Научная статья на тему 'Россия-1914: этно-культурная оппозиция «Свое/чужое» как импульс и лейтмотив военной конфронтации'

Россия-1914: этно-культурная оппозиция «Свое/чужое» как импульс и лейтмотив военной конфронтации Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
69
23
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ИСТОРИЯ / ЭТНОС / КУЛЬТУРА / ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ / СВОЕ/ЧУЖОЕ / ДРУГ/ВРАГ / ОТЧУЖДЕНИЕ / ПРИСВОЕНИЕ / СЕТЕВОЕ ОБЩЕСТВО / HISTORY / ETHNICITY / CULTURE / STATEHOOD / FAMILIAR/ALIEN / FRIEND/FOE / ALIENATION / APPROPRIATION / NET SOCIETY

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Белоус Владимир Григорьевич

На примере русского самосознания 1914 года (письмо крестьянина Киевской губернии в газету «Новое Время», опубликованное В. В. Розановым) этническая и культурная оппозиция «свое/чужое» рассматривается как протоформа другой антиномической пары понятий «друг/враг». Ставятся вопросы о статусе политики надгосударственной суверенизации (в прошлом и настоящем), об исторических последствиях военной конфронтации для судеб национальной государственности и о перспективах преодоления вражды в будущем сетевом обществе.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Russia-1914: the Ethno-Cultural Opposition “Friend/Foe” as the Momentum and the Leitmotif of Military Confrontation

As an example of Russian consciousness in 1914 (the letter of peasant of the Kiev gubernia to the Novoye Vremya (“New Time”) newspaper published by V. Rozanov) ethnic and cultural opposition “familiar/ alien” is considered as a protoform of another antinomic paired concept of “friend/foe”. The questions about status of policy of supra-state suvereignization, both past and present, about historical consequences of military confrontation for fates of national statehood and perspectives of enduring of confrontation in the future net society are raised in this article.

Текст научной работы на тему «Россия-1914: этно-культурная оппозиция «Свое/чужое» как импульс и лейтмотив военной конфронтации»

удк 32.001

В. Г. Белоус

РОССИЯ-1914: ЭТНО-КУЛЬТУРНАЯ ОППОЗИЦИЯ «СВОЕ/ЧУЖОЕ» КАК ИМПУЛЬС И ЛЕЙТМОТИВ ВОЕННОЙ КОНФРОНТАЦИИ1

На примере русского самосознания 1914 года (письмо крестьянина Киевской губернии в газету «Новое Время», опубликованное В. В. Розановым) этническая и культурная оппозиция «свое/чужое» рассматривается как протоформа другой антиномической пары понятий — «друг/враг». Ставятся вопросы о статусе политики надгосударственной суверенизации (в прошлом и настоящем), об исторических последствиях военной конфронтации для судеб национальной государственности и о перспективах преодоления вражды в будущем сетевом обществе.

Ключевые слова: история, этнос, культура, государственность, свое/чужое, друг/враг, отчуждение, присвоение, сетевое общество.

Любовь... не ищет своего...

1 Кор. 13:5

о надгосударственной суверенизации

Универсальные структуры человеческого бытия укоренены в определенном времени и конкретном пространстве; все они отражают соответствующий хронотоп (время-пространство). Человеческому сознанию, обитающему внутри прошлого, настоящего и будущего, присущ дар символизации времени (Белоус, 2011). Благодаря такой, на первый взгляд чисто субъективной, способности сознание получает возможность объективировать закономерности общественно-политической жизни. 1914 год навечно впаян в историю России как год начала военной конфронтации, результатом которой стал крах имперской формы русской государственности. Между началом «Великой войны» и днем сегодняшним лежит «круглый» временной отрезок в сто лет. Однако 1914 г. очень напоминает 2014 г. не только рифмой двух последних цифр, но и схожими геополитическими задачами, которые ставили и ставят перед собой руководители Российского государства. В начале XX столетия Российская империя осуществляла миссию лидера славянского мира, защищая интересы славянских государств и народов на территории Европы. В начале XXI в. ее правопреемница и наследница Российская Федерация берет на себя функцию заботы о русском мире в пределах постсоветского пространства. Нет смысла проводить детальный разбор отличий «славянского мира» от «русского»; куда важнее зафиксировать признаки их

1 Исследование подготовлено в рамках обоснования историко-философской, методологической концепции темы НИР «Социальные сети как фактор политической мобилизации молодежи в современной России», шифр ИАС 28.38.97.2012.

© В. Г. Белоус, 2014

подобия. Основанием обеих разновидностей «национальной идеи» служит политика надгосударственной суверенизации. В теории эта позиция не находит отражения, очевидно, ввиду изначальной парадоксальности соединения двух слов: обычно понятия «суверенитет» и «надгосударственные структуры» воспринимаются как взаимоисключающие альтернативы. Тем не менее дискурсивная оксюморонность совершенно не препятствует политической практике. Это касается случаев, когда страна, представляя себя центром культурного, экономического и непосредственно политического влияния, проводит между своим и чужим жесткую границу, простирающуюся далеко за пределами существующих de jure государственных границ. В политическом лексиконе начала XX в. такая позиция именовалась «империалистической». Сегодня научное сознание, как правило, избегает этого термина; публицистика же возводит его либо в абсолютный плюс (уже в качестве «имперской» позиции), либо в абсолютный минус. Мы полагаем, что понятие «империализм» прямо соотносится с современностью и поэтому нуждается в особом внимании со стороны политической науки. Однако, учитывая накопившиеся за столетие многочисленные идеологические коннотации, к нему следует подходить взвешенно и без предустановленных оценочных суждений.

о статусе «друга» в политической философии

Универсальность оппозиции «свое/чужое» означает, что она определяет и наличные формы общественного сознания, и антиномии индивидуального мышления, которые находят отражение в философской литературе. Свое отождествляется с культурным (в смысле — упорядоченным), а чужое — с некультурным (хаотическим) (Ю. Лотман). Свое идентифицируется не только буквально с самим собой, но и с «другом», чужое представляется в виде «врага». «Он (враг. — В. Б.) есть именно иной, чужой, и для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое, так что в экстремальном случае возможны конфликты с ним, которые не могут быть разрешены... предпринятым заранее установлением всеобщих норм» (Шмитт, 1992, с. 27) Называя свое/чужое «этно-культурной» оппозицией, мы в данном случае рассматриваем традиционно неделимое «этнокультурное»2 раздельно, исходя из принципиальной противоположности этнического и культурного начал в их собственных пределах: как родового, с одной стороны, и индивидуального — с другой. Идеологи национально-государственного развития намеренно редуцируют индивидуальное к родовому, а культурное к этническому, поскольку и сама конкретная политика игнорирует единичное и ориентируется на всеобщее. Развитое политическое сознание воспринимает «инобытие чужого» (определение «врага», по К. Шмитту) как отрицание «собственного рода существования»; это инобытие должно быть уничтожено, «дабы сохранен был свой собственный, бытийствен-ный род жизни» (Там же). Для политической философии разделение свой/чу-

2 Обратная, этноцентрическая, позиция детально исследована В. А. Ачкасовым (Ачкасов, 2013, с. 41-61).

жой, равно как и друг/враг существует в виде абсолютной и потому абстрактной величины. Современная политическая философия «застревает» на противоположности своего и чужого. Диалектический подход предполагает не только понимание единства этих противоположностей, но и фиксацию момента перехода чужого в свое и своего в чужое. Такое состояние философия именует «враждой», понимая ее достаточно широко, как фундаментальное основание и военной конфронтации, и непосредственно самой войны. Однако в конструкции, где чужой реверсно трансформируется во врага, менее всего понятен статус «друга». На первый взгляд, это тот самый свой, который противоположен чужому. Но хорошо известно, что в политике нет друзей, а есть исключительно интересы. Слово «интерес» ведет свое происхождение от лат. inter esse, что в переводе означает «быть между». В современном обществознании это понятие толкуется как ориентация на некую объективную реальность или реализация объективно значимых целей и первичных стимулов деятельности. В чем заключаются объективно значимые цели и первичные стимулы деятельности в описываемом случае вражды? Это изменение границы между своим и чужим: отчуждение своего и присвоение чужого. Конечная цель вражды — не только тотальное уничтожение врага, но и превращение друга в раба, иными словами, возвращение к оппозиции «господин/раб» — к той исходной сущности политического, из которой возникает «Политика» Аристотеля, которая свои высшие формы обретает в «Феноменологии духа» Гегеля и доходит практически до наших дней в сочинениях А. Кожева. Остается только перефразировать Шмитта, чтобы получить формулу «инобытия своего»: друг в этом понимании есть не кто иной, как раб.

о своем и чужом в конкретной политике

Культурный конфликт, маркируемый по шкале «свой/чужой», лежит в основании любой военной конфронтации. Нагляднее всего метаморфозы своего/ чужого во времени отображают исторические карты — в изменениях конфигураций государственных границ и территорий. Любая национальная культура имеет тенденцию к экспансии и живет за счет присвоения чужого. В терминах науки о культуре это называется «свое-чужое», «чужое-свое». Начало прошлого столетия определялось современниками как «кризис культуры», как эпоха переплавки этносов и культур в глобальную (хотя самого слова еще не было) цивилизацию. Цивилизация (мы рассматриваем данное понятие как синоним глобализации), уравнивая свое и чужое, только смягчает противоречие, убирая его внутрь — в подсознание. Впрочем, цивилизовано время «цивилизации» лишь отчасти, и далеко не каждое этническое начало здесь тождественно культурному. Обстоятельства самой истории — политическая, идеологическая, а затем и прямая военная конфронтация — редуцируют культурное сознание к этническому инстинкту, объективируя антагонизм своего и чужого безо всякого цивилизаторского микширования. Политика (и политики) воспринимает в данном случае свое и чужое вполне конкретно. Более того, для Realpolitik конечная цель — ничто, зато движение — все. Оттого никакая вражда не завершается, не оборачивается чьей-либо окончательной победой. Политик вынужден скрывать

интересы и прикрывать объективно значимые цели фиговым листом «дружбы»: дозволенное Юпитеру (политической философии) не разрешено быку (политике). Идеологическая «операция прикрытия» проста: свое интерпретируется как наше, что позволяет персонализировать политическое и вместе с тем не допустить снижения всеобщего до индивидуального. Определенно никакая культура, никакое индивидуальное начало, «Я» не могут быть движущими силами интереса; таковыми являются род, коллективное начало, «Мы». Реализуя интерес, конкретная политика переводит субъективное не в объективное (такового в политике не может быть по определению), а в интерсубъективное. Высшая ступень развития оппозиции «свое/чужое» — когда она, будучи отрефлектирована индивидуальным, культурным, сознанием, входит в органику общественного самосознания. Для России 1914 г. интерсубъективное — это идея славянства, или панславизм. «Панславизм» как мотто означает, что областью давления и уязвления выступает сфера не только своего (русского), но и широко понимаемого нашего (славянского).

о «пространстве отечества»

История идей тем и отличается от обычной истории, что исследование сознания (симптомов общественной болезни) помогает установить анамнез политической конфронтации. Важная, хотя и довольно трудная задача — зафиксировать момент начала вражды, когда свое/чужое приобретает статус антагонизма. 20 ноября 1914 г. В. Розанов публикует на страницах «Нового времени» письмо крестьянина Киевской губернии, практически его не комментируя. Популярнейший публицист и философ аттестует текст как «совершенно безграмотный», но проникнутый заботой «о всем пространстве отечества» (Розанов, 2007, с. 386387). Это удивительный эпистолярный документ, даже вызывающий в известной степени сомнения в аутентичности. Если не обращать внимания на стилистику или эмоционально окрашенные фигуры речи (какая пропаганда обходится без таковых!), перед нами серьезная аналитическая записка, созданная в самом начале «Великой войны», адресованная тем, кто принимает высшие политические решения. «Я крестьянин, искренно любящий сын великой нашей матери России (здесь и далее в цитатах курсив наш. — В. Б.). Господи, не раз посмотришь на этих искалеченных раненых наших воинов, — и не могу себя удержать от рыдания. Как-то неудобно мужчине, а слезы катятся неудержимо. Боже великий, — да разве мы кого трогали!.. Кто разорил Бельгию и Польшу? Кто сравнял цветущие города и деревни с землею? Кто сделал сотни тысяч семей нищими, обездоленными? Кто попрал ногою разбойника законы божеские и человеческие? Кто разбил и осквернил Божии храмы? Кто насиловал беззащитных женщин? Пишу, а слезы льются ручьем и рука дрожит» (Там же, с. 387). Ответы на эти многочисленные риторические вопросы тематизируют в письме главное — определение «врага»: «Кто же виновник этого моря крови, слез и народного горя? Виновник, говорят, Вильгельм, император немецкий. Если это правда, то нет ему кары и нет ему места на земле. Это изверг рода человеческого без души и сердца. Но мое мнение, кто виноват, — совсем иное. Не Вильгельм виноват, а виноват весь

прусско-немецкий народ. Не Вильгельм десятки лет готовился к войне, а немецкий народ, во главе с Вильгельмом. Это сознательные варвары, коварные и бессердечные» (Там же). Автору письма определенно недостаточно указать на внешнего врага; необходимо найти того чужого, который существует внутри своего: «Кому немцы обязаны своим могуществом? Немцы в России имели большое доверие, и это великая ошибка» (Там же). Далее в тексте письма начинается скрупулезное перечисление примеров доминирования немцев внутри России и характеризуется степень их влияния на внутреннюю и внешнюю политику отечества. «Позволительно будет мне, мужику, спросить вас, высокообразованных и занимающих высокие посты и защищающих поработителей миллионеров немцев: известно ли вам, гг. сердобольные защитники сытых немцев, как в 1886 г. сородичи подзащитных наших немцев во главе с Бисмарком выгнали с насиженных мест, выбросили на улицу и буквально разорили 60 тысяч поляков, этих несчастных тружеников, за то только, что они — поляки. Эти наши многострадальные братья славяне. Они вполне заслужили русской задушевной ласки, и вы, наверно, гг. ратующие за немцев, не обратили ни малейшего внимания на шестидесятитысячный вопль. Я уверен, что вы пальцем не пошевельнули хотя бы из человеколюбия!» (Там же, с. 388). Иными словами, главный враг отечества сидит внутри России: «В Келецкой губернии (нынешняя Польша. — В. Б.) губернатор — немец (и ярый), вице-губернатор — тоже, председатель окружного суда — тоже, прокурор — тоже; и жандармский полковник — тоже ярый нэмец... Вот вам вся высшая администрация пограничной губернии в руках немцев, — от которых зависит судьба губернии. Вот почему у нас немцам-колонистам и живется хорошо. Потому что, что ни сатрап — то немец» (Там же). Указание на «свое/чужое» позволяет автору письма (напомним еще раз, что мы имеем дело с типическим для 1914 г. самосознанием) перейти от вопросов внутренней политики к «геополитическим» — к «чужому/своему»: «В этой войне причастна вся немота. Нужно разбить и разъединить, как они были до 1848 г.: по Рейн должны взять Франция и Бельгия: это — заветная мечта французов. А Россия должна взять по реку Одер, с австрийской Силезией. Это искони славянские земли, наполовину онемеченные, в особенности — Померания; да и по Эльбе жили славяне!» (Там же, с. 389). На этой высшей точке письмо завершается; между тем как «Великая война» только лишь начинает набирать обороты.

о смысле войны

Сознание имеет тенденцию многократно переписывать историю — переигрывать старую пьесу с новыми актерами (они же — акторы) и в новых декорациях. Что «нам» сейчас немцы и что славяне — поляки и даже жители Киевской губернии? Как говорил принц Гамлет в сцене на кладбище, разглядывая череп знакомого актера: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?» Если рассматривать оппозицию «свое/чужое» вне хронотопа, как движущую силу истории, то внутри этого фактора необходимо различать импульс и лейтмотив, поскольку мы имеем дело с процессом, осмысление которого предполагает установление неких репер-ных точек. Импульс военной конфронтации состоит в идентификации «врага» —

в том, что свое отчуждает, выталкивает «чужое/свое», выдавая его за чужое. Например, в 1914 г. русские (славяне) искали предателей среди своих же, находили обрусевших (или ополяченных) немцев и выдавали их за врагов. Лейтмотив военной конфронтации заключается в идентификации «друга» — в том, что территория своего расширяется за счет присваивания чужого, выдаваемого за «свое/ чужое», т. е. такое свое, которое в силу исторических обстоятельств стало чужим и теперь требует возвращения в первичное пространство отечества. Отчуждение и присвоение из доминант общественного сознания становятся формами государственной политики. Активизация процессов отчуждения и присвоения есть реакция национального организма на наднациональные, цивилизационно-глобальные процессы. Война — это время максимальной идентификации персоны с государственным целым, время индивидуальной лояльности, без которой не существует легитимации власти. Однако военная конфронтация неизбежно завершается промежуточным, в рамках продолжающей свой ход истории, финалом. Эту стадию сознание отражает двояко: поражение воспринимается как национальная трагедия, победа — как наднациональный триумф. В «Великой войне» проигрывает имперская Россия с идеологией панславизма и побеждает новая, советская Россия с идеологией коммунистического интернационала. Парадокс истории заключается в том, что власти предержащие, желая защитить Империю, разрушают имперское самосознание, замещая представления о государственном суверенитете идеологемами наднациональной и надгосу-дарственной идентичности. Присвоение территорий всегда осуществляется за счет уничтожения народа — и своего «собственного», и того, который получает временный статус «друга» или «союзника».

о сети как альтернативе вражды

Война объективирует скрытую внутри культуры тенденцию, влекущую этнос к гибели (волю к смерти), или через ассимиляцию частного в ином (чужом), или же через поглощение этого чужого и в конечном счете превращение частного в глобальное безальтернативное целое. Человек и прежде (в 1914 г.), и сейчас (в 2014 г.) служит расходным материалом для будущего. Романтики войны и буревестники будущих потрясений — все одинаково превращаются в перегной — гумус, подготавливаемый историей для будущих поколений. Означает ли это, что, как только человечество перестанет разделять свое и чужое, а значит, делиться на друзей и врагов, наконец наступит «на земли мир, во человецех благоволение» (Лк. 2:14)? Нет, разумеется, не наступят ни мир, ни благоволение, поскольку в основании вражды лежит совершенно иная оппозиция — «господин/ раб». Современный человек — «раб», который продал свою душу за иллюзию собственности; он — «пролетарий», поскольку даже его собственное «Я» уже не принадлежит ему. Блуждающий в «лабиринте идентичностей» человек вынужден примерять на себя роли в игре, в которую вовлечен помимо собственной воли. Он отчужден в своей единичности, но присвоен в своей всеобщности (представителя рода, клана, класса, члена корпорации, гражданина государства и т. д.). Человек — извечное «политическое животное» (Аристотель), которое вынужде-

но делегировать свою волю целому (стаду). Впрочем, такой традиционнейший для политики подход в XXI столетии может радикальным образом измениться. Нет, принципы не поменяются, однако уже сейчас появляется новое наднациональное и надгосударственное целое, делающее ложным сам выбор между индивидуальным и родовым, культурным и этническим. Имя новому целому — Сеть. Сам язык подсказывает двусмысленность этого слова — в переплетении технологического, реального и мифологического. Сеть — это новый Левиафан, принимающий на себя надгосударственные функции контроля над индивидом и социумом. Нельзя не заметить, что современный человек сам, по своей доброй воле запускает себя внутрь сетей; убегая от политики, он попадает в другие расставленные вокруг него «сети». Возможно, на каком-то следующем витке общественного развития Сеть начнет восприниматься могильщиком той формы государственности, которая фундирована враждой и старым общественным договором между господином и рабом. Возможно также, что именно Сеть сформулирует и сформирует новый общественный договор, где будет прописано единство этноса, государства, общества и человека. Даже если дело обстоит совсем не так, пусть эта тема сохранится хотя бы в качестве утопии — желания несовершенного человека видеть мир более совершенным.

Литература

Ачкасов В. А. Этнополитический конфликт как следствие этнизации социальных проблем // ПОЛИТЭКС. 2013. Т. 9, № 2. С. 41-61 (Achkasov V. A. Ethno-political Conflict as a Result of Social Problems' Ethnisation // Politex. 2013. Vol. 9, N 2. P. 41-61).

Белоус В. Философия времени Андрея Белого и «История становления самосознающей души» // Russian Literature. 2011. T. LXX, N I-II. С. 39-48 (Belous V. Andrei Belyi's Philosophy of Time and "Istoriia Stanovleniia Samosoznaiushchei Dushi"// Russian Literature. 2011. Vol. LXX, N III. P. 39-48).

Розанов В. В. «Все горе вылил на бумаге» (Письмо крестьянина о войне и немцах) // В. В. Розанов. На фундаменте прошлого: статьи и очерки 1913 и 1915 гг. М.; СПб., 2007. С. 386-389 (Rozanov V. V. "All grief poured out on paper" (The Letter of the Peasant about the War and the Germans) // V. V. Rozanov. On the Foundation of the Past: the Articles and Essays of 1913 and 1915. М.; SPb., 2007. P. 386-389).

Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 37-67 (Shmitt K. The Concept of the Political // The Questions of Sociology. 1992. N 1. P. 37-67).

ПОЛИТЭКС. 2014. Том 10. № 2

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.