сяотун описывает, что однажды, во время занятий дома у Широкогорова, он заметил, что профессор выглянул в окно и изменился в лице, увидев нескольких европейцев, направлявшихся к его двери. Хотя его супруга, Елизавета Николаевна, и выпроводила в тот раз незваных гостей, паническое выражение лица научного руководителя заставило Фэй Сяотуна предположить, что тот опасался агентов НКВД.
Круг профессиональных контактов Широкогорова в Китае был крайне узок как в силу малочисленности учёных-антропологов и этнографов в Китае, так и ввиду замкнутого характера самого Сергея Михайловича. Единственными коллегами, с которыми он поддерживал научные связи в Пекине, по словам Фэй Сяотуна, были преподаватели пекинского Католического университета Фужень. Назначение профессором Цинхуа, тем не менее, не способствовало преодолению дистанции с китайскими коллегами с факультета социологии, державшимися по отношению к Широкогорову уважительно, но подчёркнуто отстранённо. Вместе с тем российский профессор неожиданно сблизился с членами биологического факультета, в здании которого ему даже предоставили большое помещение для лаборатории, в которой единственный широкогоровский аспирант занимался практическими работами.
Исследовательская деятельность Широкогорова в Китае была затруднена наличием языкового барьера, в силу которого он не мог проводить социологические изыскания, ограничиваясь лишь антропометрическими исследованиями китайцев в Восточном и Северном Китае, а также в провинции Гуандун. По результатам этих исследований он опубликовал в 1924-1925 гг. три доклада, оставшиеся, по существу, единственными опытами научной антропометрии китайского населения.
Стиль преподавания Широкогорова определялся его натурой учёного и был направлен на воспитание в ученике навыков самостоятельной исследовательской работы. Его первый и единственный аспирант вспоминал, что российский профессор наметил ему план исследовательской подготовки, включавший этапы освоения антропометрии, лингвистики и культурной антропологии. На освоение каждого этапа отводилось два учебных года; кроме того, в течение шести лет аспиранту предписывалось освоить археологию. «Он старался воспитать во мне способность самостоятельно разрешать возникающие исследовательские вопросы. Он никогда не «вёл меня за руку», но ставил задачи и создавал условия, чтобы я сам шёл вперёд, протягивая руку поддержки в моменты ошибок и неудач». Уже на первом этапе Широкогоров отнюдь не занимал время своего уче-
ника систематическим изложением теории антропометрии, но сразу снабдил его собственными трудами и продемонстрировал основы обращения с измерительными инструментами, после чего определил ему вычислить антропометрические характеристики корейцев на основе первичных данных измерений 500 корейцев, полученных неким японским учёным. Для занятий Фэй Сяотуну была выделена лаборатория в здании биологического факультета, ключи от которой были только у профессора и аспиранта. Обычно Фэй целыми днями работал в одиночестве, а Широкогоров навещал лабораторию вечерами во время прогулок с супругой, в одиночестве проверяя полученные аспирантом результаты, и лишь в случае ошибки оставлял короткую пометку «Переделать». По завершении обобщения антропометрических характеристик корейцев Широкогоров организовал для своего аспиранта возможность проведения натурных измерений в кавалерийской части и городской тюрьме, с последующим обобщением результатов в стенах университетской лаборатории.
Завершение первого этапа обучения совпало с годичной командировкой Широкогорова в Европу, право на которую предоставлялось иностранным преподавателям университета после пяти лет работы. Перед отъездом научный руководитель наметил Фэй Сяотуну план годичных полевых исследований народности яо в провинции Гуанси и снабдил его необходимым экспедиционным оборудованием. Основываясь на личном экспедиционном опыте, Широкогоров предусмотрел для своего ученика самое необходимое, но крайне простое снаряжение, начиная с фотоаппарата и заканчивая сапогами. Когда Фэй спросил, не следует ли запастись более сложными и современными инструментами, Широкогоров ответил ему настоящим афоризмом, который может служить девизом всей его жизни: «Ты должен быть готов даже в самых трудных условиях продолжать свою исследовательскую работу».
После оккупации Пекина японскими войсками Фэй Сяотун оказался на юге Китая, разлучившись с научным руководителем, и продолжил своё образование уже в Лондоне у знаменитого британского этнографа польского происхождения Бронислава Малиновского. Широкогоров вернулся из Европы в оккупированный японцами Пекин, где прожил вплоть до своей смерти 19 октября 1939 г. Ввиду эвакуации пекинских университетов на юг Китая сведений о жизни Широкогорова в 1937-1939 гг. и обстоятельствах его смерти не сохранилось, однако едва ли последние годы Широкогорова были счастливы после исчезновения и без того скудных возможностей к занятиям наукой. Тем не менее, имя и идеи Широкогорова не были забыты: в 1944-1945 гг. его «Тунгусский словарь» был издан в Токио, а после «перестройки» он получил заслуженное признание на невольно покинутой им Родине. Годы жизни в университете Цинхуа оказались одним из самых спокойных периодов в жизни Широкогорова, память же о нём до сих пор хранится в китайской научной среде.
Гапанович. Определённый контраст с замкнутым Широкогоро-вым представлял другой представитель русской эмиграции, проведший в Цинхуа более 20 лет, - профессор Иван Иванович Гапанович (Рис. 2). Гапанович родился и вырос в Петербурге, получил историческое образование в Санкт-Петербургском университете, участвовал в Первой мировой войне, после революции вёл активную обществен-
но-политическую и научную жизнь на Дальнем Востоке России, во Владивостоке и на Камчатке [2, с. 69-93]. Будучи исключительно активным человеком, Гапанович в разные годы совершал неоднократные поездки по Северо-востоку России, участвовал в проекте автономизации Камчатки, организовал снабженческое предприятие на нижнем Амуре, сотрудничал в краеведческом институте ГДУ и Обществе Изучения Амурского Края [6, с. 140-145]. С началом сворачивания нэпа он отправился в эмиграцию в Китай, где успел пожить в Харбине и Шанхае, а после кратковременного пребывания на Филиппинах осел в 1931 г. в Пекине, на историческом факультете университета Цинхуа.
Как и Широкогоров, Гапанович поселился с супругой в отдельном доме в университетском городке. Судя по «Заявлению профессора И. И. Гапановича декану исторического факультета университета Цинхуа от 8 апреля 1936 г. в связи с прекращением выплаты жалованья» (Архив университета Цинхуа. Ф. 156. Д. 5478), во время пребывания в Цинхуа он вёл активную научную и преподавательскую деятельность. Так, за пять лет Гапанович про- Рис. 2. вёл 15 лекционных курсов, включая такие, как «Развитие европейской И И Гапансшич. историографии», «Европейская колониальная экспансия», «История русской цивилизации», «Экспансия России в Азии» и т. д. Позднее курс по русской истории был разделён им на две части: «История России с древнейших времён до наших дней», где излагалась политическая, экономическая и социальная история России, процесс европеизации и отношения с Азией, а также «Новая история России», охватывающая период от царствования Петра I до революции 1917 г., в которой особое внимание уделялось развитию русской мысли и государственной политики [10]. Кроме русской истории, Гапанович читал двухсеместровый курс истории Древнего Востока и Древней Греции, в котором излагал историю не отдельных государств, но средиземноморской цивилизации в целом, в том числе в соотношении её частей. Кроме описания истории политической, экономической, социальной, культурной сфер жизни общества, профессор Гапанович уделял отдельное внимание духовной культуре, в особенности религии. В развитие этого курса он разработал два новых: «Историю Древней Греции» и «Историю Древнего Рима», причём в последнем рассматривал происхождение итальянских народностей, объединение Итальянского полуострова под властью Рима, становление, политическое и социальное развитие, а также упадок Римской империи. В курсе лек-
ций «Европейская колониальная экспансия» Гапанович рассматривал историю колониальных экспедиций и захватов европейских держав, устройство колониальных империй, современное развитие колониализма и империализма и их роль в возникновении Первой мировой войны. Этот последний курс фактически являл собой историю международных отношений и военную историю последнего времени, которую профессор излагал с применением карт и схем.
За 1931-1935 гг. И. И. Гапанович издал 4 монографии, в том числе сравнительно известную работу «Россия в Северо-восточной Азии» (в 2 тт.), и предполагал окончить новый труд «Палеоазиаты и их соседи» [2, с. 88], а также написать новую работу «Исторический синтез». Кроме того, за эти годы им были опубликованы следующие работы:
♦ Испанское наследие на Филиппинах // Китайский журнал, 1930 г.
♦ Русские на Амуре // Китайский журнал, 1931 г.
♦ Азиатское происхождение южноамериканских людей // Журнал Северокитайского отделения Королевского Азиатского общества, 1931.
♦ Коряки: палеоазиатское племя. Пекин, 1931 г. (на рус. яз.)
♦ Китайско-российские отношения в Маньчжурии (1892-1906) // Китайские известия социальных и политических наук, 1933 г.
♦ Две революции: Россия и Франция.
После оккупации Пекина японцами в 1937 г. Гапанович, в отличие от Широкогорова, отправился вместе с университетом на юго-запад Китая, в провинцию Юннань, где в это время эвакуированные университеты (Цинхуа, Пекинский и Нанькайский) были соединены в Юго-западный объединённый университет. По воспоминаниям китайского профессора Хэ Чжаоу [8, с. 153], учившегося в Объединённом университете в 1939-1943 гг., Гапанович вёл курсы древней истории западных стран, истории России, истории европейской колониальной экспансии. Поскольку Гапанович не владел китайским языком и вёл занятия на английском, а преподаваемые им дисциплины (вроде истории Древней Греции и Древнего Рима) были для китайцев чрезвычайно специфичны, на его занятиях редко бывало больше 7-8 человек. По собственному признанию Хэ Чжаоу, даже эти немногочисленные студенты посещали занятия не столько из интереса к классической западной древности, сколько для улучшения своего профессионального английского. Наблюдая такую картину, профессор Гапанович пытался оживить свои лекции «лирическими отступлениями» и отвечал на многочисленные вопросы студентов, так что лекции затягивались далеко за пределы отведённого учебным планом времени. В этих беседах речь часто заходила о политике, в том числе о внутриполитической ситуации в самом Китае, и Гапанович, в отличие от Широкогорова и многих других иностранных профессоров, не чурался этой темы, говоря студентам: «Не надо думать, что я иностранец, я тоже понимаю ситуацию в Китае» [11, с. 213].
После окончания антияпонской войны профессор Гапанович вместе с университетом вернулся в Пекин, где продолжил читать в Цин-хуа. После образования КНР, с началом реформы китайского высшего образования по советскому образцу, в университете стали появляться специалисты из Советского Союза, историческая наука стала переводиться на рельсы марксистской идеологии, что вынудило Гапа-новича ограничиться преподаванием русского языка и литературы.
В начале 1950-х гг. Гапанович задумался о дальнейшей эмиграции в Австралию, где уже обосновалась его дочь. О причинах своего решения в условиях возрастания советского влияния он с усвоенной в Китае иносказательностью говорил своему бывшему ученику Хэ Чжаоу: «Я как разведённый супруг - коли развёлся, заново на той же уже не женюсь» [8, с. 154]. В 1953 г. он переехал в Австралию, продолжив преподавать и активно публиковаться в научных изданиях вплоть до глубокой старости. Проведя в Китае почти тридцать лет, из них более двадцати в Цинхуа, профессор Гапанович благодаря своему активному характеру и коммуникабельности сумел в сложных военных условиях продолжить свою научную и преподавательскую деятельность, создав свои основные труды по теории и методологии исторической науки, истории российского присутствия в Северо-восточной Азии и истории колониализма.
Таким образом, оказавшись в университете Цинхуа, российские учёные-эмигранты получили условия для продолжения своей научной и преподавательской деятельности, о чём свидетельствует издание в Пекине основных научных трудов С. Н. Широкогорова и И. И. Гапановича. Примечательной особенностью вклада русских эмигрантов в научную жизнь университета Цинхуа была его социально-гуманитарная направленность. В отличие от западноевропейских и американских учёных, многие из которых вели в Цинхуа естественнонаучные и технические курсы, русские эмигранты читали всемирную и русскую историю, этнографию и антропологию, русский язык и литературу, теорию музыки. Позднее в результате реформы образования в 1950-х гг. университет Цинхуа был перепрофилирован в естественно-технический университет, и традиции преподавания социальных и гуманитарных наук были прерваны, в связи с чем оказались забыты и русские учёные-эмигранты. Однако, начиная с 90-х гг. ХХ века, правительство КНР в рамках стратегии превращения Цинхуа в классический университет мирового уровня вновь инициировало воссоздание факультетов социальных и гуманитарных наук. Быть может, сотрудничество российских и китайских учёных в университете Цинхуа, начавшись некогда в сфере гуманитарных наук, начнёт возрождаться в этой области уже в новом, ХХ1 веке.
Литература
1. Ермакова Э. В. Личное дело антрополога С. М. Широкогорова в Российском Государственном Историческом Архиве Дальнего Востока // Широкогоровские чтения (проблемы антропологии и этнологии). - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2001. С. 10.
2. Ковалев М. От Петербурга до Канберры: жизнь и научные труды профессора И. И. Гапановича // Acta Slavica Iaponica, Tomus 34.
3. Кузнецов А. М. Сергей Михайлович Широкогоров на Дальнем Востоке // Широкогоров С. М. Избранные работы и материалы. - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2001. С. 32-53.
4. «Луньюй» (Изречения), 1:1 / пер. И. И. Семененко // Конфуций. Уроки мудрости : Сочинения. - М.: Эксмо-пресс, 1999.
5. Сборник исследовательских материалов архива университета Цинхуа. Вып. 7. «Ведомость сотрудников Цинхуа (1926-1952
гг.)». - Пекин: Типография Архива университета Цинхуа, 2010.
6. Хисамутдинов А. А. Иван Гапанович - исследователь Северо-востока России // Россия и АТР. 2000. № 1. С. 140-145.
7. Широкогоров С. М. Избранные работы и материалы. - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2001.
8. 2006» Хэ Чжаоу. Воспоминания о годах учения. - Пекин: Изд-во «Саньлянь шудянь», 2006.
9. —// Ш о 1994о^4^о Фэй Сяотун. «Не тот ли благороден муж, кто не
досадует, что неизвестен людям?»: вспоминая моего учителя Ши Луго // «Душу» (Чтение книг). 1994. № 4.
10. —шь^т
2007о Чень Цюн. Становление всемирной истории как науки в Китае первой половины ХХ века: на примере Пекинского университета и университета Цинхуа : дисс. ... магистра теории и истории исторической науки. - Шанхай: Восточно-китайский педагогический университет, 2007.
11. /
2010о Восемь лет Объединенного университета. - Пекин: Изд-во «Синьсин», 2010.
12. / шшда
1997о Ши Луго (Широкого-ров С. М.). Общественная организация маньчжур / пер. Гао Бинч-жун. - Пекин: Изд-во «Шанъу Иньшуагуань», 1997.
