CC BY
95
* ИЗ ИСТОРИИ ПРАВА *
Российская правовая наука рубежа XIX—XX веков и формирование личностного подхода в наказании
А. А. Иванов
Наряду с целью общей превенции правонарушений на юридическую ответственность возлагается и задача частной превенции — удержание правонарушителя от совершения правонарушений в будущем. При этом частная превенция достигается максимальным «приспособлением» в каждом конкретном случае мер юридической ответственности к правонарушителю. Истинно справедливым наказание будет тогда, когда при определении характера и суровости применяемых мер принуждения, объема возлагаемой на правонарушителя ответственности будут учтены все особенности совершенного правонарушения и личности виновного. Иными словами, мера наказания должна быть индивидуализирована.
Понимание такой детерминированной взаимосвязи и взаимообусловленности, законодательное оформление механизма ее практического осуществления происходило постепенно и неравномерно, отражая рост социального и правового сознания, осмысления идей о ценности человеческой жизни и самой личности, ее прав и свобод. При этом если по своей сути наказание за все время своего существования так и осталось карой, возмездием за содеянное, то его цели, как и цели юри-
дической ответственности вообще, претерпевали соответствующие эволюционные изменения: от игнорирования прав и интересов личности до признания ее в качестве важнейшей ценности. Оставаясь основной формой реакции государства на неправомерное поведение людей, наказание со временем стало рассматриваться не просто как акт мести правонарушителю и элемент устрашения других лиц, но и как средство исправления правонарушителя и предупреждения правонарушений.
Наиболее ярко отмеченная закономерность проявилась в области уголовного права и смежных с ним отраслей. Н. С. Таганцев по этому поводу отмечал: «Из всех областей § права наиболее изменчивым явля- ^ ется право уголовное: на понятиях » о преступлении и наказании с на- * глядностью отражаются все поли- « тические и социальные переворо-о ты народной жизни, и чем быстрее £ развивается жизнь, тем быстрее | совершаются эти реформы»1. Исто- ^ рия показывает, что именно в дан- ^ ных отношениях не только впер- ® вые были формально закреплены £ предпосылки и правила индивидуализации наказания, но и сделаны первые попытки теоретического обоснования индивидуализации в качестве принципа уголовного пра-
Иванов Алексей Алексеевич — доцент Московского университета МВД РФ, кандидат юридических наук.
1 Таганцев Н. С. Русское уголовное пра-
во: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М., 1994. С. 105.
ва. Однако для этого понадобилось долгое время.
Правовые институты XVIII века вышли из недр средневековья и несли все его характерные черты: сословность и неопределенность наказаний, их крайнюю и всепоглощающую жестокость и несоразмерность с тяжестью преступлений. Кара представлялась справедливым возмездием за преступление и, преследуя цели устрашения и устранения (преступников), рассматривалась в качестве важнейшего (подчас единственно возможного) средства борьбы с противозаконными деяниями. Правонарушение воспринималось как дерзкое покушение на определенный свыше порядок. И поэтому лишь жестокое и немедленное возмездие преступнику должно было восстановить нарушенное и устрашить будущих потенциальных преступников. Наиболее эффективным средством борьбы с преступностью считалась смертная казнь. Понятно, что при таком отношении речи о необходимости исследования личности преступника не велось, а учет особенностей субъекта преступления практически ограничивался его «состоянием». В. Ливанов-ский писал, что «первой и главной целью наказания... было поддержание божественного порядка в обществе, посредством подчинения своевольной личности под власть Всесильного Могущества, управляющего миром». Наказание, по его мнению, имело целью «поддержать существующие общественные отношения и уничтожить совершившееся противозаконие и являлось источником справедливости»2.
Правонарушения считались посягательством на установленный порядок, одно сомнение в справедливости которого было уже преступлением. Для борьбы с ним при-
2 Ливановский В. Исследование начал уголовного права, изложенных в Уложении царя Алексея Михайловича. Одесса, 1847. С. 89.
знавались справедливыми любые средства. «Наказание имело в виду поддержать общественную безопасность посредством устрашения от ожидаемых нарушений права как необходимой обороны против угрожающих в настоящее время нарушений, так и посредством предупреждения против будущих пре-ступлений»3. Видимо, именно этим и обусловливалась жестокость наказаний. Во внимание принималась лишь тяжесть посягательства, но не «наказательность субъективная»4. Этим в какой-то мере и объясняется обычная для эпохи феодализма неопределенность и обезличенность наказаний. И если для средневековой юрисдикции человек, совершивший правонарушение, был не более чем субъектом наказания, с устранением которого исчезает и само правонарушение, то индивидуализировать ответственность вне пределов внешних сторон деяния (его тяжести) представлялось излишним.
В середине XVIII века по феодальному праву был нанесен мощный удар. В Европе вышла книга Ч. Бек-кариа «О преступлениях и наказаниях», в которой автор, подвергнув беспощадной критике всю современную ему практику осуществления правосудия, выдвинул идеи о необходимости соразмерности выносимого наказания тяжести преступления, о равенстве перед судом и наказанием, об ограничении смертной казни, о запрещении жестоких наказаний и применения пыток и др.
Многие положения труда Ч. Бек-кариа, а также сочинений ряда других мыслителей были включены Екатериной II в ее «Наказ» Уло- \ женной комиссии (учреждения по
3 Там же. С. 89.
4 По словам В. Ливановского, «наказательность субъективная» — это «наказательность преступления со стороны личных свойств и качеств преступника», в зависимости от которых преступления могут быть «наказаны строже или легче». Там же. С. 113.
систематизации законодательства) в 1767 году. И хотя многие из этих положений не нашли своего реального воплощения в законодательстве, они стали основой для последующего глубокого исследования сущности фундаментальных институтов права и их дальнейшего совершенствования5 . Особенно это касалось попыток разработки мотивов совершения правонарушений, а также целей и видов наказания.
С конца XVIII века в Европе растет протест против жестоких наказаний и находит своих последователей призыв к гуманности в борьбе с преступниками. Эти идеи распространяются и в России6. Устрашение как цель наказания подвергается осуждению7, и в результате многолетних дискуссий форми-
5 Вместе с тем российское общество еще не было готово воспринять новые гуманистические идеи, вошедшие в «Наказ». Не случайно сам текст, переведенный на многие европейские языки и разосланный в иностранные представительства, для российской общественности остался практически неизвестным. Однако свою роль фактора, указывающего на определенную неблагополучность ситуации в деле выбора целей и мер борьбы с преступностью, он сыграл.
Книга Ч. Беккариа в России переводилась шесть раз и пять из них в XIX веке. См. об этом: Юмашев Ю. М. Беккариа и Россия // Государство и право. 1995. № 7. С. 136—137.
6 В числе работ отечественных мыслителей, затрагивающих проблемы общественного устройства, взаимоотношений государства и личности и опубликованных в рассматриваемый период, можно отметить: М. М. Щербатов, «Размышления о законодательстве вообще», «Путешествие в землю Офирскую шведского дворянина С.», «О повреждении нравов» (80-е гг. XVIII в.); И. Т. Посошков, «Книга о скудности и богатстве» (1724); А. Н. Радищев, «Путешествие из Петербурга в Москву» и др.
7 Например, Г. Горденков писал: «Нельзя мучить преступника-человека единственно для того, чтобы другим не вздумалось подражать
ему». См.: Горденков Г. Разбор основных начал уголовного права. Харьков, 1832. С. 15.
руется качественно новое направление целей наказания — исправление и предупреждение.
Деятельность по систематизации российского законодательства и активная исследовательская работа отразились на дальнейшем развитии законодательных предпосылок осуществления принципа индивидуализации юридической ответственности. Прежде всего это связано с совершенствованием таких критериев, как тяжесть правонарушения, степень виновности субъекта, смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства совершения противоправного деяния. Однако, несмотря на то, что данные факторы всегда являлись определяющими, вопросы вины не подвергались глубокому изучению и разработке. Закон учитывал личность лишь как лицо, стоящее на той или иной сословной ступени, а немногие нормативные указания на свойства, характеризующие личностные особенности субъекта, и обстоятельства, смягчающие и отягчающие ответственность, в подавляющем большинстве не выходили за пределы состава правонарушения. На определение конкретной меры наказания они существенно не влияли.
Долгое время личность была носителем опасности конкретного правонарушения, и государство боролось с правонарушителями, ликвидируя преступников. Отсюда вера в спасительное (очистительное) воздействие наказания. А для «лучшего усвоения лекарства», как представлялось, необходимо было лишь установить точное соответствие между преступлением и наказанием и найти лучший способ исполнения последнего. Так, еще в начале XIX века С. Баршев, развивая идею справедливого воздаяния за правонарушение, указывал на прямую зависимость степени репрессивности наказательных средств от тяжести преступления. В частности, он отмечал, что «эти средства не должны быть употребляемы без
разбора. Но всякий раз, как скоро идет дело о назначении наказаний за преступления, из них со строгой осмотрительностью должно быть избираемо именно то, которое наиболее приличествует преступлению»8.
Такой подход вполне отвечал понятиям абстрактной справедливости и соответствовал традициям классической школы права. Однако появление во второй половине XIX века социологических теорий и вследствие этого изменение видения целей наказания потребовало в процессе его назначения и исполнения наряду с тяжестью содеянного учета особенностей личности, ее прав и законных интересов.
Общими тенденциями развития норм об ответственности, которые были характерны для второй половины XIX века, можно назвать: изменение ориентиров в оценке преступного деяния, постановку новых целей перед юридической ответственностью, обращение к личности преступника, общую гуманизацию применения наказания и т. д. Отмечая это, нельзя не остановиться на кратких характеристиках таких направлений отечественной юридической науки, как классическая и социологическая школы уголовного права. Именно в ходе становления этих тесно связанных друг с другом направлений отечественной правовой доктрины и острой борьбы между ними сформировалась идея личностного подхода при осуществлении мер юридической ответственности, а вместе с ним и принципа ее индивидуализации. В результате право стало наполняться гуманистическими элементами и институтами, соответствующими демократическим новациям великих реформ 1860—1870-х годов.
Классическая школа уголовного права, выйдя из недр феодализма и испытав на себе воздействие принципов буржуазного права, разрабо-
8 Баршев С. О мере наказаний. М., 1840. С. 1.
тала идею о необходимости соответствия наказания тяжести совершенного преступления, обосновала вопросы виновности и соучастия, обстоятельства, «усиливающие или уменьшающие виновность деятеля», и многое другое9. Как отмечал Л. Е. Владимиров, классическая школа в целом выполнила поставленные перед ней задачи «установления составов отдельных преступлений, с точностью провела границу дозволенного и запрещенного; дала твердую почву для применения закона в суде для назначения наказания человеку, сообразно его виновности, выразившейся в совершенном деянии, имеющего изложенные в законе признаки»10.
В числе наиболее важных постулатов классической школы уголовного права назывались следующие:
— человек является носителем свободной воли, и преступление есть результат его произвольного выбора. Поэтому если человек, обладая нравственной свободой, избирает зло, он должен нести наказание за свой выбор;
— процесс принятия решения о совершении преступления носит исключительно рациональный характер. Человек совершает преступление лишь в случае, если; считает его полезным для себя после взвешивания всех pro и contra;;
— усиливая наказание, общество делает преступления менее привлекательными, что позволяет удерживать людей от их совершения;
9 Окончательно классическое направление уголовного права было оформлено благодаря трудам таких зарубежных исследователей, как Вентам, Говард, Фейербах,; Гегель и др. В России их учения были развиты представителями догматической школы, к которым можно отнести А. Ф. Кистя-ковского, Н. С. Таганцева, М. М. Сперанского, Н. Мордвинова, С. Ворщева, Н. Сергиевского, Г. Горденкова, С. Е. Десницкого, Г. Солнцева и др.
10 Владимиров Л. Е. Курс уголовного пра-
ва. М., 1908. Ч. 1. С. 176.
— искусство законодателя и его гуманизм заключаются в том, чтобы ужесточение наказания проводилось не по принципу «чем больше, тем лучше», а по принципу «ужесточать лишь настолько, чтобы сделать преступление неприв-лекательным»11.
Однако, занимаясь общими вопросами наказания и разработкой конкретных составов преступлений, классическая школа оторвалась от практических проблем борьбы с преступностью. К середине XIX века кризис официального направления юридической науки стал очевиден, что позволило представителям нового — социологического направления начать активную критику старых догм12 . Например, Э. Ферри отмечал: «Для криминалистов, судей и законодателей область правосудия содержит в себе три момента: преступление, суд и наказание. Классическая школа не знает преступника, который между тем является началом и вместе с тем конечной целью деятельности общественной обороны от преступ-ности»13. Наиболее «компактно» задачи социологического направления были сформулированы голландским криминалистом Ван Гамелем: «Вместо теоретического уголовного права мы должны создать уголовное право практическое. Три понятия страшно мешают нам в этом.
11 См.: Иншаков С. М. Зарубежная криминология. М., 1997. С. 33.
12 Из числа первых крупных публикаций российских сторонников социологического направления можно назвать: Духовский Н. В. Задача науки уголовного права. Ярославль, 1872; Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889; Он же. Уголовное право. Его предмет, его задачи // На досуге. СПб., 1898. С. 398—413; и др. Их позиции в рассматриваемый период в значительной мере разделяли А. Н. Трайнин, М. Н. Гернет, Н. Н. Полянский, А. А. Пион-тковский, С. К. Гогель, М. М. Исаев и др.
13 Ферри Э. Уголовная социология. М., 1908. С. 465. Цит. по: Иншаков С. М. Указ. соч. С. 34.
А именно: «вменяемость», «наказание» и «преступление»14.
Осуждались абстрактность принципов классической школы, забвение изучения целей наказания и то, что цели ответственности она определяла наказанием, а не наказание целью15 . А также то, что за «объективной тяжестью» преступления она не замечала личности преступника и рассматривала само преступление как результат исключительно свободной воли человека. Отсюда, резюмировали «социологи», — вера в спасительное воздействие наказания, «полная его безличность» и в большинстве случаев — не борьба с преступностью, а «истребление виновных»16.
Такая критика представляется вполне обоснованной и справедливой, так как догматическая школа была крайне консервативна, и какие бы прогрессивные новации ею ни вносились, они имели, скорее всего, поверхностный характер. «Но, — указывали сторонники так называемого положительного (социологического) направления, — современная преступность в отличие от преступности старых веков характеризуется не столько как антигосударственное, сколько как антисоциальное явление»17. Следовательно, продол-; жали они, естественным будет поиск социальных корней преступности. Необходимо, наконец, определить цели, на достижение которых мобилизовать как юридические, так и социальные институты. Не «наказание», а «приискание мер, способных исправить». Необходимо создать систему приспособления преступника
14 См.: Станкевич В. Б. Борьба с опасным ; состоянием как основная задача нового уголовного права // Новые идеи в правоведении. СПб., 1914. С. 89.
15 См.: Познышев С. В. Основные вопросы учения о наказании. М., 1904. С. 262—263.
16 См.: Станкевич В. Б. Указ. соч. С. 81—88.
17 Люблинский П. И. О действии наказания // Новые идеи в правоведении. Сб. 1. Цели наказания. СПб., 1914. С. 10.
к честной нормальной жизни при существующих социальных условиях18.
При этом процесс применения норм об ответственности должен был быть направлен на «индивидуализацию виновности отдельного преступника, описанного в законе, в индивидуального преступника, совершившего индивидуальное преступное деяние»19. С. П. Мокринский по этому поводу писал: «Наказание... уже само по себе есть зло. Ставить и избирать предположения уголовной репрессии надлежит поэтому с величайшей осторожностью, разумной экономией общественных и государственных сил и возможною пощадой интересов самого наказываемого»20. Это отмечал и Н. С. Таганцев: «.наказание падает на преступника за совершенное им преступное деяние с проявленными в нем субъективными и объективными элементами и карательные меры должны иметь свойство применимости к особенностям каждого отдельного деяния, должны обладать свойством видоизменяемости или гибкости, способностью индивидуализироваться. Наказание должно быть направлено, насколько это достижимо, к возрождению в преступнике человека и полезного члена общества, к развитию и укреплению в нем начал религии и нравственности, к искоренению в нем дурных привычек, к приучению его к труду и поряд-ку»21 . В данном направлении законодательно закреплялись и цели наказания. Детально разрабатывались критерии индивидуализации юридической ответственности, позволяющие отражать все многообразие социально-правовой действительности и в первую очередь особенности личности правонарушителя.
18 См.: Станкевич В. Б. Указ. соч. С. 89—90.
19 Владимиров Л. Е. Указ. соч. С. 177.
20 Мокринский С. П. Наказание, его цели и предположения. М., 1902. С. 29.
21 Таганцев Н. С. Русское уголовное пра-
во. Т. 2. М., 1994. С. 98.
Судья должен был изучать личность преступника, принимая во внимание все обстоятельства его жизни, находя те мотивы, которые натолкнули его на преступление. Правоприменитель, будучи связанным формальными условиями, должен руководствоваться «объективными свойствами и тяжестью учиненного деяния». Изучив личность преступника и обнаружив причины опасности его и деяния для общества, судья должен определить наиболее целесообразные для данного случая меры из соответствующей системы, установленной зако-нодателем22. И. Я. Фойницкий, предпринявший одним из первых в России критический анализ основных институтов и категорий официального направления уголовно-правовой науки с точки зрения социологического подхода, подчеркивая перспективность последнего, отмечал: «Всякое наказание должно быть справедливо, применяясь только к виновному и соответствуя как объективной тяжести посягательства, так и субъективной виновно-сти»23.
Таким образом, социологическая школа в идеале представляла себе правосудие, основанное на «индивидуализации мер сообразно личности преступника». Многие из этих' положений нашли свое воплоще-; ние в законодательстве дооктябрьского периода. Они подчеркивали необходимость и обеспечивали возможность установления максимально достижимого различия в пределах тяжести возлагаемых на виновных мер принуждения в зависимости от характера и степени опасности совершенных деяний, особен-; ностей личности правонарушителей и обстоятельств, выходящих за рамки состава правонарушения, но влияющих на смягчение либо на усиление ответственности.
22 См.: Станкевич В. Б. Указ. соч. С. 89—104.
23 Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 68.
Не будет преувеличением сказать, что Уголовное уложение 1903 г. явилось лучшим компромиссом между классическим направлением юридической науки и «правом социальной сферы». Об этом свидетельствует также и отсутствие в нем таких разработанных и теоретически обоснованных представителями социологического направления институтов, как «опасное состояние личности» и вытекающих из этой «опасности» «мер социальной защиты», вся пагубность которых в чистом виде для ведущих представителей дооктябрьской юридической науки была очевидной. В частности, российский криминолог В. Д. Набоков в этой связи отмечал: «Нам, русским, знакомы понятия о «неблагонадежности», и «о лицах, вредных для общественного спокойствия», и «о вредных порочных членах» сельских обществ»; мы знаем, во что могут превратиться меры предупреждения и пресечения в отношении этих лиц, которые теми или другими учреждениями признаны «опасными». И мы должны признать, что орудование понятием «опасное состояние» личности особенно опасно и нежелательно там, где приходится думать не о расширении прав административной власти, а наоборот, о введении ее в надлежащие рамки... Предоставление ей возможности объявлять человека опасным, и без тех гарантий, которые заключаются в точной и конкретной формулировке состава преступления, преступного деяния уголовным кодексом, — применять по отношению к этому «опасному» лицу весьма серьезные меры социальной защиты в виде лишения свободы, высылки и т. п. — это равносильно введению в принцип того, что фактически является уродливым уклонением от функ-
" 24
ций правового государства»24.
24 Набоков В. Д. Об «опасном состоянии» преступника как критерии «меры защиты». СПб., 1910. С. 29—30. Цит. по: Щедрин Н. В.
В конце XIX века на фоне социологических исследований начало стремительно развиваться психологическое направление правовой науки. Выйдя далеко за рамки криминологии и судебной психологии, оно привело к становлению особой, психологической, школы права, основателем которой был Л. И. Петра-жицкий25. Впоследствии именно этот подход будет доминировать в нормотворческой и правоприменительной практике, всецело определяя правовую политику первых лет советской власти, когда во главу угла будет поставлено не позитивное право — четкие нормативные установки, а революционное правосознание — субъективные и изменчивые представления о том, «как надо», основанные на всепоглощающем принципе целесообразности.
Результатом активной исследовательской деятельности всех юридических научных направлений и школ, органичного использования последних достижений мировой и отечественной правовой мысли явились сформированные юридической доктриной в начале XX века принципы карательной политики российской империи. Основными из них были следующие:
— определяемые законодателем и судом наказания должны быть в достаточной мере репрессивны, то есть причинять преступнику страдания, перспектива которых была бы способна оказать должное противодействие стремлению к данному преступлению, предупредить возникновение этого стремления или, раз последнее возникло, парализовать его;
— наказания по своим характеристикам и размерам не должны
Меры безопасности: развитие теории, отличительные признаки и классификация // Правоведение. 1994. № 4. С. 91.
25 См.: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 1909.
причинять преступнику никаких ненужных для предупреждения повторных преступлений страданий;
— поражая преступников, карательная деятельность по возможности не должна затрагивать лиц, так или иначе связанных с преступником;
— наказания должны быть испра-вительны, то есть исправлять преступников юридически или нравственно. И в тех случаях, когда наказание не ставит себе задачей посильное исправление преступника, оно ни в коем случае, однако, не должно делать его худшим в нравственном отношении;
— карательная деятельность должна облекаться в формы, вполне отвечающие условиям нравственного прогресса общества, чтобы случаи применения наказания не препятствовали развитию в обществе уважения к человеческой лич-ности26.
Особое внимание уделялось необходимости личностного подхода в рамках специальной превенции правонарушений:
— наказание должно соответствовать индивидуальной виновности преступника;
— нельзя за ничтожные, хотя очень дурные в нравственном и общественном смысле действия, назначать преступнику явно несообразный объем лишений;
— наказание не есть ни рабство, ни мучения человека; напротив, оно должно быть принудительным оздоровлением преступника;
— наказание должно устрашать как преступника, так и людей, которые не достигли той степени внутренней свободы, когда совершение чего-нибудь противного человечности и общественности становится для них просто невозмож-
ным
27
26 См.: Кошель П. А. История наказания в России. История российского терроризма. М., 1995. С. 8.
27 См.: Владимиров Л. Е. Указ. соч. С. 26—27.
Изменения в российской уголовной и пенитенциарной политике во второй половине XIX—начале XX вв. стали ярким свидетельством начала качественно нового этапа в истории отечественного государства и права, показателем того, что Россия, перейдя тысячелетний рубеж своего существования, превратилась в сильнейшую державу, стоящую на уровне самых развитых стран мира, и могла позволить себе не только рассуждения о правах и интересах человека и законодательное их закрепление, но и их последовательную реализацию.
Однако на практике отмеченные либеральные и гуманистические тенденции уже с начала 1880-х годов практически полностью «перекрывались» чрезвычайными мерами, вызванными нарастающим напряжением в обществе. Нестихаю-щие крестьянские волнения, развернувшийся террор народников привели к введению правительством военного положения в ряде губерний и даже в целых регионах России, свертыванию многих демократических основ функционирования судебной системы, к забвению принципов судопроизводства, провозглашенных реформами 1864 г., а также к передаче многих дел в компетенцию администрации и военной юстиции. К тому же принятое в 1903 году Уголовное уложение было введено в действие в далеко не полном объеме. Кроме основных положений Общей части, в основном работали нормы о государственных преступлениях и о противодействии суду. В начале XX века десятилетиями не разрешаемые экономические, политические и социальные проблемы вызвали продолжительные и непрекращающиеся волнения, апогеем которых явились революционные события 1905 г.
После поражения революции правительство развернуло массовые репрессии и преследования в отношении ее участников, сочувствую-
щих лиц, против политического инакомыслия вообще. Применение смертной казни в массовых масштабах шокировало отвыкшую от таких жестких мер страну. Десятки тысяч человек (в основном крестьян) в административном порядке были подвергнуты законодательно уже давно отмененным телесным наказаниям, сосланы на каторгу.
Тем самым имеющееся в обществе напряжение еще больше накапливалось. Позже добавились трудности военного времени. Еще масса экономических, политических, социальных, идеологических и иных причин, являющихся предметом отдельных серьезных исследований, привели, в конце концов, к падению тысячелетней монархии в России.
