CC BY
62
Т. М. Казанцева
РЕЦЕПЦИЯ ФЕНОМЕНА СКУЛЬПТУРА С. ЭРЬЗИ В МОРДОВСКОЙ ПОЭЗИИ
Работа представлена отделом литературы и фольклора Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия.
Научный руководитель — доктор педагогических наук, профессор А. М. Каторова
В данной статье рассмотрены поэтические произведения мордовских писателей, посвященные знаменитому скульптору Степану Эрьзе. Предпринята попытка объективной оценки ранее не анализированных работ по этой тематике, выделена наиболее оригинальная авторская трактовка творческого и жизненного пути мастера, выявлены общие закономерности в восприятии феномена Эрьзи его земляками.
Ключевые слова: мордовская поэзия, творческое наследие С. Д. Эрьзи, авторское восприятие, национальное самосознание.
276
T. Kazantseva
RECEPTION OF THE SCULPTOR ERZIA PHENOMENON IN THE MORDOVIAN POETRY
Mordovian writers' poetical works devoted to the famous sculptor Stephan Erzia are examined in the paper. The author attempts for the first time to analyse these poems and determine which one is the most original interpretation of the master's life and creative development. The phenomenon of Erzia in his countrymen's estimation is also studied in the paper.
Key words: Mordovian poetry, S. Erzia's artistic heritage, original interpretation, author's estimation, national consciousness.
На сегодняшний день о скульпторе Степане Дмитриевиче Нефедове, получившем всемирную известность под псевдонимом Эрьзя, написано достаточно много. Эрзиниана включает в себя более 1500 наименований, ежегодно пополняясь новыми публикациями — научными статьями, материалами конференций, отдельными книгами. В осмысление и популяризацию личности и творчества знаменитого скульптора весомый вклад внесла и продолжает вносить художественная литература. Вполне закономерно, что значительная часть литературного наследия об Эрьзе (свыше 200 произведений, написанных за полувековой период) принадлежит перу его земляков — поэтов и писателей Мордовии.
Основной целью нашей статьи является попытка дать объективную оценку поэзии, посвященной скульптору, выделить наиболее оригинальную индивидуально-авторскую трактовку личности и творчества, выявить общие закономерности в восприятии феномена Степана Эрьзи его земляками.
Самым объемным поэтическим произведением о скульпторе на сегодняшний день выступает сказание И. Шумилкина «Степан Эрьзя» [8], жанровую форму которого сам автор определил как поэтический очерк. Позже редакционная коллегия, издававшая произведение, переименовала его в сказание, что, на наш взгляд, больше соответствует действительности. С жанром сказания его роднит поэтическая форма повествования, реальные исторические лица и события, оригинальный фольклорный стиль изложения [7, с. 355].
«Митя Нефедовонь Маря низэ / Чачсь цера эйкакш... / Митят-Марят Пек уцяскав ломанекс
пряст марясть» [8, с. 26]. («Жена Мити Нефедова Мария / Родила сына... / Мария с Митей / Были очень счастливы» — перевод здесь и далее, если это специально не оговорено, наш. — Т. К.).
Среди несомненных достоинств отметим хорошую технику стиха и умелое владение эрзянским языком, что проявляется в использовании легких для восприятия лексических конструкций. К сожалению, это преимущество не выдержано писателем в полной мере, так как выразительные средства языка, фигуры поэтической речи представлены весьма однопланово.
К недостаткам произведения отнесем отсутствие личностного осмысления автором судьбы и творчества главного героя, образной системы в целом. Очевидно, по этой причине образы героев сказания получились трафаретными. Повествование не несет читателю новой информации, не запоминается яркими образами и событиями. В сущности, сказание «Степан Эрьзя» представляет собой поэтический пересказ биографического очерка К. Г. Абрамова «Степан Дмитриевич Эрьзя».
Творчеству С. Д. Эрьзи посвящено также два венка сонетов — «Пусмо» («Букет) Д. Надькина и «Ине Эрьзянень пшкадема» («Обращение к великому Эрьзе») И. Калинкина.
Автор венка сонетов «Пусмо» («Букет») Д. Надькин известен в республике больше как ученый-филолог и общественный деятель, нежели поэт. В своем произведении он обращается к биографии скульптора. Талант, как подчеркивает автор, это огромный труд и тяжелая ноша, которая не каждому по силам. Поэт иллюстрирует слова восхищения гениальностью Эрьзи реальной картиной его исканий и мучений в осуществлении нелегкого призвания:
«Яла маштнети, майси, сюдозь прок — / Си-земань апак маря сонроботась... » [6, с. 28—34]. («Все бунтует, страдает, словно проклятый — / Без устали он работает»).
Одна из сильных в художественном плане сторон венка сонетов Д. Надькина — образ лирического персонажа. Скульптор Эрьзя, прошедший путь от нищеты и невежества до мировых вершин признания, вызывает у читателя чувство уважения за свой талант, трудолюбие и упорство.
Д. Надькин представляет образ лирического персонажа читателю как хранителя самобытности своего народа, носителя лучших его качеств; утверждает, что Эрьзя не побоялся взять имя своего народа в качестве псевдонима, не отрекся от него, став знаменитым на весь мир, в отличие от многих, забывших свои корни:
«Сэдтнень-сюлмавкстнэнь кармавтызь пул-тамс, / Но вейкесь эйстэдест ванстовсь Степа-нень: / Эрзякс сон кадовсь куломанзо самс» [6, с. 32]. («Мосты — связующие нити заставили сжечь, / Но один из них удалось сохранить Степану: / Эрзянином он остался до последних дней»).
В данном произведении превалирует национально-нравственная проблематика. Автор акцентирует внимание на достаточно острой и актуальной проблеме — утрате чувства национального долга и самосознания многими представителями мордовского этноса. Эрьзя, по мнению поэта, стал исключением из этого ряда, чем снискал глубочайшее уважение. Подобной точки зрения придерживаются многие поэты — представители эрзянской национальности, и особенно часто образ Эрьзи представлялся «эталонным» в период всплеска национального самосознания в обществе.
Д. Надькин акцентирует внимание современников на несправедливость по отношению к прославленному Эрьзе, допущенную его земляками: «Совадояк Сычковонь галереяс / (Мекс авольЭрьзянь? Кие соды мекс?)» [6, с. 33]. («Зайдите-ка в галерею Сычкова / Почему не Эрь-зи? / Кто знает, почему?).
Вполне возможно, что благодаря этому акценту к 100-летию со дня рождения скульптора галерею переименовали.
Поэту удалось в целом достаточно ярко представить образ скульптора. В анализируемом венке сонетов он использовал практически все многообразие языковых средств и фигур поэтической речи. Метафоры («Кодамо кантни мештесэнзэ тол»/ «Какой в груди носит огонь»), метонимии («Митрей тетянзо ла-цить пазень понкст»/ «Примеряли отцовские посконные штаны»), сравнения («сельмест, прок вакант, тетькезь»/ «глаза, как плошки, вытаращены»), эпитеты («пси эрямо»/ «горячая жизнь», «емазь велесэ»/ «в пропавшем селе»), гипербола («Пандонь сталмосо теевсь друк фре-зась»/ «Тяжелой, как гора, стала вдруг фреза») помогают поэту передать всю полноту чувств, делают речь более эмоциональной.
Фигуры поэтической речи представлены повтором («Степан Эрьзя а янкси, тунь а янк-си»/ «Степан Эрьзя не кается, ничуть не кается»), риторическим вопросом (Мезе янксемс? Янксемась — стяконь тев»/ «Что каяться? Каяться — пустое дело»), риторическим восклицанием («Ды алкукскак, Эрьзя ламос кенерсь!»/ «И верно, во многом Эрьзя преуспел!»), бессоюзием («Ратор — Москов — Венеция — ды Ницца, Россия — Аргентина — СССР»/ «Алатырь — Москва — Венеция — и Ницца, Россия — Аргентина — СССР»), В представленном обширном списке следует отметить градацию («Сон рунгтнень, мештнень, кедтнень тосояк / Сюво-ринзе, лепштнинзе, вадяшинзе»/ «Тела, груди, руки он и там / Мял, лепил, гладил»), которая придает произведению особую экспрессию. Использование обилия речевых средств позволило автору всесторонне раскрыть образ Мастера — достойного представителя эрзянского народа. Скульптор выполнил долг перед самим собой, посвятив жизнь великому предназначению — творить прекрасное, и перед народом, именем которого назвался, сохранив связь с Родиной через время и расстояние.
Вместе с тем необходимо отметить недостаточное внимание поэта к осмыслению и интерпретации творчества выдающегося скульптора. Д. Надькин рассматривает его лишь как процесс, упуская из вида анализ бесценных результатов этого труда. Произносимые им слова восхищения, на наш взгляд, недостаточ-
но полно раскрывают все многообразие творений великого Эрьзи. Кроме того, анализируемый венок сонетов не соответствует классическим канонам: состоит из четырнадцати, а не из пятнадцати сонетов; «магистральный» сонет расположен в начале, а не в конце; четырнадцать сонетов первыми строками повторяют первый сонет, а не образуют «гирлянду», в которой первый стих каждого повторяет последний стих предыдущего. С этой точки зрения произведение явно недоработано.
Несколько иного плана венок сонетов И. Калинкина под названием «Ине Эрьзянень пшкадема» («Обращение к великому Эрьзе»).
В произведении главный акцент сделан на осмыслении личности скульптора, выражении авторского восприятия, определении роли Степана Эрьзи и его богатого творческого наследия в воспитании молодого поколения его земляков. В отличие от венка сонетов «Пус-мо», произведение построено в форме обращения лирического героя к знаменитому земляку. С первой до последней строчки прослеживается тема патриотизма, преемственности поколений, восхищения и гордости за своих соотечественников.
«Ансяк нурька шка муят, / — Сти Россиясь икелеть, прок ават» [4, с. 18]. («Чуть призадумаешься — / Встает Россия пред тобой, как мать»).
Проблематика произведения — социокультурная. Автор показал, как на фоне трагических событий в истории России во время Великой Отечественной войны вдалеке от родины всей душой болеет за нее стареющий Мастер, не имеющий возможности возвращения, но не равнодушный и не безразличный к ее судьбе: «Виень пелькс ломатненень явить, / Толонь пачк эскелить мартост вейсэ, / Оймень псисэ душ-манонть чавить» [4, с. 18]. («Частицу своей силы людям ты отдал, / Сквозь огонь ты вместе с ними прошагал, / Душевным жаром врага убивал»).
Уже первые строки показывают, как высоко оценивает автор творчество Эрьзи. Для И. Калинкина Степан Эрьзя — пример для подражания, а его творчество — источник вдохновения. Для выражения своих чувств и своего
отношения он практически в каждой строке использует метафоры («Тонь лемесь, Эрьзя, ке-няркссо эжди» («Твое имя, Эрьзя, радостью согревает»); «Бутрав човсо Раторось лакась» («Мутной пеной Алатырь кипел»); сравнения («Сти Россиясь икелеть, прок ават» («Встает Россия пред тобой, как мать»); «Шержей пан-докс Моисей монь ваксс» («Седой горой Моисей встает рядом»). В эпитетах он очень часто использует прилагательные ине (великий) и виев (сильный) в разных сочетаниях по отношению и к Родине, и к знаменитому земляку. Это доказывает глубокий патриотизм автора, безграничное уважение и гордость по отношению к своему народу: «Ине вийть» («Великие силы»), «А онкставикс вий» («Неизмеримая сила») и др.
Из фигур поэтической речи поэт использует только градацию, употребляя ее для усиления выражаемых чувств:
«Паксяв тейтерь-аванзо якасть, / То-павтсть эсест, топавтсть церань тевтнень» [4, с.18]. («Женщины ходили в поле, / Делали свои и мужские дела»).
Анализируемый венок сонетов не вполне соответствует классическим канонам. В каждом последующем сонете поэт повторяет последнюю строку предыдущего, образуя необходимую «гирлянду», однако нет пятнадцатого «магистрального» сонета, без которого произведение не имеет основного смыслового ядра.
Так же, как и Надькин, Калинкин прибегает к силлабической системе стихосложения. Однако в отличие от первого автора, чередование 9 и 10-сложников делает сонеты легкими для восприятия.
Таким образом, авторы сонетов представили читателям собственную оценку личности и творчества знаменитого земляка. Их восприятие феномена Эрьзи, безусловно, интересно читателю. Поэты Д. Надькин и И. Калинкин реализовали основной замысел — вызвать интерес читателя к великому Мастеру.
Степану Эрьзе посвящен ряд поэм мордовских авторов. Первая в этом списке — «Тысяча строк об Эрьзе» Виталия Юшкина [9], опубликованная в 1985 г. На наш взгляд, это наиболее удачная поэма о скульпторе. Произве-
дение отличает оригинальное композиционное решение: умелое сочетание воспоминаний автора, философских размышлений на тему таланта, проблем, связанных с самореализацией гениальных людей, и краткого биографического экскурса в жизненные перипетии мастера Эрьзи.
Еще одним достоинством произведения является богатство художественно-выразительных средств. Практически все разнообразие фигур поэтической речи использовано автором: градация, многосоюзие, бессоюзие, риторическое восклицание и др. Для образного воспроизведения действительности Юшкин совместил в поэме различные лексические пласты — неологизмы, просторечную лексику, индивидуально-авторские слова. Все это сложилось в поэме в оригинальную призму, через которую читатель по-новому осмысливает творчество Эрьзи, постигает талант мастера. «Тысяча строк об Эрьзе» читается на одном дыхании.
Отметим, что поэме предшествовало стихотворение «Эрьзя» [10], написанное за десятилетие до этого к юбилею Мастера. Стихотворение полностью вошло в поэму и при этом практически не переделано поэтом, за исключением одной фразы: «Твои грехи поняв, тебя приемлю» [10, с. 219] — в стихотворении, в поэме изменившейся на: «Не все в тебе поняв, тебя приемлю» [9, с. 100].
Несущественная на первый взгляд разница в тексте демонстрирует кардинальную перемену, произошедшую в общественном мнении об Эрьзе. Изменилось отношение не одного поэта, изменился взгляд всего общества, и в первую очередь власти. «Прощение грехов» стало возможным в результате некоторого послабления по отношению к Западу в 1980-х гг. прошлого столетия (под словом «грехи» подразумевается затянувшаяся на 23 года поездка С. Д. Нефедова в Аргентину).
В стихотворении «Эрьзя» [1] поэт П. Бардин, освящая ту же тему, мудро отметил, что объективную оценку Эрьзе и его поступкам сможет дать только время: «Паряк кой-мезе ды кой-кинень / А тукшны мельс, — тень невтьсы шкась...» [1, с. 119]. («Может быть, что-то и кому-то не по нраву, — это покажет время»).
К теме Аргентины в жизни Эрьзи литераторы обращались очень часто: А. Малькин в стихотворении «На чужбине», И. Прончатов в «Возвращении», А. Тяпаев в произведении «Эрьзянь скульптуранза» («Скульптуры Эрьзи»), В. А. Гадаев в поэме «Призвание и деньги» [2]. Аргентинский период жизни скульптора рассматривается поэтами как годы страданий и мук, прожитых в тоске по родине. Многие авторы несколько гиперболизируют этот факт, однако в целом передают его исторически достоверно. И каждый из этих авторов по-своему старается «оправдать» Мастера. К примеру, В. А. Гадаев акцентирует внимание читателя на известном факте из биографии скульптора — отказе Эрьзи от огромной суммы денег, предложенной американским миллионером за скульптуру «Моисей». Автор тем самым подчеркивает, что для Эрьзи суть творчества заключалась в реализации своего таланта и призвания и не сочеталась с меркантильностью: «Что деньги мастеру, когда / Он равнодушен к жизни сладкой» [2, с. 85] .
Годы, прожитые в Аргентине, — необходимая и вместе с тем вынужденная мера во благо творчеству, а творчество в конечном счете во благо Родины — это основная идея, которую пытаются донести до сознания читателей поэты.
В небольшом стихотворении «Степан Эрь-зя марто кортнема» («Разговор со Степаном Эрьзей») известная эрзянская поэтесса Ма-ризь Кемаль [5] заостряет внимание читателя на проблеме снижения национального самосознания, постепенной утраты культурного наследия и неизбежного вымирания эрзянской нации как этнокультурной единицы.
В произведении удачно совмещены две темы, раскрываемые через красноречивые символы, противопоставленные друг другу. С одной стороны, это картина старого кладбища, символизирующая вымирание нации. Народ, отмечает автор, не сохранивший свой культурный стержень — язык и традиции, обречен.
В качестве другого символа выступает образ скульптора Степана Эрьзи. В его уста поэтесса вкладывает обращение ко всему эрзянскому народу с вопросами о дальнейшей судьбе нации.
«Эрьзя жив», — утверждает автор, и жив потому, что живо его творческое наследие, являющееся отражением богатейшей культуры эрзянского народа, его неповторимого национального колорита, тысячелетней истории.
«Великий старец!» — обращается лирическая героиня к скульптору, и он представляется читателю мудрецом, старейшиной, хранителем рода. Эрьзя, по признанию поэтессы, тот, перед кем склоняют голову с чувством глубокого уважения и благодарности только за то, что он был в истории нашей родной земли. В этом Великом человеке — концентрация многовековой энергии эрзянского этноса, его лучших эмоциональных, волевых, интеллектуальных качеств.
С целью придания стихотворению национального колорита автор обращается к фольклорному образу Масторавы. Акцент сделан на том, что даже Земля-Матушка не может решить участь исчезающего этноса. Его судьба в руках самих людей.
Анализируемое произведение явилось итогом многолетних раздумий поэтессы о судьбе своего народа. Столь тревожное и пессимистичное настроение стихотворения объясняется невозможностью как-то повлиять на сложившуюся ситуацию, изменить ее ход. Передаче такого рода чувств во многом способствует использование риторических вопросов: «Мекс тынь нейгак, теке чавидизь кельмсэ, / Моданть ёжова леменк ацатадо?» [5, с. 47] («Почему вы и сейчас, как побитые морозом, / Стелете имя свое по земле»).
Эмоциональный, экспрессивный порыв автора передается использованием риторических восклицаний («Эрзят! Эрзят!» («Эрзяне! Эрзяне!»), «Зяро эрзят масторонть лангс ней кадовсть!» («Сколько эрзян на земле теперь осталось!») и градации («Ледстнян, арсян, ба-жан сы шкань нееме: / Ёмить эрзятне, ваить, човорявить» («Вспоминаю, думаю, стремлюсь
увидеть будущее: / Пропадут эрзяне, сгинут, перемешаются»). В использованных метафорах («келенк калматадо» («хороните язык»), «крестнэ ваныть» («кресты смотрят»), сравнениях («теке чавидизь кельмсэ» («словно морозом побитые»), «корсянят, текесал» («горькие, как соль») угадывается фатальная настроенность автора. И даже картина возобновляющегося жизненного круга (весеннего пробуждения) не дает читателю надежды и не прибавляет оптимизма: «Пургондасть чувтнэ: тундось оймест сыремтсь» [5, с. 47]. («Распустились деревья: весна их души растопила»).
Говоря о лексических достоинствах рассматриваемого стихотворения, необходимо отметить блестящее владение Маризь Кемаль родным языком. Каждое слово в стихотворении подчинено выражению философской и национальной проблематики.
В последние годы именитые поэты своим творчеством пытаются привлечь внимание и пробудить интерес к личности знаменитого земляка у юных читателей. Так, заслуженный поэт И. А. Калинкин, ранее уже обращавшийся к теме Эрьзи, в 2007 г. опубликовал небольшое стихотворение «Баеньбуе» («Баево») [3]. Поэта вдохновила тема малой родины великого Эрьзи, для которой он жив всегда: «Кудонть покш вальманзо цитнить/ Седеень эждиця вал-досо. / Эзть лепамо, нейгак ютнить / Степан Эрьзянь одксчинзэ тосо...» [3, с. 21]. («Блестят большие окна дома / Согревающим сердце теплом. / Не угасли, и сейчас проходят / Дни юности Степана Эрьзи в нем...»).
В заключение отметим, что тема Эрьзи в мордовской поэзии является одной из самых актуальных. Она представляется неисчерпаемой в силу величия его творческого наследия, роста национального самосознания мордовского народа, повышения внимания к вопросам культуры.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бардин П. Я. Эрьзя: Стихи // Тештень пиземе: Од поэтэнь стихт. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1979. С. 119.
2. Гадаев В. А. Эрьзя: Призвание и деньги: Поэма // В. А. Гадаев. Праздники сердца: Стихи. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1975. С. 81-86.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
3. Калинкин И. А. Баеньбуе: стихи // Чилисема. 2007. С. 21.
4. Калинкин И. А. Ине Эрьзянень пшкадема // Сятко. 1976. № 6. С. 16—20.
5. Маризь К. Ашо нармунть: стихть, ёвтамот, поэмат. Саранск: Книга, 2007. С. 47—48.
6. Надькин Д. Т. Пинкст: Кочказь произведеният. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1993. С. 28—34.
7. Словарь литературоведческих терминов / Под ред. Л. И. Тимофеева, С. В. Тураева. М.: Просвещение, 1974. С. 355.
8. Шумилкин И. Степан Эрьзя: Сказание / И. Шумилкин // Сятко. 2006. № 9. С. 26.
9. Юшкин В. А. Тысяча строк об Эрьзе: Поэма // В. А. Юшкин. Мой берег: Стихи и поэмы. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1985. С. 66-100.
10. Юшкин В. А. Эрьзя: Стихи // В. А. Юшкин. В синем и алом. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1976. С. 22-23.
