CC BY
76
При всем этом необходимо помнить, что сам ход истории и фактическое растворение постструктурализма в последующих литературных учениях доказал относительность метода деконструкции и невозможность его использования в качестве литературоведческого инструмента, дающего ответы на все вопросы.
Таким образом, использование при анализе городского текста комплексного подхода, сочетающего в себе элементы экстралин-гвистических и экстралитературоведческих (культурных, искусствоведческих и др.) технологий, с собственно филологическими (литературоведческими методами и подходами) оказывается релевантным, учитывающим принципиальную открытость текста вообще и городского текста в частности и связанную с этим необходимость учета надтекстовых, фоновых знаний.
5. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 201.
6. Лихачев Д.С. Текстология (на материале русской литературы Х-ХУ11 вв.) М.; Л., 1962. С. 116.
7. Кубрякова Е.С. // Вопр. когнитивной лингвистики. 2004. № 1. С. 16.
8. Чернявская В. Е. // Вопр. когнитивной лингвистики. 2004. № 1. С. 106.
9. Ильин И.П. // Лит. Энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николюкина. М., 2001. С. 308.
10. Щирова И.А. // Филология и культура: материалы междунар. науч. конф. 17-19 окт. 2007 г. Тамбов, 2007. С. 556.
11. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000. С. 16.
12. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995.
Поступила в редакцию 6.11.2007 г.
1. Гунтов А.Э., Глазычев В.Л. Мир Архитектуры: Лицо города. М., 1990. С. 4.
2. Большой российский энциклопедический словарь. М., 2005. С. 1549.
3. Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. 23-е изд., испр. М., 1991. С. 789.
4. Словарь иностранных слов / под ред. С.М. Локшинги. М., 1949. С. 633.
Gololobov M.A. An urban text and perspectives of its interpretation. The article is devoted to investigation of the theoretical bases of the city text phenomenon and dwells upon the necessity to use complex approach which combines the elements of both philological methods and extra-literary components.
Key words: urban text, sign, aspects of interpretation, urbanism, Zola.
«РОМАНТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В МАЛОЙ ПРОЗЕ КЛАУСА МАННА: НА МАТЕРИАЛЕ «ЛЕГЕНД О КАСПАРЕ ХАУЗЕРЕ»
Н.Н. Сутягина
В «Легендах о Каспаре Хаузере» Клаус Манн обращается к традиционным для романтиков образам и мотивам. Повествованию писатель придает атмосферу сказочности. В то же время на страницах произведения находят отражение и элементы модернистской эстетики.
Ключевые слова: мотив странствования, фантастический сюжет, сон, сказочная атмосфера, таинственный лес.
В начале XX в. в западноевропейской литературе возникает живой интерес к проблеме романтизма. В связи с этим А.В. Карельский отмечает: «Многочисленные «из-мы» первой трети XX в. по прямой линии потомки романтизма. И дело тут даже не в частных перекличках в эстетике и поэтике,
которых очень много. Основное, в чем видится сущностная непрерывность линии, -это установка художника на свободное самовыражение в противовес законообусловленному отражению внележащего мира. Эта установка выкристаллизовывалась именно в романтическую эпоху» [1].
В немецкой литературе оживление интереса к романтике, как отмечает В.Г. Адмони, приходится на десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне. Исследователь подчеркивает, что ориентация буржуазного искусства на романтизм в эти годы крайне знаменательна и перерастает рамки простой стилизации. Это обстоятельство исследователь связывает с тем, что романтизм «в первую очередь воспринимается теперь в свете стремления к иррациональному, а порой и к прямой мистике, под знаком духовной интроспекции, интереса к необычному, к болезни и к смерти» [2].
В творчестве Клауса Манна (1906-1949) связь с романтической традицией прослеживается в ряде произведений. Однако наибольший интерес в этом отношении, на наш взгляд, представляют «Легенды о Каспаре Хаузере» («Kaspar - Hauser - Legenden»), вошедшие в первый сборник рассказов писателя «У порога жизни» («Vor dem Leben», 1925). Романтическая эстетика всегда привлекала Клауса Манна как «никакая другая замкнутая в себе группа или «школа» мировой литературы» [3]. В связи с этим обращение писателя к образу романтического героя Каспара Хаузера представляется нам вполне закономерным.
«Легенды о Каспаре Хаузере» созданы Клаусом Манном на популярную в XIX в. тему о безродном найденыше, попавшем в сферу общественного интереса всей Европы ввиду своей необычной и трагической судьбы.
Первые упоминания о странном юноше Каспаре Хаузере (1814-1833), обнаруживавшем общие признаки недоразвития и имевшем поразительное сходство с наследником баденской герцогской короны, относятся к 1828 г. До конца не выясненное происхождение Каспара Хаузера, а также его сходство с одним из представителей аристократической семьи, похищенным при весьма странных обстоятельствах, породило вокруг юноши много легенд. Несколько раз он становился жертвой покушений, а в декабре 1833 г. получил удар ножом в грудь от неизвестного злоумышленника, вследствие чего скончался.
Трагическая судьба Каспара Хаузера легла в основу произведений ряда европейских писателей: П. Верлена, Г. Тракля,
Я. Вассермана. Клаус Манн использовал этот образ для создания произведения с романти-
чески-сказочным уклоном. О своем герое, Каспаре Хаузере, Клаус Манн писал: «Фигура таинственного найденыша давно занимала меня и «Бедный Гаспар», как его назвал Верлен в хватающем за душу простотой стихотворении, означал для меня квинтэссенцию далекой от мира невинности, благородной меланхолии» [3, с. 156].
В композиционном отношении «Легенды о Каспаре Хаузере» представляют собой шесть историй, объединенных одной общей темой. Главный герой отправляется на поиски отчего дома, дорогу к которому не может найти, хотя воспоминания об этом месте не покидают его: «Я жил в большом дворце, который стоял у воды. Над водой порхали черные птицы. Они тяжело взмахивали своими большими крыльями, они прилетали к моему окну, где я стоял, чтобы видеть море. Я кормил их золотыми зернами» [4].
Образ дома в произведении получает важное смысловое наполнение. Для главного героя дом становится тем маленьким пространством, где он может обрести покой и счастье. В этой связи невозможность отыскать дорогу домой для Каспара Хаузера приравнена к тщетным поискам смысла жизни. Такие параллели в произведении возникают не случайно.
Традиционно образ дома символизирует особый микромир, противопоставленный окружающей действительности. Важными составляющими такой модели мира являются стабильность и благополучие. «Легенды о Каспаре Хаузере» создавались Клаусом Манном в начале 1920-х гг., отмеченных в истории Германии тяжелейшим духовным кризисом. Вокруг царила «удручающая неизвестность», приведшая к тому, что «не за что было держаться, не на что было ориентироваться» [3, с. 130]. В этих условиях ведущей темой большинства произведений молодого поколения писателей, к которому принадлежал и Клаус Манн, становится «разрушение идиллии и идиллически-семейных, патриархальных отношений» [5]. В «Легендах о Каспаре Хаузере» данная проблематика находит свое сюжетное выражение - тщетный поиск дороги в отчий дом.
Символичным представляется и то обстоятельство, что Клаус Манн наделяет своего героя фамилией Хаузер, являющейся производной от существительного «Haus»
(«дом, жилище»), а также созвучной глаголу hausieren. В «Толковом словаре немецкого языка» Г. Пауля глагол hausieren имеет следующее значение: «feilbietend von Haus zu Haus gehen» («ходящий от дома к дому продавец») [6]. Подобное толкование значительно расширяет границы мотива странствования, представленного на страницах «Легенд». Это дает нам определенные основания полагать, что образ Каспара Хаузера восходит к романтической традиции.
В творчестве немецких романтиков всегда находили отражение «трогательные и вечно действенные символы неприкаянности, тоски по родине, вырванности с корнем» [3, с. 117]. В «радужном единстве» именно этих мотивов Клаус Манн видел неповторимое очарование произведений немецких романтиков.
Образ странствующего музыканта, певца, актера и даже обычного бездельника, который отправляется на поиски счастья, подчинившись душевному порыву, особенно привлекал внимание романтиков. Таковы герои произведений Новалиса, Тика, Эйхен-дорфа. В творчестве последнего тема странствий явилась центральной и в лирике и в лучшем образце прозы, в новелле «Из жизни бездельника» («Aus dem Leben eines Taugenichts», 1826). По словам М.И. Бента, новелла Эйхендорфа явилась своего рода «эпилогом к развитию жанра романтической новеллы», а потому сосредоточила в себе не только «тематический и образный аналог предшествующей новеллистики», но и «каталог жанровых приемов, зафиксированных в предшествующей традиции» [7].
Одним из наиболее характерных жанровых приемов немецкой романтической новеллы, в том числе и новеллы Эйхендорфа, М.И. Бент считает «авантюрно-приключенческое повествование с композиционной инверсией» [7, с. 88]. Знаковым сюжетообразующим элементом такого повествования становится мотив странствования.
Ф.П. Федоров в работе «Романтический художественный мир: пространство и время» отмечает, что в эпоху романтизма путешествие является не только этико-эстетическим, но и - часто, например, у Новалиса, - религиозным, космологическим актом. «Как
только человек покинул замкнутый мир и вступил на дорогу, - подчеркивает исследователь, - он прикоснулся к вечности» [8].
Герой Клауса Манна в поисках потерянного дома наряду с «реальным» совершает еще и «духовное» странствие (термин Ф.П. Федорова). Каждая новая встреча значительно обогащает духовный опыт Каспара Хаузера. Однако ему так и не удается найти родственную душу. На протяжении всего повествования героя неотступно преследует безысходное одиночество. Лишь во сне Каспар Хаузер, «самое чужое и больное дитя этого мира», ощущал себя «магнитическим центром», на который направлялись и люди, и животные.
В сюжетно-композиционной организации произведения сон занимает особое место. Новое чувство мира, исполненного гармонии и красоты, открылось главному герою во сне и пробудило в его сознании ощущение, что он постиг истины жизни, приобщился к тайнам мироздания.
В контексте произведения сон объединяет еще и такие образные единицы, посредством которых наиболее полное звучание получает проблема одиночества. Этими единицами в «Легендах о Каспаре Хаузере» становятся образы дороги, неба, ночи. Мотив потерянного дома в этом отношении также играет не последнюю роль.
На наш взгляд, герой Клауса Манна изначально обречен на непреодолимое одиночество, поскольку он юноша «еще совершенно чистый, еще не запятнанный грязью мира» [3, с. 156]. В этом кроется причина его отчужденности. Однако Каспар Хаузер наделен чуткой поэтической душой, что в значительной степени возвышает его над другими героями, делает ни на кого не похожим.
Необычность Каспара Хаузера Клаус Манн подчеркивает и его внешним обликом, лишенным какой бы то ни было конкретности. С начала повествования автор намеренно избегает подробностей в описании главного героя, останавливаясь только на отдельных деталях: «его волосы были густыми, похожими на гриву животного» («seinem Haar, das dicht und unberührt war, wie eines Tieres Mähne»), «его глазам больше подходили сумерки, чем яркий свет» («seinen Augen war die Dämmerung gemäßer als grelles Licht»), «он был так красив... - сияющий и улыбающийся, как ребенок» («er war so schön. strahlend rein, wie ein Kind, und lächelnd»). Как нам представляется, подоб-
ный стилистический прием Клаус Манн использует для создания вокруг своего героя ореола загадочности. В этом смысле мотивы потерянного дома, одиночества лишь дополняют общую картину.
Одним из художественных принципов освоения действительности в «Легендах о Каспаре Хаузере» становится фантастический сюжет, широко представленный в творчестве романтиков и особенно в романтической сказке. Определяющей линией сюжетного развития одной из шести историй о Каспаре Хаузере является встреча главного героя с маленькой девочкой. Из разговора с ней Каспар Хаузер узнает, что уже на протяжении нескольких лет каждую ночь она вынуждена приходить в лес и собирать волшебные коренья, которые ее одержимый отец использует для приготовления чудодейственного эликсира. С его помощью старик надеется вернуть к жизни покойную жену. Каждую ночь он тревожит душу умершей. Бедная женщина часто является во сне своей маленькой дочке и просит отравить одержимого старика. Только тогда ее измученная душа наконец-то сможет обрести покой.
В приступе безумия девочка убегает от Каспара Хаузера. В этот момент она представляется ему не то розовым эльфом, не то горбатым гномиком. Глядя на чудесные пре-вращенья девочки, Каспар Хаузер испытывает необъяснимое душевное томленье. Рядом с этим безгранично одиноким и глубоко несчастным существом герой Клауса Манна острее осознает свою потерянность в огромном мире. В глазах девочки, полных невыразимой тоски, Каспар Хаузер видит отражение собственной душевной боли.
Все отчетливее в сознании главного героя возникает мысль о том, что с этой девочкой он связан родственными узами, она всего лишь его маленькая сестра, с которой он когда-то был разлучен. Однако вскоре Каспар Хаузер понимает, что встреча с загадочной девочкой, воплотившей в себе черты любимой сестры, оказалась жестокой иллюзией, игрой воображения. Как нам представляется, этим эпизодом автор подчеркивает непостижимость самой жизни, призрачность человеческого счастья в мире, наполненном страданием, лишенном гармонии.
Примечательно, что встреча Каспара Хаузера и девочки происходит в таинствен-
ном лесу, который в воображении главного героя предстает садом наслаждений: «Из сумерек Каспар Хаузер вдруг ступил на лесной луг. Луг, как ярко-зеленое пятно, совсем неожиданно возник среди шелеста пихт, черной стеной окружавших его, как если бы это был сад наслаждений» [4, 8. 117].
Образу «волшебно одухотворенного леса» немецкие романтики отводили особую роль. По мнению Н.И. Балашова, для романтиков поэтизация немецкого леса была вдохновенным патриотическим протестом против распространенного в XVIII в. безразличия ко всему национальному. Так, в романе Людвига Тика «Странствования Франца Штерн-бальда», с точки зрения исследователя, образ леса «связан не только со средневековой мистикой, но также с фольклором, с немецкими национальными преданиями, с реальным обликом Германии» [9].
В «Легендах о Каспаре Хаузере» атмосфера таинственного леса усиливает сказочную тональность. В целом история о встрече Каспара Хаузера с сумасшедшей девочкой по форме тяготеет к жанру романтической сказки. Намеренно отказываясь от четкого обозначения места и времени действия, Клаус Манн следует традиционным для романтической сказки композиционным приемам. Как отмечает А.Б. Ботникова, всякая конкретность есть начало частное и единичное, противоположное и противопоказанное всеобъемлющему духу сказки [10].
Однако у Клауса Манна сказочность отличается фрагментарностью, отсутствием конечного результата поисков главного героя, что не характерно для романтической сказки. Утверждаемый романтиками принцип фрагментарности в художественном творчестве, по мнению А.Б. Ботниковой, не коснулся сказки именно в силу особой направленности этого жанра, его притязаний на охват всеобъемлющих законов бытия [10, с. 120].
Таким образом, привнося в «Легенды о Каспаре Хаузере» элементы сказочного повествования, Клаус Манн тем не менее отходит от традиционной жанровой специфики романтической сказки. Думается, в этом проявилась особенность романтического миро-видения писателя.
Следует отметить, что наряду со сказочными мотивами Клаус Манн использует в своем произведении элементы модернист-
ской эстетики, что, на наш взгляд, вполне закономерно, поскольку «Легенды о Каспаре Хаузере» были созданы в 20-х гг. XX в. Так, в произведении находят отражение мотивы отчуждения личности, утраты связей с реальностью, непознаваемости бесчеловечного мира. Как нам представляется, функционирование подобных мотивов в произведении с опорой на романтическую тему свидетельствует о сложности мировосприятия писателя, а также о его неоднозначной художественной позиции.
1. Карельский А.В. // Вопр. литературы. 1994. Вып. 2. С. 167.
2. Адмони В.Г. // История немецкой литературы: в 5 т. Т. 4 (1848-1918). Гл. XX. Посленатура-листические течения. С. 312.
3. Манн К. На повороте. М., 1990. С. 118.
4. Mann K. // Maskenscherz. Die frühen Erzählungen, Reinbek bei Hamburg, 1995. S. 112.
5. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 166.
6. Paul H. Deutsches Wörterbuch. Veb. Max Nie-mejer Verlag. Halle (Saale), 1959. S. 279.
7. Бент М.И. Немецкая романтическая новелла: генезис, эволюция, типология. Иркутск, 1987. С. 87-88.
8. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига, 1988. С. 125.
9. Балашов Н.И. // История немецкой литературы: в 5 т. Т. 3 (1790-1848). Гл. IX. Тик. С. 130.
10. Ботникова А.Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм. Воронеж, 2003. С. 119.
Поступила в редакцию 3.10.2007 г.
Sutagina N.N. Romantic tradition in the Klaus Mann’s short prose on the material “Legends of Caspar Hauser”. In “Legends of Caspar Hauser” Klaus Mann turns back to the traditional for romantics images and motives. The writer brings elements of wonder to the narration. At the same time elements of modernistic aesthetics can be found in chapters of his works.
Key words: motive of wandering, fantastic plot, dream, fairy-tale atmosphere, mysterious forest.
ПРЕЦЕДЕНТНАЯ СИТУАЦИЯ КАК СТРУКТУРА ЗНАНИЯ, ПЕРЕДАВАЕМАЯ В АНГЛОЯЗЫЧНЫХ НАУЧНЫХ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ
Т.Н. Тимофеева
Настоящая статья посвящена рассмотрению двух когнитивных структур (фрейма и матрицы), организующих знания прецедентных ситуаций, которые передаются англоязычными научными текстами экономической тематики
Ключевые слова: прецедентная ситуация, научный экономический текст, когнитивная структура, фрейм, стереотипное знание, научное, экспертное знание, когнитивная матрица, когнитивная область.
Известно, что все знания о мире, как сформированные в процессе повседневного, житейского опыта, так и полученные в процессе научного познания мира, представлены в сознании человека в виде определенных когнитивных структур. Под когнитивными структурами мы, вслед за Н.Н. Болдыревым, понимаем «концепты разной степени сложности и абстрактности, в содержание которых могут постоянно включаться новые, исходно индивидуальные характеристики» [1]. В качестве когнитивных структур ученые выделяют разные их типы: образы, пропозиции, фреймы, сценарии, скрипты и т. п. За-
нимаясь изучением проблем понимания научных экономических текстов, Т.В. Дроздова установила, что все вышеперечисленные типы могут быть «развернуты» в научном тексте посредством различных языковых структур [2]. В настоящей статье мы предлагаем рассмотреть структуры знания, репрезентируемые в научных экономических текстах при помощи различных языковых механизмов, актуализирующих содержание прецедентных ситуаций.
Основываясь на определении ситуации как некоторого динамического события, приведшего к изменению начального положе-
