CC BY
432
2012
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 13
Вып. 4
РОССИЯ И ВОСТОК
УДК 94
А. Ю. Желтое
РОССИЯ И АФРИКА — ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Россия и Африка. Исторический экскурс
Еще в 1723 г. Петр Первый отправил два корабля российского флота под общим командованием вице-адмирала Даниэля Вильстера из Ревеля на Мадагаскар (и если удастся, далее в Индию) с целью установления контактов с одним из пиратских вождей, обосновавшихся на острове и искавших покровительства сильных европейских держав, в частности, соперника Петра в Европе — шведского короля Карла. К сожалению, шторм не позволил кораблям выйти из Балтийского моря, и экспедиция была отложена. Российские корабли в первый раз пересекли экватор только в начале XIX в. [1, с. 11-12].
Отечественная наука проявила интерес к африканским языкам уже в XVIII в. В одной из рукописей М. В. Ломоносова, посвященной родству языков, упоминается готтентотский язык; есть сведения, что ученый интересовался системой эфиопского письма. В знаменитом четырехтомном издании «Сравнительный словарь всех языков и наречий по азбучному порядку расположенный» (СПб., 1790-1791) содержится материал по 33 языкам народов Африки [2].
Начало же преподавания африканских языков в России можно отнести к первой трети XIX в., когда в 1829 г. в Харьковском университете Б. А. Дорн (1805-1887) ввел курс древнеэфиопского языка — геэз. В дальнейшем развитие эфиопской филологии связано с Петербургским университетом, профессором которого был академик Дорн. Традиции эфиопистики мирового уровня развивали далее такие выдающиеся ученые — университетские профессора, как академик Б. А. Тураев (1868-1920), академик И. Ю. Крачковский. С изучения эфиопского языка начинал свою творческую деятельность известный гебраист и семитолог П. К. Коковцов (1861-1941). Русская наука по праву гордится достижениями в области египтологии и коптологии. Огромную роль в мировой науке сыграли В. С. Голенищев; профессор Петербургского университета, член-корреспондент Академии наук О. Э. Лемм (1856-1918), начавший в 1887 г. преподавание египтологических дисциплин и коптского языка; его ученик Б. А. Тураев, возглавивший созданную впервые в России в 1918 г. специальную университетскую
© А. Ю. Желтов, 2012
кафедру египтологии. Деятельность этих и других ученых не только создала основу для дальнейших исследований в области египтологии и эфиопской филологии, но и позволила на этой основе перейти к изучению языков и культур Тропической и Южной Африки. Таким образом, российская африканистика, как и европейская в целом, зародилась в недрах классического востоковедения. Нельзя не отметить и российские экспедиции в Африку (главным образом северо-восточную) В. В. Юнкера, А. К. Була-товича, Н. С. Гумилева, В. А. Догеля. Африканский цикл Н. С. Гумилева оказал влияние на формирование своеобразного «романтизированного» взгляда на Африку у российской интеллигенции. Наиболее ярко романтическое отношение к Африке проявилось в стихотворении Н. С. Гумилева «Вступление» [3, с. 71-72]:
Оглушенная ревом и топотом, Облеченная в пламя и дымы, О тебе, моя Африка, шопотом В небесах говорят серафимы...
Многие русские моряки и путешественники (в том числе известный писатель И. А. Гончаров) оставили воспоминания о южноафриканском порте Кейптаун, который был главным транзитным портом на юге Африки.
Особые отношения складывались у России с христианской Эфиопией: дипломатические отношения между странами были установлены в 1898 г.; Россия оказывала Эфиопии существенную военную помощь, в Аддис-Абебе был открыт русский госпиталь.
Вскоре после Октябрьской революции 1917 г. советские политики и идеологи стали уделять особое внимание «колониальным странам и народам», рассматривая их как мощный потенциал «мировой революции». В Москве и Ленинграде были созданы различные учреждения (образовательные и исследовательские), где изучались актуальные политические и социально-экономические проблемы Африки, велась подготовка кадров для стран Востока и Африки. Своеобразным отражением миссионерского подхода к африканистике в советских условиях было стремление найти союзников в классовой борьбе с империализмом и пропаганда марксистско-ленинской идеологии (вместо стремления донести до местного населения «слово Божие» у миссионеров), что также предполагало знание местных языков. Правда, весьма поверхностное взаимодействие с африканскими реалиями (оно затрагивало, в основном, различные слои местной элиты) приводило иногда к появлению поверхностных, сильно идеологизированных, тенденциозных публикаций. Следует отметить и позитивные для науки аспекты идеологического интереса к Африке в СССР: создаются научные институты, в Африку выезжают специалисты (правда, преимущественно с практическими, а не научными целями). При этом советская политика в Африке, в отличие от европейской, не была направлена на получение экономической выгоды, ограничиваясь главным образом стремлением к идеологическому влиянию. Этот момент может оказать положительное влияние на перспективу современных отношений России с Африкой, формирование которых, видимо, должно опираться на взаимовыгодное социально-экономическое сотрудничество и культурные обмены. В отношении России у африканцев нет негатива, связанного с колониализмом и колониальной эксплуатацией. К 1981 г. в Советском Союзе прошли обучение около 100 тысяч африканских студентов и подготовлено около 700 кандидатов и докторов наук, построены такие значимые объекты, как Политехнический институт в Конакри, госпиталь в Адис-Абебе и т. д.
Для формирования эффективной практической африканистики принципиальным представляется базирование практических рекомендаций бизнесу или властным структурам на серьезных научных исследованиях, хорошем знакомстве с африканскими реалиями, что и является одной из задач подготовки африканиста. Экономическая практика и политические решения должны базироваться на научном знании, наука же не должна подстраиваться под конъюнктурные политические решения.
Что касается академической науки и высшего образования, здесь, параллельно с сугубо политическими предпочтениями властей, началось активное освоение культурно-исторического наследия африканцев, изучение языков, истории и культур народов Африки, т. е. закладывались основы отечественной африканистики. Соответственно, формируется комплексный историко-филологический подход в африканистике. Правда, сфера его применения в Африке к югу от Сахары ограничивается тремя основными регионами, где до прихода европейцев существовала письменная традиция: Эфиопия, восточноафриканское побережье (суахили), район Северной Нигерии (хауса). Именно на основе данного подхода и формируется петербургская-ленинградская африканистика. Не случайно именно амхарский, суахили и хауса были первыми языками Африки к югу от Сахары, преподавание которых началось в Ленинградском университете. Именно здесь по инициативе известного ассириолога и специалиста по общему языкознанию А. П. Рифтина (1900-1945), замечательного лингвиста, арабиста и полиглота Н. В. Юшманова (1896-1946) и египтолога Д. А. Ольдерогге (1903-1987) в 1934/35 учебном году в преподавание впервые были введены африканские языки (суахили, хауса, амхарский) и другие учебные дисциплины, связанные с Африкой. В 1939 г. состоялся первый выпуск профессионалов-африканистов в нашей стране. В 1944/45 учебном году в Ленинградском университете был воссоздан Восточный факультет. В его составе была организована кафедра египтологии и африканистики, которую возглавил член-корреспондент Академии наук, профессор Н. В. Юшманов. После его безвременной кончины (2 апреля 1946 г.) по представлению академика И. Ю. Крачковского заведующим кафедрой стал Д. А. Ольдерогге, впоследствии член-корреспондент Академии наук. В первые трудные послевоенные годы им удалось привлечь в университет крупных ленинградских египтологов, а также своих учеников. Вместе с Т. Л. Тютрюмовой и И. П. Строгановой они создавали по существу новую кафедру, которая вскоре получила нынешнее название — кафедра африканистики.
В рамках классической филологической традиции находится и интерес к различным письменным источникам об Африке, работа над которыми была инициирована Д. А. Ольдерогге. Очевидно, что данная традиция остается актуальной и в наше время. Ярким представителем этого направления был Андрей Алексеевич Жуков, работавший на материале суахилийской письменной традиции. Однако традиционная филология в ее применении к африканскому материалу имеет очевидные ограничения. Подавляющее большинство регионов и языков оказываются за рамками данного метода — отсутствуют письменные памятники. Понимание данной проблемы привело к инициированному еще Д. А. Ольдерогге интересу к исследованию этнографии и языков — дисциплин, которые существенно меньше, чем, например, филология или история, зависят от наличия письменных источников. Это нашло свое отражение в большом количестве языковых занятий в учебных планах кафедры, созданию словарной группы в Кунсткамере. Интерес к этнографии подкреплялся существовавшей в России традицией этнографического описания народов Кавказа, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока. Определенным этапным
моментом было введение на кафедре африканистики преподавания языков манде. Именно это направление является и сейчас наиболее развитым с собственно лингвистической точки зрения, главным образом благодаря руководимой В. Ф. Выдриным лингвистической экспедиции в Западную Африку, которая работает с 2001 г. В лингвистическом направлении африканских исследований заложен большой потенциал — в Африке распространено около 2000 языков (около 1/3 всех языков мира), многие из которых не описаны или недостаточно описаны. При этом собственно лингвистический подход небесполезен и для языков с относительно старой письменной традицией — возможность классического филологического анализа текстов на хауса, суахили или амхарском не исключает необходимости тщательного анализа, например, системы тонов в хауса, суахилийской именной классификации или амхарского синтаксиса. Несомненно требует интенсификации и этнографическое направление африканистики [4].
Видимо, можно сказать, что формирование африканистики в Москве больше находилось под влиянием идеологического направления и меньше связано с классической и востоковедной традицией. При этом, очевидно, можно говорить о тенденции, а не о жестком противопоставлении. На современном этапе противопоставление московской и петербургской африканистики, в принципе, вряд ли конструктивно. Гораздо важнее личностный фактор и традиции определенных направлений. Для лингвистов подобное противопоставление, например, вообще не характерно, да и вряд ли возможно. Между кафедрами африканистики в Москве и Петербурге установились тесные дружеские отношения. Заведующая кафедрой африканистики ИСАА в Москве профессор Н. В. Громова, как и целый ряд московских африканистов, — выпускница петербургской кафедры африканистики.
Россия и Африка в современном мире и глобализационные процессы
Современное состояние российско-африканских отношений характеризуется сочетанием самых разнообразных факторов и векторов развития. Постсоветские годы характеризовались ослаблением внимания к Африке и, соответственно, ослаблением роли России на африканском континенте. Так, например, в странах Африки было закрыто 9 дипломатических представительств. Помимо собственных социально-экономических проблем России, наиболее значимая причина ослабления ее связей с Африкой — бедственное экономическое положение населения подавляющего большинства стран Африканского континента. В 53 африканских государствах в 2000 г. проживало 11% населения Земли (600 млн человек), но на них приходилось лишь 5% мирового производства и 2,2% глобальной торговли. В мире, по критериям ООН, всего 49 стран относятся к группе наименее развитых, имеющих наибольшую (относительно) внешнюю задолженность и наименьший в структуре населения удельный вес лиц с образованием или владеющих квалификацией. Из них 34 — это государства Африки, половина населения которой живет в условиях «абсолютной бедности» (доход менее 1 долл. в день) [5, с. 292]. Хотя среднедушевой ВВП в России в 2008 г. составил почти 16 тыс. долл. по паритету покупательной способности, и по этому показателю Россия явно ближе к Польше (17,5 тыс. долларов), чем к Бангладеш (1,4 тыс. долларов) и африканским странам, у России и Африки есть сходные внутриэкономические проблемы. Наряду с зависимостью от сырьевого сектора, это неблагоприятный социальный фон для экономической деятельности: по наиболее известному и авторитетному в мире Индексу экономической свободы Института Фрэзера (Канада) (основывается на персональном
выборе в процессе координируемого рынками добровольного обмена, возможностях входа на рынки и конкуренции на них, защищенности личности и собственности от агрессии) Россия в 2007 г. заняла 83-е место (6,5 баллов из 10 возможных) из 141. Кения, Уганда, Намибия и Гана нас опередили [6].
Торговля России со странами Африки распределена неравномерно — из 7 млрд долл. США общего товарооборота с регионом в 2009 г. более 5 млрд долл. приходится на торговлю с государствами Северной Африки (в том числе Египет — 2 млрд долл., Алжир — 1,4 млрд, Марокко — 0,8 млрд, Тунис — 0,5 млрд долл.). Показатели торговли со странами континента южнее Сахары скромнее, товарооборот России с ними в 2009 г. составил всего около 2 млрд долл. При этом более 50% в совокупном товарообороте составляет доля традиционных партнеров, с которыми действуют двусторонние межправительственные комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству (ЮАР, Нигерия, Намибия, Ангола). Однако в целом на сегодняшний день российское экономическое присутствие в странах Африки выглядит довольно скромно. В 2008 г. доля торговли с Африкой составляла 1,14% в общем товарообороте России (1,32% по экспорту и 0,81% по импорту). В 2009 г. аналогичный показатель составлял 1,49% (1,77% по экспорту и 0,99% по импорту). Аналогичная ситуация наблюдается в области инвестиций — в середине 2000-х годов на долю Африки приходилось лишь около 1,5% российских инвестиций, и сейчас их доля все еще скромна [7]. Весьма ограниченный характер товарооборота России с Африкой (7 млрд) особенно отчетливо виден при сравнении с товарооборотом других стран, например, Турции — 20 млрд долл. США, Китая — 107 млрд.
В то же время в последние годы наблюдается рост интереса России к Африке в различных сферах, прежде всего в политической и экономической области. В последние годы крупные компании принимают все более активное участие в борьбе за африканские источники сырья. Это РУСАЛ (бокситы в Гвинее, покупка акций алюминиевых заводов в Африке), «АЛРОСА» (алмазы в Анголе), «Ренова» (марганец в ЮАР), «Норильский никель», «ЛУКОЙЛ» и другие [8]. Активизация России на африканском континенте проявляется и в интенсификации политических контактов — российские лидеры (Д. Медведев, В. Путин, М. Фрадков, С. Кириенко) посетили ряд африканских стран с официальными визитами.
В интервью газете «Взгляд» Михаил Маргелов, спецпредставитель Президента Российской Федерации по сотрудничеству со странами Африки, отметил, что Африканский континент находится ныне среди приоритетов российской политики. «Последние годы наша страна активно возвращается в Африку. В качестве спецпредставителя президента РФ по Африке планирую, прежде всего, сосредоточить внимание на вопросах и проблемах экономического сотрудничества, потому что и Россия, и страны Африканского континента могут и должны быть друг для друга выгодными экономическими партнерами» [9]. По словам сенатора, многие годы экономическое сотрудничество серьезно отстает от взаимодействия в других областях, поэтому он намерен активизировать работу в формате «восьмерки» и «двадцатки», «так как не первый год эта тема — одна из ключевых для международных встреч этого уровня». «Африка — это не только всемирная кладовая, в недрах которой вся таблица Менделеева, но и источник мировых проблем, вызванных, помимо регулярно называемых причин, еще и пренебрежением к происходившему на континенте после окончания холодной войны» [9].
Следует отметить, что было бы неправильно связывать интерес к Африке исключительно с экономическими интересами использования ее природных ресурсов. В по-
следнее время ученым-гуманитариям опять приходится все активней объяснять обществу и власти смысл и необходимость собственного существования. Представляется, что все же наука должна объяснять власти, что делать, а не наоборот. Обратное направление неперспективно. Африканист нужен не только для того, чтобы рассказать, где в Африке есть нефть и алмазы и с кем их лучше вместе добывать. Африканист, востоковед, любой другой ученый-гуманитарий, изучающий языки, культуры, общества, приобретает через осознание других картин или «образов мира» [10] своеобразное «многомерное» мышление. А без определенной критической массы людей с таким многомерным мышлением вряд ли может развиваться современное «инновационное» постиндустриальное общество. В этом и состоит глубинная, а не поверхностная «практичность» африканистики и гуманитарной науки. Причем задача координирования различных, существующих в многомерной шкале координат «образов мира» (религиозного и секулярного, христианского и мусульманского, традиционного и постмодернистского, глобального и культурно специфического) является необходимым условием существования человечества в современном глобализированном информационном пространстве. Проблема понятия «общечеловеческих ценностей» (к сожалению, в современном научном и политическом дискурсе воспринимаемого преимущественно в критически-насмешливом ключе) состоит не в их отсутствии, а в неадекватности приравнивания к ним ценностей только одного из «образов мира» и исключительной сложности их формулирования и структурирования в многомерном пространстве всех существующих «образов мира». Однако представляется, что сложность задачи не аргумент для отказа двигаться в сторону адекватного решения.
В принципе «уход» России из Африки в экономической и политической сферах сопровождался появлением новых возможностей в культурно-научной области. Большая часть студентов и практически все преподаватели кафедры африканистики СПбГУ, например, в последнее время получили возможность ездить в Африку с научными и учебными целями, что было почти невозможно ранее.
В традиции ленинградской-петербургской африканистики всегда важным был принцип изучения Африки не только как отдельного объекта, но как своеобразной модели традиционного общества, в которой можно увидеть и понять многие механизмы, которые существуют и в российском обществе, но существенно менее заметны. То, что в Африке может функционировать как доминирующий элемент «стадиальной гетерогенности» социума или культуры, в России может уходить в ее рудиментарные составляющие, продолжающие, однако, функционировать в синхронных системных срезах нашего общества. Изучение «более яркого» африканского материала часто позволяет увидеть и понять эти рудиментарные составляющие. Так, например, понятие стадиальной гетерогенности, возможно, возникло у Н. М. Гиренко на основании изучения специфики колониального общества в Восточной Африке [11].
Дискуссии по проблемам глобализации в Африке обычно приобретают достаточно острый характер. Можно отметить две основные причины этого. Во-первых, данная проблема связана с оценкой актуальных геополитических событий и необходимостью формулирования некоторых практических рекомендаций и ориентиров, что ведет к проявлению в научной дискуссии политических предпочтений исследователя. Во-вторых, говоря о глобализации в Африке, российский исследователь неизбежно имеет в виду и место России в этом процессе, что еще больше обостряет политическое восприятие проблемы. Можно встретить определение современной России как «Африки
севера». Однако более конструктивной представляется ситуация, когда политика следует рекомендациям науки, а не наука обслуживает политические интересы.
В своем довольно сдержанном варианте критика глобализации опирается на тот факт, что африканские страны (а возможно, и Россия) оказываются в рамках современного экономического и геополитического процесса отнюдь не в выигрышном положении по сравнению с экономически более развитыми странами. Однако даже при критическом восприятии данных процессов невозможно игнорировать их объективный и, видимо, неизбежный характер. Процесс глобализации в современном виде в значительной мере является следствием информационной революции и создания единого информационного пространства. При этом современная глобализация отнюдь не первый в истории человечества пример укрупнения существующих социальных и культурных образований, хотя и превосходит империи древности и средневековья, а также колониальные системы нового и новейшего времени по степени вовлеченности всех регионов в единые процессы. Подобное понимание объективности и неизбежности процесса при существующих серьезных проблемах, с ним связанных, может привести к выводу о том, что то, что получается на практике, — плохо, но, вроде, и по-другому невозможно. Вследствие чего возникает либо своеобразный эсхатологический пессимизм, либо научный релятивизм: если то, что является объективной тенденцией и, следовательно, должно быть «прогрессивным», имеет очевидные негативные последствия, то, соответственно, нельзя говорить ни о «прогрессе», ни о развитии, по крайней мере как универсально применимых понятиях.
Существуют и более радикальные формы критики современных глобализацион-ных процессов. В качестве альтернативы глобализации, например, предлагаются различные разновидности патриотических или национальных идей и «архаика» как способ неконфликтного сосуществования человека и окружающей среды.
Однако возникает вопрос, кто или что служит объектом патриотизма? Культура, при узком понимании ее как литературы, живописи, театра и т. д.? Но если человек действительно любит Пушкина и Есенина, то, скорее всего, ему будут близки Байрон с Гете, а не русскоязычное творчество группы «Руки вверх». Этнос? Но при подобном подходе невозможно избежать ксенофобии и агрессивного национализма: бей чужих, а свои правы по определению. Более привлекательным, на первый взгляд, выглядит активно культивируемый сейчас патриотизм государственный. При этом забывается, что государство всегда представлено не некой абстрактной идеей «своей страны», а конкретной политикой находящейся у власти в данный момент политической элиты. Если оно предпринимает действия, целесообразные для успешного социально-биологического воспроизводства, то патриотизм не нужен — нужно обращение к обычному здравому смыслу сограждан. Патриотизм нужен неэффективной политике и политикам. Как остроумно заметил М. Жванецкий, патриотизм нужен для того, чтобы объяснить нам, почему мы должны жить хуже, чем другие, и при этом гордиться этим. В Африке подобный государственный патриотизм можно наблюдать в Кот д'Ивуаре, где с изменением в неблагоприятную сторону цен на основной экспортный продукт — какао — значительная часть населения, представленная мигрантами из соседних стран, где были менее комфортные экономические условия, превратилась в ненужных конкурентов, а следовательно, в «неграждан», или «некоренных ивуарийцев».
Для определенного времени — периода формирования национальных государств — государственный патриотизм, видимо, был вполне позитивным фактором, но в современном информационным пространстве человек не может ощущать себя
живущим в самой прогрессивной стране — как это происходило еще не так давно с нами — если знает, что в соседних странах уровень детской смертности в несколько раз ниже, а уровень жизни в несколько раз выше. Получается, что если в моей стране существуют проблемы с уровнем жизни, и от этого страдают мои соотечественники, а я знаю, что у соседей с этим уровнем все в порядке, то патриотично винить в этом соседей, а не собственное правительство.
Кроме того, удержать патриотизм в рамках только одного — государственного — измерения представляется невозможным. Если в любом внешнем конфликте я поддерживаю свою страну (т. е. свою правящую элиту), потому что она своя, а не того, кто прав, исходя из моих личных представлений о справедливости, то и в любом внутреннем конфликте я буду опираться не на общие для всех нормы, а на стремление найти виновных среди «чужих». Причем для многонациональных государств, которыми являются большинство африканских стран и Россия, данная позиция представляется наиболее опасной. Это очевидный путь к ксенофобии со всеми вытекающими последствиями. Не случайно активное развитие националистических и ксенофобных идей «снизу» сочетается с казалось бы противоположной по направленности идеей государственного патриотизма «сверху».
Что касается архаики как альтернативы современности, то здесь, видимо, можно говорить о симпатичном поэтическом образе «золотого века» полной гармонии человека с природой, а не о реальности. По-настоящему архаического общества практически не осталось. И в Африке — тоже. А насчет большей гармонии с природой (т. е. более успешного сохранения и воспроизводства естественной среды обитания) в тех обществах, которые могут быть восприняты как более архаичные, возникают сильные сомнения. «Архаичная» Африка истребила (правда, с активной помощью европейцев) всех слонов в Западной Африке, вырубила или сожгла огромные массивы лесов, а экстенсивное скотоводство по меньшей мере не способствовало приостановлению опустынивания Сахеля. «Неархаичная» же Германия вернула к экологической норме практически уничтоженный Рейн.
Таким образом, можно заключить, что «сдержанная критика» объективна, но не конструктивна, патриотизм устарел и, к тому же, весьма опасен, а архаика наивна. Не представляется перспективной и идея «биполярного мира», т. е. своеобразная глобализация, поделенная на два лагеря. Любое из возможных сегодня бинарных противопоставлений — Север и Юг, Запад и Восток, христианство и ислам — в случае превращения в доминирующий фактор международных отношений может привести к трагическим последствиям. Биполярность обычно заканчивалась мировой войной (Антанта и Тройственный союз, Антигитлеровская коалиция и страны Оси). При современном уровне вооружения мировая война станет, очевидно, последней.
Предлагать конструктивные идеи по определению сложнее, чем критиковать. Все же попытаемся структурировать некоторые позитивные идеи. Прежде всего следует отметить, что объективное описание системы международных отношений не может быть простым. Любая простая схема типа противопоставления «одно-» и «многополярного» мира, богатого Севера и бедного Юга, христианской и исламской цивилизаций будет, при всей реальной актуальности данных противоречий, весьма далека от действительно научного взгляда на современный мир. Хотелось бы вспомнить введенное Н. М. Ги-ренко понятие «стадиальной гетерогенности» [12, 13]. Каждое синхронное состояние любого общественного явления представляет собой сложную систему элементов, одни
из которых относятся к предшествующим стадиям его развития, другие являются синхронно доминирующими, а третьи представляют собой проявление новых форм или отношений. Если применить данный подход к описанию структуры современных геополитических отношений, то субъектами данных отношений могут являться:
1) отдельные этнические, конфессиональные, социальные группы (конфликты внутри государственных образований);
2) государства;
3) блоки, образованные по различным принципам (Евросоюз, НАТО, СНГ, Организация Исламских Государств, ОПЕК, Африканский союз и т. д.);
4) международные организации глобального характера (ООН, ЮНЕСКО, ВТО и т. д.).
Сложность современного состояния как раз и объясняется переплетением разноуровневых интересов и противоречий. К задачам науки относятся описание этого сложного переплетения, выявление системных связей между различными элементами и, вероятно, выработка некоторых критериев разграничения того, что в современной жизни рудиментарно, а что инновационно, что считать позитивными, а что — негативными тенденциями. Очевидно, что данная задача, особенно в последнем ее аспекте, весьма сложна. Ведь при многоуровневом характере современных отношений позитивное для одного субъекта может быть противоположным образом оценено с точки зрения другого.
Исходя из этого попытаемся сформулировать такой набор характеристик, который может быть воспринят однозначно негативно или позитивно, по крайней мере, всеми участвующими в обсуждении учеными-африканистами.
Негатив Позитив
Одинаковые «правила игры» для всех.
Политика «двойных стандартов» на всех уровнях — по отношению к личности, этнической/ социальной группе, государству и т. д.
Сохранение существующего неравноправного доступа к экономическому и культурному продукту на всех уровнях (государство/ планета), попытка его насильственного перераспределения в свою пользу.
Деградация:
— экологический кризис,
— демографический кризис (в любую сторону),
— экономический кризис,
— отсутствие ресурсов для производства нематериального («духовного») продукта.
Постепенное выравнивание государств, регионов, индивидуумов в праве доступа к экономическому и культурному продукту при естественном сохранении различий, связанных с количеством затраченных для этого усилий, на основе стирания политических, экономических границ для проявления активности личности. Успешное воспроизводство:
— воспроизводство среды обитания,
— воспроизводство населения при сохранении «качества жизни» и среды обитания,
— высокий уровень жизни,
— наличие временных и энергетических ресурсов для создания духовного продукта (культурное воспроизводство).
Изменение характеристик в позитивную сторону, отраженную в правом столбце, и есть то, что можно было бы назвать развитием.
Вполне понятная утопичность достижения характеристик из правого столбца в ближайшем будущем и их возможная конфликтность друг с другом (например, воспроизводство среды обитания и высокий уровень жизни) не ставит под сомнение их
определения как позитивных тенденций. Развитие — это не точка, которой можно достичь, а вектор, точнее, сумма векторов.
Глобализация, если понимать под этим термином не политику конкретных стран (например, США, Китая или России), которая преследует как раз национальные или блоковые интересы, а процесс укрупнения социальной среды активности каждой личности и выхода этой активности за рамки государства, вполне соотносится с правым столбцом и, следовательно, может быть охарактеризована как инновационная, позитивная тенденция. Многие характеристики левого, «негативного» столбца являются следствием недостаточного развития глобализационных процессов.
Таким образом, можно сказать, что Африка является «падчерицей» не глобализации, а ее недостаточного развития. Но это вовсе не означает призыв к ускоренной глобализации. Очевидно, что этот процесс не может идти в отдельно взятой стране (если сосед не следует общим правилам игры, а защищает исключительно свои частные интересы, то и мы не можем игнорировать наши). Задачи науки не ускорять, а объяснять и определять вектор. Вектор в сторону глобализации представляется значительно более конструктивным, чем движение в обратном направлении [14].
В завершение несколько слов о еще одном аспекте, который часто выводится за рамки обсуждения научных проблем, однако представляется дополнительным необходимым элементом анализа и проблем Африки, и проблем России, и проблем глобального характера.
Морально-нравственный фактор в оценке научных и политических проблем часто представляется еще менее «практичным», чем теоретическая многомерность подходов. Автору этого текста представляется, однако, что реальная практичность учета и этого измерения просто проявляется в существенно более далекой временной перспективе, чем опора на исключительно сегодняшнюю геополитическую оценку событий.
На одной из африканистических конференций мне пришлось участвовать в дискуссии об эффективности советской и российской внешней политики в Африке. На мой вопрос, какую внешнюю политику СССР — в Восточной Европе или в Африке — следует признать более успешной, мой оппонент ответил, что, конечно, более успешной была политика в Восточной Европе. Для меня данный вывод весьма сомнителен: в краткосрочной перспективе интенсивность советского влияния и контроля над регионом, конечно, была существенно выше в Восточной Европе, чем в Африке, но за этим последовало столь же интенсивное отмежевание от всего советского (и российского), причем не только на политическом уровне, но, что, возможно, более важно, на уровне общественного сознания и образа восприятия СССР и России. Ничего подобного не наблюдается в Африке: часто крайне низкая экономическая и политическая эффективность (иногда близкая к полной «бескорыстности») советских проектов в Африке не вызывали в африканских странах отношения к России как участнику постколониальной эксплуатации ее природных и человеческих ресурсов, образ России и отношение к ней в Африке были положительными. В долгосрочной перспективе этот «капитал» может оказаться важнее краткосрочных геополитических преимуществ. Представляется, что сотрудничество и помощь Африке должны базироваться не только на экономических и геополитических интересах, но и на понимании того, что если в Африке дети гибнут от голода и СПИДа, то неигнорирование этого важно не только для Африки, но и для нас самих — равнодушие к этому в столь глобализированном современном пространстве имеет негативные последствия и для нашего общества. Здоровое общество не может не реагировать на
подобные факты. Франция может перекрыть границы и начать высылать иммигрантов, стремящихся из опасных или экономически менее успешных регионов в Европу, но надо понимать, что после этого это будет уже «другая» Франция — целенаправленное лишение доступа к экономическим благам на основании штампа в паспорте, национальности или цвета кожи вряд ли останется без отрицательных последствий не только для тех, кого этих благ лишают, но и для тех, кто является субъектом данного процесса.
В качестве своеобразного «манифеста» «нравственной геополитики» хотелось бы привести цитату из докладной записки Российского Императорского Министра-резидента в Абиссинии К. Н. Лишина от 12 июня 1902 г. по поводу возможности опеки российского правительства над организованным там российским искателем приключений отставным гвардии поручиком Н. С. Леонтьевым коммерческим обществом, законность деятельности которого была весьма сомнительной: «Эксплуатация нами богатств Экваториальных провинций без законного на это права могла бы иметь некоторый материальный успех, но нанесла бы страшный удар нашему моральному воздействию на Абиссинию. Кроме того, Императорское правительство, руководимое принципами законности и справедливости, не может допустить нарушения этих принципов Обществом, находящимся под его покровительством» [1, с. 229]. Я бы включил эту цитату в учебники, как по африканистике, так и по дипломатии.
Литература
1. Россия и Африка. Документы и материалы. XVIII в. 1960 г. Т. 1. Москва, 1999.
2. Olderogge D. А. The study of African languages in Russia // St. Petersburg Journal of African Studies. 1993. N 1. P. 113-123.
3. Гумилев Н. С. Собрание сочинений: в 4 т. / под ред. проф. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Вашингтон: Изд. книжного магазина Victor Kamkin, Inc., 1964. Т. 2. URL: http://ru.wikisource.org/ wiki (дата обращения: 07.05.2011).
4. Zheltov A. Teaching African Languages in St. Petersburg // Symposium on Nordic contributions to African Languages. Gothenburg, 2007.
5. Гаврилов Ю. Н. Россия и Африка // Геополитика: учебник / под общ. ред. В. А. Михайлова; отв. ред. Л. О. Терновая, С. В. Фокин. М.: Изд-во РАГС, 2007. С 292-311.
6. Маргелов М. Африка ждет Россию // Российская газета. Центральный выпуск. 2009. № 4856. 26 февраля.
7. Россия и Африка развивают сотрудничество. URL: http://ictsd.org/i/news/bridgesrus-sian/74856/
8. Васильев А. М. Интервью директора Института Африки Алексея Васильева. Новое открытие Африки. URL: http://www.civilg8.ru/6475.php
9. Медведев назначил своего нового спецпредставителя по Африке. URL: http://www.rtkorr. com/news/2011/03/21/225869.new (дата обращения: 07.05.2011).
10. Зеленев Е. И. Концепция этнокультурного пространства и поля в современной парадигме востоковедного научного знания. СПб.: Издательство РГХА, 2010.
11. Гиренко Н. М. Колониальный режим и традиционные социальные институты (на примере Танзании) // Советская этнография. 1974. № 1. С. 50-69.
12. Гиренко Н. М. Синхрония и диахрония (к вопросу об интерпретации явлений культуры) // Древние системы письма. Этническая семиотика. М.: Наука, 1986. С. 6-27.
13. Гиренко Н. М. Принцип стадиальной гетерогенности в обществе и закон Геккеля // Вопросы этнической семиотики. СПб.: Наука, 1999. С. 179-185.
14. Желтов А. Ю. Некоторые замечания к круглому столу «Глобализация в Африке» // Африканский сборник 2007. СПб.: Наука, 2008. С. 519-525.
Статья поступила в редакцию 18 июня 2012 г.
