CC BY
43Роль “дикой” аудиоинформации в современном Узбекистане *
Дэвид Тайсон
Два вида информации: прочитываемая и выслушиваемая
Когда в конце 1980-х годов политика гласности достигла-таки Узбекистана, средства массовой информации, пребывая по-прежнему под контролем властей, начали освещать различные проблемы, которые ранее были под запретом. Впервые с 1920-х годов в местной прессе стал проявляться относительный плюрализм мнений. Помимо официальных органов печати начали открыто распространяться несколько небольших “независимых” газет: “Бирлик” (позднее “Мустагил
хафталик”), “Эрк”, “Тумарис” и “Мунособат”. Эти газеты, равно как и поддерживавшие их политические партии, движения и организации, не только обрели легальный статус, но и сделались предметом многочисленных статей и дискуссий (подчас доброжелательных) в официальных средствах информации.
Относительная свобода печати длилась, однако, не долго. Один из главных редакторов крупной официальной газеты на узбекском языке сообщил мне в 1992 году в личной беседе: “В конце 1990 года государственный цензор, работавший в нашей газете, был смещен. Он практически никогда не подвергал цензуре ни один наш материал. Новый же цензор не пропускал критику в адрес правительства, так что нам пришлось отказаться от публикаций, посвященных оппозиционным партиям и движениям. То же самое произошло и во всех других государственных газетах. По времени это совпало с гонениями на политическую оппозицию. Произошел как бы возврат к брежневской стагнации”.
Под давлением властей оппозиция была вынуждена свертывать свою деятельность. В конце концов, газета “Мунособат” прекратила свое существование, а “Эрк” была вынуждена подчиниться жесткой цензуре. За 1992 год тираж ее упал со 100 до 12 тыс. экземпляров, продажа периодически запрещалась. “Мустагил хафталик” ушла в подполье. В 1994 году издание обеих газет в Узбекистане было запрещено; теперь они печатаются в Москве и доставляются в Узбекистан нелегально.
Как и поддерживающие их организации, “Мустагил хафталик” и “Эрк” снабжали общество альтернативной информацией: освещали местные события, которые замалчивались официальной прессой или же трактовались ею с совершенно противоположных позиций. Кроме того — и это, возможно, самое главное — информация, распространявшаяся народным движением “Бирлик” и политической партией “Эрк”, повлияла на восприятие обществом многочисленных социальных и политических проблем и способствовала тому, что власти усвоили кое-что из политических платформ этих оппозиционных групп \
Тем не менее дальнейший ход событий показал, что для мобилизации населения, воздействия на общественное мнение и политику властей сил у этих организаций оказалось недостаточно. Не смогли они и противостоять ограничительным мерам правительства, его открытым действиям по “приручению” и пресечению их активности 2. В результате давления властей относительная эффективность деятельности “Бирлика” и “Эрка” по распространению их взглядов и неподцензурной информации в целом заметно снизилась.
Куда меньше, чем газеты, поддаются контролю и цензуре магнитофонные кассеты. Поэтому они сохранили, по крайней мере, до середины 1992 года свою действенность в качестве средства обеспечения населения альтернативной информацией. В этом их качестве история кассет в Средней Азии начинается еще в советский период. Как часть самиздата, нацеленная на тайное воспроизводство и передачу информации (“магнитиздат”), аудиотехнология упоминается в многочисленных статьях советского времени; в них она обвиняется в том, что облегчает сохранение “пережитков прошлого” и других “отрицательных явлений”, связанных с несанкционированной и незаконной религиозно-общественной деятельностью 3. Некоторые западные ученые полагали магнитофонные кассеты составной частью хорошо организованной, всепроникающей сети “суфийского подпольного самиздата” 4. Другие видели в записи и распространении “неодобряемых” властями кассет пример неформального, локального по своим масштабам и почти что безобидного бизнеса изобретательных любителей 5. Пленки, которые они продавали (а среди знакомых распространяли бесплатно), были различны по содержанию. Так, на них могли быть записаны тексты из Корана и воспеваться туркестанцы, сражавшиеся против царских захватчиков.
Нынешние путешественники по Узбекистану легко могут заметить, что производство и продажа магнитофонных пленок здесь процветают. Их можно купить или у юных уличных торговцев, или же в специализированном магазине записей, предлагающем намного больший выбор. (В Ташкенте я насчитал 18 таких магазинов.) Большинство кассет, продававшихся на улицах в 1990—1992 годах, содержали записи
популярной западной (или подобной западной) музыки в исполнении американских, европейских, русских и местных узбекских певцов и групп. Музыка из стран ислама также пользовалась популярностью. Другая категория — это записи традиционной узбекской музыки и представлений, исполняемых всегда пользующимися популярностью комедиантами (кизикчилар).
И наконец, в продаже находился “секретный” товар, то есть записи (песни и комментарии), которые несли специальную политическую, социальную или же религиозную нагрузку. Именно они и составляют настоящий предмет данной статьи.
Во все то время, на которое пришлась моя исследовательская работа, то есть с середины 1990 года до середины 1992 года, возможность получить записи такого рода была более или менее не ограничена. С одной стороны, подавляющее большинство уличных торговцев и уж тем более все магазины записей не могли ускользнуть из-под контроля властей, ассортимент записей был всюду приблизительно одним и тем же, а цены были установлены государством, и пытаться “торговаться” было бессмысленно. С другой стороны, заказы на “неодобряемую” продукцию удовлетворялись немедленно или по прошествии нескольких дней. Если требуемой записи не было ни на прилавке (или лотке), ни под прилавком, продавец, как правило, объяснял покупателю, как найти “главный” местный магазин, где имеется большой выбор мастер-кассет и можно сделать перезапись 6.
При общедоступности кассет и значительной унифицированности их ассортимента наблюдались и местные отклонения. В Ферганской долине, например — и в особенности в Намангане, Коканде и Андижане — наиболее популярны были записи с выступлениями и проповедями религиозных деятелей. Торговцы крутили их на улицах громко и в открытую. И нередко можно было увидеть небольшие группы в 20—30 человек, собиравшихся вокруг торговца, чтобы послушать эти записи и даже обсудить их содержание. В то же время западная музыка здесь в целом не звучала и купить ее записи можно было только в магазинах.
Для Ташкента скопления людей вокруг торговцев были нехарактерны, чаще всего проигрывались кассеты с записями популярной рок-музыки в исполнении западных и узбекских артистов и записи известных узбекских комедиантов. Клиентуру торговцев составляли по большей части тинэйджеры — как юноши, так и девушки. В таких городах, как Самарканд, Бухара, Ош, Хива и Ургенч, число религиозных и политических записей было, по сравнению с Ферганской долиной, тоже небольшим; и только иногда собирались небольшие группки слушателей. В ходу была современная популярная и традиционная музыка на узбекском и таджикском языках (в Бухаре и Самарканде). В Хорезме обычным явлением были пленки на местном диалекте. В Кашка-Дарье и Сурхан-Дарье выбор записей был скромнее и обычно ограничивался комедией и традиционной музыкой. В Карши, Шахрисябзе и Термезе я не обнаружил сколько-нибудь значительного количества торговцев и магазинов, в Джаркургане, Шурчи и Дейноу их было совсем мало.
“Секретные” кассеты в Ферганской долине: их использование и содержание
Выше уже отмечалось, что наличие тех или иных аудиоматериалов и их содержание несколько менялись в зависимости от региона. Ферганская долина явно была центром производства и потребления “секретных” записей. Этот район всегда отличала наибольшая для советской Средней Азии плотность населения, в нем проживает многочисленное и довольно однородное узбекское население. Тамошние узбеки, которых молодежь прозвала “фан” (по первым буквам названий городов Фергана, Андижан и Наманган) считаются наиболее религиозными и образуют довольно сплоченную группу (что, впрочем, встречается и в других регионах), гордящуюся своими местными традициями и привычками.
О возрождении ислама в Ферганской долине свидетельствует и большое количество популярных записей религиозного содержания, предлагаемых на продажу. И их содержание становится широко известно не только благодаря прослушиванию на улицах. Мечеть в долине — это, безусловно, одно из главных мест, где происходит обмен идеями и информацией. Она служит местом, где собираются мужчины (молодые и старые, богатые и бедные, хорошо образованные и не очень) и где излагаются мнения, артикулируются заботы как религиозного, так и светского характера. Во время послемолитвенных собраний в мечети в одной деревушке возле Намангана, на которых я присутствовал, предметом обсуждения были и местные религиозные проблемы, и вражда между исламскими лидерами в Намангане, и приватизация и распределение земли, и новости относительно политической оппозиции в Ташкенте. Все это было очень интересно, но самым интересным было то, каким образом проходили эти обсуждения. Люди могли сами предложить тему для разговора, но не менее часто он завязывался после прослушивания
магнитофонной записи. Опять-таки, хотя то, что воспроизводилось на пленке, было по преимуществу речами религиозных деятелей, в круг тем, обсуждавшихся после прослушивания, попадали такие вопросы, как принципы ислама и морали и их применение в местном контексте, исламское сообщество вообще, разные социальные болячки, политические тенденции и как следует поступать с русскими.
Другим местом, где обсуждалось содержание “секретных” или “особых” записей, была местная чайхана. В ней слушали те же самые записи, что и в мечети, но предпочитали все-таки записи комедиантов и традиционной музыки. Обсуждения здесь носили более закрытый, сдержанный и неформальный характер, а их участники обычно разбивались на группы, различавшиеся по возрасту или социальному положению.
И наконец, кассеты часто слушали дома. Там они служили средством развлечения в семейном кругу, могли также проигрываться и на встречах коллег, друзей или бывших одноклассников. Такой вид неформального общения, известный как “разговор” (гап), обычно устраивался в разных домах каждую неделю (либо раз в две недели или в месяц). Участники “разговора” сидели вокруг дастархана, ели, пили, говорили о спорте, местных сплетнях, политике и т. д. Часто гап — это время расслабления и винопития, но он может перерасти в вечер обсуждений и споров. То, что гап, в отличие от разговоров в мечети и чайхане, проводится в частном доме и в кругу близких знакомых, делает возможными откровенные высказывания по болезненным темам. При этом, как и в мечети, дискуссия здесь может начаться либо спонтанно, либо под влиянием прослушанной записи религиозных деятелей, как и в чайхане, во время гапа звучат записи комедиантов и музыки.
“Послания” Дадахона Хасана
В Фергансной долине, в тех же типовых ситуациях прослушивания, о которых речь шла выше, можно было познакомиться еще с одним видом записей. То были “обращения” или “послания” к публике певца, не только рассказывающего о различных событиях и проблемах, но еще и обсуждающего их. Таким певцом-комментатором наизменно выступал исполнитель традиционных песен (хофиз) Дадахон Хасан.
Многие “послания” Хасана облечены в форму песни. Но западное понимание термина “певец” — даже в специфическом случае исполнителя, записывающегося на пленку, — оказывается слишком узким применительно к Хасану. Дело в том, что центральное место в “посланиях” занимают как раз собственные комментарии певца, щедро рассыпанные по всем его записям. Они представляют собой ясные, краткие и зачастую весьма красноречивые высказывания по наболевшим религиозным, социальным и политическим вопросам.
В “посланиях” Хасана представлено множество его суждений, но самые важные из них — критические, касающиеся современной политической, социальной и духовной ситуации в Узбекистане и “великом Туркестане” или “Туране”. Хасан полагает, что истоки нынешнего положения его “собратьев” уходят в колониально-коммунистическое прошлое, в те времена, когда был введен атеизм, а некоторые важнейшие моральные и духовные основы народной жизни были разрушены, утеряны и забыты. Он приводит доказательства тогдашнего морального упадка, того, как враги — русские колонизаторы порабощали его народ и пытались уничтожить в нем чувство гордости и собственного достоинства. Хасан, однако, не ограничивается критикой прошлого; скорее он использует прошлое как исторический контекст и отправной пункт дидактических суждений, в которых показывает, как беды, унаследованные от прошлого, продолжают оказывать глубокое влияние на сегодняшнюю жизнь людей. И если в недавнем прошлом врагами были русские, то теперь люди, олицетворяющие репрессии и зло, являются представителями нынешней “системы”. Рассказывая о недавних событиях, он приводит конкретные примеры несправедливостей и репрессий, и в этих рассказах нынешнее руководство (или, по крайней мере, часть его) предстает в облике негодяев. Хасан призывает людей “пробудиться”, осознать свое плачевное положение, подняться на борьбу за свои права и “подлинную” независимость. При этом им делается акцент на идеях религиозного (исламского) и политического единения и с еще большей силой подчеркивается значимость высоконравственного поведения и веры в Бога.
Итак, почти на каждой из кассет Хасана имеется краткий комментарий, освещающий фундаментальные проблемы, стоящие перед людьми, средства их разрешения, а также устремления самого Хасана. В качестве примера приведем “вступление” из записи 1991 года:
“Во имя Аллаха, милосердного и сострадательного. Хвала Аллаху. Мир вам, дорогие и достойные люди ислама, правоверные мусульмане, народ Туркестана, братья, просвещенные в вере и с верой неусыпной, с сердцами, опаленными болью и печалью за родную землю. Приветствую и вас — заблудших
и несведущих, закоренелых грешников, у которых нет ни сердца, ни разума.
Прошло уже почти шесть лет с начала перестройки, гласности, политики демократии. За это время некоторые республики стали независимыми во всех отношениях. Что же до нас, то мы глухи и немы; бесцельно мы бродим с зажмуренными глазами, ко всему равнодушные, пораженные безволием. Словно про нас сказано: “Дашь мне поесть — я поем, сразишь меня — я умру”. И уж точно про нас слова: “Эй, яблоко, созревай и само мне в рот падай”.
Очевидно, что нас надули. Независимости не достигнешь без борьбы. Да, да, великое благо независимости добывается только в борьбе. Никогда оно не падает с неба. До тех пор, пока все жители республики, каждый из нас и все мы вместе — интеллигенты и рабочие, служащие и крестьяне, начальники большие и начальники малые — не возьмемся за руки и не объединим свои силы, никакой независимости мы не добьемся. И это все, что тут можно сказать.
Ни Верховный Совет сам по себе, ни Президент сам по себе не дадут нам независимость. Независимость придет только вместе с единением всех нас, когда все мы станем одной силой.
Кажется, будто за последние пять лет даже диких зверей, хищников вывели из лесов и научили разным цирковым трюкам. Теперь толпа рукоплещет им. А мы, узбеки, мы не поднялись даже до такого уровня. Вот в чем дело! Аллах, спаси нас!
Что бы я ни делал, мною руководит одно стремление: песнями пробудить сознательность и национальную гордость в массах, по мере сил моих помочь им выбраться из болота социальной несознательности.
Мне хотелось бы, чтобы вы помнили об этом, слушая мои песни. Да ниспошлет вам Аллах разум при вашем пробуждении, дабы обрели вы гордость за свой народ, осознали свои права и в особенности прониклись чувством родины. Пусть Сам Он будет вашим наставником. Да будет так!”
Приводя в пример Хасана как “поставщика” такого рода взглядов и мнений, я вовсе не хочу сказать, что именно он является их “родоначальником”. Ни для кого не секрет, что когда Хасан пишет слова для своих песен, он использует стихи популярных поэтов. Равным образом, нельзя считать, что Хасан оригинален в своих мечтах об исламском Туркестане или в критике режима. Важно другое: оценки и мнения, артикулированные Хасаном, передаются им с помощью привычных понятий, и их явно разделяют значительные группы в составе узбекского населения. Благодаря этому Хасан попал в число наиболее популярных и уважаемых личностей в Узбекистане, что подтвердили итоги опроса, проведенного одной из крупнейших узбекских газет 7.
В среде, где свободное движение информационных потоков предельно затруднено, Хасан и ему подобные предоставляют людям альтернативную информацию. Но их роль заключается не только в этом. Они еще и “возвышают” идеи и мнения, то есть переводят их с уровня слухов, обычной болтовни и разрозненных обсуждений на местах на более осязаемый, предметный уровень, после чего эти идеи и мнения распространяются и обсуждаются куда более широко.
Например, в записи 1990 года Хасан комментирует события, произошедшие 4—6 июня в Оше, Узгене и в окрестностях этих городов. Многими узбеками они воспринимаются как трагедия, обстоятельства которой до сих пор не прояснены. Хасан трактует их как умышленное убийство киргизами “тысяч” узбеков — мужчин, женщин и детей. Средства массовой информации, в то время еще находившиеся под контролем Москвы, отнесли ошские события к серии этнических конфликтов, причиной которых, помимо прочего, была большая, чем прежде, самостоятельность, предоставленная “неподготовленным” и “отсталым” республикам Центральной Азии. Согласно официальным источникам, конфликт был спровоцирован молодыми людьми, пьяными и накачанными наркотиками. Молодежь воспользовалась некомпетентностью, коррумпированностью и апатией тогдашнего персонала “квазинезависимых” правоохранительных органов. Намек Москвы ясен: если республики Центральной Азии обретут независимость, резня станет повсеместной и жертвами ее сделаются другие этнические группы, включая русских.
Злободневный комментарий Хасана заключался в следующем. Признавая киргизов агрессорами, он утверждал, что настоящими врагами, теми, кто запланировал и оркестровал события, просто использовав киргизов, были русские колонизаторы и их среднеазиатские лакеи. Ошские события — лишь звено в цепи провокаций, направленных на то, чтобы сохранить ярмо колониализма и разрушить остатки тюркского единства (в данном случае — единства узбеков и киргизов, которые в былые времена “молились бок о бок в одной мечети”). Хасан умоляет тюрок, весь “тюркский мир” (тюркий олам) открыть, наконец, глаза, увидеть, кто настоящий враг, и объединиться под знаменем ислама в сражении за родину
Объяснение, данное Хасаном, трагедии в Кыргызстане, было осуждено правительственными чиновниками как антисоветская пропаганда, основанная на непроверенных слухах. Однако многие
узбеки, равно как и некоторые западные ученые, склонны согласиться с его версией, в особенности в той ее части, где предъявляются обвинения в адрес коммунистического руководства — российского, узбекского и киргизского 8.
Помимо того, что Хасан артикулирует и, в определенном смысле, легитимизирует подходы и идеи, господствующие среди узбеков, он также вселяет в своего слушателя воодушевление и готовность к действию. Добивается он этого как посредством содержания своих “посланий”, так и с помощью самого способа подачи того, что он хочет донести до слушателя. В смутные времена быстрых перемен, трудностей и разброда Хасан четко и недвусмысленно говорит людям, как правильно вести себя и в моральном, и в политическом плане.
Хасан часто называет народы, к которым обращается. Помимо тюрков центральной Азии, это татары, башкиры, тувинцы, азербайджанцы, карачаевцы и балкарцы, турки-месхетинцы, якуты и таджики. Всех он объявляет “собратьями”. В своих сетованиях и призывах к этим “собратьям” он ясно дает понять, что в прошлом туркестанцы боролись за свободу и независимость по-настоящему — брались за оружие и жертвовали всем, чем обладали. В особенности он взывает к примеру басмачей (босмачилар), представляя их образцом для подражания, и молит Бога о том, чтобы отличавшие басмачей мужество, героизм, гордость и осознание того, в каком положении ты и кто твой враг, были бы переняты его слушателями. Это “осознание”, о котором постоянно упоминается в песнях и комментариях Хасана, является, пожалуй, ключевым элементом его “посланий”. И для того чтобы убедить узбеков в абсолютной необходимости “осознания” ими, сколь недостойна та жизнь, которую они ведут, и то состояние косности ума 9, в котором они пребывают, Хасан прибегает к весьма язвительным аналогиям. Он приравнивает узбеков к послушным животным (собакам, овцам, телятам), не способным отличить, кто является их другом, а кто — врагом; пока им перепадают жалкие крохи, они согласны оставаться на привязи и в путах. Он также отказывает узбекам в праве называться народом, уподобляет их черни, толпе (оломон), странным людям (кизик, ажойб халк), вовсе не способным мыслить. Хасан не забывает упомянуть и тех, кто пользуется “несознательностью” узбеков и обманывает их. Он открыто выказывает по отношению к ним свое презрение, изображает их “лжецами” и “мошенниками”, призывает на них гнев божий. Однако наибольшего презрения, по мнению Хасана, заслуживают высокопоставленные чиновники и управители (катта рахбарлар ва хокимлар). Именно они, пользуясь своим положением, злоупотребляя своей властью, обманывают дехкан и прочий черный люд (кора халк) и манипулируют ими в своих целях.
Значение аудиомедиа в других условиях
Когда речь идет о “диких” аудиокассетах, о том, что с их помощью воспроизводится и распространяется альтернативная информация, всегда следует иметь в виду, что их популярность, равно как и популярность отдельных ораторов и певцов, различна в разных регионах. Ферганскую долину можно считать активной в данном отношении, тогда как, например, в Сурхандарьинской области индустрия производства “диких” кассет почти начисто отсутствует. Это, однако, не означает, что в “менее активных” регионах “послания”, разносимые кассетами, пропадают втуне. Так, в Ташкенте, где более всего популярны записи поп-музыки, некоторые молодые люди говорили мне, что Хасан им не интересен: он, мол, “деревенский”, “фан”, а музыка его слишком старомодна. Но многие, наоборот, утверждали, что слышали его записи, относятся к ним с пониманием и, по большей части, согласны с его критикой. И опять-таки многие признавали, что записи Хасана помогли им лучше понять происходящее, имея в виду те местные события, которые получали “пристрастное” освещение в официальных средствах информации либо не получали его вовсе.
Чтобы лучше уяснить реальную и потенциальную значимость аудиомедиа как альтернативы государственным средствам информации, имеет смысл сравнить это явление в его узбекистанском варианте с примерами использования “подпольной” аудиотехнологии в иных контекстах. Имеется немало глубоких исследований о самиздате и магнитиздате в Восточной Европе и Советском Союзе, особенно в России. Высказывалось также мнение о большой роли кассет в афганском и палестинском сопротивлении. Одним из наиболее документированных примеров применения аудиомедиа в качестве альтернативного источника информации является пример революционного Ирана. Размеры статьи не позволяют провести его детальный анализ, но краткие сравнения по некоторым позициям заслуживают того, чтобы их сделать.
Сразу несколькими исследователями признано, что магнитофонные кассеты сыграли значительную роль в процессе политизации и политической мобилизации иранцев — молодых и пожилых, жителей деревень и городов 10. Для записи и распространения кассет имелась готовая сеть в виде
освященных религиозной и культурной традицией мест и способов общения: базара, мечети, чайханы, дореха ( то же, что и гап). По мере разочарования жителей шахского Ирана в “больших” современных средствах информации, существовавших в стране, люди все чаще стали обращаться к “малым” средствам, полагая их более надежными. Они были доступны повсюду, не только в технологически продвинутых урбанизированных районах. Магнитофон и аудитория — вот и все, что требовалось, а в качестве “центров вещания” успешно выступали сельские мечети и частные дома.
Записи признаны существенным фактором, обеспечившим поддержку революции на низовом, массовом уровне. Но кроме этого почти во всех исследованиях, посвященных “малым” средствам информации, большое внимание уделяется вопросу о том, как эти средства повлияли на участие в революции крестьян, вообще сельского населения. Это очень важно в контексте особенностей Узбекистана. Предреволюционный Иран, как и современный Узбекистан, отличала резкая дихотомия “город — деревня”. Горожане считали сельчан пассивными, политически темными, культурно отсталыми людьми, которым просто невозможно помочь. В Узбекистане такие представления тоже очень распространены, и жители городов зачастую используют унижающие жаргонные словечки, когда упоминают жителей кишлаков.
В целом, хотя между тогдашним Ираном и нынешним Узбекистаном значительных различий, пожалуй, все-таки больше, чем сходных черт, иранский опыт наглядно подтверждает способность аудиомедиа служить источником альтернативной информации и средством политической мобилизации населения.
Обобщение и заключение
Первоначально оппозиционные группы в Узбекистане добились больших успехов. Они попытались обеспечить себе поддержку как в городской, так и в сельской местности. Но сделав основную ставку на митинги, демонстрации и печатное слово, к тому же в условиях, когда на них обрушились репрессии, они показали свою несостоятельность в деле информирования и мобилизации населения.
Между тем магнитофонные кассеты, практически выпавшие из поля зрения главных оппозиционных групп, в целом оказались и вне пределов государственного контроля. Привычные в своей развлекательной функции, записи на кассетах могли, однако, содержать и “особую” информацию, способную подрывать политическое статус-кво. Этот вид политизированной информации распространялся в различных местах: в мечетях, чайных, частных домах. В записях доминировали такие темы: моральное поведение, политическая сознательность, узбекская/тюркская национальная гордость, великое исламско-тюркское единство. Дадахон Хасан, популярный хофиз, особенно известный и влиятельный в Ферганской долине, призывал к социально-политической активности и национальнорелигиозному возрождению. Его взгляды и мнения, критика им правительства и интерпретация текущих местных событий явно пользовались большой популярностью среди отдельных слоев узбекского населения.
Исследование аудиомедиа и традиционных каналов социального общения в ином контексте (например, в Иране) позволяет предположить, что “малые” средства информации могут сыграть значительную роль в процессе политизации и политической мобилизации “пассивной” части населения, особенно жителей села. Похоже, что в сегодняшнем Узбекистане некоторые основные каналы традиционного общения возродились и вновь работают, хотя они взаимодействуют друг с другом не так тесно, как это было в Иране, да и по числу мечетей Узбекистан еще уступает Ирану. Тем не менее, это продолжающееся возрождение вкупе с попытками оппозиции им воспользоваться может расширить возможности мобилизации населения. Утверждаясь в качестве важной социально-политической силы, ислам в определенных условиях и регионах может обеспечить готовую инфраструктуру политического действия. И первый возможный шаг в этом направлении — это овладение оппозицией “малыми” средствами информации и привлечение людей типа Хасана.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Fierman, William. The Communist Party, “Erk” and Ше changing Uzbek political environment // Central Asian Survey, 1991. Vol. 10. № 3.
2 См.: Cavanaugh, Cassandra. Crackdown оп the opposition in Uzbekistan // RFE/RL Research Report, 1992. Vol. 1. № 31. P. 20—24 .
3 В частности, “дикие” магнитотеки осуждались за их “идеологически вредный характер”.. См.: Fierman William. Western popular culture and Soviet youth: а case study of the “Muslim” Regions // Central Asian
Survey, 1988. Vol. 7. № 1. Р. 7-36.
4 См. в этой связи: Bennigsen, Alexandre and Wimbush, S.Enders. Mystics and Commissairs: Sufism in the Soviet Union. Berkeley, 1985.
5 Здесь прежде всего следует назвать две работы одного автора: Paksoy, H.B. The deceivers // Central Asian Survey, 1984. Vol. 3, № 1. P. 124-131; его же. Chora Batir: а Tatar admonition to future genеrаtions // Studies in Comparative Communism, 1986. Vol. 19. № 3-4. P. 253-265.
6 О том же см.: Fierman, ор. tit.
7 Яш Ленинчи, 1990, 9 января. Впрочем, некоторые представители интеллигенции считают Хасана подсадной уткой властей, агентом, задача которого “засветить” людей, участвующих в антиправительственной деятельности.
8 См., например: RoВ, Yаakov. Central Asian riots and disturbаnсеs, 1989—1990: causes and rantext // Central Asian Survey, 1991. Vol. 10. № 3. P. 21-54.
9 По-узбекски — “онгсизлик”; может переводиться по-разному: тугодумие, отсутствие сознательности, умственная отсталость или косность ума.
10 Cf.: Mowlana, Hamid. Technology versus tradition: communication in the Iraniаn revolution // Journal of Communication, 1979. Summer. P. 107-112; Sreberny-Mohammadi, Annabelle. The Power of Tradition: Communication and the Iranian Revolution. PhD Dissertation, Columbia Univ., 1985; Tehranian, Majid. Communication and revolution in Iran: the passing of a paradigm // Iranian Studies, 1980. Vol. 13. № 1-4. P. 5-30.
Перевод с английского Александра Мещерякова
