CC BY
97
УДК [94(44) «17»+94(47) «19»]:930 ГЕЛЛА Т.Н.
доктор исторических наук, профессор, кафедра всеобщей истории и регионоведения, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: gellat@mail.ru
UDC [94(44) «17»+94(47) «19»]:930
GELLA T.N.
Doctor of History, professor, Department of Universal history and Regional studies, Orel State University E-mail: gellat@mail.ru
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ ВО ФРАНЦИИ И РОССИИ В XVIII И XX ВЕКАХ: ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
THE REVOLUTIONARY PROCESSES IN FRANCE AND RUSSIA IN THE XVIII AND XX CENTURIES:
HISTORIOGRAPHICAL ASPECTS
Статья посвящена историографическому обзору проблем Русской революции 1917 г. в современной российской исторической науке. В статье анализируются подходы советских и современных российских историков к ключевым вопросам революции: ее предпосылкам и причинам, характеру революции, роли и места Февраля и Октября в революционных событиях 1917г. Проблема сопоставления Французской революции XVIII в. и Русской революции 1917., якобинского и «красного» террора также нашла освещение в данной статье. Результатом исследования стал вывод автора о многообразии подходов в российской исторической науке к проблемам Французской (1789 г.) и Русской (1917 г.) революций.
Ключевые слова: историография, революция, Октябрь 1917 г., якобинская диктатура, террор.
The article is devoted to the historiographical review of the problems of the Russian revolution of 1917 in modern Russian historical science. The article analyzes the approaches of Soviet and contemporary Russian historians to the key issues of the Revolution: its prerequisites and reasons, the nature of the Revolution, the role and place of February and October in the revolutionary events of 1917. The problem of comparison of the French revolution of the XVIII century and the Russian revolution of 1917, the Jacobin and «red» terror also found coverage in this article. The result of the study was the author's conclusion about the diversity of approaches in the Russian historical science to the problems of the French (1789) and Russian (1917) revolutions.
Keywords: historiography, revolution, October 1917, Jacobin dictatorship, terror.
1917 год - эпохальный год во всемирной истории. Он не только изменил историю России, но и повлиял на ход исторического развития многих стран мира. Революционные события 1917 г находятся в центре внимания российских и зарубежных исследователей. Рубежным этапом в изучение революционного 1917 г. стали 90-е годы прошлого столетия. В статье ставится задача проведения сравнительного среза оценок ведущими российскими историками ключевых проблем русской революции 1917 г.: ее предпосылок и причин, характера революции, роли и места Февраля и Октября в революционных событиях 1917 г, а также сравнения Французской революции XVIII в. и Русской революции 1917 г., особенно в вопросах политики террора.
По сравнению с советской в современной российской историографии событий 1917 г. произошли существенные изменения. Наблюдается отход от социалистических штампов. Большинство историков 90-х гг. стало критически оценивать утвердившееся в советской историографии положение о наличии в России к началу 1917 г. предпосылок для буржуазной или социалистической революции. Вместе с тем, многие из них подтверждают вывод о закономерности политического и социального взрыва, происшедшего в 1917 г. В частности, к долговременным историческим факторам, предопределившие события 1917 г., они относят следующие: промедление с отменой
крепостного права, падение авторитета церкви, разрыв связей монархии с народом, деструктивность враждебных партийно-политических отношений, системный кризис империи, слишком быструю модернизацию экономики, которая не сопровождалась соответствующими изменениями ментальности основных социальных слоев.
На современном этапе приоритетными стали темы, которые раньше не изучались вовсе или изучались мало: «Николай II и царская фамилия», «Антибольшевистское движение», «Г.Е. Распутин», «Масоны», «Быт, культура, самосознание, менталитет населения». В блоке «Политические партии и движения» основное внимание уделяется участию в революции небольшевистских партий. Изучаются также для понимания причин, хода и результатов революции такие важные проблемы, как уровень жизни населения в период войны и революции, социальная политика царизма и Временного правительства, финансовое положение России накануне революции и в 1917 г. и ряд других.
Анализ современной отечественной историографии русской революции 1917 г. позволяет заключить, что в ней произошла та же «смена вех», что и в современной отечественной историография Великой Французской революции. Если в советское время та и другая революция исследовались преимущественно «снизу» и «слева», то те-
© Гелла Т.Н. © Gella T.N.
перь - «сверху» и «справа» .
Определяющей чертой современного консервативного направления в историографии русской революции является вера в особый исторический путь развития России. Для представителей этого направления идеалом является дореволюционная, патриархальная, православная, монархическая, единая и неделимая Россия. Представителями этого направления отрицается неизбежность и закономерность революции, наличие для нее внутренних причин и предпосылок. В частности, Б.П. Миронов писал, что «в пореформенное время в России наблюдалось повышение уровня жизни, финансовая система работала вполне удовлетворительно» [13, с.82]. Для историков этого направления революция является катастрофой, обрекшей страну на гибель.
Либералы не признают самобытности России, считают ее европейской страной, развивающейся тем же путем, что и Запад. Идеалом для них является конституционное государство, независимо в какой форме - конституционная монархия или парламентская республика, и гражданское общество. Будучи эволюционистами, они отрицают революцию как средство эффективного решения политических и социальных проблем, ищут причины революции главным образом в политической сфере.
Историки социалистической ориентации исходят из идеала социализма, признают революцию событием закономерным, необходимым и в целом благотворным для России.
На современном этапе российские исследователи в целом делают акцент на социально-экономических противоречиях, существовавших в российском государстве накануне 1917 г. Особое внимание отводится Первой мировой войне в контексте анализа причин русской революции 1917 г. Именно военные поражения, по мнению современных авторов, вызвали экономический и политический кризис, повлекший недовольство масс. В числе причин Февраля 1917 г. ряд историков называют национально-правовой вопрос и трансформацию денежно-финансовой системы российского государства в 1914-1917 гг
Подчас выдвигаются довольно оригинальные теории причин русской революции 1917 г. В частности, петербургский ученый Б.Н.Миронов, изучив социально-экономическое развитие России накануне 1917 г., пришел к выводу о том, что: (1) Дискурс о кризисе позднеимперской России, порожденном якобы неправильной политикой верховной власти, не соответствует исторической реальности; (2) Российская монархия была совместима с прогрессом в течение всего периода империи; (3) Успехи и прогресс не исключают революции; (4) Русские революции не имели объективных предпосылок в марксистско-ленинском смысле; их причины следует искать не в провале, а в успехах модернизации, в трудностях перехода от традиции к модерну [12].
Интересный подход предложил В.П. Булдаков. Он утверждает, что проблему падения самодержавия нельзя обсуждать вне контекста «кризиса империи». Этот кризис был уже налицо к началу XX в. и находил свое проявление в полном разнобое в ее основных системообразующих иерархиях: духовной, военной, бюрократической и хозяйственной. Мировая война подтолкнула империю к системному кризису. В итоге В.П. Булдаков констатирует, что главной причиной Февральской революции стала де-
сакрализация существовавшей власти, обусловленная внутренними противоречиями и социальными тяготами. Более того, по мнению В.П. Бултакова, « проблема предпосылок революции может быть правильно поставлена при условии, если мы будем рассматривать и революции 1917 года, и гражданскую войну 1917 - 1920 гг. как часть ускоренного внешним вызовом системного кризиса империи, по своим параметрам и масштабам скорее сравнимого с российской «смутой» начала XVII в., нежели с любой из европейских революций «политического» типа» [3, с. 182].
Итак, единых подходов к оценке причин революции 1917 г. нет, и это не удивительно, так как революционная ситуация в России в 1917 г. была вызвана комплексом причин внутри- и внешнеполитического и социально-экономического характера.
Одним из важных аспектов исследования в отечественной исторической науке является сопоставление Февраля и Октября, т.е. каковы были варианты развития событий после свержения монархии в России летом и осенью 1917 г
Нет единства среди историков по вопросам о том, сколько революций было в 1917 г., были ли они революциями или переворотами, случайностью или закономерностью, каковы их причины и предпосылки, характер и особенности, хронологические рамки, движущие силы, этапы, роль и последствия для страны и мира.
Не меньше споров среди историков вызывает проблема определения характера Октября 1917 г. Большинство исследователей считают Февраль 1917 г. революцией, а меньшинство - заговором и переворотом. Последнее отстаивают, главным образом, правоконсервативные историки и публицисты, считающие, что в Феврале произошел переворот, инспирированный масонами или иностранными спецслужбами. Однако есть и другие точки зрения. Так,
A.И. Солженицын сомневался в правомерности отнесения Февраля к революции из-за того, что в нем, по его мнению, не было, «внезапного, насильственного и с участием масс изменения политического строя государства» [6, с.100].
B.П. Булдаков же утверждает, что «на деле мы имеем дело не с революцией, не с переворотом, а с саморазрушением имперской системы» [4, с. 13].
В советской историографии отношение к двум революциям было четко определено: утверждалось, что в России в 1917 г. было две революции: Февральская буржуазно-демократическая и Октябрьская социалистическая. И хотя в ряде случаев еще сохраняется такой подход, но все же он серьезно поколеблен. И в России XXI века, как пишет Марченя П. П., «сложно не заметить раскол общества на февралистов и октябристов, для которых Февраль и Октябрь являются не столько исторически памятными символами отечественного политического календаря, сколько реальными ориентирами будущего для разных слоев населения. Так обретает «новое» звучание без малого столетний спор о «спасительности» и «закономерности» либо «катастрофичности» и «случайности» победы большевиков над первоначально более популярными и авторитетными партиями... в 1917 г.» [11, с. 197]. П.В. Волобуев и В.П. Булдаков, которые исходят из много-укладности дореволюционной России, выдвинули в связи с этим интересный тезис, суть которого сводится к утверждению, что «в 1917 г. действовали параллельно несколько социальных революций - солдатская, рабочая, крестьян-
ская, национальная» [5, с. 31]. Но все же большинство российских исследователей придерживаются мнения, что 1917 г. представлял собою одну революцию, а Февраль и Октябрь были лишь этапами или фазами этой революции. Так, с точки зрения Н.Д. Ерофеева, «такое мнение является наиболее адекватным и с точки зрения цивилизаци-онного, и с точки зрения модернизационного подхода к революции. И Февраль, и Октябрь в меру своих возможностей решали одну и ту же задачу: освободить Россию от тех препятствий, которые тормозили ее развитие, создать условия для ее более динамичной модернизации, избавить ее от реально угрожающей опасности оказаться на обочине цивилизованного мира и потерять свою независимость» [6, с. 101].
По мнению этого историка, «Февраль и Октябрь 1917 г. выполнили свое предназначение: были ликвидированы препятствия для ускоренной модернизации страны и созданы условия для ее осуществления. Трагизм революции 1917 г. и последовавших за ней преобразований заключается в том, что осуществлялись они варварскими методами и средствами, оплачены были высокой ценой» [6, с. 107].
Валерий Журавлёв, заведующий кафедрой новейшей истории России Московского государственного областного университета, доктор исторически наук, вообще убежден, что «осенью 1917 года путь России к радикальному социальному эксперименту цивилизационного масштаба и значения был объективно неизбежным. Страна была обречена на этот эксперимент, более 39 миллионов россиян, то есть более 80 процентов однозначно высказались за демократическое, на базе многопартийности, будущее страны в русле так или иначе понимаемого принципа социальной справедливости. Это был вердикт народа. Однако вердикта этого претенденты на звание демократов сочли нужным не заметить» [7].
С 1917 г. прошло 100 лет. В какой степени в России был использован опыт Французской революции ХVIII в.? Кто выиграл от кардинальных изменений во Франции и чуть больше чем через век в России? Вопросов много и также много есть разных ответов. Поскольку эта проблема очень многогранна, остановимся на нескольких ее аспектах.
Французскую революцию в России изначально отождествляли с революцией вообще - Революцией с большой буквы; это был адекватный ожиданиям борцов 1917 г образец, прототип. Это объяснялось не только могучим воздействием французского опыта. Большевики считали себя последователями якобинцев. Огромная часть российской революционной лексики - «Временное правительство», «Учредительное собрание», «комиссар», «декрет», «трибунал», «белые» и «красные» и т.д. - имела происхождение от Французской революции. Ряд историков отмечают стремление лидеров большевиков использовать французский революционный опыт. Так, Елена Котеленец пишет, что «Ленин и его соратники как бы сверялись с опытом французских революционеров, уподобляли себя якобинцам и больше всего боялись термидорианского перерождения революции и возникающего из него бонапартизма» [8]. Можно назвать много факторов, которые сближали две революции. Нельзя не согласиться с высказыванием С.В.Леоновым, который пишет: «По широте вовлеченности масс, а отсюда по своему радикализму и кровопролитности, по светскости, а в той или иной мере и
антирелигиозности идеологий, четкой социальной направленности и мессианству, по влиянию на мир Октябрьская и Французская революции близки, как никакие другие» [9].
Падение монархий во Франции и России не предотвратило дальнейшей радикализации революций, напротив, послужил развертыванию невиданного по массовости террора. Проблема террора одна из наиболее дискутируемых в исторической науке применительно как к французской, и так российской, революциям.
В отечественной историографии можно найти сходство в оценках учеными якобинского и большевистского террора. В частности, относительно французского террора известный историк Д.Бовыкин замечает, что «террор начинают не якобинцы, он начинается до них. Не якобинцы начинают нарушать права человека, которыми так гордились в 1789 году. Все это происходит до них» [1]. Ранее до него однозначно высказался советский историк В. П. Смирнов, который замечает, что массовый террор во Франции был вызван «чрезвычайно трудными условиями, в которых оказалась революционная Франция в результате войны с Австрией и Пруссией и внутренних мятежей. Несомненно, политика террора отражала настроения масс населения, охваченных страхом перед возможностью победы интервентов или контрреволюции и готовых на самые крайние меры по отношению к действительным или воображаемых врагам». И он заключает: «Террор был в значительной степени навязан действиями народных масс «снизу» [16, с. 43]. Что же касается террора в России, то здесь можно встретить попытки оправдать «красный» террор действиями контрреволюционеров, белогвардейцев и интервентов, развязыванием индивидуального террора против лидеров большевиков в 1918 г.
Не менее интересна постановка вопроса о роли революционных лидеров в развязывании террора. Тот же В.П. Смирнов отмечал, что « ... надо иметь в виду, что задолго до установления якобинской диктатуры многие видные деятели революции призывали к террору. Они вели пропаганду ненависти против своих врагов (причем, не только против контрреволюционеров, но и против соперников в лагере революции); призывали к расправе, оправдывали террор» [16, с. 43-44]. По мере обострения внутриполитической борьбы в годы революции к террору стали призывать и эбертисты, и «бешенные», Марат, Дантон и Робеспьер с их сторонниками.
Показательно, что вожди Октября также признавали необходимость насильственных мер. А. Литвин в работе «Красный и белый террор в России. 1918-1922 гг.» так характеризует лидеров большевиков: «Знавшие Ленина и встречавшиеся с ним отмечали его приверженность к крайним мерам насилия. Это у Ленина Сталин воспринял осуждение индивидуального и поощрение массового террора, заложничества, власть, опирающуюся на силу, признание государственного произвола высоконравственным делом. Ленин, Троцкий, Бухарин и другие сподвижники вождя пытались подобную античеловеческую практику обосновать» [10, с. 17]. Пантин И.К. пытается дать объяснение признаниям лидерами французской и русской революции насилия в качестве необходимой меры. Он считает, что в двух странах огромное воздействие на развитие событий в годы революций сыграли «социальные низы», которые выдвигали свои требования и предпринимали попытки по-
строить новое общество на месте разрушенного старого в соответствии со своими чаяниями. Он считает, и «якобинскому Конвенту, и советскому правительству приходилось ... сдерживать стихийно-хаотические, ультрареволюционные устремления низов - городской бедноты в одном случае, отсталых слоев пролетариата - в другом» [14, с. 62]. В связи с этим, вероятно, уместно его замечание: «Надо ли удивляться, что рабочему классу того времени, как когда-то санкюлотам, применение насилия во имя приближения светлого будущего отнюдь не казалось чем-то противоречащим прогрессу. Они привыкли к стихии насилия после недавней гражданской войны, где действия обеих сторон отличались исключительной жестокостью и невиданной решительностью» [14, с. 66].
Как представляется, есть и определенная схожесть в трактовке якобинцами и большевиками необходимости отказа от правовых норм в судопроизводстве и перехода к упрощенным формам аргументации виновности или невиновности подсудимых граждан. Так, Д. Бовыкин считает, что логика, которой руководствовались якобинцы, сводилась к следующему: « . народ един, у народа есть единая воля . . Народ выражает эту волю, избирая своих представителей, в данном случае депутатов Конвента. Они принимают некие решения, а тот, кто выступает против этих решений, выступает против народа, он враг народа. Словосочетание «враг народа» тоже появляется как раз в годы Французской революции. А если он враг народа, если он сам своими действиями ставит себя за пределы нации, за пределы французского народа, то, естественно, нация вправе на это отреагировать и его покарать» [2]. Созвучное с якобинцами отношение вождей Октября к террору приводит А. Литвин: «Ленин исходил из того, что «польза революции, польза рабочего класса - вот высший закон», что только он - высшая инстанция, определяющая «эту пользу», а потому могущая решить все вопросы, в том числе и главный - право человека на жизнь». Троцкий, Бухарин и другие лидеры революции также придерживались этого принципа [10, с. 17-18].
Но все же отечественные историки выделяют и различия между якобинским и «красным» террором большевиков. Большинство исследователей считает, что спецификой французского террора является его кратковременность -один год и революция завершается термидором, устанавливается военная диктатура Н. Бонапарта. В России же якобинская фаза революции, как считает И.К. Пантин, завершается в начале 1921 г. после разгрома армии Врангеля. Основой «термидора» в России, по мнению В.И. Ленина, должен был стать НЭП. Он должен был покончить с политикой «военного коммунизма» и привести в соответствие завоеванные достижения в годы Гражданской войны с тогдашними экономическими и культурными условиями [14, с. 62-63].
Касаясь проблемы террора в России, необходимо все же отметить, что наряду с «красным» и в годы Гражданской войны был и «белый» террор. В отечественной литературе в начале 90-х советские историки стали утверждать, что в насилии и терроре военных лет повинны обе воюющие стороны. Вопрос о том, кто более ответствен: красные или белые, по мнению, А.Литкина, некорректен [10, с. 20]. В результате противостояния политических сил в стране были созданы две военные диктатуры - большевистская и
генеральская. Главной опорой диктатур все более становились насилие, террор и репрессии. На всем протяжении гражданской войны царствовал террор, деморализующий все участвовавшие в ней стороны. Помимо «красного» и «белого» террора разрушительными были бандитизм и погромы. Только на Украине в 1918-1920 гг. было убито 200 тысяч евреев и еще около миллиона избито и ограблено. Такие жертвы ни белые, ни красные не могут принять на свой счет [10, с. 22-23], считает А. Литкин.
Не менее сложным является вопрос о том, против кого был направлен якобинский и «красный» террор. Относительно французского террора, большинство российских историков, как правило, ссылаются на данные американского исследователя Дональда Грира, согласно которым четыре пятых тех, кто был казнен во время террора, были не дворяне, не священники, а представители так называемого третьего сословия, то есть это городские низы: торговцы, ремесленники, зажиточные крестьяне. Именно они и составляют четыре пятых жертв террора. В.Г. Ревуненков, суммируя приведенные Д. Гриром данные, уточняет, что «85% казненных принадлежали третьему сословию, в том числе около 60% казненных составляли рабочие, крестьяне, ремесленники, слуги» [2; 15, с. 143; 16].
Что же касается «красного террора», то официально он был введен 5 сентября 1918 г. после выхода постановления Совнаркома, а смертная казнь - 21 февраля 1918 года. Относительно численности жертв «красного» террора, как пишет А. Литкин, достоверной статистики не существует. Историк, ссылаясь на слова Лациса, приводит в своей работе две цифры расстрелянных в 1918 г.: 6185 и 6300, а за семь месяцев 1919 г - 2089. Наибольшее число из них приходилось на крестьян (3082 чел.), участников «контрреволюционных организаций» (2024 чел.) и прочих (1704 чел.). Подсчеты расстрелянных осенью 1918 г, опубликованные в « Еженедельнике ЧК» (№ 1 - 6), дали цифру 2212 чел. (из них заложников - 500, контрреволюционеров - 418, бывших полицейских - 30, генералов - 4, офицеров - 81, духовенства - 79, чиновников - 50 и др.). Методика подсчета расстрелянных неизвестна, замечает А. Литкин [10, с. 88-89].
Не менее важным при рассмотрении вопроса о красном терроре является вопрос о формах насилия. Помимо смертной казни в течение всех лет гражданской войны происходило увеличение числа концлагерей и лагерей принудительных работ, тюрем и тюремных больниц. Они создавались на основе постановлений Президиума ВЦИК РСФСР (11 апреля 1919 г.) и инструкции о лагерях принудительных работ (12 мая 1919 г). На 1 ноября 1920 г. в лагерях принудительных работ, по неполным данным, приводимых А. Литкиным, находилось 16 967 заключенных, в том числе за контрреволюцию - 4561; саботаж - 255; спекуляцию - 2969; преступления по должности - 2036; дезертирство из армии - 2885; дезертирство от трудовой повинности - 509; уголовники - 3563; заложники - 189. Среди них рабочих и служащих -5768; крестьян - 6616; домовладельцев - 510; торговцев и владельцев фабрик -1782; помещиков - 848; священнослужителей - 255 и др. А. Литвин заключает, что «эти данные свидетельствовали о том, что среди заключенных преобладали рабочие и крестьяне, что более четверти заключенных были репрессиро-
ваны по политическим мотивам» [10, с. 99].
Таким образом, можно отметить, что единых подходов к оценке причин Русской революции 1917 г. нет, и это не удивительно, так как революционная ситуация в России в 1917 г. была вызвана комплексом причин внутри- и внешнеполитического и социально-экономического характера.
Аналогично можно констатировать, что среди отечественных историков также нет единства в оценках якобинского и «красного» террора, хотя ими признается, что и как в революции 1789 г., так и в революции 1917 г. террор был направлен на самые различные социальные слои России и Франции.
Библиографический список
1. Бовыкин Д. Антропология революций: Франция и Россия. 2016, 11, 7 //http://gorbutovich.livejournal.com/155487.html
2. Бовыкин Д. Якобинский террор. 2015.08.15 //https://postnauka.ru/video/51331
3. Булдаков В.П. Историографические метаморфозы «Красного Октября» //Исторические исследования в России: Тенденции последних лет. М., 1996. С. 179-205
4. Булдаков В.П. Империя и смута: к переосмыслению истории русской революции//Россия и современный мир. 2007. № 3 (56).С. 5-27.
5. Волобуев П.В., Булдаков. В.П. Октябрьская революция: новые подходы к изучению//Вопросы истории. 1996. №5-6. С. 28-38.
6. Ерофеев Н.Д. Современная отечественная историография русской революции 1917 года // Новая и новейшая история 2009. № 2. С. 92-108
7. Историки о причинах и последствиях российских революций 1917 года. 29.05.2015// https://lenta.ru/articles/2015/05/29/civilwar
8. КотеленецЕ. Битва за Ленина. Судьба России в зеркале подходов к типологии советского лидерства: конкуренция идей. Гефтер// http://gefter.ru/archive/22089
9. Леонов С.В. Великая французская и Великая Октябрьская революции: опыт сравнительного анализа//Преподавание истории в школе. 2007 №7. C. 15-22 //http://vvfr.shpl.ru/leonov.html
10. Литвин А. Красный и белый террор в России. 1918-1922 гг. М., 2004.
11. Марченя П.П. Бессмысленность и смысл Русской революции: Февраль и Октябрь в истории России// Россия и революция: прошлое и настоящее системных кризисов русской истории: Сборник научных статей (к 95-летию Февраля-Октября 1917 г.) / Под ред. П.П. Марченя, С. Ю. Разина. Москва, 2012. C. 194-219
12. МироновБ.Н. Российские революции начала XX века в «условиях русского экономического чуда». 03.12.2011//http://ruskline.ru/ news_rl/2011/12/03/rossijskie_revolyucii_nachala_xx_veka_v_usloviyah_russkogo_ekonomicheskogo_chuda
13. Миронов Б.Н. Русская революция 1917 года в контексте теорий революции//Общественные науки и современность. 2013. № 2. C. 72-84
14. Пантин И.К. Октябрьский перелом: пролог к современности//Философия и культура. 2012. № 7 (58). C.62-74.
15. РевуненковВ.Г. Очерки по истории Великой французской революции. Якобинская республика и ее крушение. Л., 1983
16. Смирнов В.П. К вопросу об оценке якобинской диктатуры//Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции. (Материалы «круглого стола» 19-20 сентября 1988 г.). Москва, 1989. C.40-48.
Reference
1. BovykinD. Anthropology of revolution: France and Russia. 2016, 11, 7 //http://gorbutovich.livejournal.com/155487.html
2. BovykinD. Jacobin Terror. 2015.08.15 //https://postnauka.ru/video/51331
3. Buldakov V.P. Historical metamorphosis of the "Red October" // Historical studies in Russia: Trends in recent years. M., 1996. Pp. 179-205
4. Buldakov V.P. Empire and Troubles: to rethink the history of the Russian revolution // Russia and the modern world. 2007. № 3 (56) .Pp. 5-27.
5. VolobuevP.V., Buldakov. V.P. The October Revolution: New Approaches to the Study // Questions of History. 1996. № 5-6. Pp. 28-38.
6. ErofeevN.D. Modern Russian Historiography of the Russian Revolution of 1917 // New and Newest History of 2009. No. 2. P.92-108.
7. Historians about the causes and consequences of the Russian revolutions of 1917. 05.29.2015// https://lenta.ru/articles/2015/05/29/civilwar
8. Kotelenets E. Battle of Lenin. The fate of Russia in the mirror of approaches to the typology of Soviet leadership: the competition of ideas. Gefter// http://gefter.ru/archive/22089
9. LeonovS.V. The Great French and Great October Revolutions: An Experience of Comparative Analysis // Teaching History in School. 2007 №7. C. 15-22//http://vvfr.shpl.ru/leonov.html
10. LitvinA. Red and white terror in Russia. 1918-1922 M., 2004.
11. Marchenya P.P. The senselessness and meaning of the Russian revolution: February and October in the history of Russia // Russia and the revolution: the past and present of systemic crises of Russian history: Collection of scientific articles (on the 95th anniversary of February -October 1917) / Under ed. P. P. Marchenya, S. Yu. Razin. Moscow, 2012. Pp. 194-219.
12. MironovB.N. The Russian revolutions of the beginning of the 20th century in the "conditions of the Russian economic miracle".12/03/2011 // http://ruskline.ru/news_rl/2011/12/03/rossijskie_revolyucii_nachala_xx_veka_v_usloviyah_russkogo_ekonomicheskogo_chuda
13. Mironov B.N. The Russian Revolution of 1917 in the context of the theories of the revolution // Social Sciences and the present. 2013. No. 2. Pp. 72-84.
14. PantinI.K. The October Revolution: the prologue to the present // Philosophy and Culture. 2012. № 7 (58). Pp. 62-74.
15. Revunenkov V.G. Essays on the history of the Great French Revolution. Jacobin Republic and its collapse. L., 1983.
16. Smirnov V.P. On the question of the evaluation of the Jacobin dictatorship // Actual problems of studying the history of the French Revolution. (Materials of the "round table" September 19-20, 1988). Moscow 1989. Pp. 40-48.
