CC BY
112
УДК 82.091, 82 (141-146)
Е. П. Зыкова
доктор филологических наук; ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. Горькова РАН; e-maiL: [email protected]
РОМАНТИЧЕСКОЕ «Я» И ИСТОРИЯ: ПРОРОЧЕСКИЕ ПОЭМЫ УИЛЬЯМА БЛЕЙКА
В статье анализируются историософские идеи У. Блейка 1790-х гг. на материале трех поэм: «Америка: пророчество», «Европа: пророчество» и «Песнь Лоса». Внимание уделяется своеобразию художественной ткани поэм, в которых действуют исторические персонажи наряду с героями собственной мифологии У. Блейка. При трактовке поэм используется также визуальный ряд, поскольку У. Блейк сам гравировал свои поэмы, сопровождая текст рисунками. В статье показывается, что Блейк видел историю как череду сменяющих друг друга религиозно-философских учений, отводя материальной культуре, социальным и политическим отношениям самую скромную и несущественную роль. Поэт выступил яростным критиком европейской истории христианского периода. Он отрицал христианство, организованное как Церковь (англиканскую, равно как и католическую), видя в нем «женскую» цивилизацию, основанную на моральных запретах, в то время как он проповедовал свободу творческого дерзания, не нуждающегося ни в каких внешних ограничениях воли. Революции, современником которых он был, поэт оценивал как порыв к духовной свободе, который не смог до конца реализовать себя, и который служил для него символом Страшного суда и одновременно начала нового витка человеческой истории.
Ключевые слова: романтическая концепция истории; Уильям Блейк; «пророческие» поэмы; Французская революция.
Zykova E. P.
PhD in Philology, leading resercher, Institute of World Literature; e-maiL: [email protected]
ROMANTIC SELF AND HISTORY: PROPHETIC POEMS OF WILLIAM BLAKE
The article analyses Blake's concept of history developed in his early poems «America: A Prophesy», «Europe: A Prophesy», and «The Song of Los». Attention is paid to pecuLiar imagery of the poems in which historicaL figures are depicted aLongside personages of Blake's own mythology. In the process of interpretation we take into account BLake's visuaL images, for he has himseLf engraved these poems surrounding text with visuaL designs. The articLe demonstrates that BLake saw history as a row of reLigious-phiLosophicaL doctrines produced by different nations, whiLe materiaL culture, social and political relations play very slight, insignificant role in history. The poet was a radical critic of the European Christian history. He denied Christianity as
an organised church (both CathoLic and AngLican) which he regarded as a «femaLe» civiLization based on moral repression, while he valued the liberty of creative daring, which needs no restrictions of human wiU. Two revolutions of his own times he interpreted as a drive towards spiritual liberty which could not be fuUy realized, and which he viewed simultaneously as a symbol of the Last Judgement and of the beginning of the new cycle of world history.
Key words: romantic concept of history; WiHiam Blake; prophetic poems; French revoLution.
Как известно, романтики испытывали особый интерес к истории, что было во многом обусловлено тем, что великие исторические сдвиги, принесенные Французской революцией, пришлись на времена их молодости. Однако, если открытия исторического романа изучены достаточно подробно, то об историософских концепциях идеологов и поэтов романтизма того же сказать нельзя. Это относится и к представлениям об истории, европейской и мировой, Уильяма Блейка, одного из самых сложных для интерпретации поэтов романтической эпохи.
Если просветителям представлялось, что история движется по пути прогресса и преодоления предрассудков и что просвещенные люди способны совершенствовать общественное устройство, руководствуясь доводами разума, то романтикам несоответствие целей и результатов Французской революции показало, что история движется во многом независимо от воли людей, и ее законы требуют более глубокого постижения. «Неужели вы думаете, что вы знаете лучшую конституцию, лучший дух? О, если бы на вас снизошел дух духов и удержал вас от глупой попытки формировать и направлять историю и человечество. Разве история не независима, не автономна, не бесконечно прекрасна и полна пророчеств? Изучать ее, следовать за ней, шагать с ней в ногу, старательно внимать ее обещаниям и подсказкам - об этом никто и не думал», - упрекал своих предшественников Новалис в эссе «Христианство или Европа» [Новалис 2003, с. 248]. Блейк также полагал, что история полна пророчеств, недаром две из его поэм, посвященных истории, названы «пророчествами».
Новый подход к истории позволил историческим романистам описывать предшествующие эпохи во всем их красочном колорите, не презирая их «невежество» и пытаясь по возможности уловить их особый строй мыслей. Поэты же пытались осознать смысл истории в отношении к своему собственному внутреннему миру и / или к внутреннему миру человека как такового. В английской поэзии
первое по-разному осуществили У. Вордсворт и Дж. Г. Байрон, в то время как У. Блейк и П. Б. Шелли с разной степенью проработанности выразили свое представление о движении истории в символических образах.
В изучении У. Блейка в ХХ в. сформировались две школы - мифологическая и фактографическая: первая исследовала собственную мифологическую систему У. Блейка и ее истоки (начало ей положила книга Нортропа Фрая «Страшная симметрия: поэзия Уильяма Блейка» [Frye 1947], в которой система мифологических персонажей представала как единое и непротиворечивое целое, без учета эволюции его идей. Вторая устанавливает связь между произведениями Блейка и современной ему историко-культурной ситуацией (здесь наиболее авторитетна книга Давида Эрдмана «Блейк: пророк против империи» [Erdman 1977]). Романтические историософские идеи Блейка оставались как бы в промежутке между отвлеченной мифологией и конкретной политикой и часто выпадали из сферы внимания исследователей. Так, например, в статьях сборника «Блейк, политика и история» подробнейшим образом рассматривается лишь политический контекст исторических событий, на которые прямо или косвенно реагировал поэт [Blake, Politics and History 2015].
С 1980-х гг. ситуация стала меняться. Леопольд Дамрош в книге «Символ и истина в мифе Блейка» [Damrosch 2014] указал на важные философские противоречия в творческой мысли Блейка-пророка, которые он осознавал и стремился разрешить по-новому на разных этапах своего творчества. Николас Уильямс в книге «Идеология и утопия в поэзии Уильяма Блейка» [Williams 1998] при анализе социальных идей поэта учитывает широкий круг его интересов, включающих религию, науку, политику, психологию, живопись и т. д., меняя контекст исследования при анализе каждого произведения. Важную роль в осмыслении нашей темы сыграла книга Роберта Хоула «Проповедь, политика и общественный порядок в Англии 1760-1832» [Hole 1989], показавшего, что проповедь неортодоксальных или радикальных религиозных идей в этот период была самым тесным образом связана с радикальными политическими умонастроениями тех социальных кругов, которые разделяли эти идеи. К этим кругам относился и Блейк. Учитывая эти исследования, присмотримся более пристально к историческим представлениям раннего Блейка.
Блейк начинает свои размышления о современной истории в неоконченной поэме «Французская Революция» («French Revolution», 1791-1793). В первой книге поэмы (опубликованной лишь в 1913 г.) поэт описывает события начала революции в обобщенных символических образах, в том числе через стихийные явления природы (гром, молнии и т. п.). «Старый режим» представлен как мрачный и достойный разрушения мир (он персонифицирован бессильным королем, неким древним герцогом Бургундским и архиепископом Парижа). На другом полюсе народ, жаждущий свободы и восставший против угнетения, он представляет мир новый, молодой и жизнерадостный. Один из доминирующих образов Французской революции - Бастилия, символ тирании. В поэме изображены семь мрачных камер, в каждой из которых заключен узник, воплощающий одну из добродетелей, попранных старым режимом. Сторонники старого порядка и сторонники свободы произносят речи, полные причудливых образов, долженствующих доказать, что именно их точка зрения «естественна», соответствует природе вещей. Тюремные затворы шатаются, люди собираются в Зале нации, Лафайет приказывает армии покинуть Париж, и армия уходит, оставляя столицу во власти мирных жителей. На этом кончается сохранившаяся часть поэмы.
Автор «Словаря Блейка» Фостер Дамон объясняет печальную издательскую судьбу поэмы двояко: либо английские власти не потерпели подобной апологетической по отношению к событиям во Франции публикации в 1793 г., либо представления У. Блейка о развитии революции слишком разошлись с реальным ходом событий [Damon 1965, с. 146]. Вероятно, свою роль сыграли оба этих фактора. Восставший народ представлялся Блейку явно в идиллических тонах, эту точку зрения террор 1793 г. должен был скорректировать. Возможно, У. Блейк начал осознавать, что террор привел к новой несвободе. Возможно, что У. Блейк утратил к поэме интерес, потому что прямое, пусть и обобщенное изображение событий перестало его удовлетворять.
И тогда У. Блейк принимается за свои пророческие книги, включая в них, наряду с историческими личностями, персонажи собственной мифологии. Историософские идеи Блейка непосредственно вытекали из его представлений о человеческой личности и ее божественном предназначении. Необходимо вкратце охарактеризовать основные фигуры его мифологии. В центре ее прачеловек - Альбион, в чьем
теле первоначально заключено всё космическое пространство. Ближайшим источником образа Альбиона был известный герметической традиции из Каббалы образ Адама Кадмона (Адама первоначального), представляющий собой вариант гностической мифологемы антропоса [Аверинцев 1980]. Образ Альбиона воплощает раннеромантическое представление о личности: это микрокосм, заключающий в себе всю вселенную, символизирующий единство «Я» и «не-Я». Как и немецкие романтики, Блейк проводит различие между божественной, совершенной личностью и ее конкретным воплощением. Духовное достоинство личности Альбиона Блейк связывает с его человечностью (humanity), а индивидуальные качества (self) воспринимает как ограничение личности (это Сатана-самость Satan the Selfhood).
У. Блейк персонифицирует четыре основные части существа космического человека: Тармас - тело, Лува - эмоциональный строй, любовь и ненависть, Уризен (Юрайзен) - разум, Уртона / Лос - воображение. Каждый из них имеет свою женскую половину, которую поэт чаще всего характеризует как «тень», или «отражение», соответствующего качества в материальном мире. Из составляющих душу человека персонификаций наиболее важным для поэта является Лос -воображение, дающее человеку истинную картину мира и связывающую его с Богом. Ему противостоит Уризен - ненавистный Блей-ку плоский разум, неспособный понять мир, но вечно стремящийся к господству.
Исходное событие блейковской мифологии - грехопадение Альбиона, которое изображается поэтом как распадение его единства с космосом, уменьшение его самого и разлад между различными частями его души, вследствие чего он утрачивает связь с вечностью и начинается его земная история. В другом варианте смерть Альбиона для вечности представлена поэтом как жертвоприношение, совершаемое жестокими женскими божествами материальной природы. Так, У. Блейк свободно сочетает мотивы и понятия христианской и языческой мифологии, что он принципиально обосновывает в прозаическом гравированном манифесте «Все религии едины» («All Religions are One»), утверждая, что «все религии всех наций проистекают из того, каким образом каждая нация воспринимает поэтический гений, который всюду известен как Дух Пророчества»1
1 Зд. и далее перевод наш. - Е. З.
The religions of all nations are derived from each nation's different reception of the poetic genius which is everywhere called the spirit of prophecy [Blake 2008, с. 48].
В 1793 г. Блейк гравирует первую из своих поэм, осмысляющих историю в мифологических образах, «Америка: пророчество» («America: A Prophesy»). Гравированный текст и собственные рисунки Блейка составляют здесь, как и в других гравированных лично автором поэмах, единое смысловое целое, поэтому об общем содержании и тональности поэмы следует судить, принимая во внимание не только текст, но и зрительный ряд.
В «Прелюдии» к поэме появляется персонаж, воплощающий мятежный дух революции - Орк. Это сын Лоса-Воображения и его жены Энитармон и, следовательно, персонаж для Блейка положительный. Четырнадцать лет он томится под землею в оковах, затем вырывается на свободу, заключая в объятия «темную дочь Уртоны», приносившую ему еду. Это первое действие Орка, вырвавшегося на свободу, для У. Блейка символично. Орк нарушает сексуальные запреты, заключая в объятия сестру, ведь Уртона и Лос оба воплощают воображение, только Уртона представляет эту способность в совершенном виде, а Лос - на стадии грехопадения. Мотив любви к сестре нередко встречается в литературе романтизма, сестра - это «родственная душа», но кроме того, здесь она еще дочь Уртоны, истинного, а не падшего воображения, поэтому союз с ней выражает стремление Орка вернуть себе первоначальную целостность истинного воображения.
Основной текст «Пророчества» посвящен борьбе американских колоний за свободу, которую они ведут против Англии, точнее, ее короля-тирана. Д. Эрдман, первым изучавший поэму с точки зрения соответствия историческим реалиям, констатировал, что У. Блейк свободно переставляет события, не соблюдая хронологии, иногда объединяет несколько событий в одно (так, не упоминая ни одной из известных битв, в которых английские войска потерпели поражение, поэт изображает английских солдат, в ужасе бросающих оружие) [Erdman 1977]. Иногда он только намекает на известные события (так, при упоминании Бостона современники должны были вспомнить события 1770 г., известные под названием «Бостонского чаепития»). В начале поэмы Вашингтон произносит речь, и несколько раз Блейк перечисляет знаменитых политиков и полководцев, сыгравших роль в американской революции:
Washington, Franklin, Paine & Warren, Gates, Hancock & Green Meet on the coast glowing with blood from Albion's fiery Prince
[Blake 1982, с. 197].
Им противостоит яростный принц Альбиона (Albion's fiery Prince) -английский король Георг III. Но гораздо большую смысловую нагрузку несут в поэме мифологические персонажи.
Зависимость американских колоний от Англии представлена в виде огромной цепи, чьи кольца тянутся от берегов Альбиона до американского континента. Накал революционных страстей, как и в поэме «Французская революция», передается через бурные явления природы: гром, ураган, сверкание молний. «Гневный ангел Альбиона» вопрошает противника: разве он не Орк змееподобный (serpent-formed), нечестивый демон (Blasphemous Demon), антихрист (Antichrist), ненавистник титулов (Hater of Dignities), покровитель дикого восстания и нарушитель божественных законов (Lover of wild rebellion and transgressor of God's Law). В этих словах слышатся те обвинения, которые выдвигали против революции консервативные английские идеологи, причем религиозные мотивы («антихрист», «нарушитель божественных законов») сочетаются в них с социальными, политическими («ненавистник титулов»). В ответных словах Орка заключается мифология революции Блейка:
The terror answered: I am Orc, wreath'd round the accursed tree: The times are ended, shadows pass, the morning gins to break; The fiery Joy that Urizen perverted to ten commands, What night he led the starry hosts thro' the wide wilderness; The stony law I stamp to dust and scatter religion abroad To the four winds, as a torn book & none shall gather the leaves... To make the desarts blossom. And to renew the fiery joy.
For every thing that lives is holy, life delights in life.
[Blake 1982, с. 53-54]
Ужас отвечал: я Орк, обвившийся вокруг проклятого древа, Времена кончились; тени уходят, начинается рассвет, Яростный восторг, который Уризен извратил в десяти заповедях, Когда в ночи он вел звездные толпы по широкой пустыне: Каменный закон я превращаю в пыль и разбрасываю религию По всем четырем ветрам, как порванную книгу.
Чтобы вернуть яростный восторг и разрушить каменную крышу...
Потому что все. что живет, священно, жизнь радуется жизни.
Как видно из этой речи Орка, революция имеет для Блейка не столько политический, сколько мировоззренческий и даже религиозный смысл. Орк «превращает в пыль» «каменный закон» «и разбрасывает религию по всем четырем ветрам, как порванную книгу». Чтобы точнее понять образный ряд, необходимо обратиться к «Книге Уризена» («Book of Urizen», 1794), в которой У. Блейк воплотил свои представления о «грехах» человеческого разума. В этой книге ветхозаветные десять заповедей, которые Моисей получает от Бога, представлены зрительно и текстуально в образе камня, на котором выбит их текст. Этот «каменный закон» Моисея, по мнению У. Блейка, извращает «яростный восторг», т. е. непосредственное переживание божественной радости, поэтому Орк и превращает его в пыль в своей революционной ярости. Ветхозаветные заповеди, уверен У.Блейк, налагают запреты, тем самым ограничивая свободу человека, мешая его творческим устремлениям. Разрушая эти запреты, Орк играет роль змея-искусителя (Я Орк, обвившийся вокруг проклятого древа), т. е. воплощает в себе дьявольское начало. Это обстоятельство не смущает У. Блейка: в поэме «Бракосочетание Неба и Ада» (1793) он осмысляет дьявольское начало, как начало творческой энергии.
Итак, Орк побеждает в Америке, но Уризену удается закрыть его, красного демона, от земли облаками и холодными туманами (with clouds & cols mists), так что ангелы и слабые люди двенадцать лет управляют сильными (Till Angels & weak men twelve years should govern the strong). Наконец, Франция «принимает свет демона», и хотя силы прошлого пытаются закрыть пять врат, основанных на законе небес, полных пагубных фантазий и плесени отчаяния (.five gates of their law-built heaven // Filled with blasting fancies and with mildews of despair), Орк разрушает их. Революция, перекидывающаяся в конце поэмы из Америки во Францию, утверждает и расширяет свою победу. Таким образом, современность для У. Блейка - время революционного взрыва, причем имеющего мировоззренческий, религиозный, а не политический смысл.
Если исходить только из текста поэмы, представляется, что У. Блейк всецело принимает американскую революцию как благо. Однако зрительный ряд не совсем соответствует этому представлению. Поэма
занимает тринадцать гравированных полос, и если на первых колорит и изображение радостны и исполнены борьбы, то последние пессимистичны и мрачны по своему содержанию и тональности. Орк, на первой полосе связанный и находящийся под корнями «древа тайны», на второй полосе прорывается наверх в лучах рассвета. На третьей полосе, где начинается текст «пророчества», изображен человек, освобожденный от оков и взмывающий вверх, в то время как Ангел Альбиона трубит в трубу, из которой исходит пламя, а бедная семья бежит из горящего дома. Далее изображен грифон, преследующий Уризе-на (разум) с его атрибутами - книгой закона и скипетром, означающим власть. Уризен вроде бы оказывается здесь поверженным, но на восьмой полосе он вновь виден в вышине, его власть не упразднена. Изображения на последних пяти полосах мрачны: старик, уходящий в свою могилу; Утуна (одна из дочерей Альбиона), которую разрывает орел; утопленник, которого пожирает рыба, - всюду превалирует тема смерти. Один из последних рисунков Фостер Дамон трактует так: Рахав учит юношу материализму под бесплодным древом (Rahab beneath the sterile Tree preaches materialism to a youth) [Damon 1965]. На последней полосе Природа, простершись ниц, молится на краю пропасти. Вероятно, эти изображения говорят о том, что «материализм» (в понимании Блейка, эту концепцию он прояснит в следующей поэме) всё-таки возобладал в ходе американской революции и угасил полет творческого воображения.
В продолжение этих размышлений на следующий год Блейк гравирует книгу «Европа: пророчество» («Europe: A Prophesy», 1794). В 1795 г. он прибавляет к поэме вводное стихотворение, в котором «крошка фей», сидящий на цветке тюльпана, поет песню о пяти чувствах, которыми человек не умеет пользоваться правильно. Поэт ловит певца в свою шляпу, приносит домой, и фей диктует ему текст поэмы. Для Блейка важна мысль о том, что человек использует свои пять чувств только для познания внешнего мира, что недостаточно, ведь если бы он обратил свой взор внутрь себя, он увидел бы «новое небо и новую землю».
Как и в предыдущей поэме, здесь есть «Прелюдия», в которой безвестная женщина-тень (nameless shadowy woman) сетует на жестокость Природы, бесконечно рождающей и губящей свои создания. В этой «Прелюдии» по-иному звучит тот же мотив подчинения
человека внешнему миру, замкнутости его в пределах природного цикла смертей и рождений, т. е. невозможности оторваться от действительности, воспринимаемой пятью чувствами.
Пророчество открывается рождением таинственного младенца, который спускается через восточные врата вечного дня, при этом рождении войны прекращаются и все войска уходят в свои гарнизоны.
The deep of winter came, What time the secret child
Descended throu the orient gates of the eternal day:
War ceas'd & all the troops like shadows fled to their abodes
[Blake 1982, с. 61].
Настала глубокая зима,
Время, когда тайный младенец
Спустился через восточные врата вечного дня,
Войны прекратились, и все войска, как тени, убрались в свои казармы.
Речь, несомненно, идет о рождении Младенца-Христа, приносящем мир земле. Английские исследователи находят здесь перекличку с одой Милтона «На утро Рождества Христова», где божественный Младенец покидает чертоги вечного дня (Forsook the courts of everlasting day), чтобы воплотиться на земле. Это событие отменяет бессмысленность череды рождений и смертей, как явления природы, о котором сокрушалась героиня «Прелюдии».
Далее на сцене появляются персонажи мифологии Блейка: Лос-Воображение со своей женой Энитармон и детьми, включая первенца, «красного демона» Орка, собираются в «хрустальном доме» и ликуют, потому что война, труд и заботы ушли, вернулись «дни и ночи радости». Однако эта гармония быстро нарушается: Лос исчезает из поля зрения, а Энитармон «опускается в красный свет» Орка, т. е. она желает властвовать и диктует свою волю детям:
Go! Tell the Human race that Woman's love is Sin, That an Eternal Life awaits the worms of sixty winters In an allegorical abode where existence hath never come Forbid all Joy.
[Blake 1982, с. 62]
Идите и скажите человечеству. Что женская любовь - грех! Что вечная жизнь ждет червя, прожившего шестьдесят зим, В аллегорическом приюте, куда жизнь никогда не заглядывала, Запретите всякую радость.
Слово аллегорический (в аллегорическом приюте) означает здесь, по мнению Фостера Дамона, «несуществующий», «фантастический» [Foster Damon 1979, с. 132]. Червь, проживший шестьдесят зим - это средний человек, верящий в жизнь вечную, которая, согласно Блейку, вовсе не существует, ибо туда жизнь не заглядывала. Подобные верования говорят, по мысли Блейка, о том, что началась эра женского господства, эра «сна Энитармон», продолжавшаяся все восемнадцать веков вплоть до его собственного времени. Но это была христианская эра в Европе. Блейк обвиняет эру «сна Энитармон» в двух вещах: во-первых, в том, она объявила эротическую любовь грехом; во-вторых, в том, что она связала вечную жизнь и радость с посмертным существованием, «жизнью будущего века», которой, согласно Блейку, вовсе не существует. Именно эту последнюю «вину» Блейк и называет «материализмом». Понятие «материализм» приобретает в его художественной системе значение прямо противоположное общеупотребительному.
Далее Блейк обращается более конкретно к Англии: Ангел Альбиона движется по берегам Темзы к золотому Веруламу жилищу Бэкона, массивные каменные колонны этого здания оказываются увиты змеями, поскольку все пять чувств обращены вовне и видят только земное:
Thought chang'd the infinite to a serpent, that which pitieth To a devouring flame, and man fled from its face and hid In forests of night.
Then was the serpent temple formed, image of infinite Shut up in finite revolutions, and man became an Angel, Heaven a mighty circle turning. God a tyrant crowned
[Blake 1982, с. 63].
Ивсль превратила бесконечное в змею; то, что способно к жалости, -Во всепожирающее пламя. И человек бежал от его лица и спрятался В лесах ночи.
Тогда был создан змеиный храм, образ бесконечного Заключен в круговороте конечного, и человек стал Ангелом, Небо - мощным вращающимся кругом, Бог - коронованным тираном.
Змеиный храм как жилище Бэкона - это образ естественной науки, которая заключает бесконечное в круговорот конечного, но она же своей сосредоточенностью на конечном еще больше извращает и все религиозные представления человека: он начинает самого себя изображать ангелом, т. е. существом, лишенным телесной природы, Бога же - коронованным тираном, т. е. стоящим бесконечно выше человека и господствующим над ним. При этом то, что способно к жалости, превращается во всепожирающее пламя - здесь, как представляется, речь идет об Орке, который по природе своей способен к жалости, но когда оказывается скован запретами и угнетен, впадает в ярость.
Итак, человек сконцентрировал свое внимание на материальном мире, в результате чего извратились не только его представления о бесконечном, но и его моральные представления: каждый дом стал вертепом, каждый мужчина связан (every house a den, every man bound), над каждыми дверями надпись «Ты не должен», над трубами каминов написано слово «страх» (Over the doors «Thou shalt not», & over the chimneys «Fear» is written). Речь явно идет о том, что Энитар-мон повелела считать «женскую любовь грехом», поэтому «каждый мужчина» оказался «связан». Она повелела запретить «всякую радость», и «над трубами каминов» повис страх. Эти обвинения Блейка вновь касаются традиционной христианской культуры, которая в запретах своих десяти заповедей ограничивает свободу человека.
Ангел-хранитель Альбиона пытается вострубить в трубу Страшного суда, но у него это не получается; тогда встает «могучий муж по имени Ньютон», который берет эту трубу, и раздается ее мощный звук (A mighty Spirit leaped from the land of Albion, // Named Newton, he seized the Trump & blow'd the enormous blast). Отношение Блейка к Ньютону, кумиру его соотечественников, двойственно: с одной стороны, Ньютон - могучий муж, которому под силу совершить то, чего не может даже ангел, с другой - Ньютон завершает построение «философии пяти чувств», и его роль в истории отрицательна. Деятельность Ньютона обозначает конец эпохи - Страшный суд в духовной сфере, ведь он трубит в трубу Страшного суда.
Если в христианской историософии Страшный суд означает конец человеческой истории, то у Блейка это лишь конец эпохи. Энитармон пробуждается от своего восемнадцативекового сна, кончается эра ее господства. Орк - дух революции сталкивается с Уризеном-Разумом, и «в виноградниках красной Франции разгорается свет его ярости».
Вслед за ним, и Лос-Воображение призывает всех своих сынов на кровавую битву (called all his sons to thr strife of blood). Таким образом, французская революция завершает в реальной сфере то, что учение Ньютона завершает в сфере духовной.
На этом кончается поэма «Европа: пророчество»: как видим, и здесь пророчество Блейка посвящено осмыслению прошлого Европы и ее революционного настоящего. О будущем напрямую ничего не говорится.
На знаменитом фронтисписе к этой книге Уризен предстает в образе длиннобородого старца-демиурга, с помощью циркуля творящего Вселенную. Циркуль, как орудие измерения и познания материального мира, указывает на ограниченность Уризена, неспособность его познать духовные основы бытия. Это изображение задает общую тональность поэмы: отношение Блейка к истории Европы в целом критично. На титульном листе изображена Природа в виде извивающейся кольцами змеи, что указывает на ее материальность. Иллюстрации к поэме по большей части представляют несчастья, обрушивающиеся на ее жителей, поскольку они избрали ложный исторический путь: здесь изображены Голод, Чума, Предательство, Жестокость, Война, Погубленный урожай, Тюремное заключение. По тональности зрительный ряд «Европы» мрачнее, чем иллюстрации к «Америке».
Может сложиться впечатление, что Блейк не приемлет христианства как такового, ибо все восемнадцать веков европейской истории отрицаются им как время несвободы, подчинения и уныния. Блейк, однако, не приемлет официального христианства, государственной религии, он яростно отрицает господствующую Церковь, считая ее оплотом политического насилия. И тут для него наиболее значимым оппонентом был Эдмунд Берк, который в своих «Размышлениях о французской революции» (1790) утверждал, что именно государственная церковь (established church) - одна из основ гражданского общества (the Church is one of the foundations of British Commonwealth) и что она неотделима от государства (state and church are inseparable) [Burke 1955, с. 102, 111], поскольку она создает как у власть предержащих, так и у граждан, чувство ответственности, осознание того, что им придется отвечать перед Божественным судом, осознание границ своей свободы. Для Блейка же любая граница неприемлема.
Блейк выступает с позиций, которые современные английские исследователи называют «радикальным христианством». Роберт Рикс
в недавней книге «Уильям Блейк и культуры радикального христианства» [Ricks 2016] связывает мировосприятие Блейка с деятельностью тех религиозных общин, в которых процветали идеи западного мистицизма, «религия сердца», презрение к рациональной теологии и установка на непосредственное переживание общения с Богом. Это были частично методисты, моравские братья, сведенборгианцы (Блейк одно время принадлежал к сведенборгианской Новой церкви) и др. Они во многом опирались на эзотерическую традицию европейской мысли, но по-своему преломляли ее, сочетая с радикальными политическими идеями, что свойственно было и Блейку.
В 1795 г. Блейк создает «Песнь Лоса» («Song of Los»), которую посвящает оставшимся двум континентам: Африке и Азии. Представив историю христианской Европы исключительно в критических тонах, Блейк в «Африке» взирает на историю всего человечества как бы с еще более удаленной перспективы. Эта короткая поэма состоит из перечисления великих религиозно-философских учений, которые сыновья Лоса-Воображения дают представителям разных наций: «абстрактную философию» Браме на Востоке, учение Гермесу Трисмегисту, «абстрактный закон» Пифагору, Сократу и Платону, Евангелие Иисусу, неточную Библию (loose Bible) Магомету и «код войны» Одину. Все эти учения, по мысли Блейка, были теми «сетями» и «ловушками», с помощью которых человек улавливал «радость Вечности» [Blake 1982, с. 67]. Однако учения, названные первыми, отражали вечность более адекватно и непосредственно, чем следующие за ними, и постепенно вечность отдалялась и превращалась в мираж, природа поблекла перед глазами человека, и под конец возникла «философия пяти чувств», которую уже Уризен-разум (а не сыновья Воображения), плача, дал в руки Ньютона и Локка.
Как в поэме «Европа: пророчество», так и в «Песни Лоса» Блейк видит историческое движение как нисходящее: человечество всё меньше и меньше способно воспринимать Вечность. Однако Французская революция, как некий взрыв, произведенный сыном Лоса, могла бы начать новый цикл развития. Новый цикл предполагает, что, наряду с линейным развитием истории Блейк видит и развитие циклическое, т. е. сочетает христианское линейное развитие истории, движущейся от Сотворения мира через Боговоплощение к Страшному суду, с языческим циклическим видением. Французская революция воспринимается им одновременно как Страшный суд и как начало нового цикла развития.
Эти настроения Блейка середины 1790-х гг. созвучны настроениям некоторых ранних немецких романтиков (в первую очередь Новалиса), также чаявших, что современная эпоха станет началом нового исторического цикла, связанного с новым религиозным восприятием и пониманием жизни. Блейк меньше, чем Новалис, интересовался естественными науками, но и он видел дальнейшее развитие цивилизации как поглощение достижений современной науки новым цельным религиозным пониманием мира.
Фрагмент Новалиса «Христианство, или Европа» также представляет циклическое видение истории, причем немецкий поэт четче формулирует свое понимание исторического цикла как возвращения к прошлому на новом уровне. Согласно Новалису, средневековое единство христианского мира, распавшееся с усложнением европейской цивилизации, должно быть восстановлено на новом уровне развития материальных сил и духовных потребностей народов.
Если Новалис воспринимал Средневековье как прекрасную эпоху, время единства христианской Европы, то Блейк отрицает и Средневековье со своих радикальных позиций. Религия для него не может быть социальным институтом, иначе она ущемляет свободу личности, поэтому вся история христианской Европы для него неприемлема, как «материализм» и «сон Энитармон».
Логика философской мысли Блейка показывает, что человек и его поэтический гений есть «мера всех вещей», и историю он мыслит как процесс становления Человека, осознания им своих возможностей и потребностей, а исторические катаклизмы как нарушение гармонии между различными свойствами его души, их взаимную вражду и поиски правильных взаимоотношений между ними. Божественного вмешательства в историю Блейк не признает: божественное является в его мировосприятии фактически лишь частью человеческой природы. Неслучайно в поздних поэмах «Милтон» и «Иерусалим» появляются персонажи Иисус-Воображение (Jesus the Imagination) и Сатана-Самость (Satan the Selfhood), которые, как видно из уточняющих определений, воплощают именно и всего лишь определенные качества человеческой природы.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Аверинцев С. С. Адам Кадмон // Мифы народов мира: в 2 т. Т. 1. М. : Советская энциклопедия, 1980. С. 43-44.
Новалис. Христианство, или Европа / пер. В. Микушевича // Новалис. Генрих фон Офтердинген. М. : Ладомир : Наука, 2003 с. 240-251. (Серия. Литературные памятники).
Blake С. Politics and History / Ed. by Jackie DiSalvo, G. A. Rosso and Christopher Z. Hobson. USA: Routlege, 2015. 470 p. (f. p. 1998).
Blake W. The Complete Poetry and Prose of William Blake / Ed. by D. V. Erdman. Commentary by Harold Bloom. Berkekey, Los Angeles, London: University of California Press, 1982. 990 p.
Burke E. Reflections on the Revolution in France / Ed. by Thomas H. D. Mahoney. Indianapolis, Indiana : Bobbs-Merryll Educational Publishing 1955, 307 p.
Damon Foster S. A Blake Dictionary. The Ideas and Symbols of William Blake. London : Thames and Hudson, 1979. 532 p.
Damrosch Leopold Jr. Symbol and Truth in Blake's Myth. Princeton, New Jersey: Prinston University Press, 2014. 412 p. (f. p. 1984).
Erdman, David E. Blake: Prophet against Empire. 3d ed. Princeton, New Jersey, Princeton University Press, 1977, 382 p. (f.p. 1954).
Frye N. Fearful Symmetry: A Study of William Blake. Princeton : Prinseton University Press, 1947. 462 p.
Hole R. Pulpit, Politics, and Public Order in England, 1760-1832. Cambridge : Cambridge University Press, 2004. 344 p.
Novalis. Christianity or Europe. A Fragment. URL: www.starcenter.com/Novalis-Christendom.pdf
Rix R. William Blake and the Cultures of Radical Christianity. Abuhgton. New York : Routledge, 2016. 192 p.
Williams N. M. Ideology and Utopia in the Poetry of William Blake. Cambridge : Cambridge University Press, 1999. 250 p.
