CC BY
23Рецензия УДК 281.93
DOI 10.25803/26587599_2022_41_174
А. В. Муравьев
Рецензия на книгу: Лавров А. С., Морохин А. В. Ревнители благочестия. Очерки церковной и литературной деятельности
Санкт-Петербург: Наука, 2021. 336 с.
Муравьев Алексей Владимирович, д-р ист. наук, доцент, старший научный сотрудник, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Россия / Muraviev Alexey Vladimirovich, Dr. Sci. (History), Associate Professor, Senior Research Fellow, HSE University, Moscow, Russia, a.muraviev@hse.ru
для цитирования: Муравьев А. В. Рецензия на книгу: Лавров А. С., Морохин А. В. Ревнители благочестия. Очерки церковной и литературной деятельности. Санкт-Петербург : Наука, 2021. 336 с. // Вестник Свято-Филаретовского института. 2022. Вып. 41. С. 174-181. DOI: 10.25803/26587599_2022_41_174.
for citation: Muraviev A. V. (2022). "Book review: Lavrov A. S., Morokhin A. V. (2021). Adherents of piety. Sketches of church and literary activity. St. Petrsburg : Nauka". The Quarterly Journal of St. Philaret's Institute, 2022, iss. 41, pp. 174-181. DOI: 10.25803/26587599_2022_41_174.
Совместная публикация Александра Сергеевича Лаврова и Алексея Владимировича Морохина посвящена исследованию движения ревнителей благочестия, которое возникло в первой половине XVII в. на фоне реформаторского движения в после-смутной
© Муравьев А. В., 2022
России. А. В. Морохин давно занимался этой темой и опубликовал несколько статей о движении ревнителей благочестия [Морохин 2010; Морохин 2018 и др.]. В целом можно сказать, что авторы развивают тезис Н. Ф. Каптерева о движении ревнителей как предыстории реформы патриарха Никона. Однако в работе есть две новые темы — о форме связи ревнителей с ранним старообрядчеством и об общеевропейском контексте этого движения.
Исследование состоит из десяти глав и приложения, в котором помещены «Спорные речи о единогласном пении» (с. 205-229). В книге последовательно исследуются ранние кружки ревнителей благочестия в нижегородском Поволжье, в частности, в Ма-карьевском Желтоводском монастыре и в селе Лыскове, а также в самом Нижнем Новгороде. В этом смысле авторы монографии выступают как продолжатели исследований Пьера Паскаля, французского историка начала ХХ в., указавшего на Нижегородский край как на важнейшее место зарождения конфликта реформаторов и их противников.
Исследуя раннюю историю движения, авторы пишут о процессе социализации ревнителей благочестия, который был связан с небольшими городками, в частности, с городом Темниковым. Исследование описей фондов приказных и съезжих изб, прежде всего темниковской избы, позволило выявить важные особенности движения ревнителей, которые были ранее известны из «Жития протопопа Аввакума». Авторы уточняют вопрос возможности отождествления протопопа Даниила темниковского с подьячим Агафоником Тимофеевым, который был связан с Печатным двором. Тем самым исследователи находят недостающее звено между Печатными двором и кружком ревнителей.
Следующая глава посвящена уже прямым связям ревнителей благочестия и Печатного двора, которые, по мнению авторов книги, ранее были серьезно преувеличены. В частности, довольно подробно проанализирована точка зрения Каптерева, который считал Стефана Вонифатьевича главной фигурой в книжной справе. Лавров и Морохин восстанавливают историю таким образом, что ревнители из творцов становятся адресатами изданий Печатного двора, который производил большую работу по адаптации украинских изданий для московских читателей. Так называемые иосифовские справщики представляли собой отдельную группу со своим кругом церковно-литературных интересов, отличную от ревнителей благочестия. Это были, прежде всего, Иван Наседка и Михаил Рогов. Справщики, дополняя и изменяя
киевские издания, участвовали в конкуренции между московскими и киевскими элитами — это и была их основная задача. Очень важной оказалось работа над Номоканоном к Большому Потреб-нику. Единственным случаем участия ревнителей благочестия в работе Печатного двора остается знаменитая «Книга о вере», в которой были напечатаны обличения западного исповедания и пророчества о конце света. Авторы указывают, что, по всей вероятности, за отстранением Михаила Рогова от справы, которое произошло в ноябре 1649 г., стоял будущий патриарх Никон, а тогда — новгородский митрополит, человек, обладавший высшим статусом среди ревнителей. Наблюдения исследователей показывают, как гонения на справщиков Печатного двора способствовали выдвижению Никона на первые роли.
В V главе предложен детальный анализ того, как кампания против народных обрядов и скоморохов стала играть значительную роль в движении ревнителей. Авторы указывают, что в народе не было понимания целей ревнителей, а воеводы, получавшие приказы искоренить скоморошество, отделывались отписками. Авторы называют такой тип реакции «смесью конформизма, безразличия и плохо скрытой враждебности по отношению к основным идеям реформы» (с. 119). Впрочем, именно в этой главе авторы выступают и против фундаментальной идеи Каптерева о том, что раннее старообрядчество было прямым продолжением движения ревнителей. Они указывают, что отношение самих старообрядцев к народной культуре эволюционировало. Сама кампания против скоморохов и «медведчиков» не была доведена до конца, поскольку в Московской Руси не хватало важнейших предпосылок для ее завершения—указывают Лавров и Морохин. Кампания, как утверждают авторы, позволила светским и религиозным элитам осознать пределы их власти. Ревнители благочестия оказались один на один с народным православием без связи и координации друг с другом.
Следующая глава посвящена спорам о единогласном пении, которые стали важнейшим поворотным пунктом в ранней полемике о богослужении. Авторы разбирают свидетельства ранней критики многогласия (одновременного вычитывания текстов на службе), в частности, так называемые «Спорные речи», связанные с Агафоником. Этот текст был написан в начале 1650 г. и направлен против монашествующих, предпочитающих скитский устав, в котором часы могли заменяться иноческими трудами. Сам автор этого текста опирается на «полноту литургического наследия Церкви», что соответствует основной интенции ревнителей.
Видно, что ревнители постепенно делают борьбу против многогласия важным элементом своей литературно-полемической деятельности. Известно, что первым единогласие в своей митрополии ввел именно будущий патриарх Никон, тем самым превратив самую большую епархию Русской церкви в испытательный полигон для проведения будущей реформы. Итогом дискуссии о единогласии можно назвать соборное решение 1651 г., запретившее многогласие. Авторы совершенно справедливо называют дискуссию о единогласии триггером «развития нетерпимости». Весьма жесткие выражения Шестака Мартемьянова против сторонников многогласия («б...дины дети» и т. д.) напоминают по стилю перуны протопопа Аввакума. Авторы видят в Агафонике «провозвестника православного консилиаризма» (с. 151). Они делают справедливый вывод, что ревнители выступали за избирательное принятие решений собора, в котором должны были участвовать не только клирики, но и миряне. Собор, подотчетный только царю и патриарху, становился орудием подавления инакомыслия.
Авторы напоминают, что в 1648 г. Московское государство пережило тяжелый политический кризис, в результате чего был созван Земский собор, занимавшийся, в частности, и вопросами многогласия. Исследователи в этом вопросе соотносятся с точкой зрения В. С. Румянцевой, которая попыталась совместить исследование церковной и светской истории [Румянцева]. Авторы указывают, что сопоставление списков Соборного Уложения показывает, что в совещаниях принимали участие одни и те же архиереи, архимандриты и игумены. Соборное деяние было написано заранее, возможно, еще до начала собора, и имена, внесенные в список из деяния, не охватывали всех участников собора. С точки зрения Лаврова и Мо-рохина, при обсуждении Соборного Уложения участники не стали поднимать спорные вопросы, поскольку оно давало надежду на выход из кризиса. Церковные иерархи одобрили Уложение, однако именно тогда Стефан Вонифатьевич резко выступил против патриарха. В результате возникшей политической комбинации Никон, воспользовавшись ситуацией, стал во главе крупнейшей епархии Московского государства, в которой начал проводить одностороннюю программу церковных нововведений, поставив тем самым «под угрозу литургическое единство Русской Церкви» (с. 160).
Роли и деятельности Никона посвящена глава о новгородском восстании 1650 г. Деятельность будущего патриарха подвергается весьма критическому исследованию: показано, что Никон становится инициатором колдовских дел, реформатором церковной
архитектуры и настоящим «охотником на ведьм». Это контрастирует с энкомиастической традицией изображения патриарха, сложившейся в церковной истории, которая жива и в наше время (покойный В. Шмидт [Шмидт]). Никон сознательно становится основным посредником между жителями города и властями, ибо для его честолюбивых планов борьба с крамолой и борьба с пьянством были исключительно важны. Антиалкогольная кампания Никона напрямую связана с восстанием. В IX главе отдельно рассмотрен вопрос о связях ревнителей благочестия и городских восстаний (в Костроме и Юрьевце). Мнение предыдущих исследователей об участии капитоновцев в восстаниях авторы отвергают. Вероятнее всего, именно деятельность ревнителей по собиранию десятины и по борьбе с народным православием и восстановила население указанных городов против властей. В тот момент и протопоп Даниил, и протопоп Аввакум выступали как проводники модернизаторских усилий кружка. Они же и были жертвами ложного убеждения в легкости и возможности искоренить народные обычаи из православной жизни.
Последняя глава посвящена патриарху Никону и его роли в распаде кружка ревнителей благочестия. Авторы отвергают взгляд на конфликт ревнителей и Никона как на личный. Они указывают, что наряду с исправлением обрядов Никон покусился и на исправление церковных книг. Исправление Лавров и Морохин называют «филологически удовлетворительным» (с. 193), но тем не менее признают, что никоновская реформа исключила даже самую минимальную возможность обсуждения. Никон отказался проводить свои новшества через церковный собор, в результате чего его реформы не получили полноценной церковной санкции. Авторы совершенно справедливо указывают на то, что Никон находился под впечатлением от церковной политики митрополита Киевского Петра Могилы и испытывал ее серьезное влияние. Во многом именно этим объясняется его авторитаризм.
Когда в 1653-1654 гг. все-таки были собраны соборы, то вопрос о книжной справе был представлен как уже решенный, что вызвало резкую отповедь со стороны Ивана Неронова. Он и другие ревнители классифицировали реформу Никона как антицерковную и опасную. Неронов предлагал иную программу церковных реформ, основанную на широком обсуждении и привлечении мирян. Таким образом, деятельность Никона в действительности привела к распаду движения ревнителей и к переходу его участников от пассивного сопротивления к активному антиреформаторству.
Авторы указывают, что связь ревнителей, даже типологическая, с немецкой Реформацией основана на ложных предпосылках. Лавров и Морохин пишут, что участникам движения ревнителей было свойственно представление о современной им действительности как о моральном упадке. Подобно Джироламо Савонароле они считали, что обновление должно произойти прежде всего в душе людей и уже потом — в обычаях и обрядах. Авторы сравнивают реформу, затеянную ревнителями, но не реализованную на практике, с реформами доминиканского ордена. Движение обсерван-тов, которое авторы сравнивают с ревнителями, включало очень важный элемент демократизма, в том числе участие мирян и женщин в решении церковных вопросов. Движение «братьев и сестер» призывало к изучению Священного писания и святоотеческих творений, почитанию Страстей, Креста и Гроба Господних. Однако ревнители и предлагаемые ими русские религиозные реформы радикально отличались от западных аналогов тем, что не заменяли коллективной торжественности индивидуальными практиками и их движение было «экстравертным». Движение ревнителей, как указывают авторы, оказалось вписанным в общеевропейский контекст кампаний против народной культуры, однако было глубоко православным и соборным по своему характеру.
Обобщая впечатления от книги Лаврова и Марохина, можно сказать, что в исследовании предыстории старообрядческого движения сделан важный шаг. Продолжая традицию Н. Ф. Капте-рева и П. Паскаля, исследователи показали, что, хотя движение ревнителей благочестия и было подобно европейским модерни-заторским движениям, но, тем не менее, оно было глубоко укоренено в русских и византийских представлениях о соборной природе Церкви. Авторы показали (и в этом их заслуга), что патриарх Никон играл деструктивную роль как на раннем, так и на последующих этапах развития движения ревнителей. Именно его реформаторские усилия способствовали дезинтеграции движения. С другой стороны, участники движения, реализуя программу модернизации, столкнулись с пассивным, а временами и активным, противодействием общества, что способствовало в дальнейшем эволюции их взглядов на народное православие. Исследование получилось по-настоящему комплексным, сочетающим методы церковной и светской истории. Выводы авторов адекватны исследуемому материалу и позволяют объемно увидеть, как изначально модернизационный церковный проект был сознательно развернут в совершенно иную сторону, что и вызвало протест
участников движения. Можно сказать, что вопрос о соотношении движения ревнителей и раннего старообрядчества нашел свое принципиальное решение.
Единственный вопрос, который вызывает критическую реакцию, — это вопрос о характере книжной справы. Многочисленные исследования, начатые еще Н. С. Демковой [Демкова], продолженные Н. И. Сазоновой [Сазонова], Е. М. Юхименко [Юхименко] и другими современными исследователями, показали, что никоновское исправление богослужебных текстов не было ни фундаментальным, ни тщательным. Оно производилось в отсутствии качественных греческих источников, справщики пользовались латинскими книгами, а в их работе присутствовал отчетливый элемент банальной халтуры. Результат книжной справы действительно надо отделять от результата непродуманных обрядовых реформ. Однако и этот результат сложно назвать обоснованным и научным: получившиеся в результате справы никонианские богослужебные тексты содержали новые ошибки вдобавок к старым; решения, предложенные справщиками, нередко были спорными, так что старые варианты порой лучше соответствовали греческим оригиналам. Но этот вопрос, по сути являющийся филологическим, а не историческим, требует значительной компетенции эллиниста, и, разумеется, выходит за границы рецензируемого исследования. Авторам удалось не только предложить читателю результат подробного исследования источников, но и вписать свои результаты в российскую историографию о XVII веке вообще и о старообрядчестве в частности.
Литература
1. Демкова = Демкова Н. С. Русская проза XVII века в контексте традиции (источники, поэтика, интерпретации) : Дис. ... д-ра филол. наук. Санкт-Петербург : Изд-во Санкт-Петербургского университета, 1997. 219 с.
2. Морохин 2010 = Морохин А. В. К истории ранней деятельности «ревнителей древнего благочестия» // Российская история. 2010. № 10. С. 115-120.
3. Морохин 2018 = Морохин А. В. Митрополит Суздальский и Юрьевский Иларион и «ревнители древнего благочестия» // Историк и источник: Сборник статей к юбилею Сергея Николаевича Кистерева. Санкт-Петербург : Искусство России, 2018. С. 579-599.
4. Румянцева = Румянцева В. С. Патриарх Никон и Стефан Внифантьев: к постановке вопроса о церковных реформах 50-х годов XVII в. //
Патриарх Никон и его время. Москва : Государственный исторический музей, 2004. С. 217-226.
5. Сазонова = Сазонова Н. И. Об исправлении богослужебных книг при патриархе Никоне (на материалах Требника) // Отечественная история. 2008. № 4. С. 78-83.
6. Шмидт = Патриарх Никон. Труды / Научн. исслед., подготовка документов к изд., сост. и общ. ред. В. В. Шмидта. Москва : Изд-во МГУ, 2004. 1264 с.
7. Юхименко = Юхименко Е. М. Старообрядчество: История и культура. Москва : Криница, 2016. 851 с.
References
1. Demkova N. S. (1997). Russkaiaproza XVII veka v kontekste traditsii (istochniki, poetika, interpretatsii) [Russian Prose of the XVII century in the context of tradition (sources, poetics, interpretations)] : Dis. ... Dr. Sci (Philology). St. Petersburg : St. Petersburg University Publ. (in Russian).
2. Morokhin A. V. (2010). "A propos of the early activity of the 'adherents of ancient piety' circle". Rossiiskaia istoriia, 2010, n. 10. pp. 115-120 (in Russian).
3. Morokhin A. V. (2018). "Metropolitan Hilarion of Suzdal and Yuriev and 'adherents of ancient piety'", in Istorik i istochnik. Sbornik statei k iubileiu Sergeia Nikolaevicha Kistereva [Historian and Source. Collection of articles for the anniversary of Sergey Nikolaevich Kisterev]. St. Petersburg : Iskusstvo Rossii, pp. 579-599 (in Russian).
4. Rumiantseva V. S. (2004). "Patriarch Nikon and Stefan Vnifantyev: to raise the question of church reforms of the 50s of the XVII century", in Patriarkh Nikon i ego vremia [Patriarch Nikon and his time]. Moscow : Gosudarstvennyi istoricheskii muzei, pp. 217-226 (in Russian).
5. Sazonova N. I. (2008). "On the correction of liturgical books under Patriarch Nikon (based on the materials of the Breviary)". Otechestvennaia istoriia, 2008, n. 4. pp. 78-83 (in Russian).
6. Shmidt V. V. (ed.). (2004). Patriarkh Nikon. Trudy [Patriarch Nikon. His Works]. Moscow : Moscow University Press (in Russian).
7. Yukhimenko E. M. (2016). Staroobriadchestvo: Istoriia i kul'tura [Old Believers: History and culture]. Moscow : Krinitsa (in Russian).
Рецензия поступила в редакцию 10.01.2022; принята к публикации 16.01.2022
