CC BY
27
УДК 882
Е. В. БАРСУКОВА
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского
РОКОВОЙ УДЕЛ ПОЭТА В «ДРАМАТИЧЕСКИХ ФАНТАЗИЯХ» НЕСТОРА КУКОЛЬНИКА
В статье автор обобщает некоторые размышления на тему роковой судьбы поэта в драматических произведениях русского писателя XIX века Нестора Кукольника.
j Судьба художника — одна из заветнейших тем и романтическойличературе, например, поэма Н. Гне-дича «Рождение Гомера». Проблема рока, тяготеющего над поэтом, нашла свое воплощение и драмах Н.Кукольника.
«Это лучшее создание нашего молодого поэта и один из лучших перлов нашей поэзии... Стихи везде прекрасны: они в высокой степени музыкальны, внушены истинным восторгом, живописны, напитаны, проникнуты душой и чувством,..» — записал в своём дневнике 16 апреля 1835 года Кюхельбекер [3].
Фигура Тассо, издавна привлекавшая к себе внимание русских поэтов, становится особенно популярной в связи с элегией Батюшкова «Умирающий Тассо». Безусловно, свою роль сыграла известная драма Гёте «Торквато Тассо» (1807). В романтической поэзии 1820-30-х годов Тассо становится своего рода эмблематическим символом; драматические повороты его личной и социальной судьбы как нельзя лучше укладываются в созданные романтизмом нормы «поэтической биографии и поведения».
Обратимся к «драматической фантазии» Нестора куколышка. С первых же страниц драмы мы видим Тассо, гонимого Роком, вобличии простолюдина посещающего дом сестры Корнелии. Видя счастливый семейный очаг, Тассо задумывается над своей горестной судьбой. Вся жизнь казалась ему «торжественной свадьбой», он был повенчан со Славой, но «она улетела». Так начинается печальная повесть о «певце Иерусалима».
Тассо Кукольника живёт только в духе, и потому для всех он сумасшедший; для него же безумен мир, i не приемлющий духовных ценностей. Драматург изображает извечный конфликт «поэта и толпы». Тассо понимает, что его «гений» — это «роковой» | дар: «Я умолял, чтоб дар волшебных песен / Был отнят i у.меня, — мне в облегченье, — / А Бог послал безумье | на меня» [2]. Безумие Торквато — не только пересуды j «толпы», «света», но прежде всего рок, тяготеющий j над великим поэтом. «Неотлучное присутствие гения» — это ег'о неизбежное несчастие.
Развитие действия в пьесе представляет собой замкнутый круг, вращение «колеса Фортуны»: начало и конец в одной точке. эта точка — «божественный Рим» и слава. Свой жизненный путь Торквато начал в поисках славы. «Слава, к счастью, не подвластна тлену, она бессмертна» [2]. Когда Тассо было двадцать лет, он отправился в Рим к отцу: «Рим горел лучами славы. / Казаадсь мне пророчеством каким-то / | Приветствовал меня великий город» [2]. Колесо j Судьбы начало своё вращение. Первый роковой i удар -смерть матери. Отец отправляет Тассо в Д мрачный замок Провидение привело его сюда, что-
бы «избранник поэзии» приобщился к своему предназначению. Следующий поворот колеса: отецТассо в Венеции решаетиздать поэму «Амадис». Торквато занимается переписыванием, и именно тогда «однажды: / Перо в руке остановилось, / Кровь вспыхнула, дыхание стеснилось; / В моих глазах и блеск и темнота, / И чудная какая-то мечта / Пролилась в грудь; незримый, горний гений / Обвил чело Перуном вдохновений / И радостно горящая рука / Вдруг излила два первые стиха. / Поэзия жизнь создала мою, / Украсила мой голос сладким звуком, / Ум — мыслию, достойной человека» [2].
Но земная слава требует дорогой цены, в том числе и отказа от «лучшей мечты» — любви. Провидение призывает сделать выбор: слава или любовь. «Я считал любовь ребяческой игрушкой, / Забавой для очей, а не для сердца. / Я не хотел души обезобразить / Каким-нибудь телесным, низким чувством»[2]. Драматург не случайно влюбляет своего героя сразу в «двух демонов под ангельской одеждой»: Лукрецию и Леонору. Это необходимо для различения двух видов любви: «земной» и «небесной». Лукреция — «роковая» женщина. Такой образ вообще характерен для творчества Кукольника (вспомним Марину Мнишек из драмы «Рука Всевышнего Отечество спасла»). Сама Лукреция, «прекрасная, как итальянский день», называет себя «второй Федрой»; «Тебя — Тасса — преследуя, себя сгубила» [2]. Леонора же — «поэзия, приявшая телесность», «тот венец, мучительный и сладкий, которым жизнь увенчана поэта» [2]. Но Тассо понимает, что, «сподобившись навек огня такого», он пренебрёг прямым путём призванья».
Рука Провидения карает «отступника»: «Как бешено Торквата гонит жребий »[2]. Наказание следует незамедлительно: Альфонс возненавидел поэта глас, боготворивший бога; Италия совокупила ковы, и весь народ в теснейшем заговоре; Тассо объявляют сумасшедшим, «безбожником»; распространяются нелепые слухи о том, что его «стихи писали черти».
Батюшков в послесловии к «Умирающему Тассу» приводит слова поэта на смертном одре: «Поздно теперь жаловаться на Фортуну, всегда враждебную. Фортуна торжествует! Нищим я доведён ею до гроба, вто время как надеялся, что слава, приобретённая наперекор врагам моим, не будет1 для меня совершенно бесполезною» [1). В свою очередь, Кукольник показывает Тассо в окружении нищих, которые рассуждают о милостях и немилостях Провидения: «Богатые свой жребий проклинают, / Мы говорим, что счастье в богатстве»; «Все ищут милости слепой фортуны !»
Очередное испытание ожидает поэта на свадьбе герцога. Он прощён, но со всех сторон лицемерие,
насмешки, издевательства (льстивые кавалеры, насмешки Лукреции, молчание Леоноры). К тому же Тассо становится убийцей Гаскано, при этом называя себя слепым орудием Фатума: «Не я, не я! Я только меч преступный преступных рук» [2]. Торквато объявлен сумасшедшим, его отправляют в больницу Святой Анны. Его творение «Освобождённый Иерусалим» Академия признала слабым.
Провидение через своего посланника — «чёрного духа с крыльями» - приоткрывает завесу будущего, а там - Вергилиев венец. «Вот что судьба готовила для Тасса» [2]. Дух объясняет, за ч то судьба так сурово наказывает его: он пренебрёг советами высшего Промысла: «Ты возлюбил не Бога, / источник мудрости и вдохновений. / Ты от отца неблагодарным сердцем, / Как грешник, отклонился, полюбил / Обманчивость земного совершенства» [2].
В больнице для сумасшедших, где «образцы действительных людей, с той только разницей, что все без масок», Тассо рассуждает о ходе своей Судьбы: «О грозный рок! Освободи меня / От памяти моих протекших бедствий! / Дай мне забыть, что я когда-то жил, / Что я испил сосуд страстей горчайших, / Которым нет имён на этом свете» [2]. «Раскаявшийся» Торквато неумолимо ведом Судьбой. И она ведёт его в Рим, где всё начиналось. Первый шаг к славе, к признанию — встреча с разбойниками: «Опасность, без судьбы, одна не ходит» [2].
И вот Рим. «Он туда влеком судьбиною упорной!» (2]. Толпа признаёт поэта, уже отходящего в вечность, ярость сменяется восторгом. Но теперь он уже не принадлежит им: «Бессмертие его от нас отняло» [2]. Провидение предназначило для него путь тернистый, но ведущий к славе. Тассо сам осознаёт, что стал героем «драмы рока»: «Трагедию огромную я прожил, / день настаёт! Готовится развязка» [2]. Хотя Торквато в окружении восхищённых им людей, он — как подлинный поэт — один: «Я одинок на всей земле, / Как одинокий кедр — в пустыне, / Безумье на моём челе / И пустота в грудной святыне» [2].
Задачей Кукольника в «Торквато Тассо» было создание апофеоза поэта. Он и в смерти гений: «Смерть моя последнею моей поэмой будет» |,2|.
Жизнь подлинного поэта всегда трагична, над ней тяготеет рок. Великий Моцарт в пьесе Пушкина постоянно ощущает, что «чёрный человек» (олицетворение фатума) за ним «всюду, как тень, он гонится» [4]. Эта идея становится одним из лейтмотивов целого цикла «драматических фантазий» о судьбе художника, задуманного Кукольником в начале 1830-х годов и связанных между собой не только кругом общих проблем, но и героями, переходящими из драмы в драму. Так в «Торквато Тассо» появилась фигура восторженного ученика Тассо - художника и поэта Джулио Мости; он становится героем второй «фантазии» «Джулио Мости» (1823 — 1833).
В пьесе Кукольника мы видим его спустя пятнадцать лет после смерти Торквато Тассо. Дворец маркиза Чинто, богатая галерея, атмосфера высокого искусства. Мости работает над портретом Тассо и размышляет о своей несчастной судьбе. .Мечты о признании, о богатстве не сбылись. «Слава голову вскружила: за мотыльком погнался» [2]. В душу закрались «роковые» сомнения: верно ли он выбрал свой путь? Мости оказывается поэтом - «самозванцем», который «труд мозольный издаёт в виде вдохновенья» [2]. Он не может полностью раствориться в искусстве, его постоянно заботит мысль о «земной» славе, в то время как его учитель, «Божествённый Тассо», стремился к «небесной» славе.
Кукольник раскрывает трагедию Мости через столкновение его с антагонистами — «истинными поэтами»: Веррино и Зампиери. Джулио хотел бы, чтобы перо или кисть принесли ему, прежде всего, материальное богатство. Но ведь «свободную мечту нельзя терзать пером» [2]. Эти слова принадлежат Веррино — поэту в душе, чуждающемуся суеты, известности и денег: «Я шёл вперёд, бледш-л, страдал; / Но никогда не торговал / Богатством сладкозвучных песен»[2]. Веррино относится к своему «гению» прежде всего как к духовному озарению: «Мне дивный дар определило небо — / Носить в г руди рой рифм обильнозвучных. / Я как паук из них тку паутину; / Качаюсь в ней далёко, в поднебесье» [2|. Он не понимает слёз Мости о «суетной и даже глупой славс»: «Слава — тяжкий груз на море жизни» [2]. Но именно она «чудовищем стоглавым в кипучем сердце зародилась» Мости. Он желал прославиться сразу во всех искусствах: поэзии, живописи, музыке, но «в ничтожестве незримо существует». «Я захотел наследником быть Тасса, / Поэтом века моего, вдобавок / Я захотел быть славным музыкантом, / Я захотел быть славным живописцем, /Ив голове смешалися искусства, / Предметы, звуки, рифмы» [2]. Джулио отказался от идеала, от своих мечтаний. В противоположность ему наивный и простодушный Доменико Зампиери живёт с мечтою неразлучно: «Без мечты человек — хладныйтруп» [2]. Мости отказался и от своего учителя — великого Тассо: «Теперья позабыл о нём» [2). Он (какифауст) продал душу дьяволу. Дьявол этот — деньги. Соблазнил его Гонти — своеобразная трансформация Мефист офеля. Гонти верно и тонко подметил то, что терзает Мости, и ловко расставил силки. Жаждущий славы Джулио в его руках — «послушный мяч». Именно Гонти приглашает его поучаствовать в «драме рока» — в жизни «ложного гения»: «Вам жребий назначает роль, — играйте! / Откажитесь, — другой раз не назначит» [2]. История Гонти и Мости напоминает известную сатиру К.Ф.Рылеева «Путь к счастию (разговор поэта с богачом — старинным его знакомцем)».
Гонти становится учителем Джулио. Вот его уроки: искусство не терпит лжи, а Мости должен научиться «фантазировать»; искусство ценно само по себе, алзн должен уметь назначать ему материальную цену; должен угождать тем, от кого зависит успех.
Джулио старается приблизить тот день, когда «довольство нищету изгонит, и славой озарит его тихий вечер». На торжественном обеде, устроенном маркизом для академиков происходит знаменательный для всей концепции пьесы разговор: «Уже давно догадывались люди, / Что от движенья звёзд, зависит жребий / Как царств, так и простого человека» [2]. Продолжение этого разговора произойдёт во время маскарада. Астролог, называющий себя «свидетелем преступлений, неумолимой совестью порока, защитником невидимой невинности, неотвязной тенью убийцы» — словно посланец грозных небес - предсказывает Мости его роковую судьбу: «Слепец, слепец, поистине слепец! / Не видишь ты тех гибельных созвездий, Что над твоей главой союзом смерти / и горького стыда соединились! / Стыд и смерть, без масок, ждут тебя; / Кинжал и яд — венец Капитолийский» [2]. Астролог предлагает Джулио изменить ход событий: «Если ты исполнишь мой совет,/ Величие и слава не оставит / Счастливого обманщика поэта, / Художника без дарований» [2].
Над всем ходом пьесы тяготеет власть судьбы, возмездия. Каждый акт трагедии - это определённое испытание, которое судьба приготовила Мости.
Первый акт — Джулио стоит перед выбором, подлинное искусство или деньги? Он выбирает второе. Второй акт — испытание любовью. Не угас ли в нём «талант любви»? Но Мости и любит теперь «по расчёту». Любовь для него — «однообразный лес: идёшь всё дальше, а встречаешь прежние деревья» [2]. Он не способен и на дружбу. Отношения между Гонти и Мости — «золотая» дружба, основанная на взаимном потреблении: «Ты нужен мне, — вот нашей дружбы цепи, / Минёт нужда, я разорву их» [2].
Перед последним актом Кукольник вводит интермедию, необходимую для сравнения «ложного гения» и «истинного поэта». Мы видим Веррино через семь лет: он не богат, но по-прежнему не изменил высшему поэтическому принципу: «За деньги никогда не продавал божественных восторгов. / Я знал вперёд, что если пред народом / Похвастаю за прибыль вдохновеньем, / Оно уйдёт навеки» [2].
Таким образом, гений даётся поэту Высшим Промыслом и им же будет отнят. Так свершается возмездие. Фа гум настигает Джулио в последнем четвёртом акте. Он разбогател, как и хотел, для всех стал примером того, как нужно добывать деньги. Но ведь «кистью не деньги добывают, а совершенство, природу, точность, жизнь» [2]. Мости надел маску на свою жизнь, и она стала его личиной. А маска эта в золотой руке маркиза. «Чуть стоит отойти — враги сорвут личину» [2]. Здесь необходимо сказать пару слов об образе «ложного мецената», которого Кукольник вывел в лице маркиза Чинто. Он мечтает быть «Бо-лонским Медичи», по сам является абсолютным дилетантом и в искусстве и в науке. Его окружают «льстецы» и «пустословы», ценящие не талант, а покровительство маркиза. Мости сам понимает, что «не дёшево купил эту славу, не дёшево богатство приобрёл» |2]. Жизнь Джулио становится фатально предопределённой цепью преступлений. И он считает, что судьба помогает ему в злодействах — так легко всё у него получается. Но он не понимает, что катится в пропасть, что вступил на путь, с которого уже нельзя свернуть.
Пушкин однажды сказал, что цель художества «есть идеал», а это значит, что случайность — обыденная вещь в нашем земном мира — полностью исключается из мира художественного, которым управляют гармонические законы бытия, не знающие никаких исключений из собственных правил.
Так в реальной жизни убийца и злодей Сальери и «низкий» Мости могли уйти от ответа, могли избежать наказания. В мире художественном их неминуемо постигнет возмездие. Став злодеем, Сальери перестаёт быть художником, — в этом и заключается суть моцартовых слов, которую начинает постигать Сальери. Прежде его душа корчилась от зависти, изнывала от кажущейся ей несправедливости судьбы. Теперь душа Сальери охвачена ужасом: неужели, убив Моцарта, он убил в себе художника, то есть обрёк себя на вечное бесплодие? Так и над Мости свершилось возмездие: он поплатился за то, что торговал божьим даром, за то, что «гордо счёл собственностью дар святых пророков ». Для тех, кто действует вопреки нравственным законам бытия, возмездие неотвратимо. «О, дорого за дерзость взыщет небо!» Для тех, кто действует вопреки нравственным законам бытия, возмездие неотвратимо. Таков романтический приговор драматурга своему герою.
Актуальность данной исследовательской статьи заключается в необходимости удаления «белых пятен» в истории отечественной литературы. Долгое время Нестор Кукольник рассматривался лишь как официозный писатель. Тем не менее следует отметить, что его слава во второй половине 1830-х годов и первой половине 1840-х годов не была навязана сверху, а действительно существовала. Громадная — хотя и кратковременная — популярность Кукольника делает его творчество интересным с точки зрения литературного процесса. Историк русского театра не пройдёт мимо драматургического творчества Кукольника и заинтересуется причинами популярности его творений.
Библиографический список
1. Батюшков К. Избранные произведения. Л., 1973.
2. Кукольник Н. Собрание сочинений. СПб.. 1851. — 1853. 'Г.1 - 10.
3. Кюхельбекер В.К. Сочинения. Д., 1989.
4. Пушкин A.C. Маленькие трагедии. М, 1990.
БАРСУКОВА Елена Викторовна, аспирант кафедры русской и зарубежной литературы.
Статья поступила в редакцию 13.10.06. © Барсукова Е. В.
Книжная полка
Великие легенды / переск. В.Маркова, С.Прокофьева. - М.: Аст: Астрель, 2006. - 352 с. (Внеклассное чтение).
Виницкий, Илья Юрьевич. Дом толкователя: поэтическая семантика и историческое воображение В. А. Жуковского / И. Ю. Виницкий. - М.: Новое литературное обозрение, 2006. - 328 с. (Научная библиотека: Научное приложение; Вып. LV).
Глоцер, Владимир. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс / В. Глоцер. - М.: ИМА-пресс, 2005.- 198 с.
Денисов, Николай Васильевич. Я - участник войны...": поэт, боец и гражданин - Владимир Фо-мичев / Н. В.Денисов. - М.: Московский Парнас, 2004. - 136 с.
Ермакова, Елена Евгеньевна. Сибирская заговорная традиция: конец XX- начало XXI века: в 2 т. / Е. Е. Ермакова; Тюм. гос. ун-т, Ин-т гум. исследов., Филол. фак., Каф. издат. дела и редактир. -Тюмень: Издатель Пашкин. - Т. 1. - 2005. - 204 е.; Т. 2 - 2005. - 380 с.
