CC BY
101
РЕЦЕПЦИЯ ТРАГЕДИИ «ФАУСТ» И.В. ГЕТЕ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА1
Н.С. Васин
Ключевые слова: рецепция, Г ете, перевод, Фауст.
Keywords: Goethe’s influence, Goethe, translation, Faust.
Первая треть XIX века в русской литературе ознаменована активным освоением творчества Гете, что воплотилось в появлении большого количества как вольных переводов и «подражаний», так и вполне самостоятельных произведений.
«Мечта. Подражание Гете» (1817) В.А. Жуковского открывает череду многочисленных переводов, охватывающих самые разнообразные фрагменты «Фауста». Данный перевод отражает одну яркую закономерность, ставшую позднее традиционной для отечественных переводов «Фауста». Жуковский подвергает стихотворение значительной стилизации, трансформируя и усиливая комплекс романтических мотивов, характерных для его собственного творчества. Эта особенность перевода Жуковского намечает возникновение определенного «русского» самобытного текста поэзии Гете и открывает начало свободным интерпретациям его произведений. На это же указывает характер заголовка перевода -«Подражание», и последующее его использование в качестве «вступления» [Семенко, 1959, с. 449-485] к балладе «Двенадцать спящих дев», без какого-либо указания первоисточника. Таким образом, включенное в поэтику Жуковского «Посвящение» оказало влияние и на его самостоятельное творчество этих лет: «Гете подсказал Жуковскому тип медитативной элегии, написанной октавами» [Жирмунский, 1982, с. 87].
Кроме указанных выше элементов освоения гетевского текста, в творчестве Жуковского необходимо отметить стихотворение «Приношение», написанное в 1827 году специально для Гете на
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ. Проект N° 11-34-00606 и
обратной стороне картины естествоиспытателя Карла Густава Каруса (1789-1869), аллегорически пересекающейся с «Фаустом». Также с именем Жуковского связана и первая после карамзинских «Писем русского путешественника» информация о личности Гете, с которым русский поэт познакомился в 1821 году.
После перевода Жуковского прошло несколько лет, прежде чем в альманахе «Полярная звезда» за 1825 год был опубликован вольный и неполный перевод «Пролога в театре» («Vorspiel auf dem Theater») А.С. Грибоедова из первой части «Фауста» Гете. Здесь прослеживается определенная закономерность: освоение текста трагедии Гете
взаимосвязано с архитектоникой самого произведения (Жуковский перевел «Посвящение», Грибоедов - следующий за ним «Пролог в театре»).
Этот отрывок представляет собой достаточно вольный перевод «Пролога в театре». Характерно, что в трагедии Гете внимание Грибоедова привлекли не лирико-философские монологи, а именно «Пролог в театре», содержащий в репликах Директора сатиру на театральную публику [Грибоедов, 1959, с. 654-734.]. При этом Грибоедов не только отбросил четыре заключительные реплики «Пролога», но еще более развил и заострил свой перевод в плане социальной сатиры.
«Пролог в театре», самобытно и свободно освоенный Грибоедовым, повлиял на дальнейшее диалогическое развитие указанной темы в острых полемических и сатирических тонах.
Кроме указанного перевода, тема «Фауста» в творчестве А.С. Грибоедова встречается в эпиграмме «Как распложаются журнальные побранки!» [Грибоедов, 1988, с. 336] за 1825 год, где в сатирических и полемических целях (эпиграмма направлена против М.А. Дмитриева и А.И. Писарева - литературных противников Грибоедова) используется предание о Фаусте как изобретателе книгопечатания. Также в указанной эпиграмме проявляется глубокое знакомство с первоисточником, и как следствие, частичное пародирование сюжета, широкое ироническое обобщение мотива искушения.
Вслед за Грибоедовым большой вклад внес в начальный этап знакомства с первой частью «Фауста» Д.В. Веневитинов, переведя «Монолог Фаустов» (сцена «В пещере»: «Wald und Hohle», 1827, ч. I), «Фауст и Вагнер. За городом» («Vor dem Tor» - пасхальная прогулка, сцена заката) и «Песнь Маргариты» (за прялкой: «Прости, мой покой!»).
Все переводы Веневитинова в разной степени развивают романтические элементы поэтики Гете. Так в отрывке «Фауст и Вагнер. За городом» поэт усиливает элементы ностальгии и стремления к уходящему мгновению. В переводном отрывке «В пещере» происходит явное усиление чувственно-созерцательного аспекта поэтики Гете. В переводе фрагмента «Песнь Маргариты» выражается глубокое любовное переживание и томление, что свидетельствует об усилении романтического мироощущения.
Изменяя основную тональность произведения, Веневитинов вносит существенные коррективы в образную доминанту «Фауста», создавая близкий своим собственным мировоззренческим идеалам образ. Эта особенность перевода позволяет, хотя и в схематичном плане, говорить о поэтической интерпретации.
Перевод «Елены» С.П. Шевырева (1827) продолжает знакомство с творчеством немецкого писателя. Он не только создает близкий к оригиналу перевод, но, как и Веневитинов, вносит в текст очень много созвучного со своей собственной концепцией искусства. Свое понимание произведения Гете Шевырев излагает в статье, опубликованной в «Московском вестнике» за 1827 год (ч. 6, № 21). Основной темой «фантасмагории» Гете, по Шевыреву, является противопоставление античной и христианской культуры, становление и эволюция романтического искусства.
Через Н. Борхарда - русского немца, рукопись статьи попала к Гете, который не только прочитал переведенную статью, но и прислал отзыв на нее (Московский вестник, 1828, ч. 9, № 11). Здесь основная мысль Гете завуалирована формальными любезностями, но в другом письме немецкий поэт вполне ясно отмечает особенность взаимодействия русской и европейских литератур, сравнивая статью Шевырева с работой француза Ампера и шотландца Карлейля: «Шотландец стремится проникнуть в произведение; француз понять его; русский - себе присвоить» [Goethe, 1887-1920, S. 358]. Эта деталь, верно подмеченная великим немцем, затрагивает многие особенности русской литературы, среди которых феноменальное умение впитывать, вбирать «чужое», изменять, превращая в элемент русской ментальности [Лотман, 1992, с. 56].
Кроме перевода, Шевырев написал свое собственное произведение под влиянием Гете - «Журналист и злой дух» («Московский вестник», 1827, ч. VI), представляющее собой стихотворный диалог, который соотносится с «Прологом в театре» Гете. «Журналист и злой дух» свидетельствует о знакомстве с
оригиналом Гете, в частности с первой частью (сцена 3-4 «Кабинет Фауста»), которая 1827 году еще не была переведена полностью. Интерпретация центробежных мотивов трагедии Гете (мотив сделки, искушения и т.д.), их самобытное воплощение в рамках «диалога» Шевырева говорит о начальном этапе адаптации образов произведения, их активного использования в самостоятельных литературных «вариациях» на тему «Фауста».
Во многом с «Фаустом» Гете соотносится замысел философско-символической «мистерии» В.К. Кюхельбекера «Ижорский» (1835). Первая сцена из этого произведения была напечатана в «Сыне отечества» (1827, кн. 1) и «Три сцены из драматической поэмы «Ижорский»» в альманахе А.А. Дельвига «Подснежник на 1829 год» (первые две части в 1835 году, третья - только через сто лет).
Произведение Кюхельбекера пересекается с трагедией Гете в нескольких аспектах: сюжет, мотивная структура, мифопоэтика. Более того, родство текстов выражается не столько фактически, но в большей степени развивается изнутри, где произведение Гете выступает своеобразным «фундаментом», который подразумевается по умолчанию.
В своем произведении Кюхельбекер показывает эволюцию «злодея и губителя» до самого крайнего предела извращенности. Многие черты характера Ижорского, имея фаустианскую основу, находят иное развитие и преломление. С точки зрения персонажей также намечено устойчивое сюжетное соответствие: роль Маргариты выполняет княжна Лидия, многие черты Мефистофеля присущи Шишиморе и Кикиморе. Кроме этого, в произведении Кюхельбекера наблюдается мифопоэтическое созвучие «Фаусту» Гете: наличие многочисленных сказочных, мифических, мистических, демонических сил (духи, демоны, русалки, звери). Данные персонажи отчасти подсказаны не только «Фаустом», но и другими произведениями романтической эпохи, примыкающими к трагедии Гете (например, «Манфред» и «Каин» Байрона, «Дзяды» Мицкевича).
Таким образом, Кюхельбекер использует произведение Гете как смысловую основу, на которой создается его собственная своеобразная фаустиана, которая развивается в национальном ключе, во многом отличительном от гетевского.
Особенный интерес для понимания характера усвоения «Фауста» Гете в отечественной литературе 20-30-х годов связан с переводческой деятельностью и творчеством Ф.И. Тютчева. Сюда относятся шесть
отрывков из «Фауста», из которых три были впервые опубликованы Г.И. Чулковым [Чулков, 1927, с. 167-170].
Также как поэты и переводчики кружка любомудров (Веневитинов, Шевырев), Тютчев усваивает романтический аспект «Фауста». Он даже выбирает те же отрывки для перевода, что и Веневитинов - сцену заката («Зачем губить в унынии пустом...») и сцену «Лес и пещера» («Державный дух! ты дал мне, дал мне все...»). Остальные отрывки: разговор Фауста с Духом Земли («Кто звал меня?..»), гимн архангелов из «Пролога на небе» («Звучит, как древле, пред тобою...»), монолог под звук пасхальных колоколов («Чего вы от меня хотите...»), а также песня Гретхен «Король Фульский» («Был царь, как мало их ныне») [Тютчев, 2002, с. 99-105].
Первый переводной отрывок «Зачем губить в унынии пустом...» разрабатывает мотивы вечности. Тютчев несколько видоизменяет направленность оригинала, усиливая и акцентируя пространственный аспект отрывка. Кроме этого, позиция, с которой происходит изображение пейзажа у Тютчева, несколько отличается от оригинала -взгляд лирического героя охватывает панораму целиком, не отрываясь от плоскости, а словно «преодолевает» ее. Он также расширяет философское звучание обозначенных тем и мотивов. «Космизм» и патетика Тютчева не совсем соответствуют оригиналу, хотя «по степени близости <...> и в плане содержания стихи Тютчева также можно отнести к собственно переводу» [Касаткина, 2002, с. 356]. Это касается не только отличительных формулировок, но и в целом стиля переведенного отрывка.
Переводной отрывок Тютчева «Державный дух! ты дал мне, дал мне все...» в отличие от перевода Веневитинова, который выдержан в элегических тонах, выполнен в стиле патетической философической оды [Жирмунский, 1982, с. 167]. Особенно различается перевод с точки зрения стихотворного размера - Тютчев в противоположность своему предшественнику переводит отрывок драматическим белым стихом оригинала. Обращение Тютчева именно к этому фрагменту трагедии Гете говорит об устойчивом интересе поэта к проблеме познания объективной природы через духовное восприятие и сопереживание. Подтверждением этого является отсутствие последней заключительной смысловой конструкции монолога Фауста, где он рассуждает о своем спутнике, разрушающим «идеальную», с точки зрения Тютчева, модель познания природы и человека. Русский поэт целенаправленно пропускает фрагмент, опровергающий единство человека и природы, несовершенство человеческой сущности, внутренний раскол между
красотой природы и недостижимостью полного и абсолютного познания этой красоты. Данная деталь свидетельствует о тщательном отборе Тютчевым только тех фрагментов трагедии Гете, которые были интересны и близки его собственному творчеству и философии искусства. Подтверждение этому, сохранившиеся черновики перевода, где ясно прослеживается авторское акцентирование элементов, связанных с темой единства человека и природы.
В переводе разговора Духа Земли и Фауста («Кто звал меня?...») смысловая доминанта смещается в сторону соотношения духовноархаического, природного и физического в человеке.
В отрывке «Звучит, как древле, пред тобою...» - гимна архангелов из «Пролога на небе» отчетливо проявляется особенность перевода Тютчева, который в отличие от перевода Веневитинова, выполненного в элегических тонах, отличается глубоким масштабным космизмом, близким стилю архаической оды. В отношении близости к оригиналу Гете этого переведенного отрывка можно сказать о некотором смещении смысловых акцентов. Мысль оригинала прочитана в сугубо романтическом, загадочном ключе, хотя у Гете речь идет о причинноследственных взаимосвязях в природе.
Перевод монолога Фауста под звук пасхальных колоколов («Чего вы от меня хотите...») также отличается изменением стиля оригинала за счет слов, принадлежащих романтическому мироощущению. Также к романтическим страницам «Фауста» относится и переведенная Тютчевым песня Гретхен «Король Фульский», которая названа поэтом «Заветный кубок».
Не дошел до нас перевод первого действия второй части «Фауста», завершающий для Тютчева эпоху творческого интереса к Гете (1832-1833). О нем сохранились сведения в письме к Гагарину: «По возвращении из Греции (то есть в1833 году), я принялся как-то в сумерках разбирать бумаги и уничтожил большую часть моих поэтических упражнений и лишь долго спустя заметил это. В первую минуту мне было немного досадно, но я скоро утешил себя мыслью, что сгорела Александрийская библиотека. Тут был, между прочим, перевод первого акта из второй части «Фауста», в переводе может быть лучшее из всего» [Тютчев, 2002-2004, с. 54]. Этот не сохранившийся перевод Тютчева свидетельствует о живом интересе и попытках русских поэтов-романтиков 20-30-х годов адаптировать и достойно, целостно обработать поэтическую символику второй части «Фауста».
Здесь можно указать несколько закономерностей переводческой рецепции «Фауста» в первой трети XIX века. Во-первых, ознакомление с произведением отражает структуру трагедии. Первые переводы касаются вне сюжетных элементов: «Мечта. Подражание Гете» Жуковского - посвящение к трагедии, «Отрывок из Гете» Грибоедова - перевод «Пролога в театре». Далее переводы затрагивают наиболее важные сюжетные элементы первой части (достаточно большой разброс сцен и отрывков, что свидетельствует о значительном знакомстве с произведением Гете). Во-вторых, собственно рецепция «Фауста» развивается в трех направлениях: переводческое, куда можно отнести переводы Веневитинова и Тютчева; заимствования, включающие вольные переводы, которые используются в качестве собственных произведений или влияют на создание национальных произведений под знаком «Фауста» (переводы Жуковского, Грибоедова и Шевырева) и адаптационное направление, где представлены произведения, созданные благодаря глубокой переработке мотивов, идей и тем «Фауста» Гете («Журналист и злой дух» С.П. Шевырева и «Ижорский» В.К. Кюхельбекера). Эти три пути в освоении «Фауста» Гете проходили в русской литературе практически одновременно - на фоне первых попыток создания собственной фаустианы в конце 30-х и во второй половине 40-х годов XIX века.
Таким образом, первая треть XIX века в русской литературе ознаменована широким и разносторонним знакомством и освоением «Фауста» Гете, что воплотилось в появлении большого количества переводов и подражаний различного характера. Кроме этого, намечается создание первых, самобытный произведений, созданных под знаком «Фауста» («Журналист и злой дух», «Ижорский»). Выше рассмотренные персоналии и тексты подтверждают, что такой интерес не был случайным, но имел свои определенные закономерности и направления. Все переводы в различной степени отражают особенности стиля, художественного вкуса и собственного поэтического мироощущения переводчиков. Тем не менее, все они, с точки зрения ознакомления русского читателя с трагедией Гете, очень важны не только как переводы своего времени, но и как единая, связанная культурная, литературная, художественная картина восприятия «чужого» через призму «своего», сугубо национального и самобытного.
Литература
Грибоедов А.С. Сочинения. М., 1988.
Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л., 1982.
Касаткина В.М. Комментарии // Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений и писем : в 6-ти тт. М., 2002. Т. 1.
Лотман М.Ю. Избранные статьи : в 3-х тт. Таллинн, 1992. Т. 1.
Орлов В. Примечания // Грибоедов А.С. Сочинения. М.; Л., 1959.
Семенко И.М. Примечания // Жуковский В.А. Собрание сочинений : в 4-х тт. М.; Л., 1959. Т. 2.
Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений и писем : в 6-ти тт. М., 2002. Т. 1. Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений и писем : в 6-ти тт. М., 2002-2004.
Т. 4.
Чулков Г.И. Переводы Тютчева из «Фауста» Гете. М., 1927. Т. 3, Вып. 2-3. Goethe J.W. Goethes Werke Abt. 1, Bd. 40. 1887-1920.
