CC BY
185Эльдар Р. ИСМАИЛОВ
Доктор исторических наук, профессор Бакинского государственного университета
(Баку, Азербайджан).
СОВЕТСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕРРОРИЗМ В АЗЕРБАЙДЖАНЕ
Резюме
В статье анализируется политика государственного террора в СССР (1937 г.).
Рассматриваются особенности ее применения и последствия в Азербайджане. Отмечается, что в
этот сравнительно небольшой исторический отрезок времени советская тоталитарная система пошла на откровенное попрание прав граждан, в том числе в сфере обеспечения их личной безопасности.
В в е д е н и е
Проблема «большого террора» в СССР прочно вошла в тематику советских, а впоследствии и российских исторических, литературных и философских произведений. Однако в Азербайджане так и не была предпринята попытка ее комплексного изучения. Между тем изучение этой темы применительно к конкретным условиям Азербайджана, с учетом реалий советской действительности тех лет, может позволить лучше понять многие современные национальные проблемы, их истоки, а также способствовать устранению многочисленных препятствий на пути исторического прогресса независимого ныне государства Азербайджан. Отсутствие таких исследований порой порождает превратное представление о событиях «большого террора» в Азербайджане, создает иллюзию о сугубо
местном характере произошедшего или служит основанием для выдвижения весьма далеких от истины трактовок событий, роли в них конкретных личностей.
При изучении подходов к этой проблеме бросаются в глаза некоторые особенности. Первая связана с желанием объяснить масштабность репрессий в Азербайджане в значительной степени жестокостью тогдашнего руководителя республики Мир Джафара Баги-рова. Закрепилось в литературе и другое видение, которое сводится к тому, что буквально все погибшие в ходе массовых репрессий партийные и государственные чиновники представляли собой образцы честных, непоколебимых коммунистов, ставших жертвами наветов и клеветы. Третья точка зрения сводилась к тому, что основными жертвами репрессий стали представители партийной номенклатуры, деятели культуры, военные. Сомнения в правомерности таких оценок и обусловили выбор и направленность настоящего исследования.
Накануне «большого террора»
Начало «большого террора» в СССР обычно датируется днем убийства неким Николаевым 1 декабря 1934 года одного из руководителей Коммунистической партии и Советского государства С.М. Кирова. Это событие послужило поводом для развязывания крупномасштабной репрессивной кампании по всей стране, в том числе в Азербайджане. За год до этого в Азербайджане произошла очередная смена партийного руководства. В декабре 1933 года новым первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана стал кадровый чекист, некоторое время проработавший в аппарате ЦК ВКП(б), Мир Джафар Багиров. Его секретарство совпало с началом развертывания в стране репрессивной кампании. Правда, «большой террор» возник не сразу и отнюдь не в Азербайджане.
11—12 января 1934 года, спустя месяц после избрания Багирова на пост первого секретаря ЦК состоялся XII съезд Компартии Азербайджана. В Отчетном докладе первого секретаря ЦК не ощущалось, что республике и ее партийной организации предстоит пройти через суровые испытания кровавой чистки. В докладе основное внимание было уделено успехам республики за годы Советской власти в развитии экономики, культуры, социальной сфере, а также проблемам партийного строительства и необходимости возрастания роли и уровня партийного, «большевистского» руководства. Одним словом, ставшая в те годы привычной партийная риторика. Говоря о развитии культуры, например, Багиров подчеркнул, что партия добилась заметных успехов в деле формирования новой и перевоспитания старой интеллигенции. В этой связи он подчеркивал: «Мы имеем не только большие достижения в смысле организации новых театров, кино, новых радиоточек, но и в смысле роста кадров, вышедших из нашей среды. Наряду с этим мы имеем громадный перелом в настроении людей, иначе мысливших до последнего времени. Ряд бывших буржуазных тюркских писателей перестраиваются, и не плохо. Возьмем, например, Гусейн Джавида, Мушвига, Джабарлы. Они перестраиваются медленно, туго, но все-таки чувствуется, что человек перестраивается. То же самое и в области театра»1. Касаясь укрепления единства партии, Багиров заметил, что особой угрозы этому единству не существует. «Были некоторые попытки со стороны жалких остатков троцкистов, которые еще единицами насчитываются в той или иной организации, расшатать наши ряды, были отдельные выступления», — сказал он. И подчеркнул, что эти попытки и выступления будут встречать самый решительный и беспощадный отпор2. Никакой особой агрессивности
1 Государственный архив политических партий и общественных движений Азербайджанской Республики (далее: ГАППОД), ф. 1, оп. 74, д. 17, л. 70—71.
2 Там же, л. 95.
доклад не содержал. После съезда Компартии Азербайджана, в феврале 1934 года, прошел XVII съезд ВКП(б) — «съезд победителей». Ритм жизни в обществе в 1934 году не изменился. Напряженность не нарастала и не подогревалась.
Ситуация существенно изменилась после убийства Кирова. Сразу же стал проглядываться постепенный переход к применению решительных санкций ко всем, кто не вызывал политического доверия. Естественно, что в поле зрения сориентированных соответствующим образом органов государственной безопасности должны были попасть все, кто когда-либо был связан с различными оппозиционными группами в самой партии, те, чья социально-классовая принадлежность вызывала у «бдительных» чекистов сомнения. Так, 25 декабря 1934 года политбюро по предложению ЦК Компартии Азербайджана утвердило решение о «высылке из Азербайджана в административном порядке в концлагеря с конфискацией имущества 87 семейств кулаков, злостных антисоветских элементов, в прошлом владельцев крупных капиталистических предприятий, беглых кулаков из других районов Союза»3. Но в первые месяцы после убийства Кирова репрессивная кампания не приобрела еще особо значимых масштабов. Во всяком случае — в Азербайджане. К ответственности, как партийной, так и уголовной, привлекались лишь проявившие крайнюю неосторожность люди. Но шаг за шагом вместе со всей страной Азербайджан приближался к периоду кровавых потрясений.
Время, характеризуемое в литературе как период «большого террора» в СССР, начинается летом 1936 года. Этапным событием стал судебный процесс по делу руководителей троцкистско-зиновьевской оппозиции, состоявшийся в Москве. И все же в Азербайджане сигналом к достижению особого исступления в кампании «всенародного» возмущения послужила статья Л. Берии, опубликованная 21 августа 1936 года во всех центральных газетах Закавказья под названием «Развеять в прах врагов социализма». В этой статье он «обосновал» логическую неизбежность нынешнего грехопадения бывших последователей Троцкого и Зиновьева, скатывания их в болото контрреволюции, измены делу рабочего класса и социализма. Охарактеризовав глубину идейного падения бывших лидеров оппозиции и их сторонников, Берия перешел к конкретным примерам вражеской деятельности бывших оппозиционеров в республиках Закавказья. По его словам выходило, что троцкисты и зиновьевцы располагали и в Грузии, и в Азербайджане, и в Армении большим количеством сторонников, сохранивших хорошо законспирированные организации. Эти организации будто бы вели подрывную работу во всех сферах хозяйственной и культурной жизни, стремясь ослабить мощь страны, подорвать доверие трудящихся к руководящей роли партии, ее руководителям. В своей ненависти к завоеваниям социализма они не брезговали ничем, планируя физическое устранение всех истинных коммунистов и прежде всего лидеров большевиков во главе со Сталиным.
Берия четко дал понять, что объектом гонений должны стать все, кто когда-либо принадлежал к сторонникам Троцкого или Зиновьева, другим оппозиционным течениям в большевистской партии. И в этой связи становилось ясно, что Берия располагает фактами, «любезно» и своевременно предоставленными чекистами, для обоснования неисправимости бывших оппозиционеров. «В Баку разоблачена контрреволюционная троцкистская террористическая группа Багдасарова, Крылова, Кульчина, Коневского, О. Байрамова, Бабаева и других», — торжественно возвещал Берия. «Как установлено, — продолжал он, — возвратившиеся в Баку из ссылки троцкисты не только не прекратили своей контрреволюционной работы, но, наоборот, добившись восстановления в партии, одновременно создали в Баку контрреволюционные диверсионные группы...». Четко прослеживалась мысль, что восстановление в партии бывших троцкистов и других оппозицио-
3 Российский государственный архив социально-политической истории (далее: РГАСПИ), ф. 17, оп. 162, д. 17, л. 95.
неров было неоправданно. Они по-прежнему враждебны по отношению к созданному великим Сталиным строю.
Итак, четко была обозначена первая категория лиц, которым выражалось политическое недоверие. Но была обозначена и вторая группа врагов. Ее составили представители враждебных большевикам в прошлом партий. Потеряв надежду собственными силами взять реванш за поражение в гражданской войне, они неизбежно, как говорилось, должны объединиться с оппозиционерами внутри партии большевиков. Именно так выглядела логика бериевского мышления. «Контрреволюционеры троцкисты-зиновьевцы не только сошлись в своих целях и средствах борьбы с вышвырнутыми из республик Закавказья меньшевиками, дашнаками, мусаватистами, белогвардейцами и их подпольной агентурой, но они являлись их организующей силой, возглавляя их борьбу против побед социализма в республиках Закавказья», — писал Берия.
Масштабы решающего этапа репрессий
Как бы то ни было, осенью 1936 года по Азербайджану прокатилась первая мощная волна арестов, коснувшаяся прежде всего бывших оппозиционеров внутри партии большевиков, всех подозреваемых в нелояльности к сталинскому руководству, бывших членов небольшевистских партий. Началось выявление «повстанческих» групп среди крестьянства. Аресты были проведены, например, в селах Алибайрамлинского района. К началу 1937 года была привлечена к уголовной ответственности (с политическими обвинениями) большая группа руководящих партийных и советских работников. Среди них выделялась фигура бывшего секретаря ЦК Компартии Азербайджана и Заккрайкома ВКП(б) Рухуллы Ахундова.
Если февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) официально санкционировал старт тотальных репрессий в СССР, то в Азербайджане эту функцию выполнил VI Мартовский (1937 г.) пленум ЦК Компартии республики. На пленуме был отменен какой-либо иммунитет на репрессии по отношению к номенклатурным работникам. За этим последовали массовые исключения из партии и аресты партийных, советских и хозяйственных руководителей.
В июне 1937 года начался новый этап репрессивной кампании в СССР. Численность арестованных была столь велика, что становилось очевидным: судебная и даже существовавшая внесудебная система в ближайшее время оперативно справиться с таким потоком представляемых дел будет не в состоянии. Видимо, об этом сталинское руководство информировали партийные работники и руководители органов государственной безопасности. На собравшемся в конце июня 1937 года пленуме ЦК ВКП(б) стало очевидным, что Сталин не намерен замедлять темпы репрессий, более того, убежден в необходимости их расширения. Именно этим можно объяснить то, что после пленума последовали решения, придавшие новый импульс репрессиям. Эти решения были связаны с созданием так называемых «троек» и утверждением количественных показателей для лиц, подлежащих репрессиям.
«Тройки» учреждались в союзных и автономных республиках, краях и областях. В их состав входили, как правило, руководитель местного ведомства внутренних дел, представитель прокуратуры или суда и представитель местной партийной организации. Для каждой «тройки» утверждалось количество людей, подлежащих в течение ближайших четырех месяцев расстрелу, длительному сроку лишения свободы, высылке. 10 июля 1937 года последовало постановление политбюро ЦК ВКП(б), касавшееся Дальнего Востока, Азербайджана и Северо-Казахстанской области. В разделе об Азербайджане было сказа-
но: «Утвердить тройку. по Азербайджанской ССР в составе т.т. Сумбатова, Теймура Кулиева и Джангира Ахундзаде. Утвердить намеченных к расстрелу кулаков 500 чел., уголовников 500 чел., и высылке кулаков 1 300 чел., уголовников 1 700 чел. Разрешить рассмотрение в тройке дел контрреволюционных повстанческих организаций с применением расстрела к 500 чел., высылки к 750 чел. и выселению в лагеря НКВД 150 семейств бандгрупп»4. Итак, было принято решение о расстреле 1 500 чел., заключению в лагерях 3 750 чел., и выселении 150 семейств.
Таким образом, одновременно с уже действующим внесудебным органом — Особым совещанием при НКВД СССР стали активно использоваться «тройки» и выездные сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР. «Тройки» и заседания выездных сессий были наделены приблизительно одинаковыми полномочиями. Они имели право рассматривать дела по спискам, представляемым органами госбезопасности, проводить заседания без вызова свидетелей и обвиняемых, без привлечения представителей прокуратуры и адвокатуры, выносить приговоры, включая высшую меру наказания.
«Производительность» вынесения приговоров резко возросла. Но разница между всеми эти органами «правосудия» все же сохранялась. Особое совещание было лишь органом, действовавшим при НКВД СССР. Выездные сессии проводились лишь судьями военной коллегии Верховного Суда СССР, командируемыми на места. Проводимые ими сессии не могли быть частыми, хотя продолжались порой относительно долго. Особые совещания и выездные сессии не могли охватить приговорами тот огромный поток обвиняемых, который рекрутировала репрессивная машина. Лишь изобретение «тройки» смогло поставить приговорный процесс на конвейерную основу. На основании постановлений политбюро о создании «троек» и утверждения конкретных показателей репрессий 30 июля 1937 года народный комиссар внутренних дел СССР Николай Ежов издал приказ. В его вводной части обосновывается необходимость широкомасштабной операции по репрессированию «элементов», которые «являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности». Семьи приговоренных должны были быть отправлены в лагеря. Члены семей лиц, репрессированных по первой категории, проживающие в пограничной полосе и крупных городах, в том числе в Баку, но не ставшие соучастниками политических преступлений, подлежали высылке из мест проживания в другие районы и города страны5. Приказ детально регламентировал весь порядок проведения операции, ведения следствия и приведения приговоров в исполнение. Столь детально, что не оставлял сомнений в его страшной циничности и жестокости. «Тройки», по существу, должны были обеспечить валовые показатели репрессий.
С созданием «троек» и расширением рамок деятельности выездной коллегии кровавая вакханалия достигает своего апогея. Начался самый зловещий период «большого террора». Он продолжился до осени 1938 года. Безусловно, репрессивная машина косила номенклатурных работников, невзирая на лица и национальную принадлежность. Только в 1937 году в Азербайджане были арестованы 22 наркома, 49 секретарей райкомов, 29 председателей райисполкомов, 57 директоров заводов и промыслов, 95 инженеров, 110 военнослужащих, 207 советских и профсоюзных работников, 8 профессоров6. Почти все они были уничтожены. В результате только «тройкой» за политические преступления в 1937 году были приговорены к расстрелу 2 792 чел., а к длительным срокам лишения свободы — 4 425 чел.
4 Лубянка: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937—1938 гг. Документы. М.: Международный фонд «Демократия», Издательство Йельского университета, Издательство «Материк», 2004. С. 241.
5 См.: Там же. С. 273—281.
6 См.: ГАППОД, ф. 1, оп. 331, д. 23, л. 3.
Хотя в следующем году репрессивная машина замедлила движение, она и до ноября 1938 года сумела «намолотить» достаточно. Еще 31 января 1938 года политбюро ЦК ВКП(б) принимает решение «Об антисоветских элементах». Согласно этому решению были утверждены дополнительные «квоты» лиц, подлежащих репрессиям. По Азербайджанской ССР подлежали осуждению к высшей мере наказания 2 000 чел. За весь же 1938 год были рассмотрены дела не менее чем 10 000 чел. Только «тройкой» были рассмотрены дела в отношении 7 241 чел. 5 061 чел. обвинялись в политических преступлениях и 2 180 — в уголовных. Лишь за антисоветскую агитацию были осуждены на расстрел 1 108 чел.7 Осуждали за умысел на террор, за шпионаж, за вредительство. А были ведь еще и осужденные выездными сессиями Военной коллегии, военными трибуналами, осужденные обычными судебными заседаниями.
Но была и большая группа арестованных, которых не успели осудить «тройки», выездные коллегии и судьба которых решалась уже позже, в 1939, 1940 годах Особым совещанием НКВД СССР. Их тоже в большинстве случаев осудили. Правда, как правило, не к расстрелу. Но, если судьба была милостива к обвиняемым, их, вне зависимости от устанавливаемого срока пребывания под стражей, ждало, по сути, бессрочное пребывание в заключении. Отбыв положенный срок наказания в лагере, они по старым обвинениям вынуждены были оставаться заключенными. Многие из осужденных так и не дожили до нового, реабилитационного периода.
Арестованные и приговоренные к отбыванию наказания в лагерях в 1937—1939 годах, дожившие до реабилитации, последовавшей в 1954—1956 годах, пробыли там 16— 19 лет. Не так давно московское общество «Мемориал» опубликовало так называемые Сталинские списки. Это списки, которые содержали имена людей, предлагаемых к осуждению, преимущественно к расстрелу. Сталин и ряд других членов высшего руководства страны выносили окончательный вердикт. В списки эти, как правило, вносились лица, принадлежащие к номенклатуре. Иными словами, согласие на расправу требовалось лишь для руководящих партийных и советских работников, наркомов, лиц, занимающих высокие посты в сферах управления хозяйственной и идеологической жизнью общества.
Сохранились такие списки руководящих работников из Азербайджанской ССР. В них числятся 870 чел. Но лишь около 340 чел. из них являлись этническими азербайджан-цами8. И это соответствовало национальному составу тогдашней номенклатуры. В большей части ее отраслевых групп азербайджанцы составляли тогда меньшинство. Особенно невелика была доля местных кадров в составе инженерно-технических работников, в управленческих аппаратах промышленных и строительных организаций, среди экономистов, служащих среднего звена и даже среди медицинских работников.
Но основной удар был нанесен по рядовым гражданам. Больше всех пострадали представители крестьянства. План по репрессиям легче всего было выполнять в их среде. А поскольку самым «крестьянским народом» в Азербайджане были азербайджанцы, то и план можно было выполнить преимущественно за их счет. Что и было сделано.
Каждому районному управлению НКВД был спущен план репрессий по первой (расстрел) и второй категориям, а те, в свою очередь, делали разверстку по селам. Но можно ли считать жертвами большого террора лишь тех, кого арестовывали и осуждали? Нет конечно. Рамки репрессий были значительно шире. Они охватили и ту часть жителей пограничной зоны от Астары до Джульфы, которые были отнесены к «сомнительным элементам» и выселены в Казахстан. К жертвам «большого террора» правомерно отнести и жен «врагов народа», которые выселялись в отдаленные, преимущественно северные районы и Среднюю Азию без какого-либо судебного решения. Даже в тех случаях, когда брак распался задолго до этого. Так, например, произошло с бывшей женой Султана
7 См.: Там же, оп. 331, д. 23, л. 4.
8 [http//stalin/memo.ru/spiski/pg01005.htm].
Султанова — брата известного деятеля Азербайджанской Демократической Республики Хосрова бека Султанова. Брак был расторгнут еще в 1922 году. Но бывшую жену все равно выслали в Казахстан.
9 апреля 1938 года была арестована, а вслед за этим приговорена к заключению в лагеря жена бывшего председателя АСПС (Азербайджанский совет профессиональных союзов) Зульгаджи Амирасланова. Ее история может быть отнесена к категории великих страданий женщин периода «большого террора». Сразу после ареста мужа ее вместе с детьми выселили из квартиры. Малограмотную женщину, мать троих детей арестовали, не посчитавшись с тем, что она была беременна. Четвертый ее ребенок родился уже в лагере9. 9 апреля была осуждена жена бывшего секретаря одного из райкомов партии Асада Караева — Ситара Караева, которая погибла в лагере. Одну из дочерей Караева исключили из партии, несовершеннолетних детей выселили из квартиры10.
К жертвам «большого террора» вполне можно отнести и детей репрессированных родителей. Как правило, дети репрессированных должностных работников определялись в детские дома. На многие годы они были обречены жить в лишениях, числиться «детьми врагов народа» и потому испытывать ограничения в вопросах получения образования и трудоустройства, налаживания личной жизни. Как, впрочем, и дети репрессированных простых людей. Графа в анкетах о родителях превращала большую группу людей в изгоев советского общества.
Жертвами репрессивной политики становились порой близкие, а иногда и дальние родственники «врагов народа». Те из них, которые до 1953 года умудрялись попасть в ряды служащих советских и правоохранительных органов, при регулярно проводимой проверке наличия родственных связей с «врагами народа» в большинстве случаев увольнялись со службы и, как правило, с партийными взысканиями. Так что, в общем, приводимые рядом авторов, в том числе и мной, цифры о количестве жертв массовых репрессий в Азербайджане в 1937—1938 годах в 80—100 тыс. чел. близки к истине.
Известно, что с середины 1936 года до середины 1938 года было арестовано по политическим мотивам 13 356 лиц азербайджанской национальности. Если сравнивать с репрессиями по отношению к представителям других национальных групп, это ни в абсолютных цифрах, ни по отношению к общей численности представителей данной национальности не выглядит как антиазербайджанская акция. Так, армян было арестовано 16 988 чел., а земляков «великого» Сталина — грузин — 16 488 чел. Но в указанный период было арестовано почти 15 тыс. чел., зарегистрированных в учетных ведомостях НКВД как «иранцы»11. Нетрудно догадаться, что речь опять-таки шла, в основном, об азербайджанцах. Следовательно, мы вправе сделать вывод, что репрессии по отношению к азербайджанцам носили более суровый характер, чем ко многим другим национальным группам.
Как ни странно, отчасти это можно связать с тем, что «вождь народов» — Сталин почитал себя великим знатоком Баку и Азербайджана. Он, как правило, не возражал против казни старых своих знакомых по Азербайджану. О том, что Азербайджан постоянно находился в поле зрения Сталина, свидетельствуют депеши, в которых он высказывает свои суждения. А сколько было высказано им суждений о тех или иных людях в устной форме — об этом можно только догадываться.
Не повезло Азербайджану в том, что Сталин очень неплохо знал местных работников, как до революции, так и после нее. В октябре 1937 года на очередном пленуме ЦК Компартии Азербайджана Багиров признался, что в последнее время получил два послания от Сталина. В первом его обязывали выехать в Нахчыван и совместно с членом по-
9 См.: ГАППОД, ф. 1, оп. 43, д. 275, л. 50—51.
10 См.: Там же, д. 278, л. 144.
11 См.: Данилов В.П. Сталинизм и советское общество // Вопросы истории, 2004, № 2. С. 174.
литбюро А. Микояном и народным комиссаром иностранных дел СССР М. Литвиновым принять меры по укреплению границы в этом регионе. Из слов Багирова выходило, что это указание Сталина было выполнено. Другое письмо касалось судьбы секретаря Нахчыванс-кого областного комитета КП Азербайджана Г. Рахманова, на которого был собран политический компромат. В этой связи, видимо, Багиров и обратился к Сталину с предложением освободить первого секретаря обкома от занимаемой должности и утверждением о невозможности оставить в качестве председателя правительства республики его брата У. Рахманова. Ответ Сталина был категоричным и недвусмысленным. «ЦК ВКП(б) санкционирует арест Усейна Рахманова и Гасана Рахманова. Просим Вас тщательно очистить Нахичеванскую республику, загаженную Гасаном Рахмановым, от всякой нечисти. Имейте в виду, что Нахреспублика является наиболее опасным пунктом во всем Закавказье. Нужно поставить там настоящее большевистское проверенное руководство»12.
Направляющая роль Сталина на продолжение репрессий в Азербайджане не ослабевала весь рассматриваемый период. 17 января 1938 года Сталин писал Ежову о необходимости усилить преследование бывших эсеров. «Сообщаю для ориентировки, что в свое время эсеры были очень сильны в Саратове, в Тамбове, на Украине, в армии (комсостав), в Ташкенте и вообще в Средней Азии, на бакинских электростанциях, где они и теперь сидят и вредят нефтепромышленности». В этой же записке неожиданно можно встретить и следующий запрос, который можно рассматривать и как требование: «Что сделано по выявлению и аресту всех иранцев в Баку и в Азербайджане?»13.
Естественно, что сразу последовала реакция на сталинские указания. Были произведены массовые аресты на бакинских электростанциях. Особенно больших масштабов они достигли на электростанции «Красная Звезда». Приняты были меры и по отношению к иранцам. 19 января 1938 года политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное постановление. В нем говорилось: «Предложить ЦК КП(б) и СНК Азербайджана немедля поставить в известность всех граждан пограничных с Ираном районов об оформлении советского гражданства в течение 10 дней в том случае, если эти граждане считают себя подданными Ирана. Всех тех граждан иранцев, которые оформят советское подданство, переселить в месячный срок в Казахстан, по примеру переселения курдов из Нахичеванской республики. Все те граждане, которые откажутся от перехода в советское подданство и пожелают остаться подданными Ирана, подлежат немедленному выселению в Иран и в случае отказа — аресту»14.
Приведенное выше постановление поражает не столько своей жестокостью, сколько абсолютным отсутствием логики и смысла. Нелогичность выражена в требовании принять советское гражданство с последующим немедленным выселением в Казахстан. Зачем людям было принимать гражданство, если за ним следовало немедленное выселение. Бессмысленность постановления состояла в том, что, выражая недоверие выходцам из Ирана, советское руководство настаивало тем не менее на принятии ими советского гражданства. Касаясь эсеров, руководитель партии и лидер страны явно исходил из прежних представлений о влиянии эсеров дореволюционного периода и периода Гражданской войны.
Часто в литературе советского периода все репрессии в Азербайджане напрямую увязывались с творимым М.Д. Багировым произволом. Мол, что хотел, то и делал, кого хотел, казнил, кого хотел, миловал. С этим можно согласиться лишь отчасти. Да, Багиров был подозрителен, впрочем, как и многие другие партийные функционеры того весьма смутного времени. Да, он был капризен, правда лишь в рамках тех наместнических полномочий, которые ему делегировал Сталин. Но мы не вправе взваливать на его плечи весь груз ответственности за злоупотребления и преступления тех лет. Именно так пы-
12 Лубянка: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 380.
13 Там же.
14 Там же. С. 464.
тались изобразить дело московские режиссеры процесса десталинизании в Азербайджане. И при Хрущеве, и при Горбачеве Москву это устраивало. Мол, сами натворили, сами на своего руководителя и обижайтесь. Кстати, и судебный процесс по делу Баги-рова, и его расстрел были связаны, отчасти, с такой постановкой вопроса. Хотя вина Центра, инициировавшего все безобразия того времени, вряд ли у любого здравомыслящего человека могла вызывать сомнения. Но в любом случае следует признать, что Багиров воспользовался возможностями, предоставляемыми ему условиями массовой «облавы», для сведения личных счетов с теми, кто когда-либо перешел ему дорогу. Быть может, если бы Сталин не затеял кампании борьбы с врагами, то и Багиров не проявил бы рвения. Но, поскольку кампания началась, то Багиров готов был принять участие в ней, причем с вдохновением.
Пытки — узаконенный метод «большого террора»
Неожиданно для многих в сентябре 1938 года были внесены серьезные коррективы в проведение кампании массовых репрессий в стране. Пожалуй, начало этому было положено в августе, когда первым заместителем Народного комиссара внутренних дел СССР был назначен Лаврентий Берия. Видимо, Сталин пришел к выводу, что настала пора ограничить масштабы репрессий. А уже 15 сентября по инициативе Берии принимается очень важное постановление, касающееся работы «троек». Все дела о контрреволюционных преступлениях, возбужденные до 1 августа 1938 года, подлежали окончательному рассмотрению в «тройках». «Тройки» должны были завершить свою деятельность к середине ноября15. 24 ноября 1938 года Николай Ежов был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел СССР. Сообщалось о назначении на должность наркома внутренних дел Берии16.
Специальное постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) создавало условия для упорядочения действий судебно-следственной системы в стране. Особое значение имела отмена «троек». Тем самым резко сокращались возможности внесудебного рассмотрения дел. Ноябрь 1938 года без всяких натяжек можно считать концом «большого террора» в СССР, в том числе в Азербайджане.
«Большой террор» объяснить можно, оправдать трудно, практически невозможно. Феномен этот был обусловлен задачей вселить страх перед системой в души людей, продемонстрировать бессилие человека перед всесилием государственного монстра. Массовым испугом желали пресечь не то чтобы протест, обычное роптание. И применяли при этом сугубо криминальный метод доказательства своей бесцеремонности.
Пытки были фактически узаконены. В одной из телеграмм местным партийным организациям, подписанной Сталиным, говорилось: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)... ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь. в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод»17. Как говорится, установка не в бровь, а в глаз: арестованному надо признаться, что он враг. А если он не признается — заставить любым путем. И заставляли. И об этом сохранились многочисленные свидетельства.
15 См.: Лубянка: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 549—550.
16 См.: Там же. С. 611—612.
17 Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных» наркомов. М.: Версты, 1995. С. 196.
Методы, применяемые к арестованным, достаточно подробно в середине 1950-х годов описал бывший сотрудник НКВД Федор Горяев. По его словам, «в результате жестокого обращения и беспощадных репрессий заключенные, не выдержав пыток, подписывали составленные следователями протоколы, «признавались», что являются участниками контрреволюционных организаций. Многие из них, вынужденные признавать себя виновными, называли имена еще 40—50, якобы являвшихся членами антисоветских организаций». Далее Горяев поведал об издевательствах, которыми подверглись бывшие партийные работники Лазарев и Миркадырова. В ходе следствия, повествовал он, Лазарева избивали Кудин и Григорян, а Миркадырову — Кудин и Желтенкова. Лазарев подвергся таким изощренным издевательствам, после которых его было невозможно перевести в камеру, несколько дней его держали в комнате следователя. В результате Лазарев дал признательные показания, после чего Кудин самодовольно рассказывал всем, что сумел заставить Лазарева дать показания против руководителей пароходства «Каспар». В отличие от Лазарева Миркады-рова выдержала все пытки18. Желтенкова же подробно описала избиение Кудиным Мирка-дыровой. Кудин бил несчастную женщину резиновой дубинкой по голому телу. Миркады-рова кричала и плакала. Затем она потеряла сознание19.
В 1954 году бывший сотрудник НКВД Азербайджана С. Зыков говорил: «Я был свидетелем избиения помощником Григоряна следователем Шером бывшего наркома просвещения Джуварлинского. Я рассказал об этом Григоряну, который в ответ лишь улыбнулся». Другой бывший сотрудник того же наркомата И. Кротков сообщал: «Однажды по распоряжению следователя Шера Джуварлинского взяли в «круг» 5—6 следователей и стали избивать резиновыми дубинками и мокрыми половыми тряпками. Джуварлинский упал, но его подняли и вновь стали бить ногами и кулаками. Потом это делалось ради развлечения. Под воздействием пыток Джуварлинский сдал, в полусознательном состоянии стал подписывать все предложенные ему документы»20.
Один из бывших сотрудников НКВД описывал эпизод процесса подготовки следственных дел к передаче на рассмотрение судебных или внесудебных органов. В конце 1937 года назначенный начальником отдела Х. Григорян поставил перед следователями задачу довести дела до такого состояния, когда наркому нетрудно будет предложить вынести приговор по первой категории, то есть приговорить к расстрелу. В таких условиях вопросы о виновности или невиновности подследственных совершенно утрачивали смысл. Обвиняемый должен был признать свою вину, и неважно было, каким путем следователь добьется этого. Естественно, при отсутствии вины обвиняемого добиться признания можно было лишь путем применения к нему методов физического и морального воздействия. После этого вопрос о том, по какой категории — первой или второй — будет вынесен приговор, по существу, решался в кабинетах НКВД, конкретно наркомом Сумбатовым, а впоследствии Раевым, Борщевым, Григоряном и некоторыми другими21.
А вот о чем свидетельствовал следователь Ага Рагим Алиев еще в 1939 году: «Работая в Баиловской тюрьме совместно с Гарушяном и Максимовым, я присутствовал и сам участвовал в избиениях арестованных ираноподданных. Так, в производстве у Гарушяна было следственное дело на Юсуфа Генджали оглы по обвинению в шпионаже. Гарушян и я принимали участие в избиении его. Участвуя в работе следственной группы, я заметил, что около 50—60 арестованных дали трафаретные показания о своей вербовке разведорганами Ирана. Я говорил об этом своему начальнику Перельману, но последний заявил, что все ираноподданные шпионы». Тогда же был допрошен Перельман, который заявил:
18 См.: Суд над Мир Джафаром Багировым. Архивные материалы. Баку: Уа21<}1, 1993. С. 102—103 (на азерб. яз.).
19 См.: Там же. С. 102—103.
20 Буньятов 3. Красный террор. Баку: Азербайджанское государственное издательство, 1993. С. 159— 160 (на азерб. яз.).
21 См.: Там же. С. 104—105.
«Вследствие сильного избиения Юсуфа Генджали оглы, последний умер». Тогда, по словам Перельмана, решили составить акт, в котором смерть должна была быть представлена как результат возрастных причин. При этом работник НКВД сказал: «Вон Хентов забил до смерти одного арестованного прямо в кабинете, и ему за это ничего не было»22. И действительно, следователи Хентов и Пивоваров убили на допросе некоего Ковальского. А врач через несколько дней составил фиктивный акт о том, что Ковальский умер от разрыва сердца23.
Павел Хентов через много лет дал весьма любопытные показания. Он поведал, например, что бывший председатель Совнаркома Азербайджана Д. Буниатзаде признался в участии в контрреволюционной организации после сильных избиений. Он также сообщил, что арестованных избивали нарком Раев, следователь Гвоздев, кстати «отличавшийся большой физической силой». В избиениях арестованных, добавлял Хентов, своей жестокостью особо выделялись Борисов-Павлов, Цинман, Хорен Григорян и другие24.
В м е с т о з а к л ю ч е н и я
Таким образом, становится очевидным, как фабриковались признательные показания. Тот, кто подстегивал исполнителей, не мог не осознавать, что уровень профессиональной их подготовки неизбежно приведет к вакханалии беззакония. Речь шла о решении задачи политической, причем в кратчайшие сроки. Действиями исполнителей управляла чиновничья психология, выраженная в сугубо традиционной манере бездумного выполнения поставленной начальством задачи. И в данном случае не срабатывал даже инстинкт самосохранения. Уничтожая, унижая людей, издеваясь над человеческим достоинством, чиновники, сами того не осознавая, создавали угрозу для себя. Но вся надежда была на то, что в аналогичное положение попадут не они, а кто-то другой. И чтобы не попасть самим, они демонстрировали свое рвение. Не у всех это получалось. И все же кто-то сумел проскочить мимо разжигаемого общими усилиями костра. Правда, спустя много лет многим из них напомнили их грехи. Но тот, кто начал разбор авгиевых конюшен того времени, был потрясен уровнем следственной работы и убогим политическим кругозором работников карательного аппарата.
В 1955 году прокурор Азербайджанской ССР А.С. Бабаев в докладной первому секретарю ЦК Компартии Азербайджана И.Д. Мустафаеву так представлял свое впечатление от анализа следственных дел времени «большого террора». Создалось впечатление, писал он, что «все слои населения Азербайджана были охвачены контрреволюционной деятельностью и являлись членами самых разнообразных контрреволюционных организаций. Старые партийцы-подпольщики объявлялись врагами Советской власти, руководящие партийные и советские работники буквально на ходу вербовали друг друга в различные контрреволюционные организации, армяне становились мусаватистами, русские рабочие боролись за установление буржуазно-националистической власти в Азербайджане, а дряхлые профессора зачислялись в боевики террористических формирований».
Опытный и знающий профессионал-юрист, каким являлся Бабаев, был обескуражен содержанием следственных дел, по результатам которых выносились самые суровые приговоры. Причину этого он усмотрел в политической и культурной отсталости, «которая приводила к тому, что арестованным предъявлялись самые нелепые обвинения, как, например, вредительство путем выпуска недоброкачественной бумаги-мухомора, вредительская поломка колеса арбы, отторжение Азербайджана от ЗСФСР и превращение в
22 ГАППОД, ф. 1, оп. 41, д. 65, л. 102—108.
23 См.: Там же, оп. 331, д. 23, л. 53.
24 Суд над Мир Джафаром Багировым. С. 63—64.
союзную республику и, наконец, отделение Азербайджанского государственного университета от государства»25.
Бабаев подчеркивал «политическую и культурную» отсталость работников НКВД в те годы. Решающее значение власть придавала не профессиональной подготовке исполнителей, а исполнительской дисциплине. Ценилось не качество проведенной работы, не деловые качества работников, не способность получать обоснованные доказательства, а умение получать признательные, преимущественно ложные показания от арестованных. Но добиться искомой стратегической цели — навсегда закрепить в сознании людей мысль о совершенстве созданной социалистической модели — не удалось. И потому нет никаких оснований считать использованный метод государственного терроризма хоть в какой-то мере оправдавшим себя. Зато следует признать, что духовному и нравственному потенциалу советских народов, и в их числе азербайджанскому народу, был нанесен колоссальный ущерб, менталитет нации вследствие тотального воздействия страха был в определенной степени деформирован.
25 ГАППОД, ф. 1, оп. 41, д. 100, л. 2—3.
