CC BY
102
УДК 882
РОМАН Е.И. ЗАМЯТИНА «МЫ» В КОНТЕКСТЕ РУССКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ И ХРИСТИАНСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ДУШЕ
© Е.А. Орлова
В работе рассматриваются формы художественной реализации русского концепта ‘душа’ в романе Е.И. Замятина «Мы». В произведении выделяются языческие славянские и собственно христианские корни поэтической метафоризации концепта. Проанализирован комплекс художественных средств и приемов, используемых писателем для художественного решения одной из главных проблем романа: противостояния в человеке души и разума.
Ключевые слова: Замятин, роман «Мы», русский концепт ‘душа’.
Роман Е.И. Замятина «Мы» всегда привлекал особое внимание исследователей. Произведение можно назвать своеобразной квинтэссенцией замятинского творчества, вобравшей в себя главные идеи писателя, его основные художественные и стилистические приемы. Оригинальный язык произведения, образный мир, цветопись, символика имен, литературные и философские реминисценции подверглись тщательному анализу замя-тиноведов. Однако до сих пор на периферии внимания исследователей остается одна из центральных проблем романа, лежащая в основе его сюжетного и идейного содержания: феномен человеческой души.
«Роман «Мы» - моя самая шуточная и самая серьезная вещь», - написал Е.И. Замятин в своей «Автобиографии» [1]. Фантастический мир произведения продолжает идею, намеченную в повести «Островитяне» («Завет принудительного спасения») и сказках про Фиту: «Повзводно, в ногу, шли жители в национальных костюмах и около каждого взвода вольные с пушкой. Единогласно и ликующе жители пели» [1, с. 41], «каждому жителю - бляху медную с номерком и с иголочки - серого сукна униформу» [1, с. 42] (ср. в «Мы»: «Мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, шли нумера -сотни, тысячи нумеров, в голубоватых юни-фах, с золотыми бляхами на груди» [1, с. 214]). Герои романа обязаны согласовать свою жизнь с предписаниями гиперболизированного разума. «... Разум должен победить», - этими словами заканчивается произведение. Однако в произведении Замятина, прежде всего, воплотились народные представления о загадочной внутренней сущно-
сти человека, противостоящей разуму, - о душе.
Раскрытию сложнейшего понятия «душа» посвящено множество работ по философии, религии, этнологии и антропологии. В отечественной лингвистике в последнее время также наблюдается глубокий интерес к исследованию концепта ‘душа’ (Е.В. Уры-сон, М. Михеев, С.М. Толстая, Е.Б. Яковенко, И.С. Баженова, А.К. Перевозникова, Л.П. Буянова). Как отмечает А.К. Перевозни-кова, «известное практически во всех культурах понятие «душа» особенно значимо для понимания русской ментальности. О значимости закодированного в слове «душа» культурного концепта свидетельствует и частотность его употребления в речи в сравнении с другими концептами (по данным «Частотного словаря русского языка» (1977) - 376 словоупотреблений на 1 млн - оно сопоставимо со словами история (382), действие (352) и мама (350))» [2].
Концепт - понятие, которым сегодня активно оперирует, прежде всего, когнитивная лингвистика. Оно обозначает структурно и образно организованное знание о каком-либо предмете или явлении в коллективном сознании, выраженное в языковой форме (представленное вербализированными образами, понятиями и символами). Содержание концепта включает сведения об объектах и их свойствах, о том, что человек знает, думает, предполагает, воображает об объектах мира. Современные исследователи все чаще обращаются к анализу констант народной культуры при изучении творчества поэтов и писателей. Как отмечает Н.Ю. Желтова, «бытующие в авторском сознании концепты определяют в конечном итоге выбор изобрази-
тельных средств для выполнения конкретной идейно-эстетической задачи» [3]. Большое внимание сегодня уделяется малоизученному до сих пор концепту ‘душа’ (Ю.Д. Тильман, Л.Г. Яцкевич, В.Н. Нечаев и др.).
Современные исследователи, анализируя реализацию концепта ‘душа’ в художественной литературе, отмечают его тесную связь с мифопоэтической традицией. Уподобление души элементам природного мира уходит корнями в языческую культуру. Славяне часто олицетворяли душу в виде огня, звезды, дыма, молнии, ветра, птицы и летающих насекомых [4].
Сильное влияние на представления наших предков о душе оказало христианство. По свидетельству А.К. Перевозниковой, в Библии «душа» употребляется в следующих значениях: дыхание, жизнь, начало жизни, дух, человек, умерший, тело, чрево [2, с. 13]. По данным православных церковных словарей, «душа», кроме перечисленного, может означать волю, самочувствие, внешний вид, аппетит, саму жизнь.
В европейской и русской философии существовало три точки зрения относительно природы души:
1) душа - психическая деятельность человека - имеет физиологическую основу, материальна и смертна. Напрямую зависит от деятельности органов чувств. Душа -часть тела, ее выделение - требование разума (Гераклит, Демокрит, Эпикур, Декарт, Локк, Кант, Гегель, Фейербах, Розанов и др.);
2) душа - самостоятельная, бессмертная, разумная сущность божественного происхождения, заключенная в теле (Пифагор, Платон, Плотин, Прокл, Дамаский, Августин, Беркли, Чаадаев, Юркевич, Ильин, Флоренский и др.);
3) душа и тело - две стороны нераздельного единства, одно является выражением другого (Аристотель, Фома Аквинский, Спиноза, Карус, Клагес, Бердяев и др.).
В структуре русского концепта ‘душа’ пересекаются все три семантических поля -славянское, христианское и философское, -формируя универсальный национальный суперконцепт. Актуальным слоем в нем остается мифологическое содержание (как славянское, так и христианское). В пространстве романа Е.И. Замятина «Мы» концепт реализуется следующим образом.
Произведение сюжетно связано с пробуждением души. Единое Государство - цивилизация будущего - построено на основе жесткой диктатуры и тщательного контроля. Точным олицетворением этого мира является стекло. Благодетель ведет за собой нумеров к «благодетельному игу разума» и «математически безошибочному счастью». Но внутри человека остается неразгаданное «изумительное уравнение», иррациональный элемент - душа. Символом ее становится иррациональное число V- 1 . Государство, Благодетель имеют власть лишь над «распростертым телом», но они не могут уничтожить «лужу <...> воды, еще минуту назад <...> бившую в сердце» [1, с. 243] - душу человека.
Сердце в народных представлениях признается телесным выразителем души: «Душа душу знает, а сердце сердцу весть подает»; «Сердце душу бережет и душу мутит»; «Сердце - вещун, а душа - мера» и т. д. [5]. Согласно христианским верованиям, сердце является средоточием эмоциональной силы души (учение святых Отцов о трехчастной структуре души). Несмотря на то, что господствующей, контролирующей силой является ум, именно сердце, эмоциональные силы признаются наиважнейшей частью души, сосредоточием духовно-нравственной жизни человека: «Никакие действия и возбуждения, идущие от внешнего мира, не вызовут в душе представлений или чувствований, если последние несовместимы с сердечным настроением человека. В сердце человека лежит основа его представления, чувствования и поступки получают особенность, в которой выражается его, а не другая душа», - пишет иерей В. Коржевский [6]. «Чужая душа - потемки» [5, с. 597], поэтому в Едином Государстве не должно быть души. Грядет Великая Операция по удалению иррационального начала, названного в произведении фантазией.
Душа по определению бессмертна, она покидает тело навсегда уснувшего человека, в течение сорока дней путешествует по миру людей, а затем возносится на небеса, к Богу. Сорок дневниковых записей главного героя, у которого внезапно «образовалась» настоящая душа, представляют нам мир Единого Государства, а затем, в результате Великой Операции, душа исчезает.
Таким образом, начало романа можно соотнести с физической смертью героя и, как
следствие, пробуждением души. Но в то же время, начиная свои дневниковые записи, из которых и составляется роман, герой чувствует в себе зарождение новой жизни: «Это похоже на то, что испытывает женщина, когда впервые услышит в себе пульс нового - еще крошечного, слепого человечка» [1, с. 212].
Согласно христианским представлениям, именно в душе для человека заключена возможность вечной жизни, возрождения после физической смерти. Поэтому концепт ‘душа’ связан с идеей жизненного круговорота, продолжения жизни, материнства. В Едином Государстве нумера не имеют права без разрешения рожать и самолично воспитывать детей. Герои романа ищут для себя замену ребенка: для Д - это дневник, для Я - поэзия, для I - идеи революции. Одна О отважилась стать настоящей матерью, родить нового человека, и ее пустые, «не испорченные ни единым облачком, глаза» [1, с. 217] превращаются в «налитые до краев синие блюдечки-глаза» [1, с. 285].
Облака в романе - символ иррациональности («нелепые, безалаберные, глупо-тол-кущиеся кучи пара» [1, с. 212-213]), а значит -духовности. По свидетельству А.И. Афанасьева, в мифологическом сознании душа представлялась в виде огня - источника света и теплоты, без которых невозможна никакая жизнь, а дым, сопровождающий огонь, и молниеносное пламя, возгорающееся в дымчатых, курящихся паром облаках, породили представление о душе, исходящей из тела дымом и паром [4, с. 101, 106-107]. Известное выражение «глаза - зеркало души» находит подтверждение в уподоблении глаз безоблачному небу (душа пассивна) или облакам (душа активна).
Согласно древним славянским верованиям, женщина - хранитель нравственных устоев, духовных ценностей [7]. В романе можно выделить два основных женских образа: 1-330 и 0-90. С появлением I связано начало произведения. I привлекает героя своим внутренним содержанием - смехом, и через «улыбку-укус» заражает его «неизлечимой душой». Рот, губы, улыбка - место выхода души во внешний мир. В романе отразились народные представления о душе как легком дыхании, отлетающем от человека во время смерти. Поэтому рот - самая
примечательная часть старухи из Древнего Дома, и именно за рот ее любит I.
I - «неразложимый иррациональный
член» [1, с. 216-217], единство души и тела при доминанте души. Но эта женщина вложила свою душу в революцию и хранит внутри себя один бунт, пряча его за «копьями ресниц» [1, с. 313] и «шторами-глазами» [1, с. 228]. Загадочный икс, ставший в романе символом I, с одной стороны, перечеркивает ее лицо, уничтожает личность, с другой стороны, обозначает неизвестное, невидимое внутреннее содержание - душу, а с третьей -напоминает крест - христианский символ смерти и воскресения: «как крест: перечеркнутое крестом лицо» [1, с. 246].
Чем ближе день захвата «Интеграла», тем чаще лицо I сравнивается с крестом: «Я молча смотрел на ее лицо: на нем сейчас особенно явственно - темный крест» [1, с. 320]. Это решающий срок, когда возможна и физическая смерть, и духовная (провал заговора, в который перешла душа I), и воскресение через возрождение жизни, пробуждение души в других нумерах, объединенных победившей революцией.
Душа I пробуждена желанием смерти, а не продолжения жизни. Вместо возрождения она несет разрушение: «сквозь темные окна глаз <. > пылает печь, искры, языки огня вверх» [1, с. 320]. Если в мифологии душа-огонь - источник жизни, то в произведении огонь - разрушительная сила души, символизирующая стихийное, природное начало. «Огнедышащий» «Интеграл» несет новую жизнь, возможную лишь при уничтожении большей части населения и разрушении существовавшего порядка вещей. Огонь в глазах I свидетельствует, что она выжжена изнутри, она - уголек, «угольный силуэт на синем» [1, с. 315].
Своеобразный герб революционной организации «Мефи» - «крылатый юноша, прозрачное тело, и там, где должно быть сердце, -ослепительный, малиново тлеющий уголь» [1, с. 316] - символизирует самих заговорщиков. Но из их пепла родится новое: заговор и заговорщики одухотворены. Над собранием за Зеленой Стеной «летят облака», герой чувствует, «что все дышат вместе - и всем вместе куда-то лететь» [1, с. 316-317]. Эти люди отдали свою душу, сожгли сердце, уничтожили личность. Например, 8-4711 не
имеет в романе лица, индивидуальности, очень редко упоминается даже его собственный номер. Он лишь «двоякоизогнутая» фигура с розовыми «крыльями-ушами», делающими сравнение Хранителей Единого Государства с архангелами еще более уместным и свидетельствующими о том, что в 8, как и в I, душа доминирует над телом. Розовый цвет в романе символизирует тепло, духовность, любовь между мужчиной и женщиной (розовый билет), материнство (розовая О). Он противопоставляется синему -цвету холодного безоблачного неба, металла, стекла и юниф нумеров.
Характерной чертой членов «Мефи» является умение скрывать собственные мысли и стремление проникнуть в душу собеседника. Глаза 8 - «два острых буравчика, быстро вращаясь, ввинчивались все глубже, и вот сейчас довинтятся до самого дна, увидят то, что я даже себе самому.» [1, с. 234]. Врач в Медицинском Бюро «глазами, как на рога, подкидывал пациентов» [1, с. 270], а другой «проколол меня глазами» [1, с. 272], «рассмеялся остро, ланцетно» «ножницами-
губами» [1, с. 271]. Эти губы, как ножницы, отрезают душе выход во внешний мир, скрывают настоящие мысли, никого не впускают внутрь.
О-90 - розовая, «смешная», иррациональная, «милая», с «детской складочкой на запястье» [1, с. 213]. Ей близок «неразумный» мир деревьев, птиц, животных, ей небезразлична весна. Она давно живет мечтой
о настоящем материнстве. Решающим толчком стал случай в аудиториуме, когда О взяла на руки живого ребенка. Ее глаза наполнились, в ней проснулась душа, которая смогла добиться успеха там, где разум был бессилен: у О будет ребенок. Она превращается в цветок, тело О, натягивающее юнифу, сравнивается с ростком, который пробивается сквозь землю, чтобы «скорее цвести». Цветущие растения всегда символизировали возрождение, пробуждение природы после зимы.
О вкладывает душу в будущую жизнь, в ребенка, и поэтому она сама возрождается в этом ребенке. Смерть ребенка обозначает смерть самой О. Когда она думает, что надежда на спасение ребенка потеряна, «таяло тело, и только одно пустое платье и пустые -засасывающие синей пустотой - глаза» [1, с.
340]. Зато рождение ребенка - это продолжение жизни и возрождение самой О. Поэтому в День Единогласия она скрещивает руки на животе, загораживает крестом новую душу внутри себя. Ради ребенка О забывает гордость и принимает помощь I. Ради ребенка О бросает свой привычный мир и навсегда уходит за Зеленую Стену.
Совсем иную любовь к детям демонстрирует автор в образе Ю. Этой женщине чуждо стремление отдать свою жизнь за ребенка и продолжиться в нем. Для Ю дети - объект воспитания, главное в котором - твердость и беспощадность. Иррациональное в ней - любовь к Д-503, но эта любовь не ведет к рождению ребенка, продолжению жизни, возобновлению вечного круговорота, бессмертию и поэтому не является духовной. Она равносильна плотскому безумию, охватившему нумеров после разрушения Стены: «женские и мужские нумера бесстыдно совокуплялись - даже не спустивши штор» [1, с. 359]. «Чернильная» улыбка Ю становится говорящей деталью, характеризующей персонаж в целом.
Не менее важную роль в реализации концепта ‘душа’ играют и мужские образы. Из второстепенных персонажей особенно интересен Я-13. «Лакированные» глаза и губы героя скрывают его душу (отношение к поэзии), причем лакированы они смехом и слюной, т. е. внутренним содержанием. Когда Я говорит о поэзии, его душа открыта и у героя «трясутся губы», «толстые губы висели, лак в глазах съело» [1, с. 240]. Но в обычное время Я никого не допускает в свой внутренний мир, и при обсуждении его стихов у Я «матовеют глаза, сереют губы» [1, с. 252], т. е. душа прячется: «Не желаю больше об этом» [1, с. 252].
Д-503 - главный герой романа, истинный гражданин Единого Государства. Он уверен, что «чувствуют себя, сознают свою индивидуальность - только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб <. > личное сознание - это только болезнь» [1, с. 297]; что «сперматозоид - страшнейший из микробов» [1, с. 298], а значит беременность, рождение ребенка - страшнейшая болезнь. Он доволен существующим порядком вещей, поклонением Разуму и Благодетелю, «алгебраическим» дождем и «математической» моралью. Несмотря на это, Д ближе к природе,
чем остальные нумера (у него волосатые руки), и в школьные годы в него «врос» и «пожирал» Т-Г. Но на протяжении романа Д меняется. В нем, как и в других нумерах, возникает желание вложить свою душу во что-нибудь, продолжиться после смерти. Д заводит дневник, в котором воспевает Единое Государство, и чувствует себя Богом, сотворившим новую жизнь.
На следующий день, в разгар весны, когда пыльца цветов «мешает логически мыслить» [1, с. 212], Д знакомится с I, и «мне показалось - все пустое, одна скорлупа» [1, с. 222], «именно такие колебания служат предвестником — » [1, с. 222]. В 112 ауди-ториуме (на третий день после встречи с I) душа Д оживает, он начинает чувствовать древнюю музыку и видеть древнее солнце, «не наше, не это голубовато-хрустальное и равномерное сквозь стеклянные кирпичи -нет: дикое, несущееся, опаляющее солнце» [1, с. 222]. Как уже сказано, начало романа, встречу с I можно приравнять к физической смерти героя, а день посещения 112 аудито-риума - к началу самостоятельного существования внутри Д V- 1 , второго «я» - души (согласно народным представлениям, на третий день после смерти душа отделяется от тела). Просыпающаяся внутренняя сущность стремится к продолжению жизни - настоящему материнству. У Д замирает сердце, и ему хочется увидеть О. Позднее герой признается, что чувствует: О - «маленькая часть меня же самого», «нечто подобное могло быть у древних по отношению к их частным детям» [1, с. 338].
После того, как описания встреч с I стали вноситься в дневник и составлять его основное содержание, записи приобрели для Д иное значение. Теперь дневник - «кусок самого себя». Когда герой склоняется над записями, у него «внутри как-то облачно, пау-тинно и крестом какой-то четырехлапый икс» [1, с. 226]. Как только неприкосновенность дневника оказывается под угрозой, «все мое существо билось и пульсировало в той (к счастью, непрозрачной) части тела, какою я прикрыл рукопись» [1, с. 323]. Когда Хранители ушли, «ко мне постепенно возвращались ноги, руки, пальцы - душа снова равномерно распределялась по всему телу» [1, с. 324].
I приводит Д в Древний Дом, который герой сравнивает с головой человека. Эту же метафору Замятин использует в своей «Автобиографии»: «Вы все-таки непременно хотите от меня автобиографию. Но ведь вам придется ограничиться только наружным осмотром и разве слегка взглянуть в полутемные окна: внутрь я редко кого зову» [1, с. 3]. Символом содержания головы (старой квартиры) становится Будда (слияние с природой). Здесь Д постепенно приобретает способность к духовному общению. По дороге в Древний Дом героям встречается облако, которое мешает Д «что-то с себя стряхнуть» [1, с. 228], дующий в лицо ветер заставляет «все время думать о губах» [1, с. 227], а на спуске у героя замирает сердце.
I вводит Д в непрозрачные стены, одевает старинное платье и приподнимает шторы-глаза. Для нумеров Единого Государства шторы ассоциируются с интимными отношениями, а значит, вообще со всем потаенным в жизни человека, с его внутренним миром. Поэтому глаза I - окна в голове-квартире - закрыты шторами, указывающими на наличие неизвестного, скрытого от других содержания, но не отражающими его.
I не сразу открывает Д свою душу: «В улыбке у ней был все время этот раздражающий икс» [1, с. 229]. Она пытается понять его внутренний мир, общаться на духовном уровне: «говорила как-то из меня, говорила мои мысли» [1, с. 229]. И, когда Д «почувствовал себя захваченным в дикий вихрь древней жизни» [1, с. 229], I начинает раскрывать свое сокровенное, говорит «изнутри, из темных окон глаз» [1, с. 230], смеется и предлагает герою нарушить распорядок, опоздать в аудиториум.
Несмотря на то, что Д отказывается, его второе «я» делается «неизлечимым»: «Плохо ваше дело! По-видимому, у вас образовалась душа» [1, с. 270]. Врач в Медицинском Бюро сравнивает душу с неправильным, размягченным зеркалом, которое, вместо того чтобы отражать, «впитывает, и от всего след -навеки», «внутри вас - солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то» [1, с. 270]. Герой задумывается, что там, за поверхностью: «Стальные, серые глаза <...> за этой сталью. оказывается, я никогда не знал, что там» [1, с. 251]. Д представляет душу в виде скорпиона, который
жалит сам себя. Она причиняет себе боль всем, что видит и чувствует. Поэтому Д «все свинцовее и все темнее» [1, с. 281] от следов слез в письме О.
После визита в Древний Дом герой начинает видеть сны. Согласно определению в словаре Ожегова, сон - физиологическое состояние покоя и отдыха, при котором полностью или частично прекращается работа сознания [8]. В мозгу, освобожденном от контроля разума, возникают видения - сны. По свидетельству А.Н. Афанасьева, «славяне
признавали в душе нечто отдельное от тела, имеющее свое самостоятельное бытие. <...> Душа еще в течение жизни человека может временно расставаться с телом и потом снова возвращаться в него; такое удаление души обыкновенно бывает в часы сна, так как сон и смерть - понятия родственные» [4, с. 100]. Это подтверждают и русские народные пословицы: «Сон смерти брат. Уснул - помер»; «Спит человек - не жива»; «Сонный, что мертвый».
Д-503 во сне видит Будду (символ единения с природой), причем медная статуя открывает глаза (общается с душой героя). Процесс засыпания герой сравнивает с погружением: «Вчера лег - и тотчас же канул на сонное дно <. > И вот медленно всплываю со дна вверх и где-то на середине глубины открываю глаза» [1, с. 277]. Дно в романе символизирует тот самый мир «за поверхностью» - душу: «Для формул иррациональных, для моего V— 1 , мы не знаем соответствующих тел <. > И если этих тел мы не видим в нашем мире, на поверхности, для них есть - неизбежно должен быть - целый огромный мир там, за поверхностью» [1, с. 278]. С этим дном и соотносится душа героя («буравчики в меня, на дно», «довинтят-ся до самого дна, увидят то, что я даже себе самому...» [1, с. 234]). Поэтому погружение на дно можно назвать не сном, а снобдением (в словаре Даля «состояние бессознательной деятельности души, с бредом или видениями» [9]). Не случайно герой говорит, что I, пробудившая в нем мир души, «из дикой, древней страны снов» [1, с. 246].
Герой снова, теперь по собственному желанию, приходит в Древний Дом. Здесь окончательно «умирает» нумер Д-503, «мечтающий формулами» (герой падает в обморок), и «воскресает», возрождается человече-
ская душа, способная к нематериальному общению (Д приходит в себя): «Ее глаза раскрылись мне - настежь, я вошел внутрь.» [1, с. 275]. Причина этого перерождения - созидающая любовь мужчины к женщине, и символом новой жизни для Д становится приснившаяся ему «вся розовая - I» [1, с. 278].
Но, оказываясь в привычном мире, первый «я» снова одолевает «лохматого»: «Я настоящий - крепко схватил за шиворот этого другого себя - дикого, лохматого, тяжело дышащего» [1, с. 253-254]. События повседневной жизни нумеров - «разряд», который «излечивает» от души. В реальности Д может без боли думать о смерти О, глядя на часы, ненавидеть I, а после казни он чувствует себя отфильтрованным, прозрачным. Лишь во сне он «закрывает голову руками от крыльев» [1, с. 280]. Крылья ассоциируются с ангелами и птицами - мифологическим символом души [4, с. 109-110]. По свидетельству Е.А. Грушко, именно в виде птиц обитали души умерших в Ирий-саду - раю древних славян: «Там растет мировое дерево (наши предки полагали, что это береза или дуб), у вершины которого обитали птицы или души умерших» [10]. Это представление закреплено и в славянском погребальном обряде: «Птицей обращается душа умершего. <...> Птичьи следы на рассыпанной золе (муке) оставляют «души».» [11].
Письмо I напоминает Д Будду, ландыши, поцелуй I пробуждает в нем «другого»: «Я стал стеклянным. Я увидел - в себе, внутри. Было два меня. Один я - прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой... Раньше он только чуть высовывал свои лохматые лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь» [1, с. 249]. Скорлупа - символ рождения, появления птицы (души). Сердце Д (сила души) увеличивается, поэтому «ребра <...> мешают, сердцу тесно, не хватает места» [1, с. 245246]. Бляха с номером сама отваливается, а во время пробного полета «Интеграла» Д раздавливает чью-то бляху каблуком. Герой пишет, что живет теперь в мире корней из минус-единицы и ему «вечно гореть». Теперь сделать Операцию для Д - «то же самое, что убить себя» [1, с. 362], потому что вся его жизнь - жизнь души.
Таким образом, центральной проблемой романа Е.И. Замятина «Мы» является противостояние в человеке рационального и ирра-
ционального, разума и души. Душою автор называет «неразумную», «лохматую» сущность, которая приобщает человека к природе, к вечному круговороту жизни. Главным признаком исследуемого концепта в произведении становится существование «за поверхностью». В произведении отражены как славянские (метафоризация в образе огня, птицы, разделение души и тела во время сна), так и христианские (отождествление человека с его душой, сердце как средоточие души) представления о душе. В романе Е. И. Замятин также реализовал народные представления о телесных выразителях души (сердце, глазах, улыбке) и вечном возрождении через любовь мужчины и женщины, материнство.
1. Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. М., 2003. Т. 2. С. 4.
2. Перевозникова А.К. Концепт душа в русской языковой картине мира: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2002. С. 2.
3. ЖелтоваН.Ю. Проза первой половины XX в.: поэтика русского национального характера. Тамбов, 2004. С. 38.
4. Афанасьев А.И. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. М., 1995. Т. 3. С. 100111.
5. Даль В.И. Пословицы русского народа: в 3 т. М., 1993. Т. 1. С. 596-597.
6. Коржевский В. Пропедевтика аскетики. Ком-педиум по православной святоотеческой психологии. М., 2004.
7. Комлик Н.Н. Мифопоэтическое сознание и его проявление в образной структуре «Рассказа о самом главном» Е.И. Замятина // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: в 14 кн. Тамбов, 2000. Кн. 8. С. 104.
8. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1975. С. 687.
9. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1978-1980. Т. 4. С. 247.
10. Грушко Е.А., Медведев Ю.М. Словарь славянской мифологии. Н. Новгород, 1995. С. 137.
11. Седакова О. А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. М., 2004. С. 179.
Поступила в редакцию 26.03.2009 г.
Orlova E.A. The novel “We” by E.I. Zamyatin in the context of Russian national and Christian conceptions of soul. The article deals with forms of artistic realization of Russian concept soul in the novel “We” by E.I. Zamyatin. Heathen Slavic and proper Christian roots of poetic meta-phorization of the concept are distinguished. The author analyses complex of artistic means and modes that are used by the writer for the artistic solution of one of the main problems of the novel: the opposition of soul and intellect in human being.
Key words: Zamyatin, novel “We”, Russian concept ‘soul’.
УДК 8-9б
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СЕМАНТИКА УЗУСА СКОБОК В АМЕРИКАНСКОЙ НАУЧНОЙ ПРОЗЕ ХХ в.
© В.В. Убушаева
Статья посвящена исследованию функциональной семантики употребления круглых и квадратных скобок в американских научных текстах ХХ в. Автор делает попытку проследить эволюцию семантических функций знаков в ХХ в. и выявить новые тенденции в употреблении скобок в текстах конца ХХ в.
Ключевые слова: функциональная семантика, узус, круглые скобки, квадратные скобки, научный стиль.
В современной лингвистике знакам препинания в текстах уделяется, на наш взгляд, недостаточно внимания, а между тем пунктуационные маркеры являются одним из стилистических средств выражения автор-
ской интенции. Интерес к данной проблеме вызван тем, что наблюдения над пунктуацией в текстах разных стилей дают основание считать, что свод английских правил расстановки знаков препинания в настоящее время
