CC BY
46
АНТОН БОРИСОВИЧ ДИДИКИН
Институт государства и права Российской академии наук 119019, Российская Федерация, Москва, ул. Знаменка, д. 10 E-mail: [email protected] SPIN-код: 4897-4450 ORCID: 0000-0003-0808-8900
МАКСИМ АЛЕКСАНДРОВИЧ БЕЛЯЕВ
Институт государства и права Российской академии наук 119019, Российская Федерация, г. Москва, ул. Знаменка, д. 10 E-mail: [email protected] SPIN-код: 6307-4238 ORCID: 0000-0002-7498-5231
РЕЦЕНЗИЯ НА МОНОГРАФИЮ
Philosophical Foundations of Law and Neuroscience / Ed. by D. Patterson, M.S. Pardo. Oxford: Oxford University Press, 2016. 272 pp.
Аннотация. Коллективная монография под редакцией М. Пардо и Д. Паттер-сона посвящена осмыслению научных проблем, возникающих при применении результатов нейронаучных исследований в сфере права. Авторы обсуждают вопросы изменения понятийного аппарата юриспруденции в результате теоретического «вторжения» в нее нейронаук, показывая, что правовой инструментарий неизбежно будет меняться в случае восприятия нейронаучных выводов.
Повышенное внимание представителей социальных наук к исследованиям головного мозга, проводимым физиологами, психологами и невропатологами, обозначилось в два-три последних десятилетия и было вызвано в первую очередь технологическим прогрессом. Поскольку стало возможным наблюдать за активностью мозга в режиме реального времени, не обращаясь к хирургическому вмешательству, у многих психологов и философов возникла гипотеза о необходимой и однозначной связи поведения (макроуровень) и нейронных, т.е. клеточных, механизмов (микроуровень). Сообразно этой гипотезе начинают складываться такие дисциплины, как нейромаркетинг, нейрокультурология и нейроэтика, каждая из которых фокусируется на поисках физического причинно-следственного объяснения той или иной деятельности.
В рамках данной тенденции находится и нейроюриспруденция. Потенциально любое правовое понятие и любая правовая проблема могут входить в круг интересов этой новой дисциплины. Однако главная проблема заключена не в ее предмете, очертить который пока довольно трудно, а в методе. В качестве базового допущения, делающего для юристов доказательными все нейропсихологические
выводы, фигурирует редукционистская установка, согласно которой формирование определенных качеств на макроуровне (личность) может быть сведено к изменениям на микроуровне (клеточные структуры мозга). Это, однако, приводит к утрате многими правовыми категориями собственного значения. Так, категория свободы воли в случае признания субъекта права запрограммированным и подчиненности его поведения физическим законам превращается в фикцию, что влечет за собой невозможность применения юридической ответственности. Политика государства в части превентивных мер по предупреждению правонарушений становится малоэффективной, если волевой характер морального выбора отсутствует.
В рецензируемой монографии анализируются нейронаучные вызовы в контексте развития отраслевых юридических наук, включая уголовное право и криминологию, представлены социокультурные и морально-этические последствия проводимых нейронаучных исследований, в которых правовое поведение субъекта связывают с функционированием различных участков головного мозга. В работе широко представлены доводы относительно невозможности сведения юридически значимого поведения человека к его психической и мозговой деятельности, что делает ее интересной и полезной для юристов.
Ключевые слова: нейронаука, эксперимент, теория права, ответственность, свобода воли, юридически значимое поведение, правонарушение
ANTON B. DIDIKIN
Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences 10, Znamenka str., Moscow 119019, Russian Federation E-mail: [email protected] ORCID: 0000-0003-0808-8900
MAXIM A. BELYAEV
Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences 10, Znamenka str., Moscow 119019, Russian Federation E-mail: [email protected] ORCID: 0000-0002-7498-5231
REVIEW
Patterson, D. and Pardo, M.S., eds. (2016). Philosophical Foundations of Law and Neuroscience. Oxford: Oxford University Press. 272 pp.
Abstract. The collaborative monograph edited by M.S. Pardo and D. Patterson is dedicated to comprehension of the scientific concerns arisen in the application of
neuroscientific research findings in the field of law. The authors discuss the prospects of changing the conceptual system in jurisprudence as a result of theoretical "intrusion" of neurosciences, thus demonstrating that the legal instruments will be inevitably changing provided that the neuroscientific findings are absorbed.
The strengthened focus of social science community on brain researches conducted by physiologists, psychologists and neuropathologists has become evident over the last two-three decades and is attributable to technological advances. Since it became possible to monitor cerebral activity in real time mode without any recourse to surgical intervention, many psychologists and philosophers invented a hypothesis about an indispensable and explicit linkage between the behavior (macro-level) and neural, i.e. cellular mechanisms (micro-level). Consistent with this hypothesis, such disciplines as neuromarketing, neuroculturology and neuroethics start to emerge. The main emphasis in each of these disciplines is to observe physical causal interpretation of this or that activity.
Neurojurisprudence falls under the scope of this trend too. Potentially, any legal concept and any legal issue may fall within the range of interests of this new discipline. However, the principal legal concern lies not in its subject, which is yet difficult to denote, but in the method. As a main assumption, underpinning all neuropsychological findings for lawyers, serves a reductive mindset (attitude) where the build-up of certain properties at the macro-level (personality) may lead to changes at the micro-level (cellular cerebral structures). This, however, causes a phenomenon where most legal categories lose its own meaning. Thus, a category of free will in case of acknowledging a legal entity as being programmed and subordination of his/her behavior to physical laws becomes a fiction the fact that entails impossibility of imposing legal responsibility. The governmental policy with regard to preventive measures aimed at preventing delinquency becomes not very effective if a will-driven nature of a moral choice is lacking.
The monograph under review provides the analysis of neuroscientific challenges in the context of developing sector-wise legal sciences, including criminal law and criminology, presents socio-cultural and moral & ethical implications of the conducted neuroscientific research where the legal behavior of an entity is linked with the functioning of different areas of the brain. The paper provides a broad presentation of findings concerning the impossibility of reducing a legally relevant human behavior down to its mental and cerebral activity, the fact that makes it appealing and useful for lawyers.
Keywords: neuroscience, experiment, legal theory, responsibility, free will, legally relevant behavior, offences
В 2016 г. в издательстве Oxford University Press вышла коллективная монография «Философские основания права и нейронаук» под редакцией известных американских юристов М. Пардо (Университет штата Алабама) и Д. Паттерсона (Европейский университет в Италии, Флоренция). Книга включает в себя введение и 10 научных статей, авторами которых являются ученые-юристы, психологи и фило-
софы из высших учебных заведений США. Среди них, в частности, такие известные специалисты в области философии и теории права, как М. Мур (Университет штата Иллинойс) и Ф. Шауэр (Университет штата Вирджиния). Такой профессиональный коллектив ученых сложился не случайно, поскольку рецензируемая монография объединяет статьи, посвященные актуальной и редко обсуждаемой в отечественной юриспруденции теме — взаимодействие права и нейронаук. Небывалый рост влияния нейронаучных исследований и их результатов на социальные и гуманитарные науки, включая правоведение, неизбежно приводит к переосмыслению многих базовых категорий права, например, статуса субъекта права, характера волевого поведения и принимаемых решений.
По мере развития наук, изучающих мозговую деятельность человека, право все чаще начинает изучаться как явление психического характера, иногда даже только психического характера, как утверждается в некоторых исследованиях такого профиля. Сегодня предпринимаются попытки отыскать связи между закономерностями функционирования мозга человека и его правовыми суждениями или представлениями. На эту тему имеется огромное количество публикаций, но их авторы озабочены не верификацией своих гипотез, а введением в научный оборот ранее не известных терминов (то же «нейропра-во» у М. Пардо и Д. Паттерсона). «Нейроправо» — не новая отрасль; право не регулирует нервные процессы и говорить о «нейроправе» как об обособленной совокупности норм нельзя. Однако право и неврология действительно имеют «общий топос» — человеческое сознание (mind). Именно из этой глубинной предпосылки и исходят авторы книги.
Так, во введении, а затем и в последующих главах «Свободная воля как основа права» (А. Кольбер, Бруклинская школа права) и «Разум, необходимый в эпоху нейронауки» (С. Морс, Университет штата Пенсильвания) говорится о необходимости различать концептуальное измерение вопроса и эмпирическое. На эмпирическом уровне ни у кого нет сомнений, что мозг и сознание связаны неким сложным, но неразрывным образом. Связь эта подчиняется законам природы (физическим законам, главным образом) и может быть удостоверена разными способами, но особенно наглядно — при нарушениях работы психики, вызванных повреждениями головного мозга. Поскольку физические законы стабильны и не претерпевают изменений с течением времени, можно предположить, что и в нормальном состоянии у любого человека сознание и мозг функционально связаны, причем эта связь
может быть как взаимно-однозначной, так и многозначной. Настаивать на принципиальном обособлении субстанции сознания от материальной основы — значит игнорировать массив фактических данных и выступать против здравого смысла. Такая позиция, хоть и освящена авторитетом Декарта, сегодня выглядит маргинальной. Поэтому на эмпирическом уровне в «нейроправе» никаких «подводных камней» не обнаруживается.
Концептуальное измерение вопроса заключается в том, что человек как носитель всех юридически релевантных свойств подвергается опасности редуцирования до какой-то своей части. Если брать бихевиоризм, то вместо целостной личности на рассмотрение выносится только ее поведение. Однако общеизвестно, что право в ряде случаев учитывает и те намерения человека, которые не были объективированы в поведении. Аналогично, человек не есть только головной мозг или нервная система, о чем пишет в главе «Нейрологические основания свободы» Н. Фарахани (Школа права Университета Дьюка). Вообще, между хорошо знакомыми и на первый взгляд простыми (если воспринимать их нефилософски) категориями на самом деле существует разрыв (hiatus), преодоление которого уже представляет собой определенную метафизически фундированную позицию. В самом деле, кто может поручиться за тождество психики и сознания? Психологи (в частности, С. Морс1) эти два понятия уверенно различают, философы обычно обходят эту проблему, поскольку психика редко становится предметом их исследований.
В качестве примера возьмем сравнительно простую и распространенную ситуацию — детекцию лжи. Этому посвящена специальная глава книги «Детектирование лжи, нейронаука и доказательственное право», написанная Ф. Шауэром (Университет штата Вирджиния). Фундаментальная психологическая гипотеза заключается в том, что лицо, по каким-либо причинам скрывающее правду, будет вести себя нетипичным образом (поскольку в повседневной жизни мы обычно говорим правду, а не лжем) и по определенным признакам это поведение можно выявить, подтвердив тем самым, что субъект в определенный момент солгал. Нейрофизиология позволяет нам от уровня анализа поведения (менее надежного свидетельства) перейти к наблюдению за тем, что происходит в тех или иных участках мозга, когда лицо сообщает нам что-либо (как правило, дает ответы на вопросы).
1 См.: Morse St.J. The Non-Problem of Free Will in Forensic Psychiatry and Psychology // Behavioral Science and the Law. 2007. Vol. 25. Iss. 2. P. 203.
Почему такого рода свидетельство должно считаться более надежным? Во-первых, оно обеспечено инструментами, причем довольно сложными (в самой их конструкции заложена некая естественно-научная теория). Во-вторых, оно касается «низкоуровневой» основы принятия личностью решений: если своим поведением лжец до некоторой степени способен управлять, в связи с чем обычный полиграф может дать погрешность, то сознательный контроль за участками мозга невозможен по определению, т.е. здесь ввести приборы в заблуждение не получится.
Достоверность в данном случае повышается классическим способом — через многократное повторение однотипного опыта, так что в итоге мы можем установить корреляцию между двумя линиями событий. На одной линии располагается активность участков мозга, на другой — речь исследуемого лица. Мы можем говорить о связи такого типа: «если субъект £ в момент времени t солгал, это соответствует повышению активности зоны ¥ на 10—15% относительно обычного уровня, т.е. уровня, когда £ говорит правду». В этой фразе, надо заметить, все условно — зон может быть не одна, а несколько, уровень активности может не повышаться, а снижаться и проч. Но это принципиально неважно. Важно, что мы претендуем на выявление безусловной, детерминистской связи двух разнородных событий. Какое из них играет роль причины, какое — следствия? На этот вопрос можно ответить лишь с привлечением ряда философских категорий.
Активизация участков коры головного мозга — это события физического уровня, они имеют протяженность во времени и пространстве, их границы приблизительно можно очертить (с определенной, всегда конечной, мерой точности). Но что такое сообщение неправды в категориальном смысле? Можно ли считать его событием с аналогичными характеристиками? Что такое вообще ложь и истина?
Эти философские вопросы рассматриваются в контексте правовых наук в нескольких главах книги, особенно в главе «Дуализм и доктрина», написанной Д. Фоксом (Школа права Университета Сан-Диего) и А. Штейном (Школа права им. Б. Кардозо). Если анализировать возможное влияние нейронаук на право, то неизбежно возникает вопрос, можно ли пересмотреть отношение к действиям нарушителей правовых норм. Что, если нейронная активность мозга запрограммирована и человек не свободен в реализации своих желаний и устремлений? Проблема существования свободы воли в данном случае заметно обостряется, и этот философский вопрос оказывается вызовом и для юриспруденции.
Свободу воли, как правило, противопоставляют детерминизму, т.е. представлению о том, что нынешнее состояние мира зависит от законов физики и его прошлых состояний. В случае абсолютного детерминизма свобода воли как возможность поступить иначе может отсутствовать, если все состояния и процессы детерминированы. Позиция компатиби-лизма предполагает возможность совмещения детерминизма с моральной ответственностью человека. Инкомпатибилизм такое совмещение отрицает и постулирует жесткий детерминизм. В то же время либертарианство отрицает детерминизм и признает свободу воли.
Между тем детерминизм согласуется с представлением о том, что у людей есть возможность действовать в соответствии со своими психическими состояниями и что такие состояния влияют на поведение. А поскольку не существует строго повторяемых психических состояний, люди могут быть ответственными за свои действия. Нейронау-ки не способны достоверно ответить на вопрос, всегда ли осознанное психическое состояние предшествует поведению. Таким образом, моральный выбор или выбор способа поведения может осуществляться независимо от того, какую версию детерминизма мы признаем в качестве обоснованной. Очевидно, что правовая доктрина должна базироваться на компатибилизме, когда независимо от законов природы человек свободен действовать и поступать по своему выбору, поскольку без признания моральной ответственности невозможно обосновать юридическую наказуемость деяния.
В контексте соотношения свободы воли и детерминизма написаны главы «Роль нейронауки в уголовном праве» (Д. Денно, Школа права Фордхэмского университета), «Исследование сознания через исследование мозга и проблема уголовной ответственности» (Г. Яффе, Школа права Йельского университета), «Бессознательная виновность: неосторожность и уголовная ответственность» (К. Сифферд, Колледж Эльмхёрст), иллюстрирующие влияние нейронаук на восприятие уголовной ответственности. Можно предположить, что если нейронауч-ные аргументы достоверно подтверждают отсутствие свободы воли, то и об ответственности говорить становится невозможно.
Насколько убедительны доводы нейронаук и могут ли они быть положены в основание правовых решений? Представляется, что нейронауки не могут дать какие-либо точные ориентиры для определения моральной ответственности лица и справедливости установленных наказаний за те или иные деяния. Фактически нейронауки предоставляют лишь новую информацию, из которой очевидным образом не следует эпистемологическое решение проблемы.
В главах «Нейронаучный аспект оправдания», «Нейронауки: перспектива для права» М. Мур, М. Пардо и Д. Паттерсон обсуждают влияние нейронаук на теорию юридической ответственности, уголовное право и предупреждение преступности. Вопрос о связи психологических процессов и мозговой деятельности с принимаемыми юридическими решениями весьма сложный и неоднозначный. Ведь понимание того, как и почему применяется та или иная санкция за правонарушение, не обязательно связано с оправданностью и необходимостью самой санкции. Здесь важен переход от эмпирической информации к концептуальным выводам. Допустим, эмпирически подтверждается, что люди массово считают справедливыми конкретные виды наказаний за определенные правонарушения. Но какие нормативные выводы следуют из этого? Особенно если учесть, что восприятие уголовного наказания у людей преимущественно эмоциональное, в том числе связанное с чувством гнева. То, что большинство граждан считает наказание за конкретное преступление справедливым, автоматически не делает его легитимным. Для назначения наказания необходимо юридически установить и оценить совершенное правонарушение. Использование здесь эмоциональных аргументов делает наказание менее легитимным.
Что произойдет, если обоснование наказания будет зависеть от де-онтологических аргументов, обусловленных эмоциональным психологическим процессом в сознании человека? Фактически это будет означать, что деонтология как рациональная моральная теория окажется искаженной эмпирической информацией. Ведь определять характер суждений будет не независимая нравственная оценка, а случайные эмоции. Таким образом, можно утверждать, что нейронаучное «вторжение» в теорию права основывается на нескольких концептуальных ошибках. Во-первых, здесь происходит смешение ретрибутивизма как эмоционального взгляда на сущность наказания с деонтологией (по аналогии с попытками морального обоснования правовых норм в юснатурализме). Во-вторых, ретрибутивизм не может абсолютизироваться как теория сущности наказания. В ретрибутивизме нет необходимых и достаточных условий для определения наказания за правонарушения. А значит, нейронаучные открытия не позволяют отрицать сложившиеся представления о правовых процедурах установления наказаний. Активность мозга человека не дает точных критериев для выбора правильного или справедливого наказания, и даже акцент на существовании особых эмоций по этому поводу вряд ли можно считать удачным способом аргументации.
В результате прочтения книги складывается довольно любопытная картина. Если нейрофизиология дает нам некую картографию мозга, то «картографирование» феноменального опыта (а это и есть самое важное в индивидуальном сознании и самое интересное для юридической практики) осуществляется нами посредством концептов и на уровне культуры, а не биологии или физики. Тогда оказывается, что либо мы изымаем из юриспруденции то, вокруг чего она строит ряд важных конструкций (разум и волю человека), либо подтверждаем сложным техническим путем то, что и так очевидно на уровне sensus communis: испытуемый солгал, поскольку и его поведение указывало на это, и его энцефалограмма (условно) свидетельствовала о том же.
Условно говоря, ученый может занимать позицию, в силу которой «мы — это наши мозги», и чисто категориально она не будет лучше или хуже, чем установка: «мое сознание есть мое поведение». Но эта позиция онтологически чужда юридической науке, которая не предполагает раскладывание личности на составляющие (мозг отдельно, а тело отдельно). То субъективное единство, на которое опирается и само право, и наука о нем, порождено совокупной человеческой культурой, где личность — не исходная точка отсчета или социальный атом, а, напротив, некий результат согласования, конденсации и взаимоподкрепления множества общественных сил, как хорошо известных, так и анонимных. Нейронаука же пытается атомизировать человека, вырвать его из многообразных и многослойных контекстов и обнаружить какие-то его свойства, «сами по себе сущие». Однако уравнивание личности и индивида, индивида и тела, тела и головного мозга с категориальной точки зрения не имеют преимуществ перед отказом от такой редукции. Следовательно, учитывать результаты нейрофизиологии в юриспруденции оказывается не более рациональным, чем не учитывать. А с общекультурной точки зрения нейрофизиология — это шаг назад и свидетельство нашей неспособности работать с личностью на том уровне, на котором она существует и свидетельствует о себе. Тройное последовательное сведение есть упрощение с точки зрения эпистемологии и метафизики, и никакой дальнейший прогресс нейрофизиологических исследований перевернуть ситуацию не сможет, поскольку речь идет о выборе не техническом, но исключительно культурном. К таким выводам подталкивает рецензируемая коллективная монография под редакцией М. Пардо и Д. Паттерсона.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Morse St.J. The Non-Problem of Free Will in Forensic Psychiatry and Psychology // Behavioral Science and the Law. 2007. Vol. 25. Iss. 2. P. 203-220. DOI: 10.1002/bsl.744
Philosophical Foundations of Law and Neuroscience / Ed. by D. Patterson, M.S. Pardo. Oxford: Oxford University Press, 2016. DOI: 10.1093/acprof: oso/97801987 43095.001.0001
REFERENCES
Morse, St.J. (2007). The Non-Problem of Free Will in Forensic Psychiatry and Psychology. Behavioral Science and the Law, 25(2), pp. 203-220. DOI: 10.1002/bsl.744
Patterson, D. and Pardo, M.S., eds. (2016). Philosophical Foundations of Law and Neuroscience. Oxford: Oxford University Press.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ:
Дидикин Антон Борисович — доктор философских наук, кандидат юридических наук, ведущий научный сотрудник, и.о. заведующего сектором философии права, истории и теории государства и права Института государства и права РАН.
Беляев Максим Александрович — кандидат философских наук, научный сотрудник сектора философии права, истории и теории государства и права Института государства и права РАН.
AUTHORS' INFO:
Anton B. Didikin — Doctor of Philosophy, Candidate of Legal Sciences, Leading Research Fellow, Acting Head of the Legal Philosophy, Theory and History of State and Law Department, Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences.
Maxim A. Belyaev — Candidate of Philosophy, Research Fellow of the Legal Philosophy, Theory and History of State and Law Department, Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:
Дидикин А.Б., Беляев М.А. Рецензия на монографию: Philosophical Foundations of Law and Neuroscience / Ed. by D. Patterson, M.S. Pardo. Oxford: Oxford University Press, 2016. 272 р. // Труды Института государства и права РАН / Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS. 2019. Т. 14. № 1. С. 215-224.
CITATION:
Didikin, A.B. and Belyaev, M.A. (2019). Review: Patterson, D. and Pardo, M.S., eds. (2016). Philosophical Foundations of Law and Neuroscience. Oxford: Oxford University Press. 272 рp. Trudy Instituta gosudarstva i prava RAN — Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS, 14(1), pp. 215-224.
