CC BY
73
ИСТОРИОГРАФИЯ ВСЕОБЩЕЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 4 (16). С. 170-185. УДК 930.1
DOI 10.25513/2312-1300.2017.4.170-185
В. В. Миронов
РЭЙМОНД ДЖОН ВИНСЕНТ И «ГУМАНИТАРНОЕ» НАПРАВЛЕНИЕ В АНГЛИЙСКОЙ ШКОЛЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В контексте развития Английской школы международных отношений, сформировавшейся в 1960-1980-е гг. и ставшей известной в качестве автономного научного сообщества благодаря работам М. Уайта, Х. Булла, Г. Баттерфильда, Ч. Мэннинга в конце ХХ в., анализируются ключевые идеи Р. Дж. Винсента (1943-1990), к тому моменту выступавшего одной из центральных фигур не только в собственной школе, но и в мировой теории международных отношений. Выделяются два самостоятельных периода в его научном наследии: 1) 1970-е гг., когда он опубликовал работу, по-свящённую принципу невмешательства в международных отношениях, продолжив развитие ключевых идей своего учителя Х. Булла об институтах международного общества, что демонстрирует приверженность Английской школы международных отношений; 2) 1980-е гг., когда он объединил теорию международного общества с проблемами прав человека, справедливости и гуманитарных интервенций. Делается вывод, что Р. Дж. Винсент был ярким представителем второго поколения Английской школы международных отношений, придавшим мощный импульс развитию концепции международного общества после смерти М. Уайта, Х. Булла, Г. Баттерфильда и Ч. Мэннинга, обеспечив связь классических представлений о международном обществе с современной проблематикой изучения международных отношений внутри Английской школы.
Ключевые слова: Английская школа международных отношений; теория международных отношений; международное общество; система государств; права человека; Р. Дж. Винсент.
V. V. Mironov
R. J. VINCENT AND "HUMANITARIAN" TREND IN ENGLISH SCHOOL OF INTERNATIONAL RELATIONS
This article is devoted to English school of international relations in the end of 20th century. This school had formed in 1960s - 1980s and become famous as autonomous scientific society thanks the works by M. Wight, H. Bull, H. Butterfield, Ch. Manning. In the end of the 20th century leader figure of the school was J. Vincent (1943-1990). He was one from the central person English school and at same time world theory of international relations. There were two autonomous periods in his scientific heritage. First - 1970s, when he had published his work about principle of nonintervention in international relations. He continued to develop main views his teacher - H. Bull about institutions in international society here. This period demonstrated his connection with English School theory. Second - 1980s, when he had united theory of international society with the problems of human rights, justice and humanitarian interventions. Main Vincent's ideas in the context of the development of English School theory are studies in the article. The central conclusion of the article consist in that R. J. Vincent was a bright representative second generation of the English school, who made important impulse for the following development conception of International Society after the deaths M. Wight, H. Bull, H. Butterfield, Ch. Manning. He provided connection classic ideas about International Society with modern questions of the study international relations into English school.
Keywords: English school of international relations; theory of international relations; international society; state system; human rights; R. J. Vincent.
© Миронов В. В., 2017
Английская школа международной политики уже давно признаётся составной частью мировой науки о международных отношениях. Сформировавшись в 19601970-е гг., сегодня она тесным образом ассоциируется с именами своих создателей и видных представителей её первого поколения - М. Уайтом, Х. Буллом, Г. Баттерфиль-дом, Ч. Мэннингом. Между тем с уходом представителей первого поколения «школьников» в 1970-1980-е гг. объективно вставал вопрос о сохранении и воспроизводстве школы в качестве научного сообщества. В конце ХХ в. школа пережила довольно сложный в институциональном и концептуальном смысле период. Скептики в Великобритании даже говорили о кончине школы [1]. Поиски новых линий развития школы связаны с трансформацией «классической» концепции международного общества в проблемном и тематическом отношениях. Важную роль в этом процессе сыграло научное творчество Р. Дж. Винсента, которое иллюстрирует и объясняет основные проблемы смены поколений внутри указанного научного сообщества в конце ХХ в.
Рэймонд Джон Винсент (1943-1990) прожил не очень долгую жизнь, в силу чего биографические данные о нём крайне немногочисленны. Известно, что начинал он свою научную карьеру под руководством Х. Булла. В 1974 г. опубликовал свою первую книгу, выросшую из диссертационного исследования; принимал участие в исследовании «Экспансия международного общества» 1984 г., где им написана яркая глава, посвящённая расовому равенству. В 1986 г. вышла в свет ещё одна знаковая его работа о правах человека, которая до 2001 г. выдержала 27 изданий на разных языках, включая китайский. В 1989 г. он становится профессором международных отношений в Лондонской школе экономики, где и работал до своей кончины.
В посвящённом его памяти сообщении в одном из влиятельных британских журналов в 1991 г. Ричард Литтл отметил общий вклад учёного в развитие теории международных отношений в Великобритании [2]. Его смерть 2 ноября 1990 г. стала неожиданностью для многих. Ему было всего 47 лет. Трагизм в его биографию добавляет и то обстоятельство, что Винсент был человеком
«позднего развития», по выражению Мартина Гриффитса [3, р. 157]. Он не слишком хорошо учился в школе, сложно поступал в университет. Долго учился после его окончания - в начале в Великобритании в старейшем колледже университета Эйберсвит, затем в Лейстере, где стал магистром европейских исследований, а впоследствии -в Австралийском национальном университете, где его наставником и оказался Хедли Булл. Именно под руководством последнего была написана диссертация, выросшая в одну из двух его известных книг.
Его «научная звезда», таким образом, зажглась после 30 лет, что отличается от судьбы его учителя или другого известного основателя школы - Герберта Баттерфильда. Тем не менее его творческий путь напоминает эволюцию научных интересов Булла -создателя концепции школы - и в то же время открывает новый этап в развитии теории международного общества. Эти обстоятельства позволяют говорить как о некой общей линии эволюции Английской школы в 19701980-е гг., так и о специфике индивидуального вклада учёного в её развитие.
В творчестве Винсента чётко прослеживается два этапа, границей между которыми, по-видимому, была его статья в коллективной монографии «Экспансия международного общества» 1984 г. Если работа 1974 г., принёсшая ему известность, была выражением позиции сформировавшегося реализма Винсента, то его исследование 1986 г. ознаменовало научное движение учёного в «гуманитарном» направлении. Это не значит, что до конца жизни Винсент не освободился от идейного влияния Булла. Напротив, Винсент не только сумел зарекомендовать себя оригинальным мыслителем внутри Английской школы, но и показал новые горизонты в развитии международной теории. Не случайно, что М. Гриффитс включил его в число пятидесяти наиболее выдающихся теоретиков международных отношений в мире. Схожесть эволюции творчества Булла и Винсента показывает лишь общую логику, центральное направление развития школы в 1980-е гг., где Джон Винсент обозначил новые грани внутри концепции международного общества.
На первом этапе центральной проблемой, волновавшей учёного, был принцип
невмешательства в международных отношениях. Р. Дж. Винсент попытался подойти к его изучению с позиций трёх различных аспектов. Этими тремя аспектами были - история, теория и практика применения принципа невмешательства [4].
Истокам формирования принципа Винсент уделил значительное внимание при написании своей книги. Такой подход был привычным для Английской школы к 19701980-м гг., где теоретическое содержание тезиса раскрывалось в том числе и через его историческую ретроспективу. Это было следствием того, что первое поколение «школьников» рекрутировалось по преимуществу из выпускников исторических факультетов. Со вторым поколением исследователей дело обстояло сложнее. Среди них были и философы, и юристы, и военные, и люди, получившие образование по специальности «Международные отношения». Однако исторический анализ в обосновании теоретических положений продолжал оставаться требованием общей практики написания работ в Английской школе. Не все представители школы в достаточной степени справлялись с историческим методом успешно - некоторые произвольно интерпретировали исторические факты, другие - подбирали исторические аргументы под собственные теоретические гипотезы, - но в целом сам уважительный подход к истории закрепился. Х. Суганами считает, что склонность к историческому изучению международных отношений можно даже считать характерной чертой исследуемого научного сообщества.
В этом смысле Р. Дж. Винсенту было недостаточно констатировать, что принцип невмешательства в дела, входящие во внутреннюю компетенцию государства, зафиксирован в ст. 2 Устава ООН и выступает основным и императивным принципом действующего международного права. Исследователь стремится разобраться в генезисе данного принципа. Появление идеи невмешательства он связывает с различными направлениями общественно-политической мысли. Так, сторонники доктрины естественного права видели в этой идее внутреннюю автономию лиц, вступающих во взаимодействие в международной сфере. Юристы-позитивисты усматривали в нем правовую основу призна-
ния независимости [4, р. 21-31]. Тезисом о невмешательстве интересовались мыслители от Р. Кобдена и Дж. С. Милля до И. Канта и Дж. Мадзини. При этом каждое последующее поколение учёных воспроизводило в собственных размышлениях о невмешательстве черты современных споров о международной политике. В этой части работы, таким образом, просматривается дань уважения к трём традициям международной политической мысли Уайта, которые к 1970-м гг. стали основой интерпретативного подхода к истории внутри Английской школы.
Однако главное при историческом рассмотрении принципа невмешательства - это его становление не как общественно-политической идеи, но как политической практики в системе государств. Здесь ключевая заслуга, по мнению Винсента, принадлежала Франции и США в конце XVIII в. Французская революция решением Национальной Ассамблеи от 22 мая 1790 г. провозгласила, что страна отказывается признавать любое завоевание и иметь дело с врагом, занимающим его территорию [4, р. 65]. В этом смысле декларировался отказ признания любых попыток внешнего давления, отстаивался суверенитет, конкретизации которого и служила идея невмешательства.
В американской политической практике учёный выделяет три этапа в становлении доктрины невмешательства. Первый период - становление идеи в трудах отцов-основателей американского государства. Второй - развитие идей невмешательства в рамках доктрины Монро, и третий - поправка Т. Рузвельта [4, р. 102]. Во всех случаях он пытался доказать, что невмешательство было вызвано прагматически обусловленными обстоятельствами. Нет сомнений в том, что второй и третий этап применительно к американской внешнеполитической традиции выглядят противоречивыми. Доктрина Монро рассматривается отечественными учёными, идущими за оценками Н. Н. Болховити-нова, как становление элементов экспансионизма в политике США [5, с. 143-161]. Продолжением этой линии политики выглядит и поправка Т. Рузвельта к доктрине Дж. Монро, которая ещё в советском обществоведении рассматривалась как синоним политики «большой дубинки». Тем не менее нельзя
не признать, что некоторые элементы невмешательства в американские дела в этих внешнеполитических подходах, безусловно, присутствовали. Странно, что учёный обращает внимание лишь на некоторые особенные грани в осмыслении указанных исторических фактов.
Проявления невмешательства Винсент находит и в английской внешней политике XIX в. Об этом, с его точки зрения, свидетельствует подход Роберта Каслри в период обсуждения возможности вмешательства Священного Союза в войну за независимость испанских колоний, а также позиция Паль-мерстона в отношении подавления Россией польского восстания 1830 г. Здесь любопытно, что истоки принципа невмешательства автор усматривает в проявлениях внешней политики страны, создавшей самую большую колониальную империю. Этого очевидного противоречия учёный упорно пытается не замечать. Колониализм и невмешательство в его интерпретации не выступают как антагонистические проявления во внешнеполитическом подходе собственной страны.
При этом Винсент успевает увидеть некоторую противоречивость в отношении истоков этого принципа применительно к внешней политике Советской России. Так, с одной стороны, российская революция, как и революция во Франции, не знала национальных границ. Создание Коминтерна в 1919 г. наглядно демонстрировало данное обстоятельство. С другой - уже на третьем всероссийском съезде Советов в октябре 1918 г. власть подтвердила право нации на самоопределение, рассматривая его как инструмент в борьбе за победу социализма [4, р. 145]. В таких аргументах несколько удивляет незнание первичных документов истории Советской России, в которых большевиками изначально было сформулировано право нации на самоопределение. Это можно простить зарубежному историку, не знакомому с документами российских архивов и обширной исторической литературой, по-свящённой указанному вопросу. Но в целом такую двойственность он также считает прагматически обусловленным внешнеполитическим курсом страны, как в случаях с Великобританией и США. Невмешательство служило полезной нормой до тех пор, пока
не станет ясным, материализуется либо нет идея мировой революции [4, р. 154]. Противоречивый характер проявлений данного принципа во внешней политике Великобритании автором даже не рассматривался.
Во второй половине ХХ в. формирование системы социализма в странах Восточной Европы трансформировало проблему невмешательства из внутрипартийного понимания логики интересов советского государства в проблему межгосударственных отношений. В странах социалистического лагеря не было пролетарских революций, хотя в Югославии и Албании истоки новых режимов имели собственные корни. Примечательно, что Тито именовал свой режим «народной демократией», а не социализмом. Проблема заключалась в другом. Подход с позиций самоопределения как основы невмешательства во внутренние дела со временем стал неприемлемым для СССР, так как признавал правомерность буржуазных контрреволюций и протестных движений в странах социализма [4, р. 162].
Таким образом, идея невмешательства выступала частью советской внешней политики с первых лет пролетарской революции, выражала внутренний законодательный барьер против внешней интервенции в СССР, но как формула отношений со странами социализма создавала проблемы для применения силы внутри советского блока во второй половине ХХ в. Тем не менее она была необходима для обозначения квазилегального права стран социализма на свободу от внешнего воздействия стран капиталистического лагеря, если использовать риторику той поры.
Коллизия между невмешательством и необходимостью интервенции внутри лагеря социализма, по мысли Винсента, была разрешена следующим образом. Невмешательство считалось желаемой ситуацией, общим правилом, из которого могли быть и исключения. Как общее правило принцип отражал недопустимость вмешательства в дела социалистических государств, но внутри лагеря социализма существовал ещё и принцип пролетарского интернационализма, который также был провозглашён ещё в первые годы существования советской власти. Такой подход нашёл своё отражение в доктрине Брежнева.
В целом история формирования принципа невмешательства до той поры, когда он нашёл своё воплощение в Уставе ООН, имела почти всегда прагматическую обусловленность как в истории внешней политики отдельных стран, так и в истории общественно-политической мысли.
В такой исторической интерпретации идеи и применения невмешательства учёный видит проблему, требующую определённой теоретической рефлексии. Он начинает работу с того, что пытается сформулировать общее понятие интервенции и теоретические рамки её анализа. Концептуализация понятия идёт через выделение акторов, целей и видов вмешательства. В результате проведённой работы Р. Дж. Винсент вынужден был констатировать, что субъектами, осуществляющими интервенцию, могут выступать страны, группы стран, международные организации, революционные бригады [4, р. 4].
Оказывается проблематичным дать определение понятию и через его цели. В конечном счёте, по его мнению, цель любого вмешательства отражает лишь общие подходы государств к той или иной проблеме и не показывает действительные интересы интервентов [4, р. 11]. Попытка определения интервенции через виды, в которых бы отражалась структура явления, также наталкивается на значительные проблемы. Сам Винсент пишет об экономической, политической (случаи пропаганды) и военной интервенции. Отсюда следует, что вмешательство - это определённый вид деятельности людей, который в силу своей многоаспектности довольно сложно поддаётся формальной концептуализации.
Р. Дж. Винсент верно замечает, что своими корнями невмешательство связано с суверенитетом, устанавливающим запрет на нарушение последнего. Идея суверенитета лежит в основании международной системы государств. Поэтому наиболее логичный подход к теоретическим аспектам невмешательства - функциональный анализ, раскрывающий самостоятельную сущность понятия. Иначе говоря, роль понятия определяется его функциями в международной системе. Поэтому главный фокус изучения принципа должен быть сосредоточен на международной системе, а не на отдельном государстве.
Система государств понималась Винсентом в классических представлениях теории Английской школы.
Первичной функцией социального порядка выступает сдерживание хаоса в отношениях между участниками взаимодействия путём установления определённых правил [4, р. 332]. Кроме этого существует функция обмена идеями в отношениях между государствами, признание идеи автономии и независимости участников международного взаимодействия. Однако функционализм в науке имеет также и ряд ограничений, которым Винсент посвятил отдельную статью [6].
Поэтому применительно к международной сфере функционализм оправдан лишь в контексте изучения международного порядка, который удачно, по мнению учёного, раскрывает содержание международной системы. Отсюда и функциональный анализ об-ращён к международному обществу, а не к отдельному государству или государствам. К числу структурных функций международного порядка Джон Винсент относит:
- обеспечение безопасности от насилия;
- укрепление доверия между людьми;
- обеспечение сохранности и распределения собственности [4, р. 329].
Именно эти цели обеспечивают общественное согласие. Такое понимание подводит исследователя к признанию приоритета внутреннего порядка перед порядком международным при функциональном подходе к социальным отношениям. Проблема заключается в том, что порядок в международных отношениях поддерживается и обеспечивается не людьми, а странами. Из этого вытекает то, что первичной функцией международного порядка выступает признание прав других государств, отражённых в интегральном для международных отношений понятии «суверенитет».
Международная среда, таким образом, не анархична и состоит из стран и регионов, между которыми нет непроходимых границ. Опираясь на это допущение, Винсент формулирует один из главных для своего творчества вопросов: допустимо ли вмешательство в дела других стран, если учитывать первичность внутригосударственного порядка перед социальным хаосом? На этот вопрос он не даёт окончательного ответа в собст-
венной работе. В манере, присущей скорее Мартину Уайту, он демонстрирует провоцирующие аспекты этой проблемы. Например, он заявляет, что «абсолютное следование невмешательству истощает сами основы международного порядка» [4, р. 332]. Но вместе с тем, рассуждая как и его учитель Х. Булл, Р. Дж. Винсент отстаивает плюралистское, а не солидаристское понимание природы международного порядка. Поэтому интервенции СССР и США во второй половине ХХ в. исследователь рассматривает как отступление от логики невмешательства. Он не стремится ни оправдать, ни обвинить случаи отступления от принципа, но лишь констатировать интересные последствия отхода от общего правила.
Например, он замечает, что доктрина Брежнева, сформулированная для обоснования интервенции в Чехословакию в 1968 г., не просто была похожа, но выступала ответом на американское вторжение в Доминиканскую Республику в 1965 г. [4, р. 334]. Такую модель автор называет «обменным поведением», раскрывающим функции вмешательства в вопросах поддержания международного порядка. Таким образом, в условиях холодной войны происходил обмен идей внутри международной системы, когда ведущие государства не могли отказаться от принципов суверенитета и права нации на самоопределение.
В ситуациях отступления от принципа на первый план выходила вербальная стратегия обоснования отхода. Здесь Винсент ссылался на опыт работ Франка и Вейсбада, когда отмечал ложную дихотомию между словами и действием в политике [4, р. 341]. Сегодня такой подход чаще используется в анализе политического дискурса. Иначе говоря, при отступлении от правила невмешательства вербальная стратегия иной интерпретации интервенции выполняла функцию сохранения международного порядка.
Какова судьба этого принципа в условиях изменений в международных отношениях? Винсент предположил, что международная система утратит черты биполярности и на смену блоковому противостоянию придёт межгосударственное. Поэтому невмешательство окажется правилом для межгосударственных отношений, а не будет служить
функциям поддержания биполярной международной системы [4, р. 347]. В этом учёному виделся один из аргументов в пользу сохранения принципа невмешательства как основы международного порядка в будущем.
Ещё одним важным аспектом, связанным с принципом невмешательства, выступал вопрос о соотношении между порядком и справедливостью. Здесь ключевым аспектом становилась проблема гуманитарной интервенции, получившая широкий резонанс в политике и науке в 1990-е гг. Как и по другим пунктам работы, Винсент не стремится расставить все точки над «1» при анализе этой проблемы. Скорее, он стремится показать многоаспектный характер этого вопроса, который оставляет место многообразию его интерпретаций. Гуманитарная интервенция может рассматриваться средством к восстановлению нарушенных прав, но одновременно она отрицает принцип невмешательства. Она признаёт правомерной интервенцию и может стать новой практикой по легализации вторжения. Здесь порядок и справедливость могут вступать в противоречие.
Угроза поддержанию принципа может исходить и из развития ядерных вооружений. По Винсенту, это «порох современной международной системы». Его появление - знак ухода в прошлое эры территориальности, с присущей ей ценностью суверенитета, уважения к территориальной целостности и невмешательству. Ядерное оружие делает возможным достижение военного успеха, не прибегая к нарушению границ.
Ещё одним важным аспектом, подрывающим незыблемость принципа, выступает рост числа транснациональных акторов. В этих условиях следование суверенитету и невмешательству тормозит развитие отношений между людьми, сдерживает контакты между ТНК и ТНБ. Аналогичным образом экологический кризис требует разработки планетарного подхода к решению общих экологических проблем, чему принцип невмешательства может оказаться помехой [4, р. 365]. Несмотря на все эти ограничения, учёный остался верен и отстаивал необходимость сохранения принципа невмешательства как условия функционирования международного порядка в заключении данной книги.
Как уже отмечалось, в 1980-е гг. в научных интересах Винсента происходят существенные изменения. Они демонстрируют постепенный отход его научных взглядов от «мрачного реализма Хедли Булла», если пользоваться терминологией М. Гриффитса [2, р. 158]. По существу, эти изменения показали наступление иного периода в творчестве учёного и поворот в развитии Английской школы международных отношений.
Отмеченная эволюция в творческих интересах учёного не выглядит однозначной. В известном смысле, она показывает изменение в общей тематике школы в направлении изучения прав человека. Методологической основой такой переориентации оставалась модель трёх традиций Уайта, которая позволила увидеть более широкий спектр проблем международных отношений на излёте холодной войны, чем тот, который помещал в центр повестки мир, разделённый системой государств (международным обществом) в 1960-1970-е гг.
Констатация того, что структура мира задаётся обществом, состоящим из государств, где ключевая роль принадлежит принципам суверенитета и невмешательства, стала казаться исследователю слишком узкой в связи с изучением процесса выхода системы государств за пределы европейского региона. В «Экспансии международного общества» 1984 г. Винсент пишет главу о расовом равенстве, которая некоторыми исследователями школы признаётся в работе наиболее провокационной [7]. Эссе пересматривало в своих ключевых постулатах классическую модель колониальной политики. Причём настолько, что некоторые другие главы книги стали восприниматься как исключение, а не правило в общей модели экспансии европейского международного общества.
Здесь необходимо отметить, что интерес к экспансии, как сами авторы книги нейтрально именовали колонизацию, возник в школе не сразу, а в связи с изучением трансформации европейского общества в глобальное международное в ХХ в. Однако постепенно из данной темы, как и из вопросов справедливости, международного порядка и международной легитимности, стало вырастать то, что сегодня можно назвать новой колониальной теорией. Колониализм стал
восприниматься как один из основных институтов в истории международного общества в работах представителей школы в первом десятилетии XXI в. В частности, К. Я. Хол-сти считает необходимым добавить его к тем пяти институтам, о которых писал Булл в конце 1970-х гг.
Классическая версия экспансии исходила из оценок, в монографии представленных эссе А. Уотсона и М. Ховарда. Смысл классической интерпретации состоял в том, что благодаря военному превосходству и технологическим преимуществам европейское общество распространило свои нормы и институты на остальной мир в ходе колонизации с XVI по XIX в. включительно. К концу
XIX в. нормативное превосходство Европы выражалось в наличии в отношениях с другими странами так называемых «стандартов цивилизаций», соблюдение которых становилось, своего рода, условием для пропуска в международное общество.
Эссе Джона Винсента по расовому равенству ставило крест на видении колониализма как экспансии международного общества. Расовая эмансипация государств Востока, Японии в первую очередь, в начале
XX в. открыла дорогу модели «встречи» и диалога цивилизаций при образовании норм и институтов глобального международного общества. Кроме того, четыре других эссе в монографии, посвящённых вхождению в международное общество России, Османской империи, Китая и Японии, подтверждали правоту оценок Винсента, а не классическую версию интерпретации указанного процесса. Они демонстрировали скорее исключения, а не правила в ходе европейской экспансии. Примечательно, что кейс по Японии писался тем же Адамом Уот-соном. Видимо, эти идеи натолкнули Винсента на восприятие проблемы прав человека как своего рода «стандартов цивилизаций» в ХХ в.
Раса для Джона Винсента была как социальным, так и биологическим явлением. Как социальный феномен раса представлялась ему альтернативой национализму. Кроме того, социологический анализ рас в интерпретации Винсента исходил из того, что они развиваются, эволюционируют и взаимодействуют. Отсюда идея встречи цивили-
заций при расширении международного общества не выглядела столь однозначной, как это представлялось при классическом варианте экспансии [8, р. 242].
Классический вариант экспансии исходил из идеи расового превосходства европейцев над азиатами и африканцами. Но случай Японии, на который обращает внимание Винсент, побуждает отказаться от классической версии колониализма. Япония в 1895 г. одерживает победу над Китаем, а затем, в 1905 г., над Россией. Последнее обстоятельство вызвало шок в европейском общественном мнении, так как знаменовало не только победу одного государства над другим, одной нации над другой, но и открыло дорогу расовой эмансипации. Заключение англо-японского альянса в 1902 г., вовлечение Японии в Первую мировую войну на стороне Антанты, отправка японского флота в Средиземноморье - всё это вехи в становлении страны как участника не столько азиатских, сколько европейских отношений [8, р. 244-245].
Благодаря роли Японии принцип расового равенства включается в рабочие материалы при разработке текста Устава Лиги Наций. Тогда японская делегация на Парижской конференции просила, чтобы требование религиозного равенства было дополнено равенством расовым. В условиях 19191920 гг. данный принцип было сложно реализовать. Дело было не только в том, что Америка должна была признать равенство всех рас у себя в стране, а Великобритания -на равных относиться к населению своих колоний, сколько в том, что Япония действовала в одиночку, а при обсуждении китайского вопроса в итоге был продемонстрирован «единый фронт» против азиатов [8, р. 246].
Однако дальнейшее развитие идеи расового равенства произошло после Второй мировой войны, что автор рассматривает в качестве своеобразной реакции на фашизм. Впоследствии принцип равенства людей независимо от расы, нации, пола сыграл важную роль в ходе процесса деколонизации мира [8, р. 251]. Таким образом, идея равенства рас стала частью современного для учёного протеста против доминирования Запада.
Ещё одним следствием постепенного признания расового равенства в междуна-
родных отношениях было то, что принцип способствовал развитию чувству «азиатско-сти» или «африканскости». В этом своём проявлении раса представляла альтернативу национальной идентичности и становилась важным фактором мировой политики. Она способствовала становлению идентичности региональной. «Мы хороши уже тем, что отличаемся от Вас и нам не нужны Ваши ценности», - резюмирует автор квинтэссенцию данного интегративного аспекта расового равенства.
Более того, идея равенства рас вносила определённую путаницу в принцип национального самоопределения, который Винсент считал европейским по своему происхождению. Расовая целостность предполагала в этом своём проявлении сохранение единства расы и выполняла консервативную роль в условиях незавершённости процессов национального развития в период деколонизации и появления множества новых независимых государств.
Таким образом, развитие расового самосознания в ХХ в. способствовало крушению колониальных империй и отрицанию расового превосходства европейцев [8, р. 252]. Тогда принцип равенства рас был отражением транзита не от европейского к глобальному обществу государств ХХ в., но шагом от международного общества в сторону общества мирового, понимаемого в рамках кантианской традиции истории международной политической мысли. В данном эссе Винсент обозначил проблему поиска новых, более широких концептуальных рамок анализа международных отношений, чем границы, установленные системой государств.
При этом подход к изучению гуманитарных вопросов остался прежний. Как и Булл, Винсент по-прежнему применял функциональный анализ, ставивший в центр исследования международного общества специфический набор международных институтов. Неслучайно в связи с этим Хидеми Суганами называл Английскую школу британским институционализмом. Шаг в сторону Уайта от Булла состоял не в изменении метода, но предмета изучения. По существу теоретическое осмысление прав человека в международных отношениях - это отход от рационалистской (гроцианской) повестки
в пользу кантианской традиции международной политической мысли в Английской школе. Здесь любопытно, что похожий поворот в начале 1980-х гг. можно было наблюдать и в творчестве Хедли Булла. Его «Гаагские лекции» 1983 г., как и эссе «Восстание против Запада», поднимали проблемы справедливости в международных отношениях. Не ясно, кто на кого больше повлиял: учитель или ученик. Однако при изучении вопросов прав человека Джон Винсент провёл кропотливую работу, результатом которой оказалась новая книга о правах человека [9] и коллективная монография, посвящённая этой же теме, где он был редактором [10].
Учёный предложил удачную связку концепции международного общества с проблематикой прав человека, что расширяло возможности применения концепции школы. К анализу прав человека Джон Винсент подошёл с позиций уже знакомого по работе 1974 г. подхода, при котором в анализе международных институтов необходимо искать отражение определённых норм социального порядка. При этом, как отмечал Л. Шуэн-борг, роль наиболее важных международных институтов изучалась сторонниками Английской школы тремя различными методами: дескриптивным (историческим), функциональным (показывающим в международных институтах и их объединениях социальные потребности) и типологическим [11, р. 88]. Творчество Винсента 1980-х гг. в целом являлось ярким примером этого подхода.
Поэтому изначально, как и в работе, по-свящённой анализу принципа невмешательства, исследователь попытался сформулировать базовые рамки для теоретического изучения проблемы прав человека. Но, как и в 1974 г., попытка изначальной концептуализации не дала необходимой ясности в понимании указанного комплекса вопросов. Учёный вынужден был констатировать, что теоретический уровень анализа изучения прав человека предполагает ответы в отношении как минимум пяти аспектов: кто выступает субъектом в отношении прав человека? каковы объекты защиты этих прав? кому принадлежит право требования? кто осуществляет исполнение норм в отношении прав? можно ли применять принуждение для защиты прав человека? [9, р. 81].
При самом приблизительном рассмотрении данных вопросов оказывается сложным дать на них вразумительные ответы. Носителями прав человека выступают не только люди, но и различные социальные группы (семья, население и его отдельные категории, нация, государство и даже мировое сообщество в целом). Все эти категории защищаются законодательством. Ещё сложнее говорить об объектах этих прав. Как минимум, есть негативные и позитивные права. Права человека могут предполагать выполнение определённой работы государством либо обосновывать определённое право требования одной страны от другой. Они поднимают вопрос о комплексности таких прав. Наконец, существует проблема справедливости прав человека. Известно, что Хедли Булл в «Анархическом обществе» не считал права человека институтом, стабилизирующим и поддерживающим международный порядок [12, р. 145-161]. Именно в силу данного обстоятельства они и не относились к числу пяти основных институтов международного общества.
Причины такой теоретической многоплановости и многоаспектности прав человека - их социальная природа. В них выражаются наиболее важные социальные интересы. Это своего рода социальный контракт между обществом и властью. Он действует и в отношениях между государствами. Последнее обстоятельство важно в контексте появления международного права в области прав человека. Данная отрасль международного права была призвана обеспечить социальную стабильность и международную безопасность [9, р. 17]. Для изучения наиболее важных аспектов социального контракта Винсент обращается к историческому (дескриптивному) анализу, отражающему возникновение и эволюцию идеи прав человека в общественно-политической мысли.
Истоки идеи прав человека автор в целом справедливо усматривает в концепции естественных прав, зародившейся ещё в античности. Данную идею впервые сформулировали стоики в греческой философии и развивали римские юристы. Следующим шагом в эволюции концепции стала средневековая религиозная философия, настаивавшая на единстве человеческого рода. Реформация,
как и Ренессанс, соединили христианское средневековое представление с культурой индивидуализма. Кульминацией развития такого естественно-правового подхода стало провозглашение прав человека конституционной ценностью в период Великой французской революции. В это время рационалистская политическая мысль Просвещения соединилась с философией индивидуализма, как и с прагматическим требованием юристов к уважению прав личности [9, р. 20-25].
Кроме того, французская революция сумела объединить индивидуализм и радикализм естественного права. Индивидуальные права людей стали рассматриваться как приоритетные перед общественными (коллективными) правами. Такой подход должен был стать основой гражданского общества, утверждавшей примат моральных требований индивида и признание его со стороны социума. Развитие идеи естественных прав человека в XIX в. заставило скорректировать подобные идеи, провозгласив национальные права внутри страны [9, р. 26-27].
По мысли Винсента, представлен естественно-правовой подход и в современной политической философии в виде творчества Джона Роулза и Рональда Дворкина.
Параллельно с теорией естественных прав развивалась и их критика, также представленная в аргументах мыслителей различных эпох и направлений от Берка и Бентама до Гегеля и Маркса. Винсент подробно анализирует критические аргументы в адрес естественного права в творчестве указанных авторов [9, р. 28-33].
Как итог развития концепции и критики, автор книги приходит к следующему выводу. Сила концепции естественного права в её способности абсорбировать критические высказывания, превращать недостатки в достоинства. Например, марксистская критика буржуазных гражданских прав привела к появлению доктрины социальных и экономических прав людей. Роулз доказывает первичность свободы в правах человека, Дворкин -лживость противопоставления различных прав [9, р. 36]. И этот тезис можно считать главным выводом по соответствующему разделу его книги.
Концентрация Винстента на европейской политической мысли при изучении про-
исхождения прав человека не означает евроцентричного и, тем более, этноцентричного понимания природы прав человека и международного общества. Учёный посвятил специальную главу культурному релятивизму в освещении прав человека. Он отмечает различие в понимании прав в Китае, Африке, исламе, рассматривает специфику прав человека в международном законодательстве. Тем не менее он полагает, что права человека все же могут быть рассмотрены через практику разных культур без сносок на политические и социальные предпочтения народов [9, р. 53]. Признание культурного релятивизма, таким образом, предполагает развитие эгалитаризма при исследовании прав человека, усмирение собственного этноцентризма и приверженности к местным традициям. Только после этого автор считает возможным перейти к функциональному изучению прав человека в политике.
Учёный считает, что актуализация темы прав человека в 1970-е гг. в перспективе может не только сорвать процесс разрядки или существенно ухудшить советско-американские отношения, но и способна внутренне подорвать правила мировой политики. Выдвижение вопросов прав человека в политике и их юридическое закрепление в Заключительном акте Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1975 г. ознаменовало и начало столкновения различных концептуальных трактовок в понимании прав человека.
Начало различному пониманию, по мнению Джона Винсента, заложила большевистская революция 1917 г. К 1980-м гг. многие британские историки уже давно перестали относиться к этому рубежному для российской истории событию с идеологических позиций. Не считали они этот период и исторической случайностью. Вслед за Э. Карром Винсент также воспринял такой подход. Поэтому в основе советской трактовки прав человека Винсент усматривал общинные традиции российской деревни. Это общество, в котором было сложно выжить по одному [9, р. 61]. Здесь социальные корни понимания прав человека.
Марксизм лишь накладывался на традиционные представления российского общества. В частности, для советского общест-
венного сознания было традиционным достижение свобод человека через группу, в то время как западный подход в ХХ в. настаивал на необходимости охраны индивида от вмешательства со стороны власти и общества. Отсюда акцент делался на признании индивидуальных прав и свобод.
Большевики изначально смотрели на капитализм как на орудие классового господства, а история российского капитализма до революции оказалась краткосрочной и не учитывала традиции общинного самосознания большинства населения страны. Поэтому политические и гражданские права индивида не рассматривались как отражающие принцип справедливости на Востоке, что было сущностной характеристикой западного понимания многих прав и свобод. Напротив, в содержании буржуазных прав усматривалось не формально-юридическое равенство и правовые гарантии уважения интересов личности, но интересы капитала и господствующих классов. По мере освобождения от интересов буржуазии гражданские и политические права будут терять своё значение, а социальные и экономические права под воздействием роста потребностей людей, наоборот, расти [9, р. 62-63]. Отсюда акцент в советском подходе был сделан на социально-экономической повестке.
Ещё одной точкой несовпадения по правам человека учёному представлялось расхождение в отношении диссидентов. Диссидентство как явление в советском обществе объяснялось тем, что массовые интересы населения коренятся в экономике, а диссиденты, настаивая на особых личных правах, де факто обслуживают интересы буржуазии. Западный подход, напротив, используя терминологию Винсента, видел в инакомыслящих людей, отстаивающих подлинную свободу личности.
Как итог разночтений в трактовке прав, включение принципа уважения прав человека и основных свобод в Заключительный акт Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе создавало новые узлы напряжения по линии отношений между Востоком и Западом. Поэтому смягчение остроты межгосударственных проблем в период разрядки оказывалось явлением временным. Отсутствие желания в администра-
ции Картера поднять протест против нарушений прав человека в СССР, как и «тихая дипломатия» Г. Киссинджера, делали гуманитарную составляющую хельсинкских решений ограниченным инструментом разрешения новых международных проблем.
Для Советского Союза разрядка в отношениях также означала снижение напряжённости и остроты политико-идеологического противостояния. Но этот подход должен был иметь место в отношениях между государствами, но не обществами. Тема прав человека была рассчитана на нормализацию межгосударственных контактов, но не на общественное мнение в СССР. Результатом процесса в итоге стало то, что Запад искал доказательства прогресса в следовании концепции прав человека, а Восток пытался ограничить свою внешнюю политику приверженностью принципу невмешательства [9, р. 69].
Для американской внешней политики тема прав человека создавала три возможных альтернативы, при реализации которых Соединённые Штаты могли столкнуться с ростом общественной и политической критики внутри страны:
1. Рассуждая о ценностях разрядки в духе Яеа1роШк, необходимо было постепенно исключать права человека из общих интересов международного общества.
2. Следуя либеральному курсу, напротив, необходимо было в конце разрядки требовать соблюдения этих прав по принципу: «Да свершится правосудие, если даже погибнет весь мир!»
3. Попытаться найти компромисс между либеральным и реалистическим подходом. Однако тема прав человека имела не только политические, но и моральные аспекты, что делало разработку компромисса весьма проблемным делом [9, р. 70-71].
Таким образом, дискуссии о правах человека поднимали фундаментальные идеологические вопросы, которые стали ставить под сомнение главную политическую ценность периода разрядки - принцип мирного сосуществования и невмешательства в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию государства. А, кроме того, правозащитная повестка создавала определённое внутреннее напряжение для обеих сверхдержав того времени.
Вывод, который формулировал Джон Винсент в данном разделе, заключался в том, что Хельсинки 1975 г. напоминал Оснабрюк 1648 г. - ослабление напряжённости между католиками и протестантами произошло на почве признания прав и интересов князей. При практическом следовании правозащитной политике учёный склонен был разрабатывать третью внешнеполитическую альтернативу. Она заключалась в том, что защита диссидентов не должна была доходить до открытого разрыва отношений с СССР. Сам автор назвал такой подход как Realpoltik в отношении прав человека. Возможен ли был такой компромисс в то время и какие формы должна была тогда принять правозащитная деятельность в политике государств? Эти вопросы учёный оставлял без ответа.
Не менее сложно вопрос о правах звучал в отношениях между Севером и Югом, чему также уделялось внимание в работе учёного. Одним из первых исследователь стал говорить, что ни та, ни другая геополитическая категория не были едины. СССР, развитый по меркам того времени, сумел дистанцироваться от Севера и даже высказывал и защищал позицию Юга. В связи с этим учёному потребовалось определить, что такое Юг. Под ним он понимал группу государств, требующих нового экономического порядка и объединённых в Группу 77 и ЮНКТАД [9, р. 77]. Такой подход в тот период был характерен для Английской школы в целом и нашёл своё отражение в «Экспансии международного общества» 1984 г. Странно то, что в представлении Винсента Юг и третий мир иногда в его работе употребляются как синонимы. Исторически это не всегда корректно. Идея «третьего мира» в период холодной войны генетически выросла из Движения Неприсоединения, имевшего не всегда одинаковые цели с Группой 77 или конференциями ЮНКТАД. Но эти терминологические расхождения не слишком интересовали исследователя. Гораздо важнее была содержательная сторона расхождений.
Специфичны были и сами права, и их содержание, которых требовали представители Юга. Как и в случае с СССР, южный подход апеллировал к коллективным правам, а не индивидуальным. При этом центральным принципом в отношении прав человека
южане считали принцип равноправия и самоопределения народов, который также был зафиксирован в п. 2 ст. 1 Устава ООН.
В интерпретации стран третьего мира это означало, во-первых, обязанность колониальных стран предоставить независимость. Во-вторых, запрет на дискриминацию и расовую сегрегацию, включая апартеид, в отношении зависимых народов. В-третьих, право освободившихся народов на свободу определения собственного экономического и социального развития, что подразумевало право свободного распоряжения собственными ресурсами [9, р. 79]. Во всех этих случаях просматривается восприятие Севера в качестве противника.
Общей основой южного подхода было право на самоопределение. Внешнее самоопределение считалось предпосылкой в отношении всех других прав. Это была своего рода «свобода от», а не «свобода для». Но именно внешнее самоопределение составляло основу суверенитета и было воплощено в ряде конвенций ООН. Тогда первый аспект специфики южного понимания прав человека состоял в ликвидации колониального и других видов господства, что обеспечивало достижение подлинного равноправия в отношении прав человека. Данный тезис, по мысли учёного, сближал южный подход и подход Советского Союза в отношении прав человека.
Вторым аспектом специфики восприятия прав человека Югом выступала ликвидация всех форм расовой дискриминации, включая апартеид. Это также указывало на приоритет внешнего самоопределения народа перед доктриной естественных прав, характерной для позиции Севера. Указанный аспект, как и первый, также нашёл своё воплощение в решениях Организации Объединённых Наций в 1965 и 1973 гг.
Третьим принципиальным моментом была идея экономического отчуждения народов от собственных ресурсов. Это ограничивало дальнейшие возможности собственного экономического развития Юга. Отсюда ставка на так называемые солидаристские, корпоративные или права третьего поколения прав человека. Сюда относились право на развитие, собственное здравоохранение и образование, право на благоприятную экологическую среду. Все эти блага цивилизации счи-
талось невозможным достичь, не обеспечив контроль над ресурсами.
Здесь также было сконцентрировано требование полной деколонизации. Оно трактовалось не только как экономическая независимость, но и как социально-экономическая справедливость [9, р. 81-83].
«Первый мир» считал, что все права имеют равный статус. Однако, если для первого мира важен индивидуальный человек, то для третьего мира - интересы коллектива. Поэтому история обсуждения темы прав человека в ООН отражает перемены в расстановке сил внутри Генеральной Ассамблеи и постепенный переход в повестке «гуманитарного» измерения от первой группы стран к последней.
Новый импульс в развитии прав человека произошёл в 1970-е гг., когда появилась концепция базовых человеческих потребностей, которая предоставила новые аргументы государствам третьего мира. Винсент выделяет несколько причин, объясняющих привлекательность данной концепции для стран третьего мира.
Во-первых, научная обоснованность. Концепция ставит вопросы защиты прав человека на научную основу, тем самым сглаживая политическую ангажированность различных интерпретаций прав человека политиками. Научным обоснованием концепция базовых человеческих потребностей обязана функциональному анализу С. Малиновского и теории человеческой мотивации А. Маслоу.
Во-вторых, она подводит моральную основу под идею прав человека для этих стран. Классическая идея прав человека была основана на политической философии и им-плементации философских идей после французской революции в европейское законодательство. Современная концепция объясняет необходимость нового понимания прав человека не абстрактными философскими идеями, но естественными потребностями конкретных людей [9, р. 84].
В-третьих, она учитывает ценности в определении прав человека. Потребности (базовые нужды) вариативны и зависят от субъектов, вида и страны, в которых они реализуются. Тогда доктрина человеческих потребностей учитывает многообразие прав человека.
В-четвёртых, она представляет альтернативу формам нового империализма. Здесь Винсент поясняет, что права человека часто ассоциируются с либеральными ценностями Запада. В этом своём проявлении модерниза-ционные стремления Запада сталкиваются с традиционными ценностями Юга. Доктрина человеческих потребностей выступает как основа прав для всех, а не только для модернизирующих сообществ [9, р. 85].
Различные варианты интерпретации прав человека в политическом дискурсе второй половины ХХ в. заставили учёного говорить о неделимости прав человека. С его точки зрения нельзя противопоставлять одну группу прав другим. Человек неделим на части. Поэтому различные подходы к правам человека не расставляют разные акценты, но подтачивают моральную основу международного общества, тем самым увеличивают возможности силового регулирования в международных отношениях.
Равным образом новации в политическом и концептуальном дискурсе в вопросах о правах человека не вытесняют старую концепцию прав. Напротив, право на жизнь присутствует везде, создавая возможность для дополнения старых способов аргументации новыми [9, р. 91]. Отсюда и третья глава наиболее известной книги учёного призвана показать место прав человека в современной политике.
Несмотря на все разночтения, нормы о защите прав человека прочно вошли как в национальное, так и в международное законодательство. Параллельно с развитием нормативного содержания шёл процесс становления механизмов и институтов в области защиты прав человека. Начало процессу ин-ституализации положило решение ЭКОСОС 1946 г. о создании комиссии по правам человека. Через год комиссия учредила подкомиссию по предотвращению дискриминации прав меньшинств [9, р. 93].
Помимо ЭКОСОС, и другие главные органы ООН имеют полномочия в области защиты прав человека. Винсент анализирует в связи с этим компетенцию Совета безопасности, полномочия Генеральной Ассамблеи и даже Секретариата ООН, которые с его точки зрения представляют второй уровень институтов защиты, помимо специализированных учреждений ООН [9, р. 94-95].
Третий вид институтов возник из международных конвенций, посвящённых защите отдельных прав человека. Например, конвенция об уничтожении расовой дискриминации, удалении дискриминации в отношении женщин. Комитет по правам человека, основанный на исполнении Пакта о гражданских и политических правах, также выступает показателем формирования подобного вида международных институтов.
Помимо универсальных, сложилась сеть региональных международных институтов. Вступившая в силу в 1953 г. Европейская конвенция по правам человека не была лишь трансляцией Всеобщей декларации прав 1948 г. Она, по мысли Винсента, учреждала Комиссию и суд по правам человека. При этом европейские страны высказались против участия представителей государств в её деятельности. Ещё большей новацией было то, что в Европе создавался механизм, позволяющий гражданам разных государств обращаться в Комиссию в случаях судебного разбирательства против собственных правительств [9, р. 95].
В Америке в 1969 г. была принята, а в 1978 г. вступила в силу Американская конвенция о правах человека (Пакт Сан-Хосе). Здесь также формировались международные региональные институты, похожие на те, что существовали в Европе. Речь идёт о Межамериканском суде и Межамериканской комиссии по правам человека. Более того, в данном случае строже, чем в Европе, прописывались полномочия Комиссии [9, р. 96]. Аналогичные процессы имели место и в Африке, где была учреждена комиссия, однако завышение функций этого органа создавало проблемы с соблюдением и защитой указанных прав.
Кроме того, в мире имеется сеть неправительственных международных институтов, защищающих права человека, - от Международной амнистии до Международного комитета Красного Креста и Красного Полумесяца.
Все эти изменения Винсент считает началом революции в отношении членства в международных отношениях и началом функционального перехода от международного общества к обществу мировому. Он пишет, что права человека представляют собой законный интерес современного между-
народного общества по поиску принципов справедливости в отношениях между людьми. Законность этого интереса воплощена в действующих международных конвенциях, которые необходимы в условиях, когда государства борются за своё место в международном обществе и в качестве основных императивов руководствуются защитой национальных интересов и международной безопасности [9, р. 95].
Учёный далёк от того, чтобы идеализировать деятельность сложившихся международных организаций в сфере защиты прав человека. В частности, он упрекает в политической ангажированности Международную амнистию за то, что она в своём подходе настаивает на либеральных ценностях Запада, ставя индивидуальные права и свободы выше, чем групповые [9, р. 102]. Такой подход можно назвать определённой формой идеологического и культурного империализма. Справедлив и его упрёк в социальном эли-тизме действующих международных институтов, защищающих права и ценности людей определённого класса и имущественного положения. Но в целом вопросы прав человека отражают процесс формирования мирового общества в современности.
Что это даёт в развитии концепции международного общества? Права человека перестали быть «тихой речью министров иностранных дел» в случаях их конкретного нарушения. Они не исчерпываются институтом дипломатической защиты в праве внешних сношений. Не выступают они и механизмом удовлетворения интересов внутреннего лобби, как это было в США в 1970-е гг. Права человека становятся точкой формирования новых представлений о безопасности в современной мировой политике. Они охватывают среднесрочную и долгосрочную международную повестку.
При этом Джон Винсент в стиле Мартина Уайта показывает проблемы на пути реализации доктрины прав человека в международных отношениях, рассуждая о гуманитарной интервенции. Сам он считал, что её можно считать легитимной только в случаях поддержания первичных функций международного порядка, что вытекало из его функционального анализа 1970-х - первой половины 1980-х гг. К числу этих функций отно-
сились булловские идеи по минимальному сохранению международного порядка - защита суверенитета, выживание населения и защита собственности. Однако, случаи вмешательства в гражданские конфликты не могут быть легализованы по гуманитарным основаниям [9, р. 117-118]. Поэтому воспринимать работу Винсента как апологию гуманитарной интервенции внутри Английской школы не представляется целесообразным. Международное общество не стало солидарным в отношении прав человека. Международные институты далеки от того, чтобы гарантировать справедливое удовлетворение интересов, основанное на уважении к правам человека. Поэтому человеческое измерение международных отношений должно консолидировать государства, а не изменить их природу. Права человека - не есть вызов системе суверенных государств, но это поиск ответов на вопросы, которые остаются неразрешёнными в современной мировой политике и внутри классического понимания международного общества.
Таким образом, творчество Джона Винсента внутри британской теоретической традиции поставило новые рубежные вопросы как теоретического, так и прикладного политического характера. Проблемы гуманитарной интервенции получили широкий резонанс не только в британской, но и в мировой науке в 1990-е гг. Переход от международного к мировому обществу стал предметом острых споров в исследованиях школы в 2000-е гг. Проблемы трансформации институтов международного общества стали предметом полемики между плюралистами и солидаристами внутри как Английской школы, так и всего сообщества британских международников в конце ХХ - начале XXI в. В свою очередь, эта полемика обеспечила новый импульс в развитии самой теории внутри изначально сформировавшейся концепции. Таким образом, творчество учёного в 1980-е гг. можно считать своеобразным ответом на упрёк Роя Джонса о кончине школы, а сам Джон Винсент рассматривается одним из лучших специалистов по международной теории ХХ в. в представлении М. Гриф-фитса [3, р. 157-159].
Два этапа в творчестве Винсента наглядно демонстрируют разницу между двумя
поколениями в Английской школе. Первый этап характеризуется развитием классических представлений о международном обществе. Здесь центральное место занимают принципы, нормы и институты системы государств. Их анализ несёт ясный след стратегических исследований Х. Булла, соединённых с набором представлений о международном обществе. На этом этапе Винсент расширил тематические рамки общей концепции школы.
Границей между первым и вторым этапом выступила работа над коллективной монографией рубежа 1970-1980-х гг., где учёный почувствовал уязвимые места классической модели концепции, разрабатывая проблематику колониального расширения международного общества. Здесь учёный поставил проблему и попытался поразмышлять над ней с несколько иных теоретических позиций. В этом контексте «Экспансия международного общества» была и высшей точкой для первого поколения, и началом кризиса классических представлений о международной системе.
Дальнейшее развитие собственных представлений о международном обществе происходило в 1980-е гг., когда Винсент анализировал современное ему общество государств. Он нашёл удачную связку концепции школы с актуальными вопросами политики в отношении прав человека. Методологически оставаясь внутри трёх традиций М. Уайта, Дж. Р. Винсент сумел расширить проблемные горизонты применения концепции школы, что было характерно для представителей второго поколения «школьников».
ЛИТЕРАТУРА
1. Jones R. The English School of International Relations: A Case for Closure // Review of International Studies. - 1981. - Vol. 7, № 1. -P. 185-206.
2. Little R. Obituary: John Vincent 1943-1990 // Review of International Studies. - 1991. -Vol. 17. - P. 106-107.
3. Griffiths M. Fifty Key Thinkers in International Relations. - London : Routledge, 1999. - 275 p.
4. Vincent R. J. Nonintervention and International Order. - Princeton, NJ : Princeton University Press, 1974. - 457 p.
5. История внешней политики и дипломатии США. 1775-1877 / отв. ред. Н. Н. Болховити-нов. - М. : Международные отношения, 1994. - 382 с.
6. Vincent R. J. The Function of Functionalism in International Relations // Yearbook of World Affairs. - 1973. - Vol. 27. - P. 332-344.
7. Buzan B., Little R. The Historical Expansion of International Society // Guide to the English School in International Studies / ed. by C. Navari and D. Green. - Oxford : Wiley Blackwell, 2014. - P. 59-75.
8. Vincent R. J. Racial Equality // The Expansion of International Society / ed. by H. Bull, A. Watson. - Oxford : Clarendon Press, 1984. -P. 239-254.
9. Vincent J. R. Human Rights and International Relations. - Cambridge : Cambridge University Press, 1986. - 237 p.
10. Foreign Policy and Human Rights. Issues and Responses / ed. by R. J. Vincent. - Cambridge : Cambridge University Press, 1986. - 283 p.
11. Guide to the English School in International Studies / ed. by C. Navari and D. Green. - Oxford : Wiley Blackwell, 2014. - 246 p.
12. Bull H. The Anarchical Society. A Study of Order in World Politics. - New York : Colombia University Press, 1977. - 335 p.
Информация о статье
Дата поступления 11 августа 2017 г.
Article info
Received August 11, 2017
Дата принятия в печать 30 октября 2017 г.
Сведения об авторе
Миронов Виктор Владимирович - канд. ист. наук, доцент, доцент кафедры истории и теории международных отношений Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а E-mail: [email protected]
Accepted October 30, 2017
About the author
Mironov Victor Vladimirovich - Candidate of Historical sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of History and Theory of International Relations of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: [email protected]
Для цитирования
Миронов В. В. Рэймонд Джон Винсент и «гуманитарное» направление в Английской школе международных отношений // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2017. № 4 (16). С. 170-185. й01: 10.25513/ 2312-1300.2017.4.170-185.
For citations
Mironov V. V. R. J. Vincent and "Humanitarian" Trend in English School of International Relations. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2017, no. 4 (16), pp. 170-185. DOI: 10.25513/2312-1300.2017.4.170-185 (in Russian).
