CC BY
24
Вестник ПСТГУ Серия III: Филология.
Арутюнова-Фиданян Виада Артуровна, д-р ист. наук, Институт мировой истории РАН, Российская Федерация, 119334, г. Москва, Ленинский проспект, д. 32А aramfidanyan@yandex.ru
2021. Вып. 69. С. 11-22
DOI: 10.15382/sturIII202169.11-22
ORCID: 0000-0003-4900-1736
Роль «образа другого»
ВО ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ЦИВИЛИЗАЦИЙ.
Армяно-византийская контактная зона (Х-Х1 ВВ.)
В. А. Арутюнова-Фиданян
Аннотация: Для армянских средневековых историков в начале X в. было приемлемым, а в конце X и в начале XI в. — естественным и привычным существование армянских земель в составе «греческой страны». Историки демонстрируют терпимость к имперской ортодоксии, а комплекс идейно-политических представлений, сформированных к X в. в Византии, оказывает в этот период серьезное влияние на общественно-политическую теорию армян. В период разрушения армяно-византийской контактной зоны под ударами сельджуков армянское общественное сознание высвобождается от влияния византийских идеологических ценностей, Византия начинает отчуждаться от армянского мира, а образ ее ощутимо блекнет. И совершенно негативным образ Византии (во всех его аспектах: государство, этнос, конфессия) становится с конца XI — начала XII в., после окончательного крушения контактной зоны. Эта негативная модификация образа Византийской империи переходит из средневековой в новую и новейшую армянскую историографию. Крушение армяно-византийской контактной зоны повлекло за собой не только разочарование в мощи Византийского государства, но и изменения в менталитете армянского общества.
Ключевые слова: образ другого, взаимодействие цивилизаций, обмен идеоло-гемами, трансформация образа, византийские и армянские историографы X— XI вв., инструменты присвоения, инструменты отчуждения.
Историки конца XX — начала XXI в., провозгласив максиму: «образы правят миром», посвятили образам прошлого и настоящего, образам власти, образам-символам, образам-событиям, образам-личностям и т. д. значительную литературу и множество конференций. Однако разветвленная имагология пока не обрела общей истории вопроса1. В широком спектре исследований «образа»
© Арутюнова-Фиданян В. А., 2021.
Вестник ПСТГУ. Серия III: Филология. 2021. Вып. 69. С. 11-22.
1 См., например, лишенные иллюзий замечания составителей сборника, посвященного «образу власти» (Образы власти на Западе, в Византии и на Руси: Средние века. Новое время / под ред. М. А. Бойцова и О. Г. Эксле. М., 2008. С. 7).
особое место занимает «аллология» (или «ксенология») — наука о другом/чужом. Аллология также делится на множество отраслей («чужой» в архаическом, античном, средневековом и современном сознании). Исследователи выдвигают на первый план изучение не столько отдельных произведений индивидуального творчества, сколько воплощенного в них и через них выраженного «образа мира», и при этом образ двуедин, отражая культуру, которая его создает, и ту, которая является его объектом.
На трех международных конгрессах (1985, 1986 и 1996 гг.) обсуждалось воссоздание в специфических категориях «образа» чужого мира и часто предлагался, но не получал четкого ответа вопрос: был ли «образ» предпосылкой или результатом реальных исторических контактов?2 Располагая отдельными исследованиями3, аллология не имеет ни методики, ни критериев «отчуждения». Очевидно, появление методики a priori невозможно, а типологические наблюдения и выводы можно получить только в результате значительного количества исследований4.
«Образ другого» входит как важная составляющая в проблематику циви-лизационного диалога. Лимитрофные зоны всегда воспринимались как буфер между «своими» и «чужими», где происходила эволюция образов, обусловленная различными уровнями взаимопонимания и отражения. Образ «иного» мира, диалектически связанный с представлением о «своем», с течением времени подвергался трансформации. Иными словами, исследователь контактной зоны неизбежно приходит к необходимости рассматривать «образ другого» на разных этапах взаимодействия этносов и культур5.
2 См.: Бибиков М. В. Византия — Славянский мир — Русь — Христианство: По материалам дискуссий XVI Международного конгресса исторических наук (Штутгарт, 1985) и XVII Международного конгресса византинистов (Вашингтон, 1986) // Русь между Востоком и Западом: культура и общество (X—XVII вв.). М., 1991. Ч. 1. С. 290—314; Byzantinum: Identity, Image, Influence: XIX International Congress of Byzantine Studies: Major Papers / K. Flidelius, ed. Copenhagen, 1996.
3 См.: Daniel H. Islam and the West: The Making Image. Edinburg, 1960; Rodinson M. The Western Image and Western Studies of Islam: The Legacy of Islam. Oxford, 1974; Сериков Н. И. О некоторых аспектах подхода к исследованию арабо-византийских отношений X—XI вв. в современной зарубежной историографии // Византийский временник. 1983. Т. 44. С. 246—251; Sénac Ph. L'image de l'autre: L'Occident médiéval face à L'Islam. Flammarion, 1983; Литаврин Г. Г. Представления «варваров» о Византии и византийцах в VI—X вв. // Византийский временник. 1986. Т. 46. С. 100-108; Dagron G. «Ceux d'en face»: Les peuples étrangers dans les traités militaires byzantins // Travaux et Mémoires du Centre de recherches d'histoire et civilisation de Byzance. 1987. T. 10. P. 207-232.
4 См.: Ahrweiler H. L'image de l'autre et les mécanismes de l'alterité // XVIe Congrès international des sciences historiques. Stuttgart, 1985. P. 60-65; Арутюнова-Фиданян В. А. Армяно-византийская контактная зона (X-XI вв.): Результаты взаимодействия культур. М., 1994. С. 93-94; Она же. Образ Византии в армянской средневековой историографии, X в. Ч. 1 // Византийский временник. 1991. Т. 52. С. 113-126; Чужое: опыты преодоления / ред. Р. М. Шукуров. М., 1999.
5 См,: Арутюнова-Фиданян В. А. Методы создания позитивного образа Византийской империи в армянской историографии (период экспансии) // Чужое: опыты преодоления. М., 1999. С. 277-278.
В Х—Х1 вв. в армяно-византийскую контактную зону входили территории от Тарона на западе до царства Ширакских Багратидов на востоке, от Южного Тайка на севере до Васпуракана на юге; присоединение к этой зоне территорий в Месопотамии, Сирии и Киликии связано с приходом армянских переселенцев (после аннексии Византией армянских царств и княжеств и сельджукского нашествия), «которые привнесли в малоазийские провинции империи черты традиционного армянского общества, сблизив этнический, социально-экономический, конфессиональный и культурный облик этих провинций с землями Великой Армении»6.
Мои исследования «образа Византии» в армянской историографии V—VII и Х—Х1 вв. обнаружили парадоксально позитивное (для периодов экспансии) отношение к Византийской империи, противоречащее традиционно негативной модификации образа Византии у современных исследователей. И византинисты, и арменоведы утверждают непримиримый антагонизм государственно-политических и конфессиональных интересов Армении и Византии на всем протяжении их цивилизационного общения. Ошибки в оценке взаимоотношений Армении и Византии эпохи экспансии связаны, прежде всего, с привычным привнесением арменоведов в анализ политической ситуации Средневековья понятий и терминов из новой истории («византийский империализм», «доктрина Маврикия» и т. п.7), а также с инверсией осмысления исторического процесса, обусловленной стереотипами Нового времени.
Мышление в неадекватных Средневековью терминах и понятиях и, кроме того, эмоционально окрашенное, мешало исследователям сделать, сначала непредвзято прочитав источники (современные экспансии), следующий логично обоснованный шаг и правильно оценить усилия армянских средневековых историографов смягчить основные «инструменты отчуждения» (государство и конфессия), а также увидеть целостную картину вновь возникавшей пограничной армяно-византийской общественной модели.
По мнению М. Бахтина, «при диалогической встрече двух культур они не сливаются, не смешиваются, но взаимно обогащаются», так как «в зоне взаимодействия разных культур возникает поле высокого духовного напряжения, но две целостности не растворяются друг в друге, сохраняя свою принадлежность к той или иной цивилизации»8. Иными словами, «горнило высокого напряжения» не сплавляет встретившиеся в пограничье феномены. С этим трудно согласиться, поскольку, по моим наблюдениям, «преобразование общественно-политических институтов и форм идеологии приводило к обретению ими нового качества, к созданию синтезных феноменов, существование которых инициировало возникновение новых магистральных социо-культурных процессов в контактной зоне и появление новой модели общества»9. Литературный образ Василия
6 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Армяно-византийская контактная зона (X—XI вв.)... С. 51.
7 См.: Даниелян Э. Л. Политическая история Армении и Армянская Апостольская Церковь (VI—VII века). Ереван, 2000. С. 237 (на арм. яз.).
8 См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 370.
9 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Армяно-византийская контактная зона (X—XI вв.). С. 154.
Дигениса Акрита символизирует облик двуединого общественного пространства, интериоризуемого в герое пограничья.
Анализируя сведения об армянах — императорах и полководцах, интеллектуалах, чиновниках и церковниках, Сп. Врионис приходит к выводу, что единого образа армян в византийских письменных памятниках не существовало, так как они оценивались в зависимости от социальной, политической, а главное конфессиональной позиции авторов10.
Простое перечисление данных источников об армянах не может, разумеется, привести к системным выводам. Византийская империя объединялась не этносом, но государственностью, и армяне, подчинившиеся империи, уже не являются чем-то чуждым византийцам, они становятся «ромеями» по государственному признаку.
В конвое единственной рукописи «Стратегикона» Кекавмена находится несколько сочинений, направленных против ереси армян, т. е. против монофизит-ства, но в самом тексте рукописи отношение к армянам достаточно благожела-тельное11.
«Византийские авторы X-XII вв., сосредоточенные на событиях постоянных войн, уделяют много внимания восточным границам, и в их произведениях часто появляется "образ армянина": вассала, полководца, приближенного императора, даже возводящего императора на престол (Григорий Пакуриан у Анны Комнины), т. е. возникает образ не "чужого", но по-своему близкого мира; более того, его представители, по-видимому, содействуют утверждению новых для ромеев (на этом этапе общественной мысли), издавна имманентных армянскому миру феодальных добродетелей»12.
Представление об армянских землях как неотъемлемой части империи, а об армянах как подданных византийского императора, прочно входит в сознание ромеев и в византийскую историографию в период присоединения большей части армянских территорий к империи (X-XI вв.), когда армянская знать заняла важное место в составе господствующего класса империи и несла военную и гражданскую службу в восточных и западных регионах Византии.
Негативный «образ армян», сложившийся в Византийской империи на почве острой богословской полемики против армянской (монофизитской) Церкви, таким образом, отличался от «светского», вполне позитивного образа, появившегося в историографии в период генезиса и существования контактной зоны.
Перемены, внесенные в экономическую и социально-административную жизнь Византийской империи как развитием ее хозяйственной и политической жизни, так и под влиянием процессов в восточном интерпространстве, не носили всеобъемлющего характера, но внесли важные новации в парадигму им-
10 См.: Vryonis Sp. Byzantine Images of the Armenians // The Armenian Image in History and Literature. California, 1981. P. 65-81.
11 См.: Кекавмен. Советы и рассказы: Поучение византийского полководца XI века / Подготовка текста, введение, пер. с греч. и коммент. Г. Г. Литаврина. СПб., 2003. С. 58.
12 См.: Arutjunova-Fidanyan V. A. Byzantine Armenia: The Armenian Impact on Byzantine Life in the Xth and XIth Centuries // Mare et litora: Essays Presented to S. Karpov / R. Shukurov, ed. M., 2009. P. 654.
перии. Доминировавшая в Византии безусловная собственность на землю начинает размываться правом прецедентов, распространением форм условного землевладения и появлением иерархической феодальной собственности.
Идеал царя-рыцаря окончательно оформляется в Византии в эпоху Комни-нов. В армянских же источниках этот идеал засвидетельствован уже в V в. и сохраняется в эпоху Багратидов. Ка1зепёее Византии, очевидно, могла меняться под определенным влиянием этого идеала. Близость Кекавмена, Скилицы и его Продолжателя к армяно-халкидонитским кругам не вызывает сомнений. Атта-лиат также происходил из Малой Азии, а именно в их трудах начала формироваться новая парадигма императора. Появление позитивного образа Византии в армянской историографии несомненно было связано с обменом идеологемами. Византийские императоры вводят армянских владетелей в систему «духовных» и «семейных» связей — «сыновья» и «друзья» византийского императора — и эти термины вассального подчинения становятся топосом армянской средневековой историографии. Сущность византийской политической идеологии заключается в том, что правильность приоритетов предполагает упорядоченность социального устройства. Т<^1с; (порядок) — ключевое и наиболее устойчивое понятие в византийской системе ценностей, которое было, в определенной степени, воспринято армянской общественной мыслью в период становления контактной зоны и нашло отражение во взглядах армянских историографов на роль византийской администрации в армяно-византийских лимитрофах и в осуждении мятежей против императоров ромеев.
«Политическая ортодоксия», разработанная патриархом Фотием, находит убежденных сторонников: Иоанна Драсханакертци, Асолика, Акоба Санаинци и др. «Симфония» государства и церкви — один из важнейших факторов и византийской, и армянской политической мысли — у армянских историографов подкреплена более частым в Армении, нежели в Византии, требованием защиты христианской церкви от неверных13.
Я полагаю, что «комплекс базовых идеологем, сформированных в Византии, оказал в X—XI вв. серьезное влияние на общественно-политическую теорию армян [концепция «политической ортодоксии» (единение государства и Церкви), корреляция небесного и земного царств, порядок (тй^;)], как и византийские этно-политические представления (Константинополь — Второй Рим, Романия — Восточно-Римская империя, ромеи — ее граждане) и т. п. Усвоение и принятие византийских идеологем содействовало образованию и функционированию византийско-армянской контактной зоны»14.
В 43—46 главы трактата «Об управлении империей» вошли деловые записки, доклады и дипломатические отчеты, составленные на греческом языке армяна-ми-халкидонитами и отредактированные Константином VII Багрянородным (сер. X в.). В тексте встречаются арменизмы и большой пласт сведений о пред-
13 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Обмены идеологемами в межцивилизационном диалоге: Армяно-византийская контактная зона // Вестник ПСТГУ. Сер. III: Филология. 2020. Вып. 65. С. 11-21.
14 См.: Там же. С. 15.
ставителях армяно-халкидонитской общины15. В отличие от армян в Византийской империи, которые постепенно (хотя и медленно) эллинизировались, в самой Армении и сопредельных с нею регионах армяне-халкидониты сохраняли родной язык и культуру, а обусловленное конфессией обладание двумя (и даже тремя языками) делало их открытыми для культурных влияний Византии и Грузии16.
Армянская аристократия, органично вошедшая в состав византийского господствующего класса (из среды которой вышли информаторы Константина), является синтезным феноменом — результатом взаимодействия и взаимовлияния двух миров и двух культур, они и сформировали идеологическую составляющую генезиса синтезной контактной зоны. Иными словами, можно предположить завоевание Армении на идеологическом пространстве задолго до ее реального присоединения к империи в X—XI вв.17
Роль армян-халкидонитов в движении Византии на Восток и созидании синтезной контактной зоны утвердила для них почетное место в рядах господствующего класса Комниновской империи, а утрата их роли для политической жизни Византии к концу XI в. была обусловлена, очевидно, потерей восточных провинций и крушением контактной зоны.
Армянские историографы X—XI вв.: Иоанн Драсханакертци18, Асолик19, Аристакес20, Акоб Санаинци21, Маттеос Урхаеци22 рассказывают о движении Византии на Восток, о присоединении к империи малоазийских земель, в общем, одобрительно и, даже повествуя о трагических событиях, стараются подыскать оправдание имперскому политическому курсу, в то время как Маттеос Урхаеци (XII в.) говорит о восточной политике ромеев не иначе, как в форме обличений и проклятий. А между тем первые четыре автора так же резко отличаются друг от друга, как и от Маттеоса Урхаеци.
15 См.: Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio / Gy. Moravcsik, greek text edited; R. J. H. Jenkins, English transí. Washington, 1967. Vol. 1. Ch. 43—46; Константин Багрянородный. Об управлении империей / текст, перев., коммент. под ред. Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. М., 1989. С. 176-211, 404-425.
16 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Армяне-халкидониты на службе Византийской империи: Пакурианы // Византийские очерки: Труды российских ученых к XXII Международному конгрессу византинистов. СПб., 2011. С. 7.
17 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Истоки генезиса армяно-византийской контактной зоны X-XI вв.: «Кавказское досье» Константина Багрянородного // Византийский временник. 2014. Т. 73 (98). С. 47.
18 См.: Иованнес Драсханакертци. История Армении / пер. с древнеарм., вступ. ст. и коммент. М. О. Дарбинян-Меликян. Ереван, 1986.
19 См.:Всеобщая история Степаноса Таронецы, Асолика / изд. Ст. Малхасянц. СПб., 1885 (на древнеарм. яз.); Всеобщая история Степаноса Таронского, Асолика по прозванию, писателя XI столетия / пер. с арм. и объяснена Н. Эмином. М., 1864.
20 См.: Повествование Аристакеса Ластивертци / крит. текст и предисл. К. Н. Юзбашя-на. Ереван, 1963 (на древнеарм. яз.); Повествование вардапета Аристакеса Ластивертци / пер. с древнеарм., вступ. статья и коммент. К. Н. Юзбашяна. М., 1968.
21 Акоб Санаинци — автор первой части «Хронографии» Маттеоса Урхаеци (см.: Хачи-кян Л. С. Акоб Санаинци — хронист XI в. // Вестник Ереванского Университета. 1971. № 1. С. 22-48 [на арм. яз.]).
22 См.: Маттеос Урхаеци. Хронография. Валаршапат, 1898 (на древнеарм. яз.).
По моим наблюдениям, «кардинальные различия в мировоззрении армянских историков прямо связаны с их местом на хронологической шкале византийской экспансии. Иоанн Драсханакертци писал до начала экспансии, а Асо-лик застал первые шаги движения Византии на восток. Для этих авторов византийское присутствие — не столько реальность, сколько право и надежда. Империя, по их мнению, имела сюзеренные права на армянские земли, и историки надеялись, что эти права будут осуществлены во избавление Армении от "язычников" (арабов). Перед лицом мусульманской опасности сглаживаются (обычно острые) противоречия между двумя церквями христианского Востока. Целенаправленно смягчается действие двух основных "инструментов отчуждения" Армении и Византии — государственные интересы и конфессиональные различия.
Во вторую группу входят Аристакес Ластивертци и Акоб Санаинци — современники и очевидцы захвата Византией армянских территорий, формирования и закрепления армяно-византийской контактной зоны и затем нашествия сельджуков. Оба "инструмента отчуждения" бездействуют и в их трудах, тем более что оба историка жили и творили в пределах империи. А сельджукское нашествие обеспечило столь же черный фон для светлого образа Византийской империи в их произведениях, как и арабское присутствие в трудах их предшественников.
В произведениях таких широко образованных, одаренных и осведомленных историков, как Иоанн Драсханакертци и Аристакес Ластивертци, происходит рецепция византийской духовности и ее приспособление к условиям иного общественно-исторического контекста. Они не только нивелировали действие основополагающих "инструментов отчуждения", но и вводили в действие "инструменты присвоения" византийских идеологических норм.
Другая группа — историки, не знающие ни политических, ни идеологических реалий Византии. Они также смягчают действие "инструментов отчуждения", но пользуются несколько иными "инструментами присвоения" византийского мира. Они рисуют позитивный образ Византии, пользуясь собственными идеологическими нормами. Причем если первая группа включает Армению в византийское политическое и идеологическое пространство, то вторая — сближает Византию с армянским миром»23.
Тесное межцивилизационное общение обусловило экономический подъем, усилило торговый оборот и укрепило конфессиональные и культурные связи между двумя мирами.
Становление синтезной контактной зоны — длительный и многоэтапный исторический процесс со своими механизмами воспроизводства.
«Для армянских средневековых историков в начале X в. было приемлемым, а в конце X и в начале XI в. — естественным и привычным существование армянских земель в составе "греческой страны". Историки демонстрируют терпимость к имперской ортодоксии, а комплекс идейно-политических представлений, сформированных к X в. в Византии, оказывает в этот период серьезное влияние на общественно-политическую теорию армян.
В период разрушения армяно-византийской контактной зоны под ударами сельджуков армянское общественное сознание высвобождается от влияния
23 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Методы создания позитивного образа. С. 308.
византийских идеологических ценностей, Византия начинает отчуждаться от армянского мира, а образ ее ощутимо блекнет. И совершенно негативным образ Византии (во всех его аспектах: государство, этнос, конфессия) становится с конца XI — начала XII в., после окончательного крушения контактной зоны. Эта негативная модификация образа Византийской империи переходит из средневековой в новую и новейшую армянскую историографию»24.
Крушение армяно-византийской контактной зоны повлекло за собой не только разочарование в мощи Византийского государства, но и изменения в менталитете армянского общества. Образы, выйдя из реального пространства в ментальное и трансформируясь в нем, в свою очередь, оказывают влияние на изменения в реальном мире. Кардинальные перемены в расстановке центров силы на Востоке обусловили постепенный уход Армении за пределы центрированного на Византию культурного пространства.
Итог изучения эволюций «образа другого» в Армении и Византии во взаимосвязи с генезисом и крушением армяно-византийской контактной зоны позволяет рассматривать этот феномен как важный фактор межцивилизационного диалога.
Список литературы
Арутюнова-Фиданян В. А. Армяно-византийская контактная зона (X—XI вв.): Результаты взаимодействия культур. М., 1994. Арутюнова-Фиданян В. А. Армяне-халкидониты на службе Византийской империи: Па-курианы // Византийские очерки: Труды российских ученых к XXII Международному конгрессу византинистов. СПб., 2011. С. 5—22. Арутюнова-Фиданян В. А. Истоки генезиса армяно-византийской контактной зоны X— XI вв.: «Кавказское досье» Константина Багрянородного // Византийский временник. 2014. Т. 73 (98). С. 13-52. Арутюнова-Фиданян В. А. Методы создания позитивного образа Византийской империи в армянской историографии (период экспансии) // Чужое: опыты преодоления / ред. Р. М. Шукуров. М., 1999. С. 277-309. Арутюнова-Фиданян В. А. Обмены идеологемами в межцивилизационном диалоге: Армяно-византийская контактная зона // Вестник ПСТГУ. Сер. III: Филология. 2020. Вып. 65. С. 11-21.
Арутюнова-Фиданян В. А. Образ Византии в армянской средневековой историографии,
X в. Ч. 1 // Византийский временник. 1991. Т. 52. С. 113-126. Арутюнова-Фиданян В. А. «Повествование о делах армянских» (VII в.): Источник и время. М., 2004.
Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.
Бибиков М. В. Византия — Славянский мир — Русь — Христианство: По материалам дискуссий XVI Международного конгресса исторических наук (Штутгарт, 1985) и XVII Международного конгресса византинистов (Вашингтон, 1986) // Русь между Востоком и Западом: культура и общество (X-XVII вв.). М., 1991. Ч. 1. С. 290-314. Всеобщая история Степаноса Таронецы, Асолика / изд. Ст. Малхасянц. СПб., 1885 (на древнеарм. яз.).
Всеобщая история Степаноса Таронского, Асолика по прозванию, писателя XI столетия / пер. с арм. и объяснена Н. Эмином. М., 1864.
24 См.: Арутюнова-Фиданян В. А. Методы создания позитивного образа... С. 309.
Даниелян Э. Л. Политическая история Армении и Армянская Апостольская Церковь
(VI-VII века). Ереван, 2000 (на арм. яз.). Иованнес Драсханакертци. История Армении / пер. с древнеарм., вступ. ст. и коммент.
М. О. Дарбинян-Меликян. Ереван, 1986. Кекавмен. Советы и рассказы: Поучение византийского полководца XI века / Подготовка текста, введение, пер. с греч. и коммент. Г. Г. Литаврина. СПб., 2003. Константин Багрянородный. Об управлении империей / текст, пер., коммент. под ред.
Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. М., 1989. Литаврин Г. Г. Представления «варваров» о Византии и византийцах в VI—X вв. // Византийский временник. 1986. Т. 46. С. 100—108. Маттеос Урхаеци. Хронография. Валаршапат, 1898 (на древнеарм. яз.). Образы власти на Западе, в Византии и на Руси: Средние века. Новое время / под ред.
М. А. Бойцова и О. Г. Эксле. М., 2008. Повествование Аристакеса Ластивертци / крит. текст и предисл. К. Н. Юзбашяна. Ереван, 1963 (на древнеарм. яз.). Повествование вардапета Аристакеса Ластивертци / пер. с древнеарм., вступ. ст. и ком-
мент. К. Н. Юзбашяна. М., 1968. Сериков Н. И. О некоторых аспектах подхода к исследованию арабо-византийских отношений X—XI вв. в современной зарубежной историографии // Византийский временник. 1983. Т. 44. С. 246-251. Типик Григория Пакуриана / введ., пер. и коммент. В. А. Арутюновой-Фиданян. Ереван, 1978.
Хачикян Л. С. Акоб Санаинци — хронист XI в. // Вестник Ереванского университета.
1971. № 1. С. 22-48 (на арм. яз.). Чужое: опыты преодоления / ред. Р. М. Шукуров. М., 1999.
Ahrweiler H. L'image de l'autre et les mécanismes de l'alterité // XVIe Congrès international des
sciences historiques. Stuttgart, 1985. P. 60-66. Arutjunova-Fidanyan V. A. Byzantine Armenia: The Armenian Impact on Byzantine Life in the Xth and XIth Centuries // Mare et litora: Essays Presented to S. Karpov / R. Shukurov, ed. Moscow, 2009. P. 645-658. Byzantinum: Identity, Image, Influence: XIX International Congress of Byzantine Studies: Major
Papers / K. Flidelius, ed. Copenhagen,1996. Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio / Gy. Moravcsik, greek text edited;
R. J. H. Jenkins, English transl. Washington, 1967. Vol. 1. Dagron G. «Ceux d'en face»: Les peuples étrangers dans les traités militaires byzantins // Travaux et Mémoires du Centre de recherches d'histoire et civilisation de Byzance. 1987. T. 10. P. 207232.
Daniel H. Islam and the West: The Making Image. Edinburg, 1960.
Rodinson M. The Western Image and Western Studies of Islam: The Legacy of Islam. Oxford, 1974.
Sénac Ph. L'image de l'autre: L'Occident médiéval face à L'Islam. Flammarion, 1983. Vryonis Sp. Byzantine Images ofthe Armenians // The Armenian Image in History and Literature. California, 1981. P. 65-81.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia III: Filologiia.
Doctor of Sciences in History, Institute of World History
Viada Arutyunova-Fidanyan,
2021. Vol. 69. P. 11-22
DOI: 10.15382/sturIII202169.11-22
of Russian Academy of Sciences,
32A Leninskiy prosp., Moscow, 119334, Russian Federation aramfidanyan@yandex.ru
ORCID: 0000-0003-4900-1736
The Role of the "Image of the Other"
in the Interaction of Civilisations. The Armeno-Byzantine Contact Zone (10th - 11th Centuries))
V. Arutyunova-Fidanyan
Abstract: Armenian medieval historiographers, scholars-monks (vardapets), who belonged to the intellectual elite of the Armenian society, were closely linked with the ruling houses and the high-ranking clergy of the country. They were creators of ideas about the Byzantine Empire. Their desire to introduce the lands of Armenia into the sphere of Byzantine political influence was logically interwoven into their doctrine about the introduction of Byzantine ideological values into the Armenian social and political thought. These factors determined the creation of a positive image of Byzantium, the legal suzerain of the Armenian kingdom and the only supporter of the Armenians in their struggle against the Persians, Arabs and Turks. Therefore, they purposefully diminished the influence of two major "instruments of alientation", political and confessional, which divided Byzantium and Armenia. Besides, they saw an ideal of rulers in the personalities of the Byzantine emperors. For Armenian medieval historiographers, the existence of the Armenian lands as part of the "Greek country" at the beginning of the 10th century was convenient, and at the end of the 11th century it came to be natural and common. The historiographers demonstate tolerance towards the imperial orthodoxy, and the set of ideological and political ideas formed by the 10th century in Byzantium had a serious impact on the socio-political theory of the Armenians. During the desintegration of the Armeno-Byzantine contact zone, the Armenian social conscience under pressure of Seljuks released itself from the influence of the Byzantine ideological values, Byzantium starting to estrange itsef from the Armenian world. From the end of the 11th — beginning of the 12th centuries, after the utlimate collapse of the contact zone, the image of Byzance became totally negative (in its many aspects: government-related, ethnic, confessional). This negative modification of the image of the Byzantine Empire goes over from the medieval to the new and the newest Armenian historiography. The fall of the Armeno-Byzantine contact zone resulted not only in the disappointment in the power of the Byzantine state, but also led to changes in the mentality of the Armenian society.
Keywords: image of the other, interaction of civilisations, exchange of ideologemes, transformation of images, Byzantine and Armenian historiographers of 10—11 centuries, instruments of assumption, instruments of alienation.
References
Ahrweiler H. (1985) "L'image de l'autre et les mécanismes de l'alterité", in XVIe Congrès international des sciences historiques, Stuttgart, pp. 60-66.
Arutyunova-Fidanyan V. A. (1994) Armiano-vizantiiskaia kontaktnaia zona (X—XIvv.): Rezul'taty vzaimodeistviia kul'tur [The Armenian-Byzantine contact area (10th— 11th cent.): Results of a cultural immersion]. Moscow (in Russian).
Arutyunova-Fidanyan V. A. (2011) "Armiane-khalkidonity na sluzhbe Vizantiiskoi imperii: Pak-uriany" [Armeno-Chalcedonians in the service of the Byzantine Empire: Pakurians], in Vi-zantiiskie ocherki: Trudy rossiiskikh uchenykh kXXIIMezhdunarodnomu kongressu vizantinistov [Byzantine essays: Papers of Russian scholars for the 22nd International Congress of Byzan-tinists] (in Russian).
Arutyunova-Fidanyan V. A. (2009) "Byzantine Armenia: The Armenian Impact on Byzantine Life in the Xth and XIth Centuries", in Mare et littora: Essays Presented to S. Karpov, Moscow, pp. 645-658.
Arutyunova-Fidanyan V. A. (2014) "Istoki genezisa armiano-vizantiiskoi kontaktnoi zony X— XI vv.: 'Kavkazskoe dos'e' Konstantina Bagrianorodnogo" [The origins of the Armeno-Byzantine contact zone in the 10th— 11th centuries: The 'Caucasian Dossier' of Konstantin Porphyrogenitus"]. Vizantiiskii vremennik, 2014, vol. 73 (98), pp. 13—52 (in Russian).
Arutyunova-Fidanyan V. A. (1999) "Metody sozdaniia pozitivnogo obraza Vizantiiskoi imperii v armianskoi istoriografii (period ekspansii)" [The strategies of creating a positive image of the Byzantine Empire in the Armenian historiography (the period of expansion)], in R. M. Shu-kurov (ed.) Chuzhoe: opyty preodoleniia [The foreign: experience in overcoming], Moscow, pp. 277—309 (in Russian).
Arutyunova-Fidanyan V. A. (1991) "Obraz Vizantii v armianskoi srednevekovoi istoriografii, X v." [The image of Byzantium in the Armenian medieval historiography, 10th cent.]. Vizantiiskii vremennik, 1991, vol. 52, pp. 113—126 (in Russian).
Arutyunova-Fidanyan V. A. (2004) "Povestvovanie o delakh armianskikh" (VII v.): Istochnik i vremia [The 'Story of the Armenian Matters' (7th cent.). Source and period]. Moscow (in Russian).
Arutyunova-Fidanyan V. A. (ed.) (1978) Tipik Grigoriia Pakuriana [The Typicon of Gregory Pakurianos]. Yerevan (in Russian).
Bakhtin M. M. (1986) Estetika slovesnogo tvorchestva [The aesthetics of the verbal arts]. Moscow (in Russian).
Bibikov M. V. (1991) "Vizantiia — Clavianskii mir — Rus' — Khristianstvo: Po materialam dis-kussii XVI Mezhdunarodnogo kongressa istoricheskikh nauk (Shtutgart, 1985) i XVII Mezh-dunarodnogo kongressa vizantinistov (Vashington, 1986)" [Byzantium — Christian World — Rus — Christianity: On the materials of the 16th discuttion of the International Congress of Historical Sciences (Stuttgart, 1985) and the 17th International Congress of Byzantinists (Washington, 1986)], in Rus'mezhdu Vostokom i Zapadom: kul'tura i obshchestvo (X—XVIIvv.) [Rus' between East and West: culture and society (10th — 17th centuries)] (in Russian).
Boitsova M. A., Eksle O. G. (eds) (2008) Obrazy vlasti na Zapade, v Vizantii i na Rusi: Srednie veka. Novoe vremia [Images of the power in the West, in Byzantium, and in Rus'] Moscow (in Russian).
Dagron G. (1987) "'Ceux d'en face': Les peuples étrangers dans les traités militaires byzantins". Travaux et Mémoires du Centre de recherches d'histoire et civilisation de Byzance, 1987, vol. 10, pp. 207-232.
Daniel H. (1960) Islam and the West: The Making Image, 1960.
Danielian E. L. (2000) Politicheskaia istoriia Armenii i Armianskaia Apostol'skaia Tserkov' (VI— VII veka) [The political history of Armenia and the Armenian Apostolic Church (6th — 7th cent.)]. Yerevan (in Armenian).
Darbinian-Melikian M. O. (ed.) (1986) Iovannes Draskhanakerttsi. Istoriia Armenii [Johannes Draskhanakertci. The History of Armenia]. Yerevan (in Russian).
Fidelius K. (ed.) (1996) Byzantinum: Identity, Image, Influence: XIX International Congress of Byzantine Studies: Major Papers. Copenhagen.
Iuzbashian K. N. (ed.) (1963) Povestvovanie Aristakesa Lastiverttsi [The Narrative of Aristakes Lastivertci]. Yerevan (in Old Armenian).
Iuzbashian K. N. (ed.) (1968) Povestvovanie vardapeta Aristakesa Lastiverttsi [The Narrative of the Vardapet Aristakes Lastivertci]. Moscow (in Russian).
Khachikian L. S. (1971) Akob Sanaintsi — khronistXIv. [Akob Sanainci— the Chronicler of the 11th century]. VestnikErevanskogo Universiteta, 1971, no. 1, pp. 22-48 (in Armenian).
Litavrin G. G. (1986) "Predstavleniia 'varvarov' o Vizantii i vizantiitsakh v VI-X vv." [The 'barbarians'' perception of Byzantium and Byzantians]. Vizantiiskii vremennik, 1986, vol. 46, pp. 100-108.
Litavrin G. G. (ed.) (2003) Kekavmen. Sovety i rasskazy: Pouchenie vizantiiskogo polkovodtsa XI veka [Kekaumenos. Advices and Tales: The Homily of a Byzantine Commander of the 11th cent.]. St. Petersburg (in Russian).
Litavrin G. G., Novosel'tsev A. P. (eds) (1989) Konstantin Bagrianorodnyi. Ob upravlenii imperiei [Constantine Porphyrogennetos. On the Administration of the Empire]. Moscow (in Russian).
Moravcsik Gy. (ed.), Jenkins R. J. H. (transl.) (1967) Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Washington, vol. 1.
Rodinson M. (1974) The Western Image and Western Studies of Islam: The Legacy of Islam. Oxford.
Sénac Ph. (1983) L'image de l'autre: L'Occident médiéval face à L'Islam. Flammarion.
Serikov N. I. (1983) "O nekotorykh aspektakh podkhoda k issledovaniiu arabo-vizantiiskikh otnoshenii X—XI vv. v sovremennoi zarubezhnoi istoriografii" [On certain aspects of the approach to studies of the Arab-Byzantine relationships of the 10th — 11th centuries in contemporary foreign historiography]. Vizantiiskii vremenik, 1983, vol. 44, pp. 246—251 (in Russian).
Shukurov R. M. (ed.) (1999) Chuzhoe:opytypreodoleniia [The foreign: experience in overcoming]. Moscow (in Russian).
Vryonis Sp. (1981) "Byzantine Images of the Armenians", in The Armenian Image in History and Literature, California, pp. 65—81.
