CC BY
249
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 28 (282).
Филология. Искусствоведение. Вып. 70. С. 21-25.
РОМАН Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ»
В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОМ И РЕАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ КОНТЕКСТАХ
Предметом анализа в статье является роман Ф. М. Достоевского «Идиот», рассмотренный в автобиографическом и реально-историческом контекстах, прежде всего в плане идейной соотнесенности личности автора, героя и его прототипов.
Ключевые слова: автобиография, автобиографизм, автобиографический контекст, Ф. М. Достоевский, Мышкин, «положительно прекрасный человек», Христос, прототип, Ф. П. Гааз, В. Ф. Одоевский, Н. П. Огарев.
Сегодня роман Ф. М. Достоевского «Идиот» находится в фокусе исследовательского внимания, вызывая ожесточенные дискуссии, прежде всего в связи со сложным, неоднозначным образом главного героя. Различные подходы в толковании образа князя Мышкина, его характера, поведения, поступков и помыслов позволяют ученым представить подчас диаметрально противоположные точки зрения относительно идейно-художественного своеобразия романа в целом. На наш взгляд, наиболее целостная его интерпретация возможна с учетом автобиографического и реально-исторического контекстов.
В научной литературе неоднократно отмечалась многосоставность образа Мышкина. Действительно, писатель хотел гармонично соединить в нем разнородные черты, в том числе автобиографические и имеющие отношение к реальным прототипам. Поэтому его герой находится на границе собственно художественного пространства текста и реальной действи-тельности1.
На многих произведениях Ф. М. Достоевского лежит автобиографическая печать. Различные моменты жизни писателя и его современников, преломляясь и трансформируясь, находят самое широкое отражение во многих произведениях.
Интересные наблюдения в этом плане принадлежат М. В. Загидуллиной. Она справедливо акцентирует внимание на особенностях автобиографизма Ф. М. Достоевского, «растворяющего» автобиографическую основу в вымышленном плане текста. «Мелкие вкрапления, рассыпанные тут и там, нередко представляют собой скорее лишь авторские личные ощущения и впечатления, ассоциативно связанные с конкретными сюжетными ситуациями»2.
М. В. Загидуллина отмечает и «лейтмотив-ность автобиографических включений: наиболее потрясшие Достоевского факты жизни проходят через все творчество.. .»3.
Восприятие образа Мышкина невозможно вне автобиографического контекста. Мышкин, как и сам Федор Михайлович, - сын дворянина и дочери московского купца. Своего героя писатель наделил собственной болезнью - эпилепсией. Именно Мышкину он доверил подробнейшее описание «священного» недуга. По мнению Д. А. Аменицкого, «.князь является наиболее цельным и всесторонне разработанным типом, как по обрисовке эпилептического характера, так и по детальному описанию ярко выраженных припадочных состояний, настолько верному и совпадающему с наблюдениями специалистов, что, действительно, только эпилептик мог быть автором таких описаний. Из всех изображаемых Достоевским типов Мышкин интимнее всего связан с личностью и душевным складом самого автора»4.
Автобиографическая печать на образе князя Мышкина особенно очевидна в матримониальном контексте. Автору было знакомо ощущение «невозможного жениха»5, пережитое им в доме генерала Корвин-Круковского. Писатель ухаживал за старшей из его дочерей, Анной. Она слыла красавицей и идолом семьи, подобно Аглае Епанчиной. В 1865 году ей был двадцать один год, и «она могла назваться почти писаной красавицей»6.
Создавая образ «положительно прекрасного человека», Ф. М. Достоевский не мог обойти вниманием и реальных личностей, которые послужили прототипами героя романа. Об одном из них в свое время писал Р. Г. Назиров, отметив, что «.существенную роль в процессе воплощения образа главного героя в романе сы-
грал <.> известный русский меценат и благотворитель - граф Г. А. Кушелев-Безбородко»7. На наш взгляд, прототипами князя Мышкина можно считать и доктора Гааза, и писателя-ро-мантика В. Ф. Одоевского, и Н. П. Огарева.
Ф. П. Гааз явился для писателя высшим воплощением врачевания, прежде всего духовного. Его имя фигурирует уже в набросках к «Преступлению и наказанию» в записях о Раскольникове: «Неужели ж я не могу быть как Гас?»8.
Святой доктор был истинным благодетелем и другом всех страждущих. Про него говорили: «У Гааза нет отказа». Правда, были и такие, кто отзывался о нем насмешливо, презрительно и даже с раздражением: «Чудак, безумец, юродивый...». На него писали бесконечные доносы, над ним смеялись, издевались. Чудаковатый доктор, заступник несчастных у тюремной администрации вызывал недовольство и пренебрежение. Один иностранец, познакомившись с доктором Гаазом, отозвался о нем так: «Идеи и образ жизни этого человека столь необычны для нашего времени, что он либо дурак, либо сумасшедший, либо святой!»9.
В любимом герое писателя русские философы отмечали те же самые качества. По мнению Н. О. Лосского, из всех видов любви к человеку князю Мышкину свойственна любовь-жалость. Когда сердце князя особенно тронуто чужим страданием, он ведет себя как мать, утешающая ребенка. Автор наделил князя подлинно христианской добродетелью: «Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества»10. Сравним, как эти строчки перекликаются со словами доктора Гааза: «Счастье - не в желании быть счастливым, а в том, чтобы делать счастливыми других. Для этого нужно внимать нуждам людей, заботиться о них, не бояться труда, помогая советом и делом»11.
Прототипом «положительно прекрасного человека» можно считать и В. Ф. Одоевского. Вопрос о его влиянии на творчество Ф. М. Достоевского уже рассматривался в отечественном литературоведении. Одним из первых его поставил Р. Г. Назиров в статье «Владимир Одоевский и Достоевский»: «.значение
Владимира Одоевского для Достоевского представляется гораздо большим, чем до сих пор отмечалось исследователями. Владимир Одоевский - писатель, чье творчество «работало» на таких гигантов, как Гоголь, Лермонтов, Тургенев и Достоевский»12. Затем к этой про-
блематике обратилась Л. А. Левина в своей статье «Два князя»13. С ее точки зрения, князь
В. Ф. Одоевский является одним из прототипов князя Мышкина.
На наш взгляд, Достоевский глубоко воспринял многогранность творческой индивидуальности автора «Русских ночей». Князь Владимир Федорович Одоевский принадлежал по отцовской линии к старейшему на Руси дворянскому роду, ведущему свое начало от Рюрика. Род Одоевских обеднел к моменту рождения будущего писателя, отец его умер, когда мальчику не было и пяти лет, ребенок рос в семье родственников, назначенных опекунами. О своем детстве он впоследствии вспоминал: «Я никогда не наслаждался благом семейного щастия»14.
Грустные воспоминания В. Ф. Одоевского перекликаются со строчками из романа «Идиот»: «Остался князь после родителей еще малым ребенком, всю жизнь проживал и рос по деревням. <...> Павлищев доверил его каким-то старым помещицам, своим старым родственницам»15. Отметим, что и Мышкин принадлежал к старинному дворянскому роду, при этом был его последним представителем, так же, как и Владимир Федорович Одоевский, на котором пресеклась старшая ветвь древнего рода Рюриковичей.
В моральной философии Владимира Одоевского важна идея целостности человека: «Человек должен вернуть себе целостность, единственный путь к этому - отказ от одностороннего господства рассудка в его жизни и культуре»16. Мышкина тоже мучает этот вопрос, он признается Келлеру: «Две мысли вместе сошлись <...> это очень часто случается. Со мной беспрерывно. Я, впрочем, думаю, что это нехорошо - я в этом всего больше укоряю себя. Мне даже случалось иногда думать, что и все люди так, - так что я начал было и одобрять себя, потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться»17.
Подобная ответственность не только за дела, но и за мысли о них во многом отличала и автора «Русских ночей», понимавшего, что «.мысль, которую я посеял сегодня, взойдет завтра, через год, через тысячу лет»18. «Я не понимаю правила тех людей, которые позволяют себе делать немного зла с целию из оного произвести добро, - писал В. Ф. Одоевский. Долг христианина и внутреннее побуждение человека - делать добро, не входя в расчеты, что от него произойти может»19.
Одоевский был известен филантропической деятельностью. Ему принадлежала идея об основании детских приютов, он же был и редактором устава этих учреждений. С 1846 по 1855 год князь был председателем Общества посещения бедных, которое лучшими сторонами своей деятельности обязано именно ему.
Своего героя Достоевский также изобразил искреннейшим филантропом. Творить добро - потребность Мышкина, для него помощь ближнему - первая и святая обязанность, и он оказывал ее поистине самоотверженно всем, кто только в ней мог нуждаться: Мари и детям из швейцарской деревушки, Ипполиту, Настасье Филипповне, Бурдовскому, Келлеру и многим другим. «Явились, например, кредиторы покойного купца, по документам спорным, ничтожным, а иные, пронюхав о князе, так и вовсе без документов, - и что же? Князь почти всех удовлетворил, несмотря на представления друзей о том, что все эти людишки и кредиторишки совершенно без прав; и потому только удовлетворил, что действительно оказалось, что некоторые из них в самом деле пострадали»20.
Так, отсвет покоряющей духовной красоты
В. Ф. Одоевского ложится и на образ одного из самых любимых героев Достоевского. Особенно показательно то, что они воспринимались в свете как люди смешные, чудные и странные. Все это мотивируется общим комплексом нравственно-психологических качеств: добрым
сердцем, простодушием, искренностью, доверчивостью и детской непосредственностью. Князь Одоевский, подобно Мышкину, проповедовал нравственное самосовершенствование и истинное, непоказное благородство, при этом он глубоко понимал человеческую природу с ее неодолимыми противоречиями.
К прототипам «положительно прекрасного человека» можно отнести и Николая Платоновича Огарева. Об этом писала
В. В. Борисова, убедительно доказав типологическое единство прототипа с главным героем романа21.
Писатель познакомился с Огаревым в Женеве. А. Г. Достоевская так вспоминает
об этом посещении: «Огарев часто заходил к нам, приносил книги и газеты и даже ссужал нас иногда десятью франками, которые мы при первых же деньгах возвращали ему. Федор Михайлович ценил многие стихотворения этого задушевного поэта, и мы оба были всегда рады его посещению»22.
Христианский гуманизм Николая Платоновича проявился, прежде всего, в отношении к женщине. Пример такой самоотверженной любви Огарева мог сохраниться в памяти писателя. Обожествляя свою жену Марию Львовну Рославлеву, поэт писал: «Единственная, которую я могу истинно любить, это ты, и я клянусь тебе, что эта любовь будет вечною. <...> Я живу другою жизнью с тех пор, как люблю тебя.»23.
Мышкин тоже самозабвенно любит Настасью Филипповну, ради нее он готов на самопожертвование и самоотречение: «Я вас <...> Настасья Филипповна <...> люблю. Я умру за вас, Настасья Филипповна. <...> Я никому не позволю про вас слова сказать, Настасья Филипповна»24. Такая мученическая любовь Мышкина в свете биографии Н. П. Огарева выглядит достаточно жизнеподобной.
Смирение и способность прощать отличали поэта до конца его дней. В 1846 году он поселился в своем пензенском имении, где познакомился с Н. А. Тучковой. Но жизнь Огарева со второй женой сложилась трагически. Наталья Алексеевна не принесла ему счастья. Полюбив А. И. Герцена, она стала его женой, хотя формально продолжала носить фамилию Огарева. Как писала в своих воспоминаниях Наталья Алексеевна, «он отдалялся тихо, деликатно»25. Нравственная высота Николая Платоновича, его спокойное мужество и доброта нашли отражение в лирическом творчестве:
Молю тебя, святое бытие,
Дай силу мне отвергнуть искушенья Мирских сует; желание мое Укрыть от бурь порочного волненья И дух омыть волною очищенья.
Дай силу мне трепещущей рукой Хоть край поднять немого покрывала,
На истину надетого тобой,
Чтобы душа, смиряясь, созерцала Величие предвечного начала.
Дай силу мне задуть в душе моей Огонь себялюбивого желанья,
Любить, как братьев, как себя, - людей, Любить тебя и все твои созданья.
Я буду тверд под ношею страданья.26 Н. О. Лосский отметил эстетическое чувство, присущее Мышкину; оно в нем, как в человеке с детски чистым сердцем, чрезвычайно развито: «У князя Мышкина восприятие красоты природы и человека занимает много места в жизни»27. Гимном миру, человеку, при-
роде заканчивает герой горячую тираду перед сановниками и генералами о великом счастье жизни на земле: «О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать <...> а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят.»28.
Похожее чувство в высшей мере отличало поэтическую натуру Огарева:
Гуляю я в великом божьем мире И жадно впечатления ловлю,
И все они волнуют грудь мою,
И струны откликаются на лире.
Взойдет ли день, засветит ли луна,
Иль птица в роще темной встрепенется,
Или промчится с ропотом волна, -Мне весело и хорошо поется.
Я слушаю, уходят взоры вдаль,
И вдруг в душе встает воспоминанье,
И воскресает прежняя печаль,
И ноет сердце, полное страданья.
Взойдет ли день, засветит ли луна,
Иль птица в роще темной встрепенется,
Или промчится с ропотом волна, -И грустно мне и хорошо поется29. Показательны строчки из письма поэта к Мэри Сэтерленд: «Я хочу быть добрым без всякой награды. Я хочу душевной красоты в этой жизни»30. Эти слова перекликаются с известной фразой Мышкина о том, что «красота спасет мир». Такие совпадения в мотивах и тоне задушевных мыслей и чувств персонажа, созданных воображением творца, с действительными реалиями внутренней жизни его выдающегося современника наглядно подтверждают силу художественной интуиции писателя, поднимающую его тексты до высоких психологических прозрений.
Возвращаясь к проблеме оценки образа князя Мышкина, которая сегодня решается по-разному: по мнению А. Мановцева, например, Мышкин - это псевдоХристос, лжеХристос, который сам идет к погибели и ведет за собой других героев романа31, подчеркнем, что не следует безоговорочно применять к Мышкину определение «князь Христос». Р. Г. Назиров аргументированно заключил:
«Князь Мышкин - не Христос, а христоподоб-
32
ный человек»32, поэтому, на наш взгляд, важно иметь в виду его соотнесенность с реальными лицами. Убедительную систему доводов в пользу положительной оценки образа главного героя приводит А. Е. Кунильский: «В ходе работы над романом мысль о возможностях героя и результатах его поступков постоянно занимала Достоевского. В подготовительных материалах находим соответствующие записи: «БЕССИЛИЕ ПОМОЧЬ. ЦЕПЬ И НАДЕЖДА СДЕЛАТЬ НЕМНОГО»33. И еще раз: «Звучать звеном. Сделать немного»34.
Таким образом, с самого начала писатель не собирался поражать читателей высокой «эффективностью» действий героя. Сделать немного, но все-таки сделать так, чтобы человеческое деяние стало звеном в цепи надежды, - эту возможность дает своему герою Достоевский. Плодом деятельности Мышкина становится влияние, оказанное на соприкасавшихся с ним людей. Примеров много: в первую очередь, следует вспомнить
0 его глубоком воздействии на представителей молодого поколения - Колю Иволгина, Веру Лебедеву, которые продолжают цепную реакцию добра»35.
Примечания
1 Гродская, Е. Е. Автобиографический герой Аполлона Григорьева: поэзия, проза, критика, письма : дис. ... канд. филол. наук. М., 2006. С.114.
2 Загидуллина, М. В. Автобиографизм // Достоевский: эстетика и поэтика : слов.-справ. / сост. Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск, 1997. С. 136.
3 Там же. С. 135.
4 Аменицкий, Д. А. Эпилепсия в творческом освещении Ф. М. Достоевского // Труды психиатрической клиники 1-го Московского медицинского института. М. ; Л., 1934. Вып. 4. С.424.
5 Ковалевская, С. В. Воспоминания детства. Нигилистка. М., 1960. С. 89.
6 Там же. С. 112.
7 Назиров, Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1982. С. 81.
8 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 7. Л., 1973. С. 80.
9 Копелев, Л. Святой доктор Федор Петрович [Электронный ресурс]. иЯЬ: http://krotov.info.
10 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... С. 258.
11 Копелев, Л. Святой доктор Федор Петрович [Электронный ресурс]. иЯЬ: http://krotov.info.
12 Назиров, Р. Г. Владимир Одоевский и Достоевский // Русская классическая литература: сравнительно-исторический подход. Исследования разных лет : сб. ст. Уфа, 2005.
С. 41.
13 Левина, Л. А. Два князя (Владимир Федорович Одоевский как прототип Льва Николаевича Мышкина) // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1997. Т. 14. С. 139.
14 Записные книжки князя В. Ф. Одоевского // Филин, М. Д. Люди Императорской России. М., 2004. С. 330.
15 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... Т. 7. С. 29.
16 Записные книжки князя В. Ф. Одоевского // Филин, М. Д. Люди Императорской России. М., 2004. С. 143.
17 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... Т. 7. С. 156.
18 Одоевский, В. Ф. Психологические заметки // Одоевский, В. Ф. О литературе и искусстве. М., 1982. С. 113.
19 Там же. С. 65.
20 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... Т. 7. С. 186.
21 Борисова, В. В. Н. П. Огарев как прототип князя Мышкина // Три века русской литературы. Актуальные аспекты изучения : межвуз. сб. науч. тр. Вып. 21. М. ; Иркутск, 2010. С. 85-90.
22 Достоевская, А. Г. Воспоминания. М., 1971.
С.188.
23 Егоров, Г. Страсти по Огареву // Новгород. ведомости. 1999. № 2. С. 5.
24 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... Т. 7. С. 426.
25 Тучкова-Огарева, Н. А. Воспоминания. М. : Гослитиздат, 1959. С. 237.
26 Огарев, Н. П. Стихотворения и поэмы. Л., 1961.С. 120.
27 Лосский, Н. О. Достоевский и его христианское миропонимание // Лосский, Н. О. Бог и мировое зло. М., 1994. С. 186.
28 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... С. 242.
29 Огарев, Н. П. Стихотворения и поэмы. Л., 1961.С. 140.
30 Мендельсон, Н. Письма Н. П. Огарева // Новый мир. 1931. № 5. С. 79.
31 Там же. С. 253.
32 Назиров, Р. Г. Специфика художественного мифотворчества Ф. М. Достоевского // Русская классическая литература: сравнительно-исторический подход. Уфа, 2005. С. 193.
33 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... Т. 9. С. 241.
34 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений ... Т. 9. С. 270.
35 Кунильский, А. Е. О христианском контексте в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков. Петрозаводск, 1998. Вып. 2.
С. 407.
