CC BY
55
Юрий КРАСИН
Российская реформация в зеркале кризиса
(политический срез)1
Экономический кризис, который поразил Россию в конце 2008 г. и который продолжает углубляться, естественно, оказывает влияние на состояние и динамику социально-политического развития российского общества. Как это обычно бывает, экстремальная ситуация снимает с общественных отношений камуфляж идеологических мифов, обнажает пустоту отлакированных политтехнологами виртуальных конструкций.
Опасные тенденции политического развития, смутно просматривавшиеся под покровом, казалось бы, незыблемой стабильности, чётко и концентрированно отражаются в зеркале кризиса, становятся предметом пристального внимания, нарастающей тревоги и публичного обсуждения.
Прежде всего, бросается в глаза, что реакция нынешней власти на кризис ясно демонстрирует социальную сущность или, как сказали бы в былые времена и как, скорее всего, уместно сказать сейчас, социальноклассовый характер государственной политики. Когда первые волны финансового кризиса захлестнули российскую экономику, государство незамедлительно пришло на помощь олигархам. По отношению к мелкому бизнесу и основной массе населения такой оперативности и такого рвения государственная власть не проявила. Дело ограничилось мелкими подачками и паллиативными мерами. Что касается заимствований граждан - в основном ипотечных, поощряемых властью, - то в Г осударственную Думу был даже внесён (к счастью, не принят) беспрецедентный закон о привлечении должников, неспособных погашать кредиты, к уголовной ответственности, а залоговая недвижимость граждан (квартиры, дачи, автомашины) стала изыматься кредиторами без судебных решений.
Конечно, исходя из национальных интересов, государство обязано помочь ключевым банкам выбраться из долговой ямы. Иначе из-за дефицита
1 Статья подготовлена на основе доклада «Мировой экономический кризис и Россия: политические аспекты», представленного на конференции Академии политической науки 27 февраля 2009 г.
ликвидности будет стагнировать вся экономика, будут закрываться предприятия, расти безработица. В конечном счёте, пострадает всё население. Однако, оказывая поддержку крупному капиталу, необходимо добиваться от него социальной ответственности. Судя по тому, как крупные банки распоряжаются государственными денежными вливаниями, этим пока и не пахнет. А власть мягко увещевает разжиревших котов, в течение ряда лет безмятежно и безответственно набиравших зарубежные кредиты и теперь пытающихся выйти сухими из воды за государственный счёт, то есть за счёт народных накоплений.
Социальная сущность такой политики на фоне предпринимаемых антикризисных мер проступает особенно рельефно: богатым - всесторонняя поддержка; малообеспеченным - завораживающие обещания, подслащённые профилактическими мерами целевого назначения - не допустить роста народного негодования.
Кризисные невзгоды высветили и более глубокие аспекты социальной политики нынешнего режима. Остро встали вопросы, которые и раньше поднимали многие экономисты. Использовала ли власть должным образом «тучные годы» «энергетического бума» для укрепления фундамента национальной экономики и роста благосостояния населения? Очевидно, что исключительно благоприятные возможности для диверсификации экономики, для изменения её структуры в пользу высокотехнологичных наукоёмких отраслей производства бездарно упущены.
И не просто в силу экономического непрофессионализма, но и в угоду определённым социальным интересам. Это - интересы самой консервативной части государственной бюрократии и олигархического капитала, связанной с наиболее прибыльными, сырьевыми отраслями экономики. Эта часть правящей элиты хотела сохранения инерционного типа экономического развития, обеспечивавшего ей власть и доходы, и опасалась «инновационной перестройки», угрожавшей подорвать её общественнополитическую гегемонию. Политика правящего режима мотивировалась не
интересами развития национальной экономики, а получением максимальной нефтегазовой сверхприбыли, обогащением правящей элиты, укреплением её доминирующего положения в системе собственности и власти.
Социально-классовые ограничители этой политики камуфлировались патриотическими лозунгами и идеологическими мифами о России как «энергетической сверхдержаве». Прямым следствием подобного курса стали неудержимый рост социального неравенства, почти сословного расслоения общества, размывание социально-политической и нравственной базы общенациональной солидарности, усиление авторитарных тенденций и сужение креативного потенциала инновационного развития общества.
Нефтегазовые доллары, сыпавшиеся как из рога изобилия, обеспечили властной элите достаточные ресурсы для амортизации противоречий и поддержания социальной и политической стабильности в обществе. Эта стабильность покоилась на своеобразном негласном «общественном договоре» между властью и населением страны: власть за счёт сырьевых сверхдоходов подпитывает умеренный рост благосостояния уставшего от лишений народа и пленяет его сознание миражами «потребительского общества», а взамен получает согласие на монопольное решение вопросов большой политики. Подобная состыковка «верхов», приверженных к гламуру, и «низов», приобщающихся к соблазнам потребительства, создаёт не лучшую атмосферу для формирования трудовой этики и стимулирования экономического роста.
Тем не менее, несмотря на трещины, порождаемые кризисом, этот «договор» сохраняет силу. Во-первых, в силу устойчивой социальнопсихологической инерционности, имеющей глубокие исторические корни и опирающейся на традиции и стереотипы патриархального мышления и поведения. Во-вторых, из-за политической апатии широких слоёв населения, за долгие годы авторитарного правления и безнравственного эгоизма «верхов» разуверившихся в самой возможности влиять на политику власти. В-третьих, ввиду отсутствия в политическом пространстве сколько-нибудь
убедительной альтернативы нынешнему режиму власти, способной вызвать доверие и массовую поддержку в обществе.
В атмосфере безальтернативности и безысходности акт расставания общественного сознания с виртуальными надеждами на вчерашних кумиров чрезвычайно труден. Иррациональная вера в мифы не приемлет рациональных выводов из реальных фактов. Отсюда парадокс: катастрофическое падение авторитета исполнительной власти почти не затрагивает высокие рейтинги национальных лидеров и правящей партии. Но так не может продолжаться слишком долго. Власть это понимает и напряжённо ищет эффективные способы преодоления негативных последствий кризиса, а значит, и собственной реабилитации в глазах народа.
В этой связи особое значение приобретает вопрос: как влияет сама постановка вопроса о преодолении последствий финансово-экономического кризиса на развитие российского общества в гравитационном поле антиномии «демократия - авторитаризм»? Открываются ли перспективы демократического развития или, напротив, создается почва для усиления авторитарных тенденций?
Прогноз в этой плоскости политических последствий кризиса, по крайней мере на ближайшую перспективу, малоутешителен. Вряд ли можно рассчитывать на какой-то новый демократический прорыв. Обстановка кризиса скорее способствует развитию политической системы в обратном направлении. В пользу такого вывода свидетельствуют два главных аргумента.
Аргумент первый. У нынешней власти нет достаточно широкого демократического инструментария для эффективного «разруливания» вызванной кризисом неблагоприятной ситуации. В её распоряжении одна иерархически выстроенная административная вертикаль, которая малоэффективна не в силу своей изначальной природы, а потому что лишена прочных горизонтальных опор. Именно поэтому вертикаль подвержена губительной коррозии. Разъедающая её ржавчина - это всепроникающая
коррупция. Ограничить её, поставив вертикаль под контроль общества, могли бы демократические механизмы властвования. Но их-то как раз и нет. Нет конкурентной среды ни в экономике, ни в политике (оппозиция). Нет свободных средств массовой информации. Нет прозрачных демократических процедур в принятии политических решений. Нет независимой судебной системы. Нет достаточно зрелого гражданского общества. И что, пожалуй, еще важней, у властных структур нет умения и привычки править демократическими методами. В этих условиях выбор в пользу укрепления и применения административно-авторитарных рычагов власти, вплоть до использования репрессивных органов, становится едва ли не политическим императивом.
Второй аргумент. В самом обществе также отсутствуют массовые силы и консолидированные очаги социальной активности, генерирующие демократические настроения. Сказываются неструктурированность, аморфность гражданского общества, «приватизация» публичной сферы клановыми группировками, череда разочарований «демократическими» обещаниями и «экспериментами», усталость населения от всех этих чуждых публичному интересу «политических игр» и, наконец, разлагающее влияние всеобщей коммерциализации и уродливого российского потребительства. Иными словами, в нынешнем российском обществе отсутствует массовая субъектная база поддержки демократического курса развития.
С довольно высокой степенью вероятности можно прогнозировать: если общество и отреагирует на кризис массовым выбросом политической энергии (что тоже весьма сомнительно), то он примет не демократическую, а, скорее всего, разрушительную националистическую направленность, чреватую для России большими трагедиями, вплоть до распада Российской Федерации. На фоне столь губительной перспективы безответственными выглядят расчёты на смену нынешнего политического режима каким-то другим, способным более адекватно реагировать на масштабные проблемы и вызовы кризиса. Стратегическая установка на быстрые перемены в системе
власти, на радикальный политический «скачок» несёт в себе опасность дестабилизации и хаоса, безвластия и полной потери управляемости. За этой опасностью маячит зловещий призрак жёсткой диктатуры, опирающейся на прямое насилие.
Сохранение демократического вектора развития России требует иного стратегического выбора, рассчитанного на постепенную трансформацию режима «мягкого авторитаризма», отделённого от общества сословнобюрократическими перегородками, в систему «сильной демократии», опирающуюся на вовлечение общества в политический процесс. На возможность постепенной эволюции нынешнего режима власти в демократическом направлении указывалось задолго до кризиса1.
Финансово-экономический кризис, как ни парадоксально, в определённом смысле «работает» на эту возможность. Кризис сулит не только ужесточение авторитаризма, но и ясно обнаруживает границы его возможностей. Несмотря на пропагандистский флёр, все видят, что административно-бюрократическая вертикаль не справляется с негативными последствиями кризиса. Видит это и сама власть; отсюда её метания от привычных авторитарно-административных способов решения нарастающей лавины экономических и социальных проблем, от распределительнопатерналистского «затыкания дыр» к робким попыткам разбудить инициативу и предприимчивость самого общества, хотя бы частично освободив некоторые его сегменты от оков государственно-бюрократической опеки. Начиная сознавать собственное несовершенство и слабость, власть вынуждена искать иные способы деятельности. А поиск дает импульс общественной рефлексии и развитию публичной сферы. Из этого высвечиваемого кризисом внутреннего противоречия авторитаризма, возможно, появится новая демократическая альтернатива, которая изменит вектор развития политической системы.
1 См.: Красин Ю. Метаморфозы демократии в изменяющемся мире // Полис, 2006, №4, стр. 134-136; Он же. Тернистый путь к демократии // О России с тревогой и надеждой. - СПб. : Алетейя, 2008, стр. 206-216.
Сразу же возникает сакраментальный для политического развития России вопрос: а возможна ли демократическая трансформация сложившейся авторитарной системы? В принципе, любая политическая система так или иначе реагирует на изменения, происходящие в обществе, адаптируется к ним, меняя способы функционирования и, соответственно, свои структуры. Значит, поставленный вопрос сводится к дилемме: сможет ли нынешний политический режим справиться с кризисными вызовами, отзываясь на них в рамках уже заданного авторитарного тренда, или для этого потребуется смена вектора функционирования и развития режима?
Как уже отмечалось, в поисках решения кризисных проблем авторитарные механизмы дают явные сбои. Более того, многие из этих проблем кажутся вообще неразрешимыми в русле авторитарного тренда. Это, например, относится к проблеме перехода России к инновационному типу развития, что гарантировало бы стране выход из кризиса в качестве самостоятельного субъекта мирового сообщества, обладающего современными креативными ресурсами. Однако раскрытие инновационного потенциала социума возможно лишь в свободной творческой атмосфере, несовместимой с авторитарными ограничениями.
Авторитарный режим обнаруживает свою неспособность кардинально решить и проблему избыточного социального неравенства, ставшую непреодолимым барьером на пути консолидации российского общества, столь необходимой для противостояния кризису. То же самое касается и проблем федерализма. Одно из финансовых последствий кризиса - резкое снижение налоговых поступлений, в первую очередь в региональные бюджеты. В сочетании с повышением удельного веса социальных обязательств, возлагаемых на регионы, это создает высокий накал напряжений в отношениях центра и субъектов Федерации, устранение которых требует демократизации федеративных связей, что, в свою очередь, подрывает административную вертикаль и поэтому тормозится авторитарной властью.
Словом, в кризисной обстановке, когда общество нуждается в гибкой политической системе, быстро фиксирующей и оперативно снимающей рост социально-политического напряжения в обществе, авторитарный режим власти демонстрирует свою инертность, громоздкость, неповоротливость. В результате вал социально-политических противоречий нарастает, их своевременная амортизация, не говоря уж о решении, блокируется, внутреннее политическое давление поднимается, увеличивая вероятность «инсультов» и «инфарктов» во всём социальном организме.
Под давлением объективных потребностей социально-экономического развития в условиях кризиса и роста массового недовольства проводимой антикризисной политикой недостатки политического режима и его низкая эффективность начинают осознаваться и самой правящей верхушкой. В выступлениях президента и премьер-министра всё чаще звучат критические нотки в адрес государственно-бюрократических структур, высказываются идеи их частичного реформирования. В среде государственной бюрократии наблюдаются признаки растерянности и смятения, симптомы брожения, свидетельствующие о начавшемся сдвиге в сознании и позициях той её части, которая ближе к реалиям жизни, более чутко улавливает веяния времени и проявляет готовность к назревшим переменам.
Конечно, эти настроения и тенденции пока еще слабы и наталкиваются на жёсткое противодействие со стороны консервативной части правящей элиты и управленческой бюрократии, не желающей расставаться с административно-командной вертикалью, обеспечивающей бесконтрольное властвование и привилегированное положение в иерархии власти. Это значит, что вырастающий из кризиса «намёк» на поворот к демократической трансформации режима «мягкого авторитаризма» не обещает быстрого и лёгкого решения проблемы. Контуры едва наметившегося пути скорее напоминают узкую тропу по краю пропасти. Эта тропа пролегает между Сциллой «жесткого авторитаризма» и Харибдой возврата ко второму изданию радикально-либерального «слома» государственности,
расчищающего, как показал опыт 1990-х гг., площадку всё для того же авторитаризма.
Все повороты и зигзаги российской реформации происходят в глобализирующемся мире. Естественно, она испытывает на себе воздействие политических последствий финансово-экономического кризиса на мировой арене. Можно сказать, что в зеркале кризиса отчётливо видны не только внутренние социально-политические проблемы России, но и некоторые глобальные проблемы, решение которых требует кооперации усилий всего мирового сообщества, а значит, и российского участия в этом общем деле.
Само возникновение кризиса, порождаемые им неопределенности и риски, а как следствие - необычность и непредсказуемость развития событий и вызываемое этим смятение умов как на уровне обыденного сознания, так и на высоком интеллектуальном уровне, - всё это наглядно свидетельствует о больших пробелах в глобальном регулировании мировых процессов. И самым слабым звеном в решении задачи сознательного управления миром является политическое управление. Если в национальных масштабах эту функцию выполняют государства и правительства, то в глобальном пространстве подобных политических структур нет, не считая Организации Объединенных Наций, которая явно не в состоянии взять на себя эту функцию и которая, по общему признанию, сама нуждается в коренном реформировании.
Между тем, в мировой экономике появились мощные наднациональные игроки, деятельность которых свободна от политических ограничителей и достаточно сильных рычагов правового регулирования. Кризис ясно показал, что такая «неуправляемая ситуация» приносит всем государствам и мировому сообществу в целом большие неприятности и ещё большие угрозы. Потребность в глобальных правовых и политических регуляторах стала исключительно острой. Не случайно предметом горячих дискуссий вновь стали вопросы о «мировом правительстве» и «глобальном гражданском обществе». Но пока они ведутся на далеких подступах к практической
реализации глобального политического регулирования. Очевидно, что прямых аналогий с национальными механизмами в мировом сообществе быть не может. Кризис стимулирует поиск правильных решений. Россия заинтересована участвовать в этом поиске, ибо это прямо связано с её политическим самоопределением в меняющемся мире.
Другое социально-политическое следствие глобализации, влияние которого сквозь призму кризиса видится намного более значимым, - это миграция, точнее, обретенное ею сегодня новое качество. Миграционные потоки и прежде играли большую роль в мировой истории. Достаточно напомнить о колонизации американского континента. В век глобализации эти потоки не только возросли по объёму, но и превратились в своеобразные каналы перераспределения напряжения, генерируемого противоречиями мирового социума.
На склоне XX столетия С.Хантингтон предрёк «столкновение цивилизаций», которое представлялось как внешняя конфронтация «третьего мира» и «золотого миллиарда». Но опасность предстала в ином обличье. Слишком высокий перепад уровней жизни и развития в двух зонах мирового социума, плотно сближенных «коммуникационной революцией», подстегнул неудержимые миграционные переливы населения, захлестнувшие вожделенные «постиндустриальные очаги» относительного благополучия и безмятежности. В итоге узлы мировых противоречий в зоне третьего мира перестали быть для богатых стран чисто внешними. Эти противоречия воспроизводятся в странах, которые, казалось бы, уже покончили с социально-классовой борьбой и овладели политической культурой согласия и консенсуса. С этой проблемой сталкивается и Россия, которая в отличие от западных стран ещё не рассталась со старыми стереотипами конфронтационной политической культуры, и поэтому негативные последствия миграционных процессов найдут здесь благоприятную среду для широкого распространения. Так что у России в этой сфере все ещё впереди.
В зеркале кризиса отразились и некоторые любопытные феномены в общественном сознании. Показательны в этом отношении результаты опроса, проведённого Антидиффамационной лигой в феврале 2009 г. в 7 странах ЕС. Кризис вызвал всплеск антисемитизма. Треть европейцев считают виновниками кризиса евреев, которые занимают ведущие позиции в мировых финансах. Некоторые комментаторы справедливо отмечают, что за этими данными стоит новый виток деления национальных и социальных сил на «своих» и «чужих». Понятно, что ответственность за все беды возлагается на «чужих». Вопреки потребности в укреплении солидарности и кооперации в преодолении кризиса этот поворот к национальному эгоизму может только затруднить решение насущных глобальных проблем. В этом контексте вновь возрастает значимость идей нового мышления, у истоков которого стояли выдающиеся ученые - Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Бертран Рассел и которое вошло в мировую политику в годы горбачёвской перестройки. К сожалению, позднее верх взял недальновидный эгоизм «реальной политики». Бедствия и тревоги мирового кризиса - это недвусмысленный сигнал мировому сообществу, подтверждающий, что в меняющемся социуме необходимо менять и парадигму международной политики.
Зеркало экономического кризиса рельефно воссоздает общественнополитический ландшафт российской реформации на фоне проблем и рисков глобального мира. Чётко высвечиваются приобретения и потери, основные проблемные узлы для выработки стратегии дальнейшего развития. Важно, чтобы общество, правящая элита, государственные лидеры сумели должным образом оценить эту картину и на основе её «прочтения» сделать необходимые политические выводы.
КРАСИН Юрий Андреевич - д.филос.н., профессор; Институт социологии РАН
