CC BY
96
Goldman W. Terror and Democracy in the Age of Stalin: The Social Dynamics of Repression. Cambridge (Mass.): Cambridge University Press, 2007. - 274 p.
«Террор и демократия во времена Сталина: Социальная динамика Репрессий» - новая монография Венди Голдман, профессора кафедры истории Университета Карнеги-Меллона, ведущего специалиста США по советской истории. В 1993 г., еще будучи молодым исследователем, она опубликовала книгу «Женщины, государство и революция: Советская политика в области семейных отношений и социальная жизнь, 1917-1936» («Women, the State and Revolution: Soviet Family Policy and Social Life, 1917— 1936»), Книга удостоилась престижной Беркширской книжной премии, принесла автору признание коллег в США и за рубежом. За ней, в 2002 г., последовала работа «Женщины в проходных: Пол и индустрия в сталинской России» («Women at the Gates: Gender and Industry in Stalin's Russia»), также высоко оцененная специалистами.
У американских историков, отмечает Голдман в предисловии, традиционно существует мнение, будто террор в СССР явился результатом антидемократической идеологии, которой якобы были привержены большевики. Историки, разделяющие этот взгляд, считают, что большевики с момента захвата власти стремились сокрушить существовавшие до революции гражданское общество и его институты, что террор позволил им консолидировать власть в своих руках и расправиться с «несогласными» во всех слоях населения. Их внимание было приковано к деятельности лидеров партии, а жизнь рабочих, крестьян, интеллигенции и других групп населения полностью игнорировалась.
В 1990-е гг. рассекречивание архивных фондов помогло российским и зарубежным исследователям не только лучше понять роль Сталина в организации репрессий, но и больше узнать о его жертвах. Новые документы позволили отойти от прежних представлений, что единственным фактором развязывания террора стало стремление Сталина сосредоточить всю полноту власти в своих руках.
Книга Голдман, основанная на малоизвестных архивных материалах и позволяющая лучше понять социальную механику террора, стала одним из результатов нового подхода к теме.
Ей удалось проследить, как террор, развязанный сверху, «сползал» вниз через бюрократический аппарат профсоюзов, объединявших 22 млн советских трудящихся, поразив на своем пути ВЦСПС, фабричные комитеты профсоюзов и его рядовых членов. Террор, утверждает она, был расчетливо направленным сверху ударом против оппозиционеров и «врагов народа», который повлек за собой массовую политическую панику, коренным образом изменившую взаимоотношения в каждом советском учреждении, на каждом предприятии. «Саморазоблачения» захлестнули страну. Никто не мог понять критериев, на основе которых выбирались жертвы, как и почему недавние друзья, родственники, знакомые, мужья и жены, в один день объявлялись «вредителями», «врагами народа», и, прямо на партийных и профсоюзных собраниях, арестовывались НКВД.
В первой главе - «Социальный кризис индустриализации» - освещается экономическое и политическое развитие СССР в начале 1930-х гг., показывается, какие последствия имело убийство С.М. Кирова. Одним из них стал «кризис веры» в правильность курса руководства партии среди рабо-чих-членов партии и профсоюзных активистов. Они стали выражать недовольство тем, что партийная и профсоюзная верхушки получали все больше привилегий, значительно выше оплачивались и снабжались продоволь-свенными пайками из спецраспределителей. Партийные лидеры, как свидетельствуют документы, чувствовали этот сдвиг в настроениях рабочих, в их отношении к партии. Надо было найти объяснение негативным фактам, имевшим место в жизни страны, и к 1937 г., считает Голдман, объяснение было найдено: «мякина в хлебе, дохлые лошади, невыполненные производственные планы - все это было названо «вредительством»» (с. 51).
Во второй главе - «От убийства к массовому заговору» - она показывает, как Сталин и его окружение превратили дело об убийстве Кирова в «дело» о международном террористическом заговоре против Советского правительства: убийство одного члена партии - в сфабрикованный НКВД «Объединеный центру», а затем его - в «Объединенный троцкистско-зино-вьевский центр». Развязыванию политической истерии способствовала кампания по проверке и обмену партийных документов, начавшаяся в июне
1935 г.: местные партийные организации стали работать в более тесном контакте с органами НКВД, игравшими все большую роль в партийной чистке и в сборе компрометирующих материалов на рядовых членов и лидеров партии.
Однако, как показывает автор, вскоре выяснилось, что в то время как
партийная верхушка во главе со Сталиным все более вовлекалась в поиски «замаскированных террористов и врагов», на местах парткомы предприятий и простые рабочие проявляли апатию. Такое положение приводило в бешенство партийную верхушку: апатичность на местах срывала замыслы центра.
Так, рабочие московских предприятий в обстановке массовой истерии очень пассивно реагировали на попытки парткомов в ходе чистки укрепить дисциплину, повысить производительность труда. Голдман объясняет эту пассивность тем, что за годы первых пятилеток рабочий класс значительно пополнился выходцами из деревни, многие из которых, пройдя через горнило коллективизации, видели в советских вождях людей, готовых и способных выдавить из рабочих и крестьян все, до последней капли крови. В то же время, райкомы и парткомы предприятий, не поспевавшие за командными установками центра, часто не понимали, кого следовало «выискивать» и «вылавливать», и кто, на самом деле, были эти «замаски-ривавшиеся враги и предатели».
Сталин и его окружение полагали, что без участия местных парторганизаций будет невозможно «выкорчевать» недовольных. Вот почему к осени 1936 г. усилилось давление на райкомы и парткомы с целью придать политическую остроту кампании по проверке и обмену партийных документов. И репрессии, которые до этого были направлены главным образом против бывших оппозиционеров, стали быстро распространяться на местные партийные организации, профсоюзы, а также на заводы и фабрики (с. 92).
В третьей главе - «Мобилизация масс на поддержку репрессий» -автор показывает, как сталинскому руководству удалось вовлечь в «поиск врагов» рядовых партийцев и профсоюзных активистов всех уровней, связав «разоблачение» оппозиционеров с борьбой за демократию в рядах профсоюзов. Новой становится линия на ликвидацию «кооптации» и «семейственности», которая, по мнению Сталина, защищала бывших оппозиционеров, препятствовала искоренению «врагов» (с. 128-129). Поэтому и поддерживалась идея проведения демократических выборов как в партии, так и в профсоюзах на основе тайного голосования.
Показательными в этой связи Голдман считает материалы Февральс-ко-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г., позволяющие понять психологию Сталина и его окружения, для которых не существовало никаких противоречий меяеду демократией и репрессиями. Стремясь побороть политическую апатию среди рядовых членов партии, используя лозунг борьбы за демократию, они направили свою активность в первую очередь на выискивание, «разоблачение» и «искоренение» «семейственности» в партийном руководстве, особенно на местах.
Автор выражает сомнение в правоте историков, полагающих, что на пленуме Сталин и его окружение использовали лозунг борьбы за демокра-
тию с целью настроить рядовых партийцев против региональных партийных элит, что позволило бы центральному партаппарату уничтожить их независимость. Анализируя решения пленума, автор приходит к выводу, что в работе с рядовыми членами партии на местах Сталин и его окружение придерживались совсем противоположной тактики: Пленум подверг критике только тех представителей партии на местах, которые все еще обладали силой, но уже были намечены как объекты для сокрушительного удара и последующего уничтожения.
В четвертой главе - «Кампания за демократизацию профсоюзов» -раскрывается поразительный парадокс в жизни советского общества второй половины 1930-х гг.: нагнетаемый в стране террор оправдывался борьбой за демократию. Пленум положил начало кампании за «очищение» профсоюзов. По его окончании профсоюзная печать стала повторяла риторику, прозвучавшую на пленуме: «нарушения демократии», «кооптация», «бюрократические извращения», «ослабление связей с массами», «подавление критики снизу» и т.п.
ЦК партии и ВЦСПС подчеркивали, что борьба за демократизацию профсоюзов преследовали две основные цели: ликвидировать «застой» в профсоюзном движении и окончательно «выкорчевать троцкистско-буха-ринских агентов фашизма» и их сторонников (с. 158). Как свидетельствуют факты, приводимые в монографии, для Сталина и лидеров ВЦСПС демократия в профдвижении имела весьма ограниченный характер и сферу приложения. Так, трудящиеся имели право, и это особо поощрялось, критиковать руководителей на предприятиях и бюрократов на местах, открыто говорить о превышении власти и коррупции, о нарушениях в организации труда и быта. Поощрялись «разоблачения» «бюрократов» и «вредителей» в фабричных стенгазетах, а также обращения с жалобами в местные и центральные газеты, государственные и партийные организации.
Материалы профсоюзных отчетно-перевыборных кампаний, проводившихся в 1937-1938 гг., дали автору основание говорить о «перетряхивании» профсоюзов, в ходе которого сталинская верхушка хотела заручиться поддержкой рабочего класса в «выкорчевывании» бывших оппозиционеров. Однако аресты как рядовых членов, так и профсоюзных лидеров не прекращались со свертыванием кампании в том или ином профсоюзе: органы НКВД продолжали «чистить» профсоюзы уже после окончания кампаний. Так, около 10 членов вновь избранных ЦК различных профсоюзов были арестованы как «враги народа» вскоре после выборов. Только в одном ЦК профсоюза работников железнодорожного транспорта 19 вновь избранных были «изобличены» как «замаскировавшиеся враги» и аресто-ваныНКВД(с. 151). Эти новые аресты стимулировали профсоюзную верхушку и активистов на новые «разоблачения», которые, в свою очередь,
вызывали очередной, все расширяющийся цикл арестов.
Голдман пришла к выводу, что в 1929-1937 гг. так и не произошло значительных изменений в роли профсоюзов в жизни страны. Рабочему классу в ходе кампании за демократизацию не удалось сделать профсоюзы настоящими защитниками своих интересов. В распоряжении трудящихся был оставлен только язык саморазоблачения и одобрения террора. В этом смысле, подчеркивает автор, террор и демократия существовали как две стороны одной медали: демократия давала возможность рабочим избирать новых лидеров профдвижения, а террор уничтожал старые, неугодные сталинскому руководству профсоюзные кадры (с. 161).
Пятая глава - «Жертвы и преступники» - рассказывает о том, как в ходе отчетно-перевыборных кампаний многие рабочие и профсоюзные лидеры быстро поняли, что объявление кого-нибудь «врагом народа» или «вредителем» помогало привлечь внимание властей к давно наболевшим проблемам. В этой атмосфере желание рабочих улучшить условия труда и быта, их стремление побороть коррупцию вели к хаотичному росту взаимных обвинений и «разоблачений» (с. 163-164). В этой цепной реакции взаимного предательства тот, кто недавно обвинял и, как следствие, отдавал жертву своих обвинений в руки НКВД, вскоре сам становился жертвой таких же «разоблачений». Лидеры ВЦСПС, как и руководство отдельных профсоюзов, не являлись беспомощными и наивными жертвами террора. Они превратились в часть мощной системы репрессий, становясь поочередно и обвинителями, и жертвами (с. 200).
Как показывает Голдман, террор против профсоюзов, развязанный в
1936 г. был направлен прежде всего на «выкорчевывание» бывших троцкистов. Репрессии в высших профсоюзных эшелонах повлекли за собой многочисленные аресты в низовых организациях. В свою очередь, колесо арестов внизу влекло за собой очередной всплеск арестов наверху и так далее.
Следующая стадия террора явилась ответом на решения Февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 г. и последовавшего за ним VI пленума ВЦСПС. Новым здесь стала попытка поставить лозунги демократизации на службу террору: имевшие место проблемы с обеспечением членов профсоюзов продовольствием и жильем, как и высокий уровень производственного травматизма объяснялись теперь «вредительством». Среди новых жертв было немало профсоюзных активистов нижнего звена.
Руководство ВЦСПС агрессивно давило на работников профсоюзов и их рядовых членов, стараясь посеять среди них страх наказания за «сокрытие врагов». В результате и руководители профсоюзов, и рядовые их члены уже перестали стесняться бросать в лицо друг другу зловещие политические обвинения (с. 201) «Мельница» «изобличений» и следовавших за ними арестов крутилась так быстро, что нередко руководители всех уровней и
рядовые члены профсоюзов, арестованные НКВД прямо на собраниях, сначала приговаривались к различным наказаниям и только позже исключались из партии и лишались своих постов.
Шестая, заключительная, глава - «Ритуалы массовых репрессий на предприятиях» - написана наиболее ярко и эмоционально. На основе обнаруженных стенограмм отчетно-перевыборных собраний и протоколов заседаний партийных комитетов московских предприятий - «Серп и молот», «Динамо», «Трехгорная мануфактура», «Московский ликерно-во-дочный завод» и других - автор живо рисует картину болезненной и циничной эрозии низовых парторганизаций, члены которых оказались втянутыми в кампанию доносов, провокаций, расследований и исключений из партии. Социальное происхождение члена партии, предыдущая политическая активность, родственники, друзья, наставники по партии, идеологические ошибки в прошлом, как и нарушения техники безопасности, невыполнение плана на производстве - эти и другие обстоятельства могли стать решающими в судьбе человека (с. 205) Даже недонесение об аресте родственника, пусть и не близкого, вело к расследованию и наказанию. В результате в 1937-1938 гг. центральные и местные партийные организации, как и органы НКВ Д всех уровней, были «затоплены» потоками клеветнических и самообличительных заявлений.
Тысячи человек были объявлены «троцкистами» лишь на основании их прошлого участия в оппозиции, контакта с родственником, другом или наставником по партии, обвиненном в троцкизме. В 1937-1939 гг. парткомы предприятий проделали большую работу по выяснению все, что можно было, о прошлом членов партии. Партсобрания нередко представляли собой парад запуганных и затравленных участников, читавших разоблачительные заявления, в которых они обливали грязью и доносили на своих же товарищей. Только очень немногие не имели «изъяна», к которому можно было бы прицепиться. Скоро среди участников таких собраний стал появляться новый социальный тип: «крикун», готовый ради зашиты себя самого обличать всех вокруг. Члены партии постоянно клялись «в своей честности перед партией», в том, что «они ничего не скрывают от партии» и как они «искренны в отношениях с партией». Проявление членами партии «бдительности», которая нередко была формой самозащиты, поощрялось, что вело к увеличению жертв репрессий. Нередко, спасая на короткий срок, такая самозащита вела к «самопоражению» человека (с. 217-219)
Прослеживая коррозию человеческих отношений, политизацию всех областей личной и общественной жизни, автор приводит читателей к заключению, что эта политизация была перенесена и на само производство. Индустриализация, проводившаяся небывало быстрыми темпами и зачастую хаотично, требовала руководителей нового типа. Испытывавшие нече-
ловечесюе напряжение в результате давления, создаваемого сверху партийным руководством, задавленные бременем выполнения государственного плана, частыми срывами производства, происходившими как из-за нарушений технологических процессов, так и из-за недостаточной квалификации рабочих, эти советские «менеджеры», многие из рабочих, неделями и месяцами не покидавшие производства, нередко были бесцеремонны и грубы в отношении с подчиненными. Они вынуждены были часами проводить время на собраниях, защищая себя и своих подчиненных, заклейменных в сокрытии биографических данных, политических ошибках или в нарушениях технологий, и сами легко попадали под жернова «мельницы» террора (с. 237-238).
Голдман еще раз высказывает идею о том, что репрессии в профсоюзах и на предприятиях не могут рассматриваться только как результат приказов и действий Сталина и его подручных, направленных против беззащитного населения. Репрессии выявили и многочисленных активистов, многие из которых преследовали свои корыстные цели и потому с легкостью доносили на своих начальников, товарищей по работе, по партии.
Книга содержит многочисленные, мало знакомые американским читателям фотографии, которые удивительно хорошо передают атмосферу 1930-хгг.
Н. Кац
251
