CC BY
39Философия
УДК 94(47).082
Максим Викторович Медоваров, кандидат исторических наук, доцент Национального исследовательского Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского
Софья Игоревна Снежницкая, студент магистратуры Национального исследовательского Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского
Россия между Востоком и Западом в геополитических концепциях русских мыслителей 80-90-х годов XIX века
Аннотация: Статья посвящена анализу геополитических взглядов русских консерваторов конца XIX века. Первостепенное внимание уделяется «забытому» исследователями периоду после смерти классиков геополитической мысли 1880-х
годов и до начала «золотого века» русской геополитики. Доказывается влияние наследия Константина Леонтьева и новых работ Владимира Ламанского на журнальные дискуссии 1890-х годов. Анализируется сущность концепции «трех миров», эволюция представлений Ламанского, Владимира Грингмута, Александра Киреева и других публицистов о русско-славянском, «среднем мире». Делается вывод о том, что поздние славянофилы и охранители по-разному расставляли приоритеты внешнеполитической стратегии России на Балканском полуострове, в Центральной Азии и на Дальнем Востоке. В статье демонстрируется постепенное формирование «протоевразийства» в русской мысли данного периода. Ключевые слова: русская геополитика, русский консерватизм, евразийство, панславизм, «Русское обозрение», позднее славянофильство, Константин Леонтьев, Владимир Ламанский, Владимир Грингмут, Александр Киреев.
Maxim Viktorovich Medovarov, PhD in Hi^orical Sciences, Associate Professor of the National Research Nizhny Novgorod State University named after N. I. Lobachevsky,
Sofia Igorevna Snezhnitskaya, Maker's &udent at the National Research Nizhny Novgorod State University named after N. I. Lobachevsky
Russia Between East and West in the Geopolitical Concepts of Russian Thinkers in 1880-1890s
Abßract: The article is devoted to the analysis of geopolitical views of the Russian conservatives in the late 19th century. Primary attention is paid to the period "forgotten" by researchers after the death of the classics of geopolitical thought in the 1880s and before the beginning of the "golden age" of Russian geopolitics. The influence of the legacy of Konftantin Leontiev and the new works by
Vladimir Lamansky on journal discussions of the 1890s is proved. The essence of the concept of "three worlds", the evolution of the ideas of Lamansky, Vladimir Gringmut, Alexander Kireev and other publicifts about the Russo-Slavic "middle world" are analyzed. It is concluded that the late Slavophiles and the Conservative "Guardians" set the priorities of Russia's foreign policy ftrategy in the Balkan Peninsula, Central Asia and the Far Eaft in different ways. The article demonftrates the gradual formation of "proto-Eurasianism" in Russian thought of this period. Key words: Russian Geopolitics, Russian Conservatism, Eurasianism, Panslavism, Russkoe Obozrenie, Late Slavophilism, Konftantin Leontiev, Vladimir Lamansky, Vladimir Gringmut, Alexander Kireev.
Расцветом русской геополитики заслуженно считается начало XX века, когда творили Э. Э. Ухтомский, С. Ф. Шарапов, С. Н. Сыромятников, А. Е. Вандам, И. И. Дусинский, Г. Н. Трубецкой, В. П. Семенов-Тян-Шанский, П. Н. Савицкий. Их предшественниками во второй половине XIX века, как известно, были Н. Я. Данилевский, В. И. Ламанский, К.Н. Леонтьев, их последователями — евразийцы. В историографии подчас названных мыслителей именовали «протогеополитиками»1, хотя точнее было бы говорить о периоде 1900-1917 годов как о времени уже устоявшейся, классической геополитической мысли в России. На фоне таких имен из внимания исследователей практически полностью выпал промежуточный период 90-х годов XIX века, когда старые корифеи уже ушли из жизни, а новое поколение геополитиков еще не успело заявить о себе2. Даже самые бурные дискуссии тех лет в прессе о геополитическом статусе России до сих пор почти не изучались специально.
Восьмидесятые годы XIX века, когда ушли из жизни Ф. М. Достоевский, Н. Я. Данилевский, И. С. Аксаков, М. Н. Катков и Н. П. Гиляров-Платонов, ознаменовались серьезной трансформацией русской консервативной мысли, получившей при Александре III доминирующее влияние на власть. Среди
наиболее важных процессов этого периода следует назвать стремительное становление позднего славянофильства, с 1883 г. обзаведшегося собственным печатным органом. Разумеется, не было недостатка и в критике поздних славянофилов со стороны охранительных мыслителей. Особое место в этом плане заняла ревизия славянофильской геополитики Данилевского и Аксакова, предпринятая Константином Леонтьевым. В недавно обнаруженных документах по идеологии «гептастилизма», датируемых 18831887 годами, Леонтьев высказывал очень смелые по тем временам мысли, предвосхищающие евразийство XX века и даже некоторые современные нам реалии: «IV. — Великий Восточный Союз (Россия во главе; — Царьград центр; — славяне; греки; румыны; мадьяры; турки; персияне; индусы...): систематическое объединение против западноевропейских и американских государств (противу разлагающейся романо-германской государственности). — Таможенные и т. п. ограничения. V. — Новая привилегированная аристократия. — Размножение благословенного царствующего рода Романовых: — народ привык за него молиться в храмах; — прекратить браки с немецкими принцессами (разумеется — надо по-прежнему обращать их в Православие) было бы невыгодно потому — что германская кровь очень государственна — но можно восстановить и браки с русскими дворянками (или даже ввести и браки с девицами различных союзных племен). Брать — даже можно русскую или греческую крестьянку или полудикую жительницу Индии и Кавказа, если она породиста и сильна. — Обращать при этом внимание на атавизм и его выгоды»3. Заметим, что подобные предложения о возврате Романовых к бракам с собственными подданными в целом стали популярны тогда даже среди славянофилов. Например, А. А. Башмаков в 1894 г. мечтал таким образом сломать «средостение» между царем и народными крестьянскими массами4.
Леонтьевская критика поздних славянофилов стала катализатором внутренних споров между ними, едва не приведших к организационному расколу движения и способствовавшая выделению нескольких крыльев в нем. Безусловно, главной причиной расхождения между левыми славянофилами, вроде Ореста Миллера и Афанасия Васильева,
центристами А. А. Киреевым и С. Ф. Шараповым и правыми «потомственными славянофилами» Д. А. Хомяковым и Ф. Д. Самариным, стали внутриполитические споры о правах и свободах, о земском соборе и так далее. Однако немаловажную роль в обострении конфликта сыграла полемика о западных славянах и панславизме, разгоревшаяся на страницах «Известий Санкт-Петербургского Славянского благотворительного общества» в 1887-1888 гг., когда их новый редактор академик В. И. Ламанский критически переоценил свои прежние панславистские убеждения и подверг суровой критике западнославянских и южнославянских политиков. Столкнувшись с горячими возражениями генерала Киреева и неприличной травлей со стороны Васильева и его соратников, поставившей на грань распада само Славянское благотворительное общество5, Ламанский был вынужден уйти из «Известий». «Альянс Филиппова, Киреева, Аф. Васильева и Юлиуса Грегра на некоторое время оттеснил Ламанского», — отмечал А. И. Поповкин6. В результате выдающийся славист сосредоточился на издании этнографического журнала «Живая старина» и на подготовке своего фундаментального труда «Три мира Азийско-Европейского материка», который будет опубликован в 1892 году и станет непосредственным предшественником евразийских работ 1920-х годов.
Концепция «трех миров», выдвинутая В. И. Ламанским, является творческой переработкой учения славянофилов, его адаптацией к реалиям конца XIX века. Сама идея дифференциации народов на культурно-политические миры пришла к Ламанскому ещё в молодости. Отдельные ее тезисы можно заметить в его магистерской диссертации 1859 года7, а также в очерках начала 60-х годов. Изначально он писал лишь о двух мирах внутри «арийско-христианского мира» — рома-но-германском и греко-славянском. При этом, однако, славист говорил и о существовании нескольких «азийских миров» (китайского, индийского, малайского, исламского). В ранней статье 1857 г. Ламанский писал о том, что в греко-славянский мир, кроме России, входят и ее «единоверцы и соплеменники, и те иноплеменные государства, которые
и по этнографическому составу своему, и по своим историческим судьбам принадлежат более к миру восточноевропейскому, чем к западному, именно Турция, Австрия и прежняя Венеция. Сюда же входят. литовцы, албанцы, финны и другие народы азиатские»8.
В своей магистерской диссертации В. И. Ламанский называет два мира — романо-германский и греко-славянский, и говорит о важности изучения их взаимоотношений, рассматривает восприятие народами этих миров друг друга9. В 1871 г. славист задавался вопросом о границах миров: «Что такое Европа? Настоящий ли географический материк. И не культурное ли это понятие, равнозначительное романо-герман-скому миру?»10 В данном вопросе уже чувствуется влияние только что вышедшей «России и Европы» Н. Я. Данилевского.
Постепенно прежняя схема Ламанского («азийские миры» и «арийско-христианский мир», включавший романо-германцев и славян) трансформировалась в трехполярную, в которой Россия и сопредельные территории объединялись в «средний мир», равноудаленный и от романо-германской Европы, и от обобщенной Азии. Уже в 1879 г. Ламанский писал: «В колоссальной борьбе собственно Европы и собственно Азии с третьим Средним миром, греко-славянским, интересы всего славянства. представлены Россией, и ею одной могут быть защищены и обеспечены»11. В 1885 г. он повторил эту мысль, отмечая, что жители западноевропейских стран издавна воспринимали земли между ними и Азией как отдельный, ни на что не похожий мир, называемый либо Грецией, либо Славией12.
Резкое отмежевание Ламанского от левых и даже центристских славянофилов в ходе полемики 1887-1888 гг. привело к быстрому и окончательному оформлению его концепции. Таковым стал труд «Три мира Азийско-Европейского материка», написанный в 1892 году.
Ламанский насчитывает три цивилизационных мира: это — «собственная Европа», «собственная Азия» и «Средний мир», который — «не настоящая Европа и не настоящая Азия. там, где Азия уже кончается, но Европа еще не начинается»13. Основными критериями разделения
миров являются религиозный, исторический и этнографический. По мнению ученого, все мировые цивилизации по происхождению являются евразийскими, а остальные материки были заселены именно отсюда. Он отмечал разнообразие климатических и географических условий на материке, богатство природными ресурсами, и утверждал, что это явилось одним из условий возникновения в Евразии самобытных цивилизаций.
Азиатский «мир», по мнению Ламанского, во все эпохи являлся крайне раздробленным в географическом, этническом, религиозном плане. Европейские страны, писал ученый, рассматривают Азию лишь в качестве рынка купли-продажи товаров, их привлекает возможность эксплуатации и экономической выгоды. С другой стороны, русское население в Азии живет преимущественно оседло, имеет свои деревни и села. Это делает уже освоенные территории непохожими на «собственно азиатские» и переводит их в границы «Среднего мира»: «В этом смысле и теперь можно говорить об азиатской России, но еще нельзя, и едва ли когда будет возможно, говорить об азиатской Англии, Франции, Голландии, Испании и Португалии»14. Ламанский выступал противником теорий национального или расового превосходства: «Нет никакого разумного основания полагать, что финны, монголы, турки, с которыми мы так давно смешиваемся... ниже, малоспособнее, слабее физически и нравственно...»15
«Романо-германский» мир, по мнению слависта, глубоко дифференцирован на шесть регионов (Великобритания, Франция, Испания, Скандинавия, Германия и Италия), внутри которых романский, германский и кельтский элементы «не настолько смешались, чтобы слиться в одно целое, и не настолько уже разобщены, чтобы не могли сходиться во множестве общих интересов и даже, по частям стремиться к союзам и внешним соединениям»16. Ламанский оговаривался, что «все арийцы старого и нового света — суть племена более или менее смешанные с другими неарийскими обитателями Америки, Азии и Европы (лигуры, этруски, баски, лопари)»17.
«Греко-славянский» мир В. И. Ламанский называл «Средним миром», связующим Европу и Азию. Согласно концепции Ламанского,
основную часть «Среднего мира» занимает Россия, которая, в силу исторических и географических особенностей является центром этого мира. Граница «Среднего мира» с Азией практически полностью совпадает с тогдашней границей Российской империи и азиатских стран и проходит по линии горных хребтов Северного Китая, Тибета и Гиндукуша в Средней Азии. При этом Синьцзян-Уйгурия, Монголия, частично Маньчжурия оказываются в пределах «греко-славянского» мира, в то же время российский Дальний Восток был выведен ученым за его пределы. Граница «среднего мира» с «собственно Европой», по Ламанскому, проходит от Данцига к Триесту и на юг, через Восточною Европу к Греции, Турции, зоне приморья Сирии и Малой Азии, а также Кавказа (переходная зона).
Согласно Ламанскому, греко-славянский мир, как и романо-гер-манский, не является однородным в национальном плане. Его связывает духовная общность, православная культура, но все-таки основным критерием, по которому он объединял земли вокруг России, являлся фактор близости и взаимосвязи земель в своем историческом развитии. Поэтому ученый включил в состав Среднего мира и сирийских христиан, и поляков, и армян-монофизитов, и венгров-католиков, которые не являлись ни славянами, ни православными, но на протяжении многих веков находились под их влиянием.
В отличие от князя Э. Э. Ухтомского, в те же 1890-е годы рассматривавшего Россию как просто часть Азии, Ламанский первым провел достаточно определенные границы между Россией, собственно Европой и собственно Азией. Очертания России-Евразии в концепциях П. Н. Савицкого и князя Н. С. Трубецкого будут почти полностью совпадать с точкой зрения Ламанского, высказанной им в теории «трех миров» (отметим, что свои первые научные статьи Трубецкой напечатал именно в журнале Ламанского «Живая старина»).
С чем было связано столь последовательное дистанцирование Ламанского, Леонтьева и других мыслителей от панславизма? Дело в том, что к концу 1880-х годов Россия утратила влияние на Балканах,
окончательно распался «Союз трех императоров», начался процесс переориентации русской внешней политики на Францию. Общественное мнение в России частично отвернулось от болгар и сербов, чехов и хорватов с их вечными конфликтами и обидами, частично обвиняло российскую дипломатию в провалах на балканском направлении. Поэтому полемика, начавшаяся с атак Леонтьева и Ламанского на идеалы панславизма, перекинулась на страницы новых журналов: надпартийного консервативного «Русского обозрения» и левославянофильского «Благовеста», а также «Славянских известий». Впрочем, даже непримиримый критик К.Н. Леонтьева поздний славянофил Н. П. Аксаков признавал «некоторую общность врагов, да по временам сходство мнений в вопросах внешней политики, да и то скорее призрачное»18.
Однако инициатором нового витка геополитического спора стал ученик Леонтьева и Каткова — В. А. Грингмут. Будучи немцем, уроженцем Германии, он сделал выбор в пользу «азиатского» вектора развития. Возмущаясь западническими идеалами сербов и болгар, призывавших Россию войти в «европейскую цивилизацию», Грингмут указывал: «Россия является для австрийских и турецких славян не целью их стремлений, как мы себе их иногда воображаем, а лишь средством к их европеизации»19. Вслед за Ламанским и Леонтьевым он предупреждал, что после обретения независимости «чехи будут отличаться от немцев только тем, что одни будут говорить по-чешски, а другие по-немецки, чувствовать же оба народа будут одинаково по-европейски и с одинаковым не то презрением, не то сожалением будут относиться к тем миллионам русских, которые будут не только говорить, но и думать, и чувствовать по-русски»г°. Грингмут не доверял даже галицким русинам и вообще предлагал оставить в покое славян на двести лет, прежде чем они не раскаются в увлечении демократией и не захотят самодержавия: «Народу, пригубившему отравленный кубок парламентаризма, не остается другого исхода, как выпить его до дна, до подонков»21. Соглашаясь с необходимостью обеспечивать безопасность России и помогать Православной Церкви на Балканах, Грингмут не допускал присоединения «зараженных»
либерализмом «братушек» к России и указывал: «Россия достаточно могущественна, чтобы иметь право идти своею дорогой, по которой она уже идет больше тысячелетия, не заботясь о том, нравится ли это „Европе" и разным прихвостням Европы. Если к ней, на этом русском пути, присоединится какое-нибудь из прочих славянских племен — хорошо, если же не присоединится — горе будет невелико»22.
Такой выпад Грингмута в надпартийном «Русском обозрении» не мог остаться без ответа со стороны идейного лидера поздних славянофилов А. А. Киреева, который, как известно, выступал за невмешательство России в дела Западной Европы и сосредоточение всего внимания на Балканах. Правда, генерал не возражал против азиатской политики России, но ставил ее по важности на второе место после славянской: «Для нас в Европе только один интерес — славянские земли — обо всем другом думать нечего, все наши интересы в Сибири, в Китае, Центральной Азии, а не в крохотной Европе!»23 Киреев восклицал, что отдал бы два Афганистана за успех на Балканах: «Мы теряем всё у себя под носом, там, где мы поставлены Богом!»24 Он обращался к англичанам: «Мы не хотим ваших Индий. Мы не знаем, что делать с ними»25.
Киреев с тревогой констатировал, что «балканские государства, лишенные нашего влияния, развращаются, делаются враждебными нам»26. Однако из данного факта он сделал вывод, противоположный грингмутовскому, а именно, что Россия должна все силы бросить на вмешательство в дела славян и их спасение. В августе 1890 г. мыслитель выступил с ответом «в защиту братушек». Он полностью соглашался с критикой в адрес европейского парламентаризма, но брался доказывать, что болгары и сербы в массе своей привержены самодержавию и православию, чтят имя русского царя, что антирусские режимы в Белграде и Софии навязаны извне. В утрате влияния России, по мнению Киреева, была виновата сама российская дипломатия: «Ни руководящей руки, ни руководящей нити, полнейшая безусловная безыдейность». «Как же не быть колебаниям в уме балканских славян, когда мы сами колеблемся! Мы сами действуем то как монархисты,
славянофилы и консерваторы, то как парламентаристы, западники и демагоги!» — восклицал Киреев27.
Редактор «Русского обозрения» князь Д. Н. Цертелев вмешался в спор Киреева и Грингмута. Он обратил внимание на рост в Германии агрессивных планов войны с Россией и прозорливо предрек угрозу мировой войны между Россией, Францией и Италией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией и Турцией, с другой. Цертелев считал естественной российскую экспансию в сторону границ Индии и Китая и за счет Османской империи — вплоть до Сирии и Суэцкого канала. «Россия не только исконный враг, но и наследница монгольского царства», — напоминал он28. Ссылаясь на своего друга, известного немецкого философа Э. фон Гартмана, Цертелев замечал: «Славянские народы кокетничают с Россией только до тех пор, пока не добьются независимости»29. Поддерживая Грингмута, он в то же время указывал на необходимость овладения проливами, а претензии Киреева отвергал: «Как бы ни огорчались этим новейшие последователи славянофилов, Россия не может ради весьма неясной идеи всеславянства рисковать или жертвовать собственными интересами и еще менее отождествлять свои интересы с интересами славянства. До единства России западным славянам нет никакого дела (разумеется, пока их не приглашают присоединиться к этому единству). О самодержавии они ничего знать не хотят и мечтают обогнать Европу усовершенствованной конституцией, а православие, как истинная вера, не нуждается, конечно, не только в вооруженной, но и в дипломатической защите. Ввиду этого, что бы ни говорили о нашей выжидательной политике на Востоке, она единственно возможная»30. Отрицая проповедь панславянской миссии России, Цертелев указывал на то, что призвание нашей страны может быть совсем иным, например, в спасении Европы от демократии.
Диалог между Киреевым и «Русским обозрением» на этом не закончился. Грингмут одобрял изоляционистский курс Александра III: «Блестящие результаты этой политики императорского правительства перед нашими глазами: никогда достоинство России не стояло так высоко
в Европе, как в настоящее время. Не связанная никакими договорами, Россия совершенно свободна в своих действиях; она грозна и неуязвима для своих внешних врагов и может спокойно сосредоточиться над своим внутренним развитием и усилением»31. Грингмут предлагал ждать, пока сербы с их «сухим, мелким эгоизмом, корыстною расчетливостью, узкими низменными идеалами и неограниченным, доходящим до болезненности. властолюбием» «не изверятся в своих „идолах" и не вернутся к нашим „идеалам"»32. Пусть болгары, восклицал он, «еще пожарятся в собственном соку и насладятся до пресыщения и отвращения всеми прелестями „европейской" культуры» — тогда Россия покончит с балканским вопросом одним ударом: «Для нас эта гуртовая работа будет и удобнее, и много дешевле»33.
В октябре 1890 г. Грингмут призвал к изоляции России от союзов с европейскими странами и благословлял негативные последствия Берлинского мира, подтолкнувшего Россию к отказу от вестернизации и либерализма: «Мы вовремя остановились и не приняли участия в этом пошлом маскараде, тогда как наши братушки не только несутся в вихре всеевропейского канкана, но и считают этот вихрь настоящей жизнью. <.> И их-то мнением Россия должна дорожить?». Напрямую отвечая Кирееву, Грингмут провозглашал: «Да, мы сами виноваты, что мы Болгарии навязали конституцию, но мы нисколько не виноваты в том, что эта конституция так им пришлась по вкусу»34. Соглашаясь с православным и самодержавным идеалом славянофилов, охранитель Грингмут усматривал задачу России на ХХ век воплотить его на практике и привлечь к себе западные страны. Выказывая уважение к поздним славянофилам, он писал, что все-таки не согласен с их панславистской программой: «Я вовсе не говорю, что России должно враждебно относиться к южным и западным славянам. Я говорю лишь, что она не должна ни заискивать в них, ни в ущерб самой себе хлопотать об их благоденствии»35.
Спустя почти полгода Киреев ответил Грингмуту и Цертелеву статьей «Россия и славяне» с теоретическим обоснованием панславизма. Генерал провозглашал всемирный переход от системы государств
к системе «племен» и «рас». Называя утопическими надежды Грингмута на обращение гибнущей Европы к русским идеалам, он считал вполне достижимым единство славян: «Отношения наши к славянам не созданы нами произвольно, они нам даны судьбой и нам с ними приходится считаться, даже ежели бы мы этого не желали»36. Больше всего Киреев опасался вакуума силы на Балканах и его заполнения австро-германским влиянием: «Восток не может оставаться нейтральным, он не может идти самостоятельно, его поведут, и если поведём не мы, то поведут наши враги, общие и его и наши враги!»37 Именно это и происходило в те годы, по мысли Киреева: «Нам среди официального полного мира мирными средствами наносят тяжелые поражения, враги наши не без успеха колеблют наше влияние там, где оно одно должно господствовать, где оно одно имеет право властвовать, ибо оно одно служит представителем правды, независимости и бескорыстной любви... Хозяйничанье наших врагов на Востоке не знает границ», — сетовал мыслитель38. То же самое генерал будет повторять и спустя два десятка лет: «Слабые славянские народы не могут оставаться нейтральными между Россией и Германией. Ежели они не будут под нашим влиянием, они будут под влиянием австро-германским»39.
В ответ Цертелев вновь поддержал Грингмута, заявив, что равнодушие России к балканским делам — это не «отречение от своей исторической миссии», а «наступившее отрезвление от ложной мечты»40. Призывы Киреева тратить силы на южных славян, численность которых была на тот момент в пять раз меньше населения Российской империи, Цертелев категорически отвергал, как и сам принцип этноязыковой солидарности: «Неужели неопределенных этнографических данных достаточно, чтобы перевесить единство, основанное на тождестве материальных, а в значительной мере и нравственных интересов?»41 В полном соответствии с заветами Леонтьева редактор «Русского обозрения» отвергал «принцип национальностей» как ведущий к развалу Российской империи и отпадению от нее всех неславянских земель.
В июне 1891 г. Цертелев включил ответное письмо Киреева с разъяснениями по некоторым частным вопросам в «Современную летопись» и сам, в свою очередь, настойчиво разделял религию и политику на Балканах, а также упрекал генерала в отсутствии ясного критерия русской нации: «Относительно России последовательное применение националистического принципа дало бы, кажется, довольно сомнительные результаты. Заменяя вполне ясное государственное единство неопределенным пониманием кровного племенного родства, за присоединение (даже нематериальное) сербов и болгар, которые с нами соединяться не желают, пришлось бы отказаться от Финляндии, Балтийских провинций, Кавказа, Сибири, всех наших владений в Средней Азии и т. д.»42. Тем самым Цертелев опять-таки предвосхищал евразийские геополитические концепции.
В следующем номере «Русского обозрения» Цертелеву пришлось поместить очередное письмо Киреева. В ответ редактор журнала обвинил лидера славянофилов в самомнении и политизации Церкви, а насчет пользы от этнографического принципа границ говорил, что для проверки данного тезиса потребуется великое переселение народов (увы, XX век подтвердил эту горькую истину). Наличие общих идеалов у русских с зарубежными славянами Цертелев отрицал43.
С тех пор ответы Киреева в «Русском обозрении» не появлялись, потому что это запретил начальник Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистов, не желавший возбуждать интерес к теме земских соборов. Однако в «Славянских известиях» Киреев продолжал полемику с Грингмутом и Цертелевым. В своих новых статьях он называл государство лишь средством, инструментом для выполнения религиозной и народной миссии, в очередной раз повторяя: «Если бы политические границы государств были приведены в соотношение с границами этнографическими, то, конечно, вместе с тем исчезла бы одна из главнейших причин войны»44. Киреев оговаривался, что определял этническую принадлежность не по крови, а по самосознанию.
Грингмут продолжал развивать свои геополитические мысли на страницах «Русского обозрения». В сентябре 1891 г. в статье «Быть
или не быть туркам?» он разделял озабоченность общественности будущим черноморских проливов после неминуемого ослабления Османской империи. По мнению Грингмута, Россия сейчас не в состоянии удерживать проливы и потому лучше переманить турок на свою сторону, отказавшись от славянофильской пропаганды и дав гарантии султану. «Стремиться теперь же к насильственному разрешению турецкого вопроса посредством изгнания турок из Европы неблагоразумно по чисто политическим причинам», — писал он45. По мысли Грингмута, следовало даже восстановить власть султана над Болгарией как противовес европейскому либерализму и демократии (с последним тезисом, выдвинутым К.Н. Леонтьевым, впрочем, не спорил даже Киреев).
Месяц спустя Грингмут заявил о себе наиболее фундаментальной и программной из своих геополитических статей. На этот раз речь шла о том, что миссия России — одинаково блестяще царствовать и в Азии, и в Европе (которую Грингмут в духе построений Ламанского считал полуостровом Азии). Публицист утверждал: «Мы прежде всего русские, а затем нас могут считать кем угодно, европейцами или азиатами, или и теми и другими вместе (что, пожалуй, будет правильнее) — от этого сущность дела не изменится. Мы чувствуем себя одинаково дома, как в Ташкенте, так и в Петербурге, и всюду мы призваны осуществить одну и ту же культурную и государственную задачу. Всюду мы обязаны трудиться с равномерной энергией, вкореняя и развивая русские культурные и государственные начала. Будущность наша не в одной Европе и не в одной Азии, а в той и другой части света, если только их можно считать отдельными частями света»46. Но Грингмут шел еще дальше, воспринимая Российскую империю как систему государств, народов и «внутренних колоний» (Сибири), включенных в ее состав — систему, аналогичную по статусу европейскому «концерту» в международных отношениях. «Единое, неделимое, сплошное государство, в котором постоянно умножаются миллионы его народонаселения, найдет себе вдоволь простора на многие столетия. В то время пока западные державы
будут истощать свои силы в непрерывных войнах из-за того или другого заморского владения, Россия будет лишь собирать и укреплять свои силы, благодаря тому что ей придется их не разбрасывать по всем частям света, а сосредоточивать в своих же собственных владениях», — провозглашал Грингмут47. Он призывал «без особого труда приобретать новые территории в Средней Азии» и угрожать британской Индии. Здесь в полной мере виден переход публициста к «мышлению пространством», к подлинно геополитическому анализу. Предвосхищая евразийцев, Грингмут выдвигал идею экономической автаркии: «Россия должна себе обеспечить среди предстоящих в Европе социальных и колониальных катастроф спокойную и независимую будущность, обильную внутренними культурными и экономическими задачами. Она должна стать великим, самодовлеющим государством, не нуждающимся ни в нравственной, ни в материальной поддержке со стороны каких бы то ни было иноземных держав, но могущим, наоборот, оказать им, при случае, подобную поддержку. Такая власть будет покоиться в руках России, прочно и несокрушимо утвердившейся в обеих половинах своей империи и претворяющей их в одно великое, не европейское и не азиатское, а православное, самодержавное, русское целое с богатой, своеобразной и разнообразной культурой»48. Таким образом, в евразийской парадигме Грингмута европейская политика союзов и блоков между разными государствами являлась признаком слабости, а непосредственное включение целых стран и народов в состав Российской империи — признаком силы и явлением гораздо более полезным, чем непрочные союзы. По существу, саму империю мыслитель воспринимал как союз народов и их бывших государств, слившихся в одно целое.
Своеобразным преломлением идей Грингмута в 1892 г. стала рецензия Г. П. Георгиевского на «Три мира Азийско-Европейского материка» В. И. Ламанского49. Четырьмя годами ранее Ламанский выступал против вмешательства в дела западных славян с той же аргументацией, что впоследствии использовали Грингмут и Цертелев. Теперь Георгиевский приветствовал выделение Российской империи, славянских и греческих
земель в особый «срединный» мир между Европой и Азией. Однако Георгиевский вслед за Н. Я. Данилевским все-таки интерпретировал теорию «трех миров» в панславистском ключе, между тем как Ламанский в своей новой речи 1894 г. опять призывал Россию к отказу от идеи экспансии на Балканах, что вызвало новую оживленную дискуссию50. Очередным ответом Киреева стала его программная статья «Спор с западниками настоящей минуты» (1895 г.), в которой он вновь защищал принцип славянского единства и политического освобождения славян, на сей раз указывая на предсмертное письмо Леонтьева в свою поддержку; напротив, «отречение» Ламанского от панславизма генерал вновь подверг жесткой критике51. Спустя еще два года ему вторил в этом Е. В. Крылов, также осудивший Ламанского и подтвердивший, что «Россия никому другому не может уступить своего влияния на Балканском полуострове»52.
К тому времени, однако, акценты в русской геополитике уже однозначно сместились в сторону Азии. Кончина императора Александра III совпала с началом японо-китайской войны 1894-1895 гг., которая привела к переориентации внешней политики Петербурга на Дальний Восток. После смерти министра иностранных дел Н. К. Гирса началась чехарда его преемников. Итоги внешней политики Александра III и Гирса Киреев подвел в таких словах: «Наша бесцветная политика не мешала нашему росту. Почему? Потому что за нас время; то время, которое против Запада. Запад сходит вниз, мы, хоть и неумело, да идем в гору. И такого инстинктивного поворота к самостоятельности достаточно было, чтобы мы сделались грозными. Что же бы было, если бы мы знали, чего желать, к чему идти. К сожалению, этого мы не понимали, и не понимаем, и по-прежнему придерживаемся выжидательной политики. Но эта „выжидательность" не подкреплена, не мотивирована. Просто сидим и растем! Иностранцы же этим пользуются, радуются нашей неподвижности и кадят нам, обделывая свои делишки» [43, л. юб-2]. Как обычно, генерал возмущался хаотичностью русской дипломатии: «Политика эта (наша) отличается полнейшим отсутствием системы;
от этого происходит, что и умные наши представители ничего или немного могут путного сделать, самые противоречивые системы сменяются в 24 часа, то мы славянофилы, то враги славянства, и т. д.» [46, л. 2об].
Киреева стало беспокоить, что русское правительство отказалось от балканской политики в пользу экспансии сначала в Средней Азии, а потом в Корее и Маньчжурии. Без влияния на Балканах, говорил Киреев, Россия будет лишь «очень большой», но не великой державой. Мыслитель не желал полного уничтожения Османской империи: он предполагал, изгнав ее из Европы и Армении, сохранить турецкое владычество над Константинополем, азиатскими и африканскими владениями. Киреев хотел видеть такую Турцию достаточно сильным и независимым от Запада союзником России. Армянский кризис 1895 г. и греко-турецкая война за Крит в 1897 г., как ни странно, превратили Киреева в сторонника сохранения Османской империи, в чем он на сей раз сошелся с Грингмутом, также презиравшем греков и армян. Одновременно в период с 1895 по 1904 гг. Киреев, Тихомиров, Грингмут и другие русские геополитические мыслители агитировали за усиленную экспансию России в Центральной Азии (Уйгурия, Монголия), в то же время крайне осторожно высказываясь о маньчжурском и корейском направлении, опасаясь войн с Китаем и тем более Японией. Детальное рассмотрение полемики об этих вопросах выходит за рамки данной статьи.
В 1900 году, отмечая быстрый рост империалистических аппетитов Австрии, Италии, Германии на Балканах, Киреев призывал Россию срочно бросить все азиатские дела и вернуться в славянский мир, а не «водворять европейскую культуру у хунхузов и камчадалов»53. По словам Киреева, российская дипломатия хотела бы «съесть комара» (т. е. Персию и Порт-Артур), отдав «верблюда» (т. е. Балканы) на растерзание Германии и Австрии54. Он восклицал: «Мы сбились с пути, променяли наш Ближний Восток на Дальний! Мы ушли с нашего ближнего, святого Востока, и место наше занято! Занято крепко, крепким немцем!»55
31 октября 1900 года, уже после восстания «боксеров», Киреев писал Льву Тихомирову, поощрявшему православное миссионерство
в Китае: «Ваши статьи умны, и поистине православны, и, тем не менее, опасные, скажу вредные... Вредны они тем, что, во-первых, возбуждают в нашем уме неосуществимые желания, во-вторых, что переносят наши слабенькие (увы) силы — в Дальний, ненужный нам Восток, и отнимают их у нашего, исторического Востока. Нам нечего задаваться новыми, бесцельными мечтаниями, неосуществимыми для наших слабых средств, когда у нас под носом уходит наше кровное достояние»56. Как видим, позиции всех ведущих русских геополитиков по вопросу приоритетов российской внешней политики остались неизменными на протяжении конца 1880-х — начала 1900-х годов.
Таким образом, последнее десятилетие XIX века и первые годы XX столетия отнюдь не были «провалом» в истории русской геополитической мысли. Они стали «белым пятном» в ней лишь по причине недостаточного внимания историков. В эти годы в бурных, но в целом корректных спорах между консерваторами различных направлений происходило осмысление стратегических целей России на XX век. Поздние славянофилы, особенно А. А. Киреев, продолжали линию Н. Я. Данилевского и настаивали на приоритете распространения влияния России на Балканы, хотя отнюдь не призывали к полному отказу от среднеазиатской и дальневосточной политики. Их оппоненты-охранители (В. А. Грингмут, Д. Н. Цертелев) и примкнувший к ним по данному вопросу В. И. Ламанский, развивая заветы К.Н. Леонтьева, стремились свести к минимуму вмешательство России в судьбы зарубежных славян и перенести акцент на Дальний Восток и отчасти Центральную Азию, в то же время полагая идеалом стремление к самодостаточности и автаркии для могущественной Российской империи. Совместными усилиями русские публицисты различных направлений консерватизма 1890-х годов подготовили золотой век отечественной геополитической мысли, наступивший в начале XX века.
Библиография
1. Аксаков Н. П. О народности вообще и русской народности по преимуществу (Письма к приятелю). [Ч. 3] // Благовест. 1891. 15 декабря. Вып. 46. — С. 1711-1720.
2. Башмаков А. А. По поводу речи В. И. Ламанского, произнесенной в Славянском обществе // Русское обозрение. 1894. № 12. — С. 996-1004.
3. Ворохобов А. В., Семикопов Д. В., Собко Р. В., Уланов М. В., Пешков А. А. Исторический путь России в историософских воззрениях Н. В. Гоголя // Евразийский юридический журнал. № 1 (140) 2020. — С. 466-467.
4. Георгиевский Г. П. [Рец.:] Три мира Азийско-Европейского материка. В. Ламанского. СПб., 1892 // Русское обозрение. 1892. № 10. — С. 989-993.
5. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. IV. Наши братья // Русское обозрение. 1890. № 7. — С. 372-384.
6. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. V. Г. Татищев и г. Стамбулов // Русское обозрение. 1890. № 9. -С. 412-425.
7. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. VI. Россия и европейские союзы // Русское обозрение. 1890. № 10. — С. 873-886.
8. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. III. Сербские скандалы // Русское обозрение. 1891. № 3. — С. 377-385.
9. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. IX. Быть или не быть туркам? // Русское обозрение. 1891. № 9. -С. 342-353.
10. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. X. Где наша будущность: в Европе или в Азии? // Русское обозрение. 1891. № 10. — С. 829-841.
11. Киреев А. А. В защиту братушек. Первый ответ Spectator^ (Письмо к редактору) // Славянские известия. 1890. № 36 (9 сентября). — С. 644-648.
12. Киреев А. А. Ответ комментатору современной летописи «Русского обозрения» // Славянские известия. 1891. № 32 (11 августа). — С. 545-551.
13. Киреев А. А. Россия и славяне. Второй ответ Spectatory // Русское обозрение. 1891. № 3. — С. 214-227.
14. Киреев А. А. Спор с западниками настоящей минуты // Русское обозрение. 1895. № 5. — С. 207-277.
15. [Крылов Е. В.] В.Е. К. Что умерло: Славянофильство или Западничество? // Русское обозрение. 1897. № 2. — С. 617-645.
16. Ламанский В. И. Геополитика панславизма. М.: Институт русской цивилизации, 2010. — 928 с.
17. Ламанский В. И. Кирилло-Мефодиевская идея // Известия Санкт-Петербургского славянского благотворительного общества. 1885. № 3. -С. 208-212.
18. Ламанский В. И. Национальности итальянская и славянская в политическом и литературном отношениях // Отечественные записки. 1864. № 11. — С. 96-188; № 12. — С. 548-616.
19. Ламанский В. И. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе. СПб.: типография Майкова, 1871. — 316 с.
20. Ламанский В. И. О славянах в Малой Азии, в Африке и в Испании. СПб.: типография Императорской Академии наук, 1859. — 227 с.
21. Медоваров М. В., Снежницкая С. И. Раскол среди поздних славянофилов (1887-1897 гг.) и роль В. И. Ламанского в нем // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2019. № 5. — С. 38-47.
22. Поповкин А. А. Периодические издания Санкт-Петербургского Славянского Благотворительного общества (1883-1916 гг.) // Русская народная линия. 26.07.2012. — Режим доступа: http://ruskline.ru/analitika/2012/07/26/peri0dicheskie_izdaniya_ sanktpeterburgskogo_slavyanskogo_blagotvoritelnogo_obweftva_I88з_I9I6_gg/ (дата обращения: 30.10.2020).
23. Смолин М. Б. Панславистский политический теоретик в истории русской геополитики: Иван Иванович Дусинский // Дусинский И. И. Геополитика России. М.: Москва, 2003. — С. 5-22.
24. Современная летопись // Русское обозрение. 1890. № 9. — С. 426-450.
25. Современная летопись // Русское обозрение. 1891. № 4. — С. 879-899.
26. Современная летопись // Русское обозрение. 1891. № 6. — С. 858-876.
27. Современная летопись // Русское обозрение. 1891. № 7. — С. 405-426.
28. Фетисенко О. Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. СПб.: Пушкинский Дом, 2012. — 784 с.
Примечания и библиографические ссылки
1. Смолин М. Б. Панславистский политический теоретик в истории русской геополитики: Иван Иванович Дусинский // Дусинский И. И. Геополитика России. М., 2003. С. 9.
2. См.: Ворохобов А. В., Семикопов Д. В., Собко Р. В., Уланов М. В., Пешков А. А. Исторический путь России в историософских воззрениях Н. В. Гоголя // Евразийский юридический журнал. № I (140) 2020. С. 466-467.
3. Леонтьев К. Н. Денисову. 7 столбов новой культуры // Фетисенко О. Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. СПб., 20!2. С. !33-^4.
4. Башмаков А. А. По поводу речи В. И. Ламанского, произнесенной в Славянском обществе // Русское обозрение. ^94. № !2. С. 996-Ю04.
5. Медоваров М. В., Снежницкая С. И. Раскол среди поздних славянофилов (1887-1897 гг.) и роль В. И. Ламанского в нем // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2019. № 5. С. 39-43.
6. Поповкин А. А. Периодические издания Санкт-Петербургского Славянского Благотворительного общества (1883-1916 гг.). Режим доступа: http://ruskline. ru/analitika/2oi2/o7/26/periodicheskie_izdaniya_sanktpeterburgskogo_ slavyanskogo_blagotvoritelnogo_obwe&va_i883_i9i6_gg/
7. Ламанский В. И. О славянах в Малой Азии, в Африке и в Испании. СПб., 1859; Ламанский В. И. Национальности итальянская и славянская в политическом и литературном отношениях // Отечественные записки. 1864. № ii. С. 96-i88; № i2. С. 548-6i6; Ламанский В. И. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. 42-i83.
8. Ламанский В. И. О распространении знаний в России // Геополитика панславизма. М., 2oio. С. 777.
9. Ламанский В. И. Речь, произнесенная в С.-Петербургском университете 3i января i860 г. при публичной защите диссертации на степень магистра: «О славянах в Малой Азии, в Африке и в Испании» // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. 28-42.
10. Ламанский В. И. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. 234.
11. Ламанский В. И. Евреи и немцы в Привислянском крае // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. 608.
12. Ламанский В. И. Кирилло-Мефодиевская идея // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. 638.
13. Ламанский В. И. Три мира Азийско-европейского материка // Геополитика панславизма. С. i85.
14. Ламанский В. И. Три мира Азийско-европейского материка // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. i9i.
15. Там же. С. 3i4-3i5.
16. Там же. С. 2i4.
17. Ламанский В. И. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе // Геополитика панславизма. М., 20i0. С. 3i4.
18. Аксаков Н. П. О народности вообще и русской народности по преимуществу (Письма к приятелю). [Ч. 3] // Благовест. i89i. i5 декабря. Вып. 46. С. i720.
19. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. IV. Наши братья // Русское обозрение. i890. № 7. С. 374.
20. Там же. С. 376.
21. Там же. С. 380.
22. Там же. С. 382.
23. ОР РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 9. Л. 242.
24. РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 265. Л. 33-3306; ОР РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 10. Л. 88.
25. ОР РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 10. Л. 7606.
26. ОР РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 11. Л. 31606.
27. Киреев А. А. В защиту братушек. Первый ответ Spectator'у (Письмо к редактору) // Славянские известия. 1890. № 36 (9 сентября). С. 646.
28. [Цертелев Д. Н.] Современная летопись // Русское обозрение. 1890. № 9. С. 434.
29. Там же. С. 438.
30. Там же. С. 439.
31. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. V. Г. Татищев и г. Стамбулов // Русское обозрение. 1890. № 9. С. 422.
32. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. III. Сербские скандалы // Русское обозрение. 1891. № 3. С. 385.
33. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. V. Г. Татищев и г. Стамбулов. С. 425.
34. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. VI. Россия и европейские союзы // Русское обозрение. 1890. № 10. С. 879.
35. Там же. С. 385.
36. Киреев А. А. Россия и славяне. Второй ответ Spectator^ // Русское обозрение. 1891. № 3. С. 218.
37. Там же. С. 223.
38. Там же. С. 226.
39. ОР РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 15. Л. 51об.
40. [Цертелев Д. Н.] Современная летопись // Русское обозрение. 1891. № 4. С. 894.
41. Там же. С. 895.
42. [Цертелев Д. Н.] Современная летопись // Русское обозрение. 1891. № 6. С. 867.
43. [Цертелев Д. Н.] Современная летопись // Русское обозрение. 1891. № 7. С. 422-424.
44. Киреев А. А. Ответ комментатору современной летописи «Русского обозрения» // Славянские известия. 1891. № 32 (11 августа). С. 550.
45. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. IX. Быть или не быть туркам? // Русское обозрение. 1891. № 9. С. 346.
46. [Грингмут В. А.] Spectator. Текущие вопросы международной политики. X. Где наша будущность: в Европе или в Азии? // Русское обозрение. 1891. № 10. С. 834.
47. Там же. С. 836.
48. Там же. С. 839.
49. Георгиевский Г. П. [Рец.:] Три мира Азийско-Европейского материка. В. Ламанского. СПб., 1892 // Русское обозрение. 1892. № 10. С. 989-993.
50. Ламанский В. И. Речь в Славянском обществе // Ламанский В. И. Геополитика панславизма. М., 2010. С. 480-490; Медоваров М. В., Снежницкая С. И. Указ. соч. С. 43-44.
51. Киреев А. А. Спор с западниками настоящей минуты // Русское обозрение. 1895. № 5. С. 207-277.
52. [Крылов Е. В.] В.Е. К. Что умерло: Славянофильство или Западничество? // Русское обозрение. 1897. № 2. С. 618.
53. ОР РГБ. Ф. 126. Оп. 1. Д. 13. Л. 4.
54. Там же. Л. 7.
55. Там же. Л. 55об-56.
56. ГАРФ. Ф. 634. Д. 8. Л. 69а, 69в.
