CC BY
57
«ТОРКВАТО ТАССО» Н.В. КУКОЛЬНИКА: ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ, СООТНОШЕНИЕ ФАКТА И ВЫМЫСЛА
И.С. Бугаева
Bugaeva I.S. “Torquato Tasso” by N.V. Kukolnik: history of creation, correlation of fact and fancy. The article considers the history of creation of the dramatic fantasy by N.V. Kukolnik “Torquato Tasso” (1833). Comparative analysis of biographic facts of drama prototype (the Italian poet Torquato Tasso) and his creative embodiment is held. The author tries to elucidate the role of the fancy in Kukolnik’s revelation of the theme.
Драматическая фантазия Н.В. Кукольника «Торквато Тассо» вышла в свет в 1833 г. и принесла автору шумную известность. Современник Кукольника В. А. Инсарский вспоминал, что петербургская публика была объята «самым неистовым восторгом от «Торквато Тассо». Все наперерыв читали звучные стихи этого произведения, и трудно представить для поэта <...> славу, блестящее той, какою в то время пользовался Кукольник» [1]. В.К. Кюхельбекер считал, что
«Торквато Тассо» - «лучшая трагедия на русском языке, не исключая и «Годунова» [2]. В печати появились рецензии, которые в большинстве своем имели положительный [3-5]1 и даже восторженный характер [6]2. Исключение составил лишь отзыв
Н. Полевого, который критиковал Кукольника за недостаточное знакомство с историей и психологией человека [7].
Популярность произведения во многом определила избранная автором тема - судьба итальянского поэта Торквато Тассо, трагиче-
1 Рецензия Розена была в целом положительной, самого автора он охарактеризовал как молодого, но подающего большие надежды писателя.
2 Рецензия О.И. Сенковского Кукольника рецензент называет «необыкновенным поэтическим гением», «юным нашим Гете». Отзыв Сенковского в литературоведении традиционно считается восторженным восхвалением таланта Кукольника, но, на наш взгляд, это не совсем верно, т. к. оценки Тютюнджю-Оглу имеют не только преувеличенный, но и двусмысленный характер. К примеру, статья содержит ироническое пророчество о молодом авторе: «Придет время, что соберется на земле большой круг записных знатоков словесности, целовальников изящного, страшных судей стихов и прозы. Там, в этом кругу, будет читана ваша фантазия. Ее разругают в прах! Некоторые, только из сострадания к вашей юности будут защищать вас и скажут: конечно, она слаба, но в ней есть много изрядного. Зачем же огорчать молодого человека?». Отсюда понятно, что экспрессивный характер статьи призван не вознести, а поддержать молодого автора.
ская биография которого отвечала общим представлениям романтиков о судьбе любого истинного художника, непонятого современниками и беспощадно преследуемого роком. Сам Кукольник объяснял обращение к данной теме в примечании: «Торквато Тассо, может быть, в истории человеческого рода составляет единственный пример, до какого бедственного состояния доводит неотлучное присутствие гения!» [8].
Основное внимание в примечаниях Кукольник сосредоточивает на истории создания драмы. Однако примечательны они не только тем, что характеризуют фактическую сторону вопроса. Примечания, играющие роль предисловия к произведению, устанавливают особое отношение между автором и героем, раскрывают принципы разработки Кукольником исторического материала, суть замысла, обнаруживают в значительной степени лирическую природу пьесы.
Автор говорит о том, что «полюбил Тас-са еще дитя, в училище, за книгой», а потому «первый камень фантазии положен в лета самой нежной юности» (I, 1), завершена же фантазия во «времена сурового опыта» (I, 2): «Я с ним рос, с ним возмужал, - и понятия мои о его жизни, постепенно развиваясь в уме моем, начали совершенно противоречить понятиям общим, наконец образовали фантазию» (I, 2). Современники считали это признание типичной для авторов-романтиков мистификацией (в данном случае со сроками создания произведения). Розен отражает эту точку зрения в своей рецензии: «наш поэт <...> просто хотел мистифировать этих Зоилов» [9]. Действительно, на титульном листе пьесы в кажущемся противоречии с признаниями автора указано: «Писана в 1830 и 1831 годах» (I, 1). Однако сам Кукольник в «Замечаниях автора «Роксоланы» на рецен-
зию в «Библиотеке для чтения», поясняет: «механическое исполнение «Торквато Тассо» <...> продолжалось не более трех зимних месяцев 1830 и 1831 годов, а план создавался и созревал не менее четырех лет (выделено мной. - И. Б.)» [10]. То есть задумана драма была еще в 1826 г. Об этом же свидетельствует письмо Н.В. Кукольника Н.В. Щастно-му1 от 16 декабря 1828 г., где о драме сказано следующее: «Я продолжал писать Тасса, но истребил все. Рано, слишком рано писать его: тем более, что его ни на какой театр не примут» [11]. Работа над текстом драмы шла еще в Нежине. Отрывок из разговора автора и NN помещенный в примечании, показывает, что полный план фантазии к 1828 г. уже сложился, поэтому, действительно, вполне вероятным кажется, что задумана фантазия была около 1826 г.
Таким образом, выясняется, что в данном случае автор не мистифицирует читателя. Однако задача приложения заключается не в том, чтобы дать исторически достоверную справку, а в том, чтобы обосновать правомерность декларированного, подчеркнутого, выведенного в принцип отступления от известных фактов биографии Тассо2. Обсуждению этой проблемы посвящена вторая часть примечания. Она представляет собой диалог автора драматической фантазии и господина NN. На справедливый упрек NN в нарушении исторической истины автор отвечает: «Прочтите все, что писал Тасс и что писано о Тассе; сличите сказания его историков, - вы сами согласитесь, что история не всегда говорит правду, ибо для нее закрыты те тайники страстей, куда свободно <...> перелетает фантазия поэта (выделено мной. -И. Б.) (I, 3). Нарушение исторической правды (то есть правды факта, документа), по мнению автора, не недостаток, а достоинство. Именно поэтому Кукольник стремится обратить на это, принципиально значимое для него свойство фантазии, внимание читателя и помещает свои рассуждения в примечании, создающем особую установку в восприятии текста произведения.
1 Однокашник Кукольника в Нежинском лицее.
2 Как уже отмечалось, Кукольник подчеркивает, что драматическая фантазия создавалась в течение долгого времени, а значит автор сроднился со своим героем. В этом случае допустимо постигать жизнь Тассо поверх фактов, сквозь них.
Показательно, что в рецензиях на первое издание драмы именно проблема соответствия исторического факта и вымысла занимает ведущее место.
С точки зрения Е.Ф. Розена, который также обращался к образу Тассо в своем творчестве, вымысел в драматической фантазии вполне оправдан, т. к. «каждый исторический предмет для большей же исторической вероятности нуждается в изобретении поэтическом» [3, с. 722]. По мнению рецензента, «жизнь Тасса <...> отличается в особенности тем, что, своими событиями осуществляя общую идею о поэзии в земном явлении, становится верным и величественным типом Поэта всех времен и народов» [3, с. 721]. Поэтому изобразить Тассо в художественном произведении можно с двух сторон: исторической (т. е. не отступая от реальной биографии) и символической (как символ истинного поэта).
Е.Ф. Розен считает, что «исторического Тасса нам представил Гете» [3, с. 721] (имеется в виду трагедия Гете «Торквато Тассо»), а с символической стороны итальянского поэта изобразил Кукольник. И именно потому, что целью Кукольника было изобразить не реального человека, а некий символ идеального поэта, он «имел право обогатить его правдоподобностями и легкими противу истории изменениями, чтобы полнее выразить свою идею» (выделено мной. - И. Б.)» [3, с. 722].
Как достоинство, а не недостаток рассматривается О.И. Сенковским в рецензии, опубликованной в «Библиотеке для чтения», нарушение исторической правды в драме. По мнению критика, у Кукольника «никакой исторический характер не исковеркан и одна лишняя красота приобретена для поэзии» [6, с. 34].
Рецензия Н.И. Греча была дана в статье «Обозрение русской литературы в 1833 году» [4]. Рецензент особое внимание уделяет драматической фантазии «Торквато Тассо» и отмечает, что отступления от исторических фактов в пьесе связаны с тем, что Кукольник «представил нам в своей фантазии не именно исторического Тасса, а вообще поэта, чуждого гостя в здешнем свете» [4, с. 201]. В этом случае искажение истории представляется критику вполне оправданным.
С совершенно иной оценкой выделенной особенности выступил Н. Полевой. Его ста-
тья «Тасс и век его. О драмах из жизни Тас-са» содержит анализ драм Гете, Розини и Кукольника.
По мнению Полевого, Гете в своем «Торквато Тассо», «ошибся и против истории, и против поэзии» [7, с. 617], он «не искал для драмы своей собственно верного изображения жизни Тассовой. Он взял из нее только тему для своей драмы: любовь поэта -такова его тема» [7, с. 457], «это не Торквато -это Поэт, великий поэт Италии» [7, с. 616]. Драма Гете - «не драма действительной жизни, но драматическая эпопея, где жизнь возведена к идеалу, а действительность дает ей только общие формы» [7, с. 619].
Розини, напротив, «сумел создать прекрасную драму, нисколько не нарушая истины истории» [7, с. 620]. Однако здесь «Тасс заключен в слишком тесную раму одного из периодов его жизни, и не выражается вся поэтическая жизнь его. Виден человек, но не поэт Торквато Тасс» [7, с. 620].
Обращение к образу Тассо соотечественника вызывает особенно пристальное внимание Полевого, впрочем довольно критически относившегося к сочинениям Кукольника. Он считает, что «фантазия» «прекрасна по идее - представить поэта в противоположности с миром и самим собой; драма прекрасна и по стихам (выделено мной. - И. Б.)». Но, несмотря на блестящий замысел, произведение Кукольника - «создание слабое, во многом изысканное, и в нем не угаданы ни жизнь Тасса, ни сердце человеческое. Сцены, характеры, переходы блестящи, но натянуты, неестественны. История бесчеловечно пожертвована вымыслу, но ничем не выкуплено это пожертвование» (выделено мной. - И. Б). Критик допускает искажение фактов истории только в том случае, когда это действительно необходимо, т. е. помогает глубже раскрыть характеры. Поэтому, чтобы написать по-настоящему великое произведение, «надобно глубоко изучать историю, и страсти, и сердце человека». Драматическая же фантазия Кукольника, завершает рецензент свой весьма критический разбор, «есть только надежда на что-нибудь более совершенное» [7, с. 457, 616, 619, 620, 640, 641, 644, 646]. Видно, что Полевой рассматривает драматическую фантазию так же, как и остальные критики, только считает, что результат Кукольником не
достигнут: правда факта разрушена, а общечеловеческое, обобщенное - не обнаружено.
Мы имеем два замечания Кукольника об отношении его к фактам, к историческим источникам. Одно из них дается в примечании, рассмотренном ранее, другое - в «Замечаниях автора «Роксоланы» на рецензию в "Библиотеке для чтения"» [10, с. 634-636]. Кукольник отмечает: «Я для Тассо не ездил в Италию, почерпнул предмет из старой русской книги «Корифей», а впоследствии дополнил и исправил его из польского предисловия к сочинениям Тасса1; по-итальянски порядочно стал понимать, приготовляя уже Тасса к изданию, а сочинения моего героя читал в русских и немецких переводах. Сочиняя Тасса, я еще не верил великому закону моего художества, что для исторического лица необходимо порядочное историческое чтение» [10, с. 635].
Для дальнейшего анализа необходимо выявить, в чем состояли отступления от истории факта. Сопоставление даст возможность конкретно показать, как и где именно отступает Кукольник от реальных фактов.
«Исторического Тасса» читатели знали по нескольким вариантам его биографии [12]. Одним из них и была статья Галинков-ского в журнале «Корифей или ключ литературы» [13]. Именно этой биографией пользовался Кукольник при написании драматической фантазии.
С точки зрения фактического охвата биография, данная Галинковским, достаточно полная, много внимания автор уделяет любовной интриге, объясняя преследования поэта именно сложными отношениями Тассо и Леоноры, сестры герцога феррарского.
Кукольник использует эту концепцию: в основе «фантазии» лежит любовный конфликт. Драма начинается с момента прибытия Тассо в дом его сестры, Корнелии. Творческая биография поэта (создание поэмы «Освобожденный Иерусалим», пасторали «Аминта») остается за границами драмы. У Кукольника Тассо не творит, он только вспоминает о своих уже написанных произведениях.
Отступления от очерка во многих случаях незначительны. Так, в драматической фантазии говорится, что Тассо приходит в Феррару с нищими, у Галинковского - Тассо
1 Установить тексты этих предисловий не удалось.
возвращается ко двору Альфонса по приглашению Леоноры.
Согласно Галинковскому, дуэль между придворным герцога и Тассо произошла до приезда поэта в дом сестры, у Кукольника это событие происходит после прибытия Тассо из Сорренто в Феррару.
Более значительным отступлением, имеющим содержательный смысл, является переосмысление Кукольником отношений Тассо с герцогом феррарским, Лукрецией и Леонорой. Так, в биографии Галинковского сделан акцент на любовной коллизии (отношениях Тассо и Леоноры), Кукольник развивает и дополняет эту линию.
Автор фантазии разрабатывает образ сестры Леоноры, Лукреции, которая становится одним из основных действующий лиц в драматической фантазии. Именно по причине наговора Лукреции, влюбленной в поэта и всеми силами пытающейся разлучить его с сестрой, Тассо здесь заключен в госпиталь Святой Анны, а затем, после признания раскаявшейся Лукрецией своего обмана, выпущен оттуда.
Сам же герцог феррарский показан Кукольником как покровитель и благодетель Тассо, его действия (изгнание Тассо, заключение его в Госпиталь Святой Анны) вызваны не негативным отношением к поэту, а наговором сестры, которой он полностью доверяет, тогда как в биографии указывается на предубежденность герцога против поэта.
Самое значительное нарушение исторических фактов, которое прежде всего привлекло внимание критики, - это смерть Торквато Тассо. В биографии Галинковского, в полном соответствии с фактами, итальянский поэт умирает в монастыре Святого Онуфрия. У Кукольника этот эпизод биографии полностью изменен. Поэт умирает не до, а во время венчания на Капитолии, умирает в окружении друзей.
В примечании (во второй его части) поэт рассказывает NN о «полном плане» фантазии (в действительности - о ее финальной сцене, имеющей концептуальный характер): «Тасс, увенчанный Альфонсом, умирает с небесной улыбкой на устах; Леонора падает к подножию возвышения; все прочие лица, из важнейших, окружают Тасса, образуя полную картинную группу, закрывая глаза или отирая слезы; народ, по призыву Альфонса и
увлеченный собственным чувством горести, преклоняет колена; занавес падает» (I, 2). В последнем акте драмы сцена выглядит так: «Тасс, простерши руки к венцу, постепенно ослабевает; смерть на его лице оставляет неподвижную улыбку; Альфонс, вырвав из рук изумленных старшин венец, взбегает на возвышение и надевает его на голову Торквата, которую поддерживает Мости; Леонора закрывает Тассу глаза; друзья Торквата также восходят на возвышение и, окружив его, проливают слезы» (I, 139). И именно к этому фрагменту и отнесен упрек воображаемого оппонента NN в «жестоком нарушении истории».
Целью подобного резкого, бросающегося в глаза отступления от реальной биографии итальянского поэта было показать окончательное торжество поэта над миром, признания его таланта бессмертным (потому венчают еще живого Тассо).
Автор драматической фантазии не претендовал на строгое соответствие фактам истории. Он воссоздавал биографию истинного Тассо, ту, что не может воссоздать предметная история, но может увидеть истинный поэт в прозрении.
Итак, сделанные наблюдения показывают, что основной акцент Кукольник делает на «надбиографический» способ постижения жизни Тассо, поэтому основой драматической фантазии был не только «Корифей» и польские источники, но и воображение автора. Именно с этим связано жанровое определение произведения - «драматическая фантазия», т. е. нечто отличное от «всех точек зрения, с которых можно смотреть на жизнь человека, одаренного счастливейшим даром искусства» (I, 1), это индивидуально-авторское видение темы. Кукольник - тоже поэт, а его «фантазия» - произведение о поэте, написанное другим поэтом. Подобная точка зрения автора объясняется особым отношением писателей-романтиков к личности поэта. Понять творца, по их мнению, может только другой творец, потому что сила поэтического воображения доступна только избранным. Прозрение одним поэтом судьбы другого и является основой, на которой строится драма: «Я полюбил Тасса / Еще дитя, в училище, за книгой» (I, 1) пишет автор в предваряющем драму примечании. Эти же строки встречаются в финальном монологе Тассо,
где автор «Освобожденного Иерусалима» пророчествует о будущем творце, духовно близком ему: «В Италии моей уснет искусство, / Поэзия разлюбит край Торквата - / И перейдет на запад и на север!. / Тогда в снегах, в туманном хладном сердце / Пробудиться о мне воспоминанье. / Тот юноша холодный и суровый, / От всех храня все мысли и все чувства, / Как друга своего меня полюбит. - / Шесть лет со мной он будет без разлуки. / Еще дитя, в училище, за книгой, / Он обо мне начнет мечтать и думать / И жизнь мою расскажет перед светом. - / Как биограф холодный и пристрастный, / Он не пойдет год от году искать / Всех горестей моих и всех несчастий, / Чтоб в безобразной куче их представить. / Нет! Он в душе угрюмой воскресит / Всю внутреннюю жизнь Торквата Тасса - / И выставит ее в науку людям» (I, 129-130)1. Тассо, перед смертью предвидящий будущее, и автор, угадавший внутреннюю жизнь итальянского поэта, - это два творца, которые силой собственного гения могут «прозревать» как истинный смысл событий прошлого, так и грядущее.
1. Русская старина. 1894. Т. 81. № 2. С. 13.
2. Дневник В.К. Кюхельбекера. Л., 1929. С. 233.
3. Розен Е. Ф. // Северная пчела. 1833. 12 авг. № 181. С. 721-725.
4. Греч Н. // Соч. Николая Греча. СПб., 1838. Ч. 5. Мелкие сочинения.
5. Полевой Н. // Московский телеграф. 1833. Ч. 52. № 16. С. 564-567.
6. Библиотека для чтения. 1834. Т. 1. Отд. V.
7. Полевой Н. // Московский телеграф. 1834. Ч. 55. № 4.
8. Кукольник Н. В. // Соч. драматические: в 3 т. СПб., 1851. Т. 1. С. 1-140.
9. Северная пчела. 1833. 12 авг. № 181. С. 722.
10. Северная пчела. 1835. 19 июля. № 159. С. 635.
11. Славянские страны и русская литература. Л., 1973. С. 65.
12. Горохова P.M. // От романтизма к реализму. Л., 1977.
13. Галинковский Я.А. // «Корифей или ключ литературы». 1804. Кн. 10 (Урания). С. 84 -232.
Поступила в редакцию 9.02.2007 г.
1 Заметим, что появление самого Кукольника в предсмертных видениях Тассо вызвало недоумение у Е.Ф. Розена, в то время как О.И. Сенковский считал, что эта сцена является естественным следствием «ощущения в душе своей присутствия гения, и против подобного чувства никакая ложная скромность устоять не может» [6, с. 34].
