CC BY
37
В России с давних пор существовало два способа изолировать преступников: тюрьма и ссылка. Лишение свободы как наказание весьма часто использовалось в отношении политических преступников. Почти все телесные наказания сочетались с последующим лишением свободы. Следует подчеркнуть, что до XIX столетия тюрьма не всегда была de jure уголовным наказанием, но неизменно считалась одним из значительных звеньев общей цепи жестоких мер, направленных на преступника. Тюремное заключение как самостоятельная мера применялось очень редко и рассматривалось в качестве дополнительной к другим наказаниям того времени, например, к смертной казни, а также к лишению чести, членовредительным карам, клеймению, которые применялись для того, чтобы выделить преступника в общей массе населения. Наказание в одних случаях служило для ограждения общества с целью его безопасности, в других - для устрашения, в-третьих - для исправления [1, с. 107].
Принудительный характер наказания необходим для человека, который не умеет разумно пользоваться своей свободой [2, с. 73]. Наиболее распространенным является мнение, согласно которому авторы рассматривают наказание как меру государственного принуждения в целях общего и специального предупреждения преступления [3, с. 32-33].
История тюремного заключения в России прошла несколько периодов: первый - этап возмездия и устрашения, второй - филантропический, третий -уголовно-политический (с 1872 г.).
Принято считать, что началом филантропического периода в истории тюремного заключения стал 1819 г., когда в России было образовано «попечительное о тюрьмах общество» (далее -попечительное общество), которое сыграло заметную роль в становлении русской пенитенциарной системы, накопив немалый опыт тюремной деятельности [4, с. 24]. В XIX в. считалось, что тюремное дело может процветать под исключительным покровительством филантропических обществ. Бытовало мнение, что наставление к доброму порождает в преступниках надежду на исправление и возврат к нормальной жизни. Важная роль отводилась церкви. В тюрьме священники должны были учить людей, свернувших с правильного пути. Они снабжали заключенных книгами Священного Писания, старались убедить их чтить воскресные дни и ходить на богослужение, которое отправлялось в тюрьмах.
В филантропический период развития тюремного заключения на попечительных обществах лежали следующие обязанности: разделение заключенных не только по полу, возрасту и категориям преступления, но и по степени нравственного падения. При этом использовались такие средства исправления, как религиозно-нравственное воспитание, запрещение употреблять вино, играть в карты, кости, введение в тюрьмах обязательного труда, заключение преступников в уединенное место, а наиболее строптивых - в особые кельи.
Было признано, что «постоянное занятие арестантов является ангелом-хранителем человека и обращение тюрем в дома работ - великое средство исправления» [5, с. 159]. Приверженцы филантропии не ограничивались влиянием на умы и сердца заключенных посредством преподавания религиозных и школьных предметов, а также введения физического труда. Они шли дальше, стараясь смягчать тяжесть их заключения самыми разнообразными способами.
Император Александр I в начале своего царствования многими указами старался облегчить материальное положение заключенных. Впоследствии под влиянием масонского учения и общего мистического направления он утвердил устав Императорского человеколюбивого общества, члены которого имели право беспрепятственного входа в тюрьмы. При императоре Николае I арестантов начали привозить в присутственные места в экипажах, которые были построены и содержались за счет попечительных обществ. Это решение было принято по той причине, что при пешем передвижении арестантов под конвоем за ними по улицам с воплями бежали родственники.
Первоначально попечительное общество было призвано выполнять чисто филантропические задачи, чуждые целям правительственной власти. Оно было организовано как частное учреждение без права подменять деятельность органов государственного управления. Однако общество постепенно стало вмешиваться в дела тюремной администрации и пыталось подчинить себе заведывание внутренним управлением. В итоге оно утратило свой филантропический характер и после изменения устава в 1851 г. получило статус официального учреждения.
Все усилия филантропических обществ были направлены на улучшение гигиенических условий тюрьмы, искоренение злоупотреблений, духовно-религиозное воздействие на арестантов. Подобная филантропическая деятельность была возможна только в начале тюремной реформы. Она была нацелена на улучшение положения заключенных, облегчение их участи. Эта задача была очень важной, и только при ее выполнении можно было думать о действенной системе мер, которая поставила бы дело тюремной реформы на уголовно-политическую почву.
Исполнение наказания в указанный период осуществлялось в соответствии с положениями Свода учреждений и уставов о содержащихся под стражею и ссыльных, который являлся первым законодательным актом о лишении свободы. Он был разбит на две книги. Первая - «Свод учреждений и уставов о содержащихся под стражею», вторая - «Свод учреждений и уставов о ссыльных». В обеих книгах 832 статьи, причем в первой из них - всего 171 статья. Такое соотношение, когда количество статей о ссыльных в четыре раза превысило число статей о содержащихся под стражею, полностью соответствовало исторической роли ссылки и тюрьмы в царской России [6, с. 36].
В Своде законов 1832 г. господствующим видом наказания была ссылка на каторжные работы, поселение. При этом осужденного лишали всех прав (сословных и общегражданских, семейных и имущественных). Лишение свободы в форме заключения в тюрьму и ареста использовалось гораздо реже. Заключенным в тюрьмы в виде «меры предосторожности» предписывалось брить половину головы (кроме женщин и лиц, освобожденных от телесных наказаний), а по выходе из тюрьмы они подлежали надзору полиции.
Таким образом, в первой половине XIX в. в соотношении тюрьмы и ссылки законодатель отдавал предпочтение ссылке как приоритетному направлению в уголовных наказаниях.
Для анализа структуры преступности Е. Анучин использовал итоговые данные за 20 лет (18271846). За это время через Тобольский приказ прошло 159 755 осужденных лиц - число достаточно большое для выявления определенных закономерностей в структуре преступности [7, с. 319]. Ссылка в Сибирь осуществлялась не только по приговору суда, но и административным порядком, что свидетельствовало о беспощадной внесудебной расправе дворянско-крепостнического государства с людьми, в какой-либо мере опасными для интересов господствующего класса. Число сосланных административным порядком превышает количество сосланных по судебным приговорам. Показательно, что более 60 % административно ссыльных - это бродяги (48,6 тыс. чел.), то есть главным образом крестьяне, бежавшие от гнета помещиков. Статистические данные показывают, что число сосланных административным порядком за дурное поведение по воле помещиков за второе десятилетие (1837-1846) по сравнению с первым (1827-1836) возросло более чем вдвое (с 2131 до 4755).
Количество людей, ссылаемых по просьбам помещиков и по распоряжениям местных начальников, столь велико, что этот показатель в течение девяти лет занимал четвертое место среди имеющихся в табелях Тобольского приказа. В тобольских табелях выделены особые графы тех из ссыльных, которые осуждены за распутное, развратное поведение. В табелях они делились на три вида: кровосмешение, мужеложство и скотоложство.
Общее число сосланных за скотоложство за девять лет (1838-1846) равнялось 50 мужчинам: 1838 -3; 1839 - 7; 1840 - 5; 1841 - 9; 1842 - 4; 1843 - 5; 1844 - 8; 1845 - 5; 1846 - 4. Количество лиц, сосланных за мужеложство, было минимальным (1832 - 2, 1841 - 1, 1842 - 1). Кроме того, в 1841 г. один преступник из Саратовской губернии был выслан «за осквернение младенца в уста тайным удом» [7, с. 325].
В числе названных преступлений первое место по количеству принадлежит тем лицам, которые оказались виновными в прелюбодеянии, кровосмешении. Эта цифра заметно увеличивается «снохачами», людьми осмеянными в народном сознании во множестве скандальных анекдотов, поговорок и песен. Общее их число за девять лет равняется 61 мужчине и 48 женщинам [7, с. 324].
Разврат, руководимый одною из самых могущественных страстей человека, против которой успехи цивилизации не могли противопоставить никаких эффективных преград, господствовал повсюду. Он существует в основных формах: либо публичной, либо тайной, тщательно прикрытый, хотя и опасен не менее первого [7, с. 322]. В частности, кровосмешение у женщин 20-30 лет является не слишком
редким преступлением. В последующем, то есть в более старших возрастах, частота встречаемости кровосмешения значительно понижается [8, с. 52].
Сводные данные о политической ссылке в Сибирь за 1825-1861 гг., то есть в дворянский период освободительного движения, свидетельствуют об отправе в ссылку 268 тыс. чел. (около половины из них - в административном порядке по распоряжениям помещиков центральных и местных властей за побеги и «ослушания»). Из числа лиц, сосланных по судебным приговорам, около 600 чел. осуждены за «государственные преступления» и 4 тыс. - за «возмущение и неповиновение властям» [9, с. 20]. Динамика количества политических ссыльных зависела от размаха антиправительственных выступлений и карательной политики царизма. Выборочные исследования данных, например, за 30-е гг., когда произошел Севастопольский бунт, выступления военных поселян, восстание и активизация деятельности конспираторов в Польше, свидетельствуют о таком взаимовлиянии.
Количество политических ссыльных увеличивалось в первой половине XIX в. Например, если в 1822-1833 гг. за преступления против правительства было сослано 1032 чел., то в 1833-1845 гг. -2406 (в 2,3 раза больше). За те же периоды количество изгнанников по «распоряжению правительства или просьбе владельцев» возросло с 1283 до 4612, то есть в 3,7 раза. Это естественно сказалось и на соотношении политических ссыльных и уголовных колодников. В середине изучаемого периода (1835-1846) доля политссыльных возросла до 28,9 %. В их числе были дворяне (10,1 %), из них 4,7 % наказаны за «государственные преступления» и 5,4 % - за «возмущения и неповиновение». Низшее сословие составляли 1,2 % и 12,3 % соответственно [7, с. 322-323].
За 1838-1846 гг. сослано значительное число преступников, осужденных по первым двум пунктам Свода законов 1832 г. Как свидетельствуют табели Тобольского приказа о ссыльных, по первому пункту «злоумышление против Священной особы Государя Императора» сослано 74 человека из Виленской области. По второму пункту - «за бунт и измену против Государя и государства» - 56 мужчин, из которых 34 ранее проживали в Варшаве, 5 - в Грузино Имеретинской губернии, по 4 человека - в Тобольской и Гродненской губерниях, 2 - в Омской области; по одному - в Бессарабской области, Оренбургской губернии, на землях Донских и Черноморских казаков, в Волынской, Виленской и Кавказской областях. Самым распространенным видом преступления против правительства было «неповиновение законам, установленным властями». В течение девяти лет за такие преступления осуждены 416 мужчин и 16 женщин. Большая часть ссыльных отправлена в Сибирь в 1846 г. [7, с. 322-323].
Сибирь стала местом временного «приюта» для политических ссыльных, в том числе и из Польши, с тех пор, как ее судьба теснее соединилась с судьбой России. Постоянная высылка людей, недовольных воссоединением, началась еще со времен царствования Екатерины II. Статистические данные (1827-1846) говорят о том, что преступления против власти и в особенности по политическим мотивам чаще совершали католики, для которых вероятность ссылки была выше, чем для лиц других вероисповедений: соотношение католиков к православным ссыльным составляло 29,5:1 [10, с. 342].
Положение политических ссыльных до осуждения полностью соответствовало социальным тенденциям первого этапа освободительного движения. Если в 1826-1830 гг. за государственные преступления ссылались почти исключительно дворяне, то в 1835-1846 гг. их доля составляла 63,05 % (36,95 % - выходцы из «низших сословий»). Подавляющее большинство политических ссыльных, осужденных за государственные преступления (73,24 %), было в возрасте до 40 лет, что говорит об участии в освободительном движении большого числа молодежи [8, с. 28, 41-42, 71-72].
В структуре тюремных учреждений самыми суровыми по режиму содержания заключенных считались монастырские тюрьмы. Насчитывалось несколько категорий колодников, которых направляли для отбывания наказания в монастырь. Это были расстриженные священники и монахи, нераскаявшиеся старообрядцы (раскольники), отпавшие от православия миряне, богохульники и политические преступники.
В XIX в. доля осужденных за религиозные преступления составляла 1,3 % (2138) от их общего количества за двадцатилетний период (1827-1846). За преступления против веры (богохуление, отступление и отвлечение от веры и святотатства) Священным Синодом была установлена монастырская ссылка.
Из 66 979 лиц различных исповеданий, сосланных в Сибирь из губерний и областей европейской России в течение 10 лет (1837-1846), 59 931 чел. (90,4 %) - православные, 2484 (3,7 %) - католики, 1946 (2,9 %) - приверженцы ислама, 1051 (1,5 %) - протестанты. Следовательно, в общей массе ссыльных было огромное число православных, на которых (вместе с раскольниками) приходилось более 90 % преступников [8, с. 131].
Император Николай I находил, что для борьбы с расколом нужна система строгих, энергичных мер, которая могла бы потрясти раскол в самом его корне. Государь лишил раскольников прав гражданства, закрыл их школы, утвердил особые секретные комитеты, перевел часть дел по преступлениям раскольников против веры для рассмотрения в уголовный суд. Словом, в государстве была создана стройная система преследований раскольников.
Дела по некоторым религиозным преступлениям со стороны духовных лиц, если они были признаны опасными, Священный Синод рассматривал по церковным правилам, соблюдая общий государственный порядок. Как правило, им назначалась епитимья (наказание за нарушение канонов, предписаний и др.; вид наказаний: пост, длительная молитва и т. п.), а затем их отправляли в ссылку [11, с. 82].
Преступник сначала предавался церковному покаянию, затем ему назначалась ссылка на поселение. Покаяние могло быть назначено и на месте водворения. Как справедливо отмечает С. О. Шаляпин, пенитенциарная практика русских обитателей сформировалась в ответ на потребность в ней церкви и государства. Феномен монастырской ссылки мог существовать лишь в условиях динамического равновесия между духовной и светской властями. Однако в условиях абсолютизма в России монастырская ссылка неизбежно смещалась в сторону уголовной репрессивности, а потому в борьбе с расколом потеряла черты прошлой гуманности [12, с. 140-141].
Таким образом, тюремное заключение в начале XIX в. было незначительным наказанием и служило скорее дополнением к основному. В уголовном законодательстве карательный характер имели наказания в виде каторги и ссылки. Тюремное заключение как добавочная мера к основному наказанию имела своей задачей отделить наказываемого от остального общества и сделать невозможным доступ к нему. В первой половине XIX в. правовое регулирование исполнения наказания еще не было четко выраженным ввиду неразвитости пенитенциарных идей в России. На рубеже XVШ-XIX вв. тюремная реформа становится очевидной.
Литература
1. Сергеевский Н. Д. Русское уголовное право. СПб., 1915.
2. Есипов В. В. Грех и преступление. Святотатство и кража. СПб., 1894.
3. Познышев С. В. Основы пенитенциарной науки. М., 1923.
4. Тальберг Д. Исторический очерк тюремной реформы и современные системы европейских тюрем. Киев, 1875.
5. Мишле Э. Второй международный тюремный конгресс. СПб., 1878.
6. Гернет М. Н. История царской тюрьмы. М., 1961. Т. 2.
7. Максимов С. В. Ссыльные и каторга. СПб., 1862. Т. 1.
8. Анучин Е. Н. Исследования о проценте сосланных в Сибирь в период 1827-1846 годов. СПб., 1873.
9. Кодан С. В. Политическая ссылка в системе карательных мер самодержавия первой половины XIX в. Иркутск, 1980.
10. Максимов С. В. Сибирь и каторга: в 3 ч. СПб., 1900. Часть III.
11. Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу (1802-1881 гг.). СПб., 1903.
12. Шаляпин С. О. Монастырская ссылка в России XV-XVШ вв.: дис. ... канд. истор. наук. Архангельск, 1998.
