CC BY
32
РЕЦЕНЗИЯ НА МОНОГРАФИЮ ЧЕРНЯВСКОГО А.Д. «ЭКОНОМИЧЕСКОЕ БЛАГО: РАЦИОНАЛЬНОСТЬ И ПОЛЕЗНОСТЬ»
Гордеев Валерий Александрович
доктор экономических наук, профессор. ФГБОУ ВПО «Ярославский государственный технический университет», кафедра «Экономика и управление», действительный член Академии философии хозяйства, зарубежный полный член Академии Metaepistemia Universum
г. Ярославль, Российская Федерация. E-mail: vagordeev@rambler.ru
Автор рецензируемой монографии - Александр Дмитриевич Чернявский, кандидат физико-математических наук, доцент Нижегородского института менеджмента и бизнеса (г. Нижний Новгород, Российская Федерация), подготовивший к защите на соискание ученой степени доктора экономических наук диссертацию, по материалам которой и создана им рассматриваемая книга. Она издана в Краснодаре в 2014 году в электронном виде (мы выставим её для удобства читателей на сайте нашего журнала) и посвящена исследованию сущности и содержания важной экономической категории - благо - и его наиболее спорным проявлениям на протяжении всего периода развития экономической науки: рациональности и полезности. В книге последовательно раскрывается эволюция категории «экономическое благо» и происходившая при этом смена мировоззренческих взглядов ученых на такие его характеристики, как рациональность и полезность.
Учитывая важность именно определения исходной позиции исследователя, автор монографии посвящает первый раздел работы эволюции понятия «экономическое благо» в науке. Это имеет вполне логичное объяснение - без достаточно полного определения исследуемой категории вряд ли стоит надеяться, что можно предложить эффективный набор инструментов, позволяющих исследователю пробиться к её сущности.
Проведя анализ ряда широко распространенных в наше время определений экономического блага, автор констатирует, что «все то, что способно удовлетворить человеческие потребности и при этом находится в ограниченном количестве, т.е. является и результатом экономической деятельности, - относится к экономическим благам» [с. 9]. То есть, начав с современного определения благ в экономической теории в её неоклассическом выражении, автор рецензируемой монографии замечает то, что будет показано им далее: «экономическая теория, пришедшая на смену политэкономии, породила результат - экономическое благо, которое многократно преломлялось и уточнялось в смысловом понимании, и при этом из него изгонялось все то, что модели человека экономического не присуще» [с. 10]. Именно жесткая, детерминированная связь экономического блага с модельным представлением о человеке в виде «человека экономического», и приводит, по мнению автора монографии, к значительной оторванности теории от реальности.
Ссылаясь на типичное определение в неоклассической экономической теории на примере В. С. Автономова - «предпочтения экономического человека являются всеохватывающими и непротиворечивыми», - автор замечает, «что подобная широта трактовки предпочтений (читай -желаний) человека напоминает скорее ненасытную алчность, а непротиворечивость выбора
скрывает внутреннее отсутствие риска. Отсутствие риска, по сути, исключает какое либо эволюционное развитие этой модели человека. Ответ кроется в непротиворечивости выбора, т.е. в отсутствии альтернативы выбора» [там же].
Ретроспективный срез понятия «экономическое благо» начинается автором рассматриваемой книги с определений этого понятия в трудах древнегреческих философов: Ксенофонта, Платона, Аристотеля, Эпикура. И далее дается оценка изменения этого понятия в эпоху раннего христианства, томизма Ф.Аквинского и последовавшей эпохи Возрождения вместе с зарождавшимся классом буржуазии. При этом, как отмечает автор монографии: «Идея «блага» как сочетания экономики и хрематистики, по Аристотелю, при все большей роли хрематистики в этом симбиозе, все дальше отдаляется как от этических, так и божественных оснований «благ» [с. 13]. Приводя пример А. Смита как экономиста и философа эпохи Просвещения, А. Д. Чернявский считает, что в эволюционном плане у «А. Смита понятие «благо», хотя напрямую и не используется, но выступает в качестве синонима богатства, в виде накопления материальных ценностей. Т.е. сводится к аристотелевской хрематистике» [с. 14].
Появившийся на исторической сцене маржинализм с его методологическим индивидуализмом ведет к тому, отмечает автор рецензируемой работы, что «полезность экономического блага объясняется субъективным восприятием индивидуума, т.е. маржиналисты развернули направление анализа от внешнего по отношению к индивидууму к внутреннему» [с. 15]. Рассматривая труды маржиналистов, он резонно, на мой взгляд, утверждает: «Парадокс заключается в том, что, например, рассуждения о предельной полезности блага наряду с его предельными приращениями построены бездоказательно с позиции математического анализа, поскольку аналитической зависимости кривой полезности блага просто не существует в трудах маржиналистов» [там же]. Сравнительный анализ трудов маржиналистов с Аристотелевским подходом, позволяет автору сформулировать такое оригинальное замечание: «Аристотель в своей «Политике» формулирует, по сути, закон предельной полезности в 4 веке до нашей эры в противоположность вновь «открытому» маржиналистами в 19 веке: «Внешние блага как своего рода орудие, - а всякое орудие пригодно только для какой - нибудь определенной цели, - имеют предел; избыток их неизбежно приносит обладателям их вред или во всяком случае не приносит никакой пользы» [с. 17].
В противовес маржиналистам автор рассматривает подход к экономическому благу К.Маркса, которое выступает у последнего в форме «потребительной стоимости»:
- «Поэтому товарное тело, как например, железо, пшеница, алмаз и т.п., само есть потребительная стоимость, или благо».
- «Итак, потребительная стоимость, или благо, имеет стоимость лишь потому, что в ней осуществлен, или материализован, абстрактно человеческий труд» [с. 27].
При этом проведенный автором монографии анализ работ Маркса, позволил сделать вывод, что «в рамках, по крайней мере, работ, помещенных в Собрание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (2-е изд.) из 50 томов, более не упоминается об определении (соотношении) категории экономическое блага» [там же].
В целом, отмечается в монографии, если маржиналисты «подошли к определению категории экономического блага, исходя из перечисления внешних свойств блага, что ввиду их неограниченности представляется крайне неэффективным занятием, либо определяя «экономическое благо» как то, что полезно. Последнее можно трактовать как попытку определения через определение. Маркс определяет «экономическое благо» как потребительную стоимость. И это есть субъективная стоимость для потребителя, и это лишь одна из форм стоимости, которая относится непосредственно к потребителю этого блага и соответствует конечному акту -потреблению блага, которое прошло процессы производства и обмена. Это позволяет уложить
понятие «экономическое благо» в рамки логики Маркса капиталистического производства и обмена» [с. 31].
Автор рецензируемой работы резонно, на мой взгляд, замечает, что «Маркс не призывает к измерению потребительских стоимостей через степень удовлетворения человека в процессе потребления блага. Субъективистский подход к полезности - потребительной стоимости вынудил представителей разных экономических школ искать эту меру внутри субъекта - человека. Несмотря на имеющиеся направления в разработке ординалистской и кардиналистской полезности, вряд ли их можно признать плодотворными в практическом применении» [с. 32]. При этом у Маркса, отмечает А. Д. Чернявский, количественная мера существует в другой форме стоимости - меновой стоимости.
На смену детерминистского подхода к измерению полезности благ, показано в монографии, пришел вероятностный подход для обновленного кардиналистского измерения полезности, развитый Дж. фон Нейманом и Оскаром Моргенштерном в работе «Теория игр и экономическое поведение», увидевшей свет в 1944г. Как замечает автор рецензируемой книги, введя в акт измерения, т. е. сравнения индивида, математическую вероятность, они предоставили человеку, совершающему выбор, сравнивать не только точно определенные события в виде имеющихся благ, но и оценивать их комбинации с учетом вероятности наступления события. При этом сами авторы осторожно назвали свой подход к измерению полезности - «ожидаемой полезностью» [с. 304].
Но и при таком подходе, как замечает автор, проблема состоит в том, что сама вероятность р, которая является математической вероятностью, должна проявляться или измеряться в классе одинаковых событий, т.е. не отличающихся друг от друга, что не работает в силу уникальности каждого события. И именно в силу уникальности, т.е. неповторимости, не работает и определение вероятности через соотношение частотных признаков, и аналогично как отношение числа благоприятных исходов к общему числу исходов. Можно ли обойти это условие? Можно, например, введением понятия «субъективной вероятности», которая дедуцирована из знания и была предложена Дж.М. Кейнсом в работе «Трактат о вероятности». Однако и здесь степень приближения условия выбора к реальному становится еще меньше. Сам подход к измерению полезности на основе математической вероятности, справедливо, по моему мнению, заключает А.Д. Чернявский, не принимает в расчет важный фактор в экономике, как реальной действительности, - причинно - следственную связь.
Дальнейшее рассмотрение эволюции формы экономического блага автор монографии проводит на примере информационного блага как основного продукта современной экономики. На основе данного Марксом определения категорий автор показывает возможность его применения и к информационному благу. Нельзя не согласиться с А. Д. Чернявским, что механистичность подхода к определению благ ведет к смешению понятий стоимость, полезность, ценность. На примере ряда работ современных отечественных авторов в монографии показана ущербность такого подхода.
Так, на основании условий, сформулированных в метрологии для измерения качественных показателей, автор рецензируемой книги доказывает, что используемая в экономической модели рационального поведения усеченная модель измерения полезности не соответствует требованиям научного метода измерения этого качества предмета. Это в свою очередь показывает фиктивность представления понятия полезности блага в неоклассической экономической теории.
Как отмечает автор монографии, это же будет относиться и к кривым безразличия, определяющим эквивалентные наборы благ, имеющих для потребителя одинаковую полезность, по отношению к выбору которых он безразличен. Таким образом, с точки зрения требований научности последовательности измерения, эквивалентность различных наборов благ - просто фикция. Хотя это достаточно очевидно, считает А.Д. Чернявский, и с точки зрения опыта и здравого смысла обычного человека. Только заметим, что, как правило, самоочевидное не является предметом научного исследования.
Следующий раздел рассматриваемой работы посвящен проблеме рациональности в экономической науке. Как отмечает здесь её автор, в историческом контексте развитие капитализма выдвинуло на передний план востребованность в понимаемом, объяснимом и прогнозируемом поведении, т.е. он нуждался в рационально разработанном праве и управлении на основе твердых формальных правил. Отсюда становится понятно, что рассмотрение рациональности требует учета и социального контекста, поскольку временная и социальная привязка рассматриваемого явления определяют особенности мышления и хозяйственной деятельности как индивида, так и сменявших друг друга мануфактур, фабрик и заводов, компаний и корпораций.
Учитывая многогранность и сложность понятия рациональность, а также для того, чтобы более четко представить место и роль рационального поведения в экономической теории, автор рецензируемой работы первоначально обратился к анализу математического концепта рационального в науке. Как некая величина «рациональное» нуждается в методике измерения. И как пример такого измерения автор рассматривает процесс на основе сравнения с эталоном, именуемое Е - рациональностью. При этом оцениваемое начало Х подводится под основание эталона Е, в результате чего для Х выясняется степень соответствия эталону Е, что представляется соотношением: Х Bas Е = а, где символом Bas - обозначено взятие по основанию (эталона). В общем случае а принимает значения от нуля до единицы. Если а = 1, то это означает, что Х полностью соответствует эталону Е, и Х можно назвать Е - рациональным. Если а = 0, то Х полностью не соответствует эталону Е, и Х можно называть Е - иррациональным. Наконец, если а лежит между нулем и единицей, то Х частично соответствует эталону Е и может быть назван Е -неклассически - рациональным. Отсюда видно, что понятия «рациональный», «иррациональный», «неклассически - рациональный» относительны, и каждый раз необходимо указывать эталон Е и процедуру Bas, позволяющие оценить тот или иной Х. Но в науке, отмечает автор монографии, эталоны рациональности могут изменяться и то, что вчера признавалось иррациональным, сегодня, на следующем этапе развития, признается неклассически - рациональным, а затем, вероятно, будет признано и рациональным.
Нельзя не заметить, что такое углубление автора книги в математическую составляющую, уводит его в анализ формы анализируемой категории в отрыве от её содержательной сущности, эндотерической стороны. Правда, исследователь, видимо, ощущает слабость такой методологической позиции, подавление в себе экономиста математиком. Так, если говорить об экономической системе, то, по резонному замечанию автора монографии, мы имеем уже дело с несводимой к нулю неопределенностью, которая связана с наличием теперь уже у объекта исследования неустранимого элемента в виде сознания. Этот элемент ограничен по возможности им восприятия реальности как внешней, так и внутренней. С позиций описанной выше рациональности, это является признаком иррациональности поведения как человека, так и системы в целом.
Собственно экономическая наука, констатирует автор монографии, далее развивается исходя из именно такого предположения, что мы в экономической системе имеем множество ее элементов - субъектов, которые, не имея полного представления о системе, должны представлять уже множество ее образцов. Это множество образцов или сценариев поведения достаточно легко перекладывается на математический язык, например, теории вероятности, и никто уже не требует абсолютного знания о состоянии и путях развития экономической системы [с. 86].
Смена эталона рациональности в экономической теории, считает А.Д. Чернявский, может рассматриваться как корреляция с изменением представления в естественных науках, и прежде всего, в физике, - это, например, относится к революционным изменениям на рубеже двадцатого века, связанным с появлением квантовой физики, теории относительности, развитием математической логики. Это рассмотрение, как отмечает автор рецензируемой работы, проведено
им с целью, чтобы при дальнейшем рассмотрении подходов к «рациональности» в экономической теории можно было оценить их положение в философском плане. Именно исторический ход развития науки, который происходит как в пространстве, так и во времени, считает автор монографии, способен ответить на вопрос о правильности критериев рациональности.
Далее автор рецензируемой работы переходит непосредственно к анализу рациональности в экономической теории, и при этом его исходная посылка формулируется так: «Экономика как отрасль науки - рациональна» [с. 97]. Однако при этом источником ее внутреннего развития он видит диалектическое противоречие между рациональным и иррациональным в ней.
Собственно экономический рационализм, отмечает А. Д. Чернявский, вменяет индивиду экономическую функцию, определяющую деятельность в рамках экономической системы. Для пояснения позиции экономического рационализма автор монографии использует представления И. Лакатоса об исследовательских программах и «твердом ядре» и «защитном поясе». При этом проблема рациональности в экономической науке связана, ссылается автор рецензируемой работы на М. Блауга, с рассмотрением «рациональности как святыни». И поэтому «постулат рациональности и по сей день некоторыми экономистами рассматривается как эмпирически неопровержимый - не сам по себе и не в силу своих достоинств, но конвенциально» [с. 101]. Однако автор монографии отмечает, что ошибочность взгляда М. Блауга на экономическую рациональность как на «твердое ядро» экономической науки обусловлена тем, что научная рациональность и понятие рациональности как максимизации в неоклассической экономической теории - это не одно и то же.
Автор рецензируемой работы резонно, по моему мнению, отмечает, что для корректного представления о развитии понятия рациональности в экономической науке следует придерживаться привязки основных аспектов этой категории к пространственно - временному развитию науки. При этом со сменой доминирующих в научных кругах школ произойдет и смена понятия рациональности. Причем такая трансформация может носить не только и не столько количественные изменения, сколько качественные. Последние существенно изменяют положение линии раздела между рациональным и нерациональным. Именно эволюционная проверка отбираемых критериев рациональности, считает автор монографии, обогатит само понятие рациональности. «Расплывчатость границы между рациональным и иррациональным может быть оформлена с помощью такого широко используемого приема, как вероятность выбора» [с. 103]. Позиция автора здесь состоит в том, что движущей силой изменения моделей рациональности является соответствие между самой теорией и реальностью экономического развития. Подтверждение результатов теории на последующих шагах развития ведет к их повторяемости.
Сторонники «мейнстрима» неоклассики в экономической теории, как правомерно, на мой взгляд, замечает А. Д. Чернявский, изгнали из науки всяческие «психологизмы» и такое понятие, как «иррациональность». На примере высказывания В.С.Автономова о том, что «непосредственной причиной экономически иррационального поведения должна быть когнитивная несостоятельность субъекта» [с. 105], он показывает несостоятельность такого подхода.
Далее автор рецензируемой работы переходит к анализу эволюции проблемы рациональности в экономической теории. И здесь отмечает, что утилитаризм и калькулируемость выгоды «человеком экономическим» привели ученых к неудовлетворенности в результатах анализа его поведения в окружающем мире. Собственно ограничение на рациональность, замечает А. Д. Чернявский, допускает появление оппортунизма как со стороны отдельных индивидов, так и фирм, который, по О. Уильямсону, трактуется как «преследование собственного интереса неблаговидными средствами» [с. 120].
Автор монографии отмечает, что в противоположность математическому направлению в формировании фигуры «человека экономического» существует отличное от него предложение австрийской школы экономики, в основе которого лежит, в противовес количественным (математическим) методам, качественный, субъективистский подход, развитый в работах К. Менгера, О. Бем - Баверка, Ф. Визера. По оценке автора рассматриваемой работы, отсутствие точной математической формулировки экономических задач, преломленных через призму относительно слабого развития математического аппарата и его методов, не позволявших сравнить и проверить на практике применимость этой доктрины на различных этапах развития экономики, вероятно и послужило одним из факторов, способствовавших ренессансу этой школы [с. 123].
Дальнейшее развитие экономической науки, отмечает А. Д. Чернявский, приводит к еще большей неопределенности в стане неоклассиков - к кризису эконометрики как основы анализа рациональности и формированию нового течения, которое за основу берет информационный подход. В эволюционном плане здесь отмечена, кроме «теории рационального выбора (rational choice), теория игр. Своими создателями, Дж. фон Нейманом и О. Моргенштерном, теория игр мыслилась, отмечает автор монографии, в качестве теории, указывающей каждому субъекту рациональный способ поведения в «любой ситуации, какая только может возникнуть» [с. 134]. Однако, признает он, именно правила рациональности, на которых она основывалась, оказались самым спорным моментом всей теории. При этом, замечает А. Д. Чернявский, на основе теории доказывается, что рациональное следование всех участников индивидуальному интересу способно приводить к худшим последствиям для каждого из них.
Следующей попыткой, после Дж. Неймана и О. Моргенштерна, найти общее решение рационального поведения в конфликтных условиях, до сих пор считающейся наиболее оптимальной, отмечает автор рецензируемой работы, стал критерий Дж. Нэша. Исход является рациональным решением игры, согласно Дж. Нэшу, если ни один игрок не может в одностороннем порядке гарантированно улучшить из него свою позицию. В монографии резонно, на мой взгляд, отмечается, что надежды авторов теории игр на создание всеобщей нормативной теории рационального поведения оказались тщетными. Открытие разнообразных нелинейных эффектов, связанных с поведением человека, считает А. Д. Чернявский, поставило под сомнение саму возможность существования подобной теории и вынудило многих исследователей отказаться не только от попыток ее конструирования, но и от надежды превратить теорию игр в плодотворную технику эмпирического анализа конфликтных ситуаций [с. 135].
В реальных ситуациях противоречивые интересы и потребности консультирования и ведения переговоров стали главным мотивом создания более реалистической теории принятия рациональных решений. В связи с этим в монографии отмечена теория метаигр Найджела Ховарда, согласно которой для решения проблемы необходимо и достаточно проанализировать взаимные реакции и контрреакции всех игроков без исключения. При этом чем больше глубина расчета возможного поведения сторон, тем большую степень объективной рациональности имеют наши действия. Эта идея определяет суть теории метаигр.
Далее автор монографии переходит к рассмотрению ограниченности модели рационального поведения. Возможен ли «человек экономический» в России? На этот вопрос автор рецензируемой работы отвечает отрицательно, поскольку, по его мнению, которое считаю возможным разделить, «человек экономический» вырос вместе с западным развитием экономики и протестантской верой. «Для повторения западного пути развития России нужна полная рекультуризация общества и смена ее цивилизационного типа. И это, как показывает новейшая российская история, маловероятно» [с. 153]. При этом идеальный рынок с совершенной конкуренцией и «экономический человек», по мнению А.Д. Чернявского, - это порождение друг друга, и оба они при сопоставлении оказываются на стороне идеализированных представлений неоклассической экономической теории.
Автором монографии также рассмотрены и показаны особенности рационального поведения «человека экономического» и «человека социологического». Он замечает, что помещение человека в континуум между этими крайними, радикальными позициями не только предполагает снятие жесткого противопоставления этих двух типов действия, но и придает ему более активное субъектное начало. Такой человек способен поступать вопреки очевидной рациональности или устоявшимся нормам, «переключаться» с одного режима на другой (спонтанно или в результате волевых усилий), переходя от логики экономически ориентированного к логике социально ориентированного действия и обратно.
Таким образом, после многочисленных трансформаций модели рационального поведения и ее образа - «homo economicus», как отмечает автор рецензируемой работы, приходим как к наиболее реалистичной, т. е. наиболее релевантной модели принятия решений субъектами хозяйственной деятельности, поддерживаемой, прежде всего новой институциональной экономикой, экономической социологией, экономической психологией, - модели органической рациональности. Заметим, что здесь далеко до анализа на уровне классической политэкономии, а тем более -теоретической экономии с их акцентом на содержательную сущность рассматриваемой категории.
Следующий раздел рассматриваемой работы посвящен эволюции подходов к понятию «полезность» экономического блага. Первоначально проведено сопоставление экономического блага с его редуцированной формой - услугой, с позиции их полезности. Основной водораздел здесь - позиция Маркса и маржиналистов, а также современный взгляд неоклассиков на понятие «услуга» в экономике. Как резонно, по моему мнению, отмечает автор монографии, - сегодня неуместна попытка ревизии Маркса, поскольку теоретическое здание, воздвигнутое на «Монблане фактов», как показали годы перестройки, можно скорее заляпать грязью, чем опрокинуть, а имеющие место попытки нахождения «дыр» в марксовой теории, скорее, исходят из недопонимания логики и методологии Маркса [с. 193].
Предпринятый автором рецензируемой работы анализ услуги как формы экономического блага связан с тем, что современная «информационная экономика» имеет в качестве нематериального блага информационное благо. Развитие детерминистского подхода к полезности рассматривается автором монографии сначала с позиции «Никомаховой этики» Аристотеля, где речь идет о «правосудии при обмене». В дальнейшем в Европе эти рассуждения, как показано в монографии, нашли отражение в трудах Фомы Аквинского о справедливой цене. Однако, замечает А.Д. Чернявский, эти прагматические основания эквивалентности обмена в тот период шли вразрез с церковным запретом взимания ростовщического процента. Полезность богатства, таким образом, ограничивалась до зарождения капиталистического способа производства этическими нормами.
Как относительно большой исторический пласт рассмотрены в книге взгляды испанских схоластов на полезность - предвестников австрийской школы экономики. Проведен достаточно подробный анализ в части полезности благ работы «The School of Salamanca», созданной одной из талантливейших учениц Фридриха Хайека - баронессой фон Шлиппенбах, урожденной Марджори Грайс Хатчинсон. Как пример одного из важных их достижений приведен выведенный ими принцип временного предпочтения, который гласит, что, при прочих равных условиях, блага настоящего оцениваются выше, чем блага будущего. То есть полезность настоящего блага будет выше, чем полезность блага в будущем [с. 209]. Эта доктрина была разработана Мартином де Аспилькуэта Наварро в 1556 г., хотя ранее она была озвучена в 1285 г. Эгидием Лессинийским -учеником Фомы Аквинского. Именно временной разрыв, замечает автор анализируемой книги, при сравнении сегодняшнего блага и будущего блага не позволяет признать одинаковую их полезность. Временной разрыв порождает неопределенность в реализации самого блага, т.е. возникает ситуация риска или неопределенности. Количественная оценка полезности блага с позиции риска или неопределенности, отмечает А.Д. Чернявский, стала развиваться гораздо позднее - в XVIII веке.
Дальнейшее развитие представлений о полезности, как показано в рассматриваемой монографии, шло по двум путям: объективной и субъективной теории полезности. При этом начало объективной полезности благ положила школа классической политэкономии, ведущая начало от А. Смита. Анализ субъективного восприятия ценности (полезности) человеком пронизывает работы как философов, так и экономистов, и берет начало гораздо раньше теории А. Смита - восходит к работам Эпикура, Платона. Аристотеля. Что касается научного вклада в формирование понятия полезности экономического блага, то его обычно начинают в описании истории экономической мысли с Джереми (Иеремия) Бентама, изложившего это понятие в трактате «Введение в основание нравственности и законодательства» (1780г., опубл. 1790г.). Об утилитаризме в той или иной степени рассуждают весь ХУШ век. Начиная с учителя А. Смита философа Ф. Хатчесона, он встречается у Ч. Беккария, Д. Пристли, К. Гельвеция и др.
Собственно в теоретическом взгляде на блага Бентама, считает А. Д. Чернявский, нет существенной разницы между наслаждением, полезностью, добродетелью и счастьем - все эти слова в итоге используются для обозначения одного и того же. Здесь полезность - обобщающий критерий, однако для практической оценки Бентам предложил в главе XI своей работы классифицировать её по уровням удовольствия и страдания. Утилитаристы, последователи Бентама, отмечает автор монографии, приспосабливаются к существующим условиям, приноравливаются к другим людям, а, если это возможно и более выгодно, то энергично подстраивают действительность под себя. Их не беспокоят несовершенства мира, поскольку и тот мир, что есть, сулит неисчерпаемые выгоды тому, кто не упустит своего и хорошо знает, как пользоваться имеющимися возможностями. Там, где другие ищут цель жизни, человек, стремящийся к полезному, озабочен только подбором средств для получения желательного ему результата [с. 219]. Не случайно, как отмечено в монографии, марксизм видел в утилитаризме откровенную и последовательную идеологию предприимчивой буржуазии, стремящейся возвеличить выгоду в качества нравственной нормы, чтобы потом без зазрения совести извлекать прибавочную стоимость, эксплуатируя рабочий класс [с. 337].
Автором рецензируемой книги рассмотрено далее развитие представлений о полезности на основе трех основателей маржинализма: К. Менгера, У.С. Джевонса, Л. Вальраса. Итог и значение их работ в области теории экономики можно, по мнению автора монографии, выразить, процитировав изречение Хайека: «Наверное, не будет преувеличением, если мы скажем, что на протяжении последних ста лет каждое серьезное открытие в экономической теории было шагом вперед в последовательном приложении субъективизма» [с. 226]. А. Д. Чернявский отмечает, что труды маржиналистов предвосхитил Герман Генрих Госсен, чей труд «Исследование законов человеческих отношений и вытекающих из них правил человеческого поведения», опубликованный в Германии в 1854 году, прошел в то время практически незамеченным. Его концепция - «теория наслаждений» - может быть представлена в виде двух так называемых «законов Госсена».
Следующим представителем теории субъективной полезности считается известный маржиналист О. Бем-Баверк. Характеризуя Бем-Баверка, Шумпетер назвал его буржуазным Марксом. Это, по мнению А. Д. Чернявского, удачная характеристика для раздумий над методами указанных ученых. Полезность, считает он, в рамках субъективного восприятия индивидом поставлена во главу угла в экономических трудах Бем-Баверка. Анализируя подход Бем - Баверка к субъективной полезности, автор рецензируемой работы отмечает, что желание вобрать предшествующие достижения и быть выше всех предшественников - маржиналистов, приводит его к эклектической форме. Более того, его труд «Основы теории ценности хозяйственных благ» «... служит доказательством, что исключить из рассмотрения полезности экономического блага форму объективной полезности и оставить только субъективную полезность - значит использовать только часть доказательств, а возникающие пустоты и противоречия в теории заполнять «казуистической» методологией» [с. 251].
И далее автором рассматриваемой книги развернут достаточно детальный сравнительный анализ субъективной полезности О. Бем-Баверка и полезности (потребительной стоимости) К. Маркса. Маркс пошел дальше Бентамовского утилитаризма, утверждавшего, что полезность - это свойство предмета, благодаря которому он способен приносить благодеяние, выгоду, удовольствие, добро или счастье. У Маркса полезность возникает как желание удовлетворить у материального человека, живущего в материальном мире, - физические потребности, и как у существа духовного -потребности духовные. Здесь Маркс, считает А.Д. Чернявский, скорее, примыкает к философским концептам полезности, нежели к рационализму «человека экономического» [с. 253]. По Марксу, с позиции потребителя блага полезность вещи делает ее потребительной стоимостью. И эта полезность не есть какая - то статическая, застывшая форма - она проявляется в потреблении блага. По Марксу, «... во-первых, конкретный продукт (один продукт) удовлетворяет лишь определенную (т. е. одну) потребность, и, во-вторых, на определенном уровне происходит насыщение (удовлетворение) потребности. Тем самым Маркс не рассматривает здесь возможности замены одного блага другим или целым набором благ с определенными потребительными свойствами для удовлетворения существующей потребности. Т.е. представления последующих теоретиков о возможности замены пары валенок, двумя парами туфель или мешком хлеба Марксом не допускаются. И это имеет свое объяснение - конкретность потребительной стоимости, представленной в продукте, и конкретность потребности человека, локализованной во времени и пространстве и в самом индивиде. И появление их в одном месте и в одно время на рынке способствует реализации полезности продукта» [а 259].
И последний параграф в рассматриваемой работе посвящен анализу проблемы неопределенности выбора индивида. Для любой экономической системы при детерминистском подходе входные и выходные потоки жестко взаимосвязаны. Ситуация меняется при нарушении этой детерминированности и появления неопределенности, которая соответствует уже вероятности появления той или иной комбинации входных потоков на выходе системы. Однако говоря о случайности, не следует забывать, что случайность представляет форму отражения действительности. Автор рецензируемой монографии придерживается гегелевской точки зрения, которая гласит, что случайность посредством возможности дает действительность.
Автор рассматриваемой книги критически анализирует понятие вероятности, широко используемое в философии. Обращает внимание на характер «частнонаучных представлений» о вероятности, а именно работ в области отрасли математики - теории вероятности. Отмечено, что «. не везде и не всегда может быть применена количественная мера, а возможны и логические сравнения» [с. 275]. При этом мера как философская категория, выражает единство качественных и количественных характеристик предмета или явления. Противопоставление качества количеству и их синтез в мере были превращены Ф. Энгельсом в «Закон перехода количества в качество и обратно». При этом в монографии отмечено, что «. качественная сторона явления через чувственное восприятие и ее вербальные характеристики, даваемые индивидом, близка к субъективному восприятию действительности, и, соответственно, выражает в значительной мере его индивидуальное отношение к явлению. Количественная сторона явления соответствует измерению мерой количества, которая в значительной степени универсальна для большинства индивидов, и в силу этого ближе к объективному восприятию явления. Но в силу перехода количества в качество и обратно эти два подхода взаимопроникающие и взаимодополняющие друг друга» [а 276-277]. Автор монографии отмечает, что если вероятность определяется как мера случайности, то традиционно строится теория вероятности, как ее понимает А.Н.Колмогоров в своих работах. В случае отсутствия столь жесткой взаимосвязи, т.е. в понимании вероятности как синонима случайности, мы уже не можем уверенно оперировать построенным стройным матаппаратом теории вероятности.
Подводя итог, можно, считаю, признать, что рецензируемая монография А.Д. Чернявского Журнал «Теоретическая экономика» №2, 2015 www.theoreticaleconomy.info
содержит богатый и разносторонний материал, раскрывающий как в ретроспективе, так и в сравнении такие понятия, как благо, рациональность выбора и полезность благ. Считаю, что данная книга представляет значительный интерес для исследователей прежде всего с позиции диалектического подхода к рассматриваемым категориям.
Вместе с тем нельзя не видеть, что автор рассматриваемой книги «прошел мимо» критики мейнстрима неоклассики на международных московских экономических форумах 2013 и 2014 годов как позавчерашнего в науке: в этом плане критический пыл А. Д. Чернявского в адрес неоклассики по поводу односторонности, ограниченности и просто необъективности её взгляда на полезность теряет в научной новизне, представляет в значительной степени ретроспективу науки. Кроме того, автор рецензируемой монографии «прошел мимо» замечания одного из отцов институционализма Дж.К. Гелбрейта о том, что никакой не рынок, а институты типа государства и корпораций определяют динамику современной экономики, на фоне чего представления маржиналистов и неоклассиков о роли спроса в ценообразовании просто неприменимы сегодня в принципе, по-новому определяя и роль полезности и экономического выбора потребителей. И, конечно, вне поля зрения автора монографии оказались современные работы исследователей, находящиеся в русле развития классической политэкономии на основе её критического переосмысления. Например, работы профессоров МГУ А.В. Бузгалина и А.И. Колганова о глобальном капитале существенно развивают представления об интеллектуальной собственности и человеческом капитале как экономическом благе, выводя анализ на принципиально новый уровень. Ну, и конечно, как уже было мною отмечено, проделанный автором анализ пока далек от рассмотрения избранных категорий с позиции теоретической экономии с её акцентом на приоритетность сущностно-содержательного аспекта в исследуемых понятиях.
Конечно, автор анализируемой книги имеет право не соглашаться с рецензентом и приведенными мною авторами. Но он не имеет права не знать их точек зрения, обязан подвергать их критическому рассмотрению.
Рецензируемая книга находится в открытом доступе в e-library.
