CC BY
74
УДК 82.015(470)
ББК 83.3(2) - 0226 П 16
У. М. Панеш,
А.Г. Нагапетова
Роман о деревне и проблемы художественного конфликта (к постановке вопроса)
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье рассматривается вопрос о социалистическом реализме как методе и художественном направлении, который имеет свою историю, содержащую и позитивные, и негативные идеи. Предлагается также определенный спектр теоретического и практического решения проблемы метода.
Ключевые слова:
Метод, художественный конфликт, роман, литературный процесс, жанр, герой, социалистический реализм.
Современный уровень развития северокавказских культур достигнут в тесном содружестве с национальными культурами других народов, имеющих многовековую историю. Послевоенные десятилетия отличаются обстоятельными переменами во всем характере отечественного многонационального литературного процесса. Обогащаются и созревают взаимоотношения между литературами народов России, преображаются соотношения жанров и видов национальных литератур.
Говоря о развитии культуры одного народа, необходимо видеть ее связь с культурами других народов, пересечение с инокультурой, сверку собственных смыслов с формами иной культуры через собственные, имманентные формы (Ю. Лотман). Обмен литературными ценностями, в послевоенные годы приобретший колоссальный масштаб, был одной из составляющих национальной целостности советской литературы, сближения и соединения ее отдельных этнических фрагментов. Данный процесс был обусловлен не только совокупным политическим и культурным ростом страны, но и немалым взрослением всех национальных литератур. Авторы, опираясь на общероссийские романные традиции о судьбе народа на переломных этапах его истории, постепенно обогащают контекст произведений эпическими, а со временем - лирическими элементами.
Отображению преобразования жизни жителей аулов и сел, трансформации их менталитета посвящены многие произведения северокавказских писателей: «Тяжелая операция» Д. Мамсурова, «Пробуждение гор» Х. Жирова, «Бурный поток» Абдулжгалилова, «Куко», «Состязание с мечтой» Т.Керашева, «Слияние рек» и «Белая кувшинка» Д. Костанова, «Путь открыт» Ю. Тлюстена и «Весна Софият» А. Шогенцукова. Здесь, как и во всей советской литературе данного периода, основным героем выступает народ (точнее, коллектив), вынужденный отойти от своих национальных корней и традиций к государственности. При этом очень часто авторы обращаются к богатому героическому прошлому национальной истории, эти произведения порой отражают ностальгические мечты о свободе и независимости. Говоря о крупной прозе, критик отмечает: «Именно роман о деревне утвердил ведущие принципы этого жанра в национальной прозе. Он стал поворотным в эволюции крупной жанровой структуры - тенденция, которая шла от пусть робкого, пусть еще далекого от уровня «большой» психологической прозы, поискового начала романа 30-х годов» [1: 118]. Действительно, деревенская проза рассматриваемого периода исполняла внушительную роль в литературном процессе. Данный жанр фактически занимал одно из ведущих мест по читаемости и признанию как в целом по стране, так и на Северном Кавказе.
Общественно-политические изменения в жизни кавказских горцев, энергичное участие их в возведении нового социального миропорядка предоставили писателям национальных литератур богатый материал, и потому необходимо было искать формы для его реализации. Так, по мнению одного из авторов этой статьи, У. Панеша: «Типологическое родство адыгских литератур с общесоюзной заключается в том, что характер их развития подтверждает принципиальные особенности общелитературного процесса. Первые послевоенные годы явились и здесь как бы переходным периодом, в котором черты литературы военного лихолетья сосуществовали с тенденциями, вызванными новой, мирной обстановкой» [2: 118].
При этом в развитии северокавказской литературы огромную роль сыграл непосредственно опыт русской литературы. Однако, говоря о степени влияния русской литературы на послевоенный северокавказский литературный процесс, следует привести слова Расула Гамзатова: «Когда читаешь некоторые произведения писателей Северного Кавказа, то удивляешься их однообразию. Это особенно заметно в прозе. Проза - для нас новый жанр, и в этой области у нас большого опыта нет. Но ведь это не оправдывает подражания. Между тем по своему содержанию иные книги, написанные на колхозную тему, сильнейшим образом напоминают произведения Овечкина, Троепольского, Николаевой и других» [3].
Общность обнаруживается, в первую очередь, непосредственно в художественной задумке, состоящей в том, чтобы изобразить сельскую жизнь как жизнь в переходный момент истории деревни. Проза на эту тему в послереволюционные годы отличается склонностью к созданию крупных эпических полотен, в основе которых находится отображение общенациональной битвы за избавление от оков самодержавия и капитализма, за светлое социалистическое будущее.
Определяющую роль в процессе усугубления идеологических основ в младописьменных литературах играла русская литература, которая для большинства национальных писателей, одновременно с марксистско-ленинской революционной теорией, была объявлена школой политической борьбы и гражданского мужания. Северокавказские писатели первых послереволюционных десятилетий, в унисон со своими русскими коллегами, предпочитали общесоветскую установку на открытую агитационность, публицистичность, они изображали героизм людей в непосредственном его выражении - через подвиг. Чтобы соответствовать методу социалистического реализма, процесс сочинения произведений необходимо было подчинить цели обличения злодеяний капитализма и восхвалению социализма с тем, чтобы вдохновлять читателей, воспламеняя их сердца праведной яростью.
Литература военных и дальнейших послевоенных лет развивалась в неблагоприятных условиях. Всё более усиливались ограничительно-нормативные тенденции. Установки на «народность», «понятность» литературы нередко оборачивались серостью стиля. Отсутствие стиля - явственно ощутимая черта соцреалистических текстов, которые представляются написанными одной рукой, словно спущенными с конвейера. Несмотря на то, что писатели испокон веков должны максимально проявлять в своем творчестве собственную индивидуальность, социалистический реализм лишил их этого права и стандартизировал искусство, вследствие чего автор текста оказывается деперсонализован, сам художественный текст превращается в механическое сцепление высказываний, а произносимое отдельными людьми определяется коллективной речью.
Для языка многих произведений была характерна «стилистическая недифференцированность речи персонажей, независимость её от речевой ситуации, несоответствие обстановке, в результате чего речь утрачивала присущие ей черты: субъективность, конкретную связь с ситуацией, приобретая черты, ей не свойственные -логический характер, объективность и т.п. <...> В таких произведениях в концентрированном, свёрнутом виде воплотилась поэтика иллюстративной литературы, в них переносились приёмы газетного очерка» [4: 250]. Вот как объективно трактует
исследователь Н. Козлова подобную ситуацию в литературе: «Нормы этого письма лежат не в языковом поле, а в поле власти. Субъект письма отсутствует. Стиль как проявление индивидуальности подразумевает автора-субъекта, который в культуре социалистического реализма не обнаруживается» [5: 150].
Особенно ярко данная тенденция проявилась в распространении теории бесконфликтности, «праздничности» как советской в целом, так и северокавказской в частности, литературы применительно к творчеству целого поколения, представители которого родились уже после революции и потому с детства постигли ту систему представлений, которая насаждалась советской властью. В их мышлении и психологии новая идеология присутствует в максимально чистом облике, не замутненном чужеродными добавками (типа «родимых пятен капитализма» или «тлетворного влияния старого мира»).
Взаимное влияние произведений «братских литератур» проявляется не только в теме, но и в обязательной для всей советской литературы идеологической позиции авторов.
Корейский литературовед Эхан Чо подверг критике стандартный образ человека в условиях социалистического реализма следующим образом: «Крестьяне и рабочие, которых они (советские писатели) описывали, были чудесными героями и героинями, которые не проявляли ни малейшей слабости. Это тем более понятно, что господствовала «теория бесконфликтности». То есть считалось, что люди испытывают только общественное беспокойство. Иначе говоря, это были люди, не имевшие личной жизни. При таком подходе писатель никогда не мог описать внутренний мир человека» [6].
Сходные трудности в творчестве авторов, принадлежащих разным литературам, говорили об общих негативных процессах, переживаемых советским искусством, об упрощении в ряде случаев природы социалистического реализма, о схематическом, «укороченном» толковании проблемы типического. Это приводило к тому, что теории «бесконфликтности», «червоточинки», утвержденные в художественном творчестве 30 -50-х гг., ставили перед писателями сугубо «материальные», производственные задачи. Проблемы трудящихся, молодого поколения, видоизменение их менталитета располагались и в фокусе внимания северокавказских авторов. В труде, в созидании, в воскрешении на благо человека животворящей силы земли, в сущности, состояло все, что авторы данного периода считают красотой, добром, светом, честностью, свободой.
Вот как определяет данное направление художественного развития Р. Гамзатов: «Нам не нужно придумывать несбыточное. Мы уже сегодня ставим и решаем такие сложные задачи, о которых вчера еще только мечтали. Сказано: «Сила наших планов, залог их реальности в том, что они неразрывно связывают подъем жизненного уровня с подъемом общественного производства, с повышением производительности труда». Золото и серебро сами по себе еще ничего не значат. Нужно, чтобы у мастера были золотые руки. У нашего народа - золотые руки. Это он создает новые города и гигантские плотины. Это его руками возделаны поля и сады» [7].
Указанная тенденция социалистического реализма к широкому охвату народной жизни в ее созидательном творчестве, к изображению в живом активном олицетворении движущих сил исторического процесса со всей бесспорностью обнаружилась и в произведениях северокавказских писателей. Если рассмотреть в целом ситуацию северокавказской литературы, то она довольно активно воспроизводит главные, стержневые компоненты общесоветского литературного процесса.
Обязательную для всей советской литературы середины прошлого века тему созидательного труда разрабатывают ведущие северокавказские писатели - И. Папаскири, А. Охтов, А. Аджаматов, А. Мудунов, Ю. Тлюстен, Т. Керашев, А. Евтых и другие. Обратившись к сложным проблемам революции и связанным с ней социалистическим преобразованиям северокавказской деревни, названные авторы обнаруживают много точек соприкосновения. Они, стремясь побороть установки бесконфликтности, порой
направляются в сторону обозначения конфликтов, вызванных ходом активного возведения нового. В фокусе внимания каждого из них располагается аул с его сложной социальной жизнью и общественной борьбой. Плавно, без эмоционального накала вводят писатели в поле зрения читателей огромный мир, населяют читательскую память множеством героев с их порывами, планами, «идеями жизни». Авторы словно напоминают о том, что именно аул с его национальным менталитетом является колыбелью народа и народного мышления.
При этом на протяжении рассматриваемого периода не могли остаться в стороне от северокавказской прозы те исторически знаменательные события, которые происходили во всей стране: это и коллективизация, и страшные годы войны, и послевоенные голод и разруха. Как справедливо утверждает по этому поводу А. Тхакушинов, «в этих произведениях писатели сумели рассказать немало о национальной психологии и морали, национальном быте и философии, национальном характере и мировидении. Прозу от окончательного внутреннего духовного и нравственно-социологического разрушения спасло то, что в ней, пусть в ограниченных пространствах, но существовал этносоциологический, социокультурный мир адыгов» [8: 122].
В дальнейшем, с течением времени обобщенный эпический образ положительного героя начальной стадии развития литературы постепенно получит индивидуальные качества. Из усредненной массы появится личность, представление которой сориентирует авторов на погружение в глубь окружающей действительности, но этот поворот к личности произойдет гораздо позже - ближе к 60-м гг. XX в.
Следует отметить, что все произведения 40 - 50-х гг. не отличаются протяженной «дистанцией времени». В них время и география происходящего достаточно ограничены. Писатели постигают конфликты, обусловленные жизнью лишь нескольких героев, причем делают это так, чтобы повествовательные компоненты не выбивались за рамки одной или двух-трех сюжетных линий. Общественные, личностные, моральные конфликты здесь заимствованы преимущественно из современной автору национальной действительности, что являлось одним из основных признаков северокавказской литературы с момента обращения писателей к романным формам изложения. Как верно замечает по этому поводу К. Шаззо: «Принципу трехступенчатости композиции («трудные дни героя -встреча с носителем идеологии - приобщение к революции») отвечает и характер эволюции социально-психологического конфликта: его обозначение, выявление полярных точек противостояния в общественной жизни, их непосредственное столкновение и как результат этого конфликта прозрение героя. Подобная структура композиции и конфликта довольно актуальна в адыгской прозе тех лет, притом почти во всех ее жанрах, что создает прозе прочную эпическую базу и свидетельствует о стремлении авторов обрисовать время и человека в движении» [9: 101].
Практически все произведения, отразившие период коллективизации в кавказском ауле, восприняли художественный опыт М.Шолохова в романе «Поднятая целина». Такое творческое воздействие несет роман адыгейского писателя Т. Керашева «Дорога к счастью», которое ощущается не только в тематическом единстве, но и в мировоззренческой позиции авторов. Не лишен данного влияния и первый вариант этого произведения Т. Керашева («Щамбуль» 1940), написание которого было обусловлено наиболее злободневными и острыми вопросами бытия в адыгском ауле 30-х гг. Писатель впервые открывает художественный мир новосозданной действительности.
Сюжетообразующими в романе являются стержневые события исторического периода: учреждение советского государственного строя в ауле, основание там партийных организаций, первых школ, усугубление социальных конфликтов, год великого перелома, создание первых колхозов. Произведение освещает значимое для адыгской истории десятилетие, включившее пору болезненного раскулачивания и глобальной ломки народного мышления, период ощутимых и не всегда позитивных преобразований в социуме, в обыденной жизни.
В критике есть такое мнение: «В отличие от романов М. Дышекова, Х. Абукова, чрезвычайно интересных и важных, но для истинной прозы определяющее значение имеет роман Т. Керашева «Дорога к счастью». Его важнейшее и содержательное отличие от романов тех лет на Северном Кавказе — глубинный, аналитический психологизм характеров людей, которые решились строить новую жизнь. Роман Т. Керашева, безусловно, подчиняется эстетике «Хождения по мукам», но с той разницей, что русский менталитет у А.Толстого обрастает массой идеологических соображений, как при этих же идеологических постулатах Т. Керашев стремился показать, приумножить, сохранить менталитет адыга при колоссальном идеологическом давлении сверху. В этом смысле некоторые, так сказать, молодые романы, значительно опережают время признания, чем возможно, их генетические начала, у которых стоят А. Толстой, М. Шолохов или кто-то другой» [10: 61].
Тем не менее, большинство отечественных исследователей признает элемент влияния художественных принципов «Поднятой целины» М. Шолохова на национальную литературу данного периода. В соответствии с замыслом и конфликтом оба писателя дают целую галерею социально-психологических типов, связанных воедино, в один тугой узел. Многоплановое бытописательство Т. Керашева и тяготеющая к художественной гармонии картина жизни М. Шолохова предназначены исследовать одну, типичную для эпохи драму сознания сельского жителя, которому нелегко освободиться от вековых традиций, приковавших его к собственности.
Тем не менее, следует отметить, что и в довоенной северокавказской литературе активно проявились тенденции вульгарного социологизма, обретшие в послевоенной литературе прочные, почти незыблемые позиции.
Северокавказской прозе следующего исторического периода - послевоенных лет -свойственно типичное для общесоветской прозы приближение к воссоздаваемой жизни, склонность к отображению послевоенных проблем, выставленных созидательной, строительной реальностью. Стержневую тему всей северокавказской прозы тех лет составляли процессы, проходившие в послевоенной деревне. Писатели возвели национальное содержание в своих произведениях до общечеловеческого, запечатлев характерные тенденции своего времени, создав галерею образов, перестраивающих мир, нарисовав жизнь новых, активно трудящихся людей. Главным действующим лицом большинства произведений был хорошо знакомый нам по общесоветской литературе данного периода фронтовик, только что вернувшийся с войны и с воодушевлением исправляющий жизнь в родном ауле.
Критика видит в этом традиционном для своего времени персонаже «героя-коммуниста в центре процессов, происходящих на селе, где в это время руководителями многих колхозов оставались люди, привыкшие в течение военных лет к безапелляционному слову, избравшие ведущим принципом руководства людьми администрирование. В свое время эти люди сделали многое, но в новых обстоятельствах они превратились в механизмы, сдерживающие развитие деревни» [1: 118]. Причем прослеживалась очевидная тенденция к идеализации данного образа фронтовика-коммуниста, когда его энергичная созидательная деятельность неизбежно способствовала решению всех трудностей, имевшихся в деревне.
Однако здесь следует учитывать обязательную идеологизированность и тенденциозность литератур первой половины XX века, которая провоцировала снижение реалистических критериев, показательную пафосность, поверхностное описание жизненных конфликтов. Так, по справедливому мнению А. Тхакушинова: «Идея бесконфликтного движения советского общества к коммунизму, высказанная как закон до войны, после победы в ней стала обязательным условием в работе писателей и художников и главным направлением развития советской литературы и искусства» [8: 118].
1. Шаззо К. Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгейских литературах. Тбилиси, 1978.
2. Панеш У. Типологические связи и формирование художественно-эстетического единства адыгских литератур. Майкоп, 1990.
3. Гамзатов Р. Навстречу современности [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.gamzatov.ru/articles/articlesl2.
4. Кожевникова Н. Отражение функциональных стилей в советской прозе // Вопросы языка современной русской литературы. М., 1971.
5. Козлова Н. Соцреализм: производители и потребители. М., 1995.
6. Эхан Чо Философия искусства [Электронный ресурс]. Режим доступа: // truesite.ru/ ut ut_c07.htm 1#28.
7. Гамзатов Р. Уверенность [Электронный ресурс]. Режим доступа: //
www.gamzatov.ru/articles/articles4.
8. Тхакушинов А.К. В зеркале социологии. Майкоп, 1995.
9. Шаззо К. Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгейских литературах. Тбилиси, 1978.
Приймакова Н.А. Жанрово-стилевое богатство адыгского романа об историческом прошлом (поэтика сюжета): Дис. ... канд. филол. наук. Майкоп, 2003.
