CC BY
20
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2019. № 3
А.И. Изотов
Рецензия на кн.: Skalicka V. OPAVSTINA
PRO SAMOUKY. Steborice: Matica slezská, 2017. 192 s.
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего
образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»
119991, Москва, Ленинские горы, 1
В рецензии представлен «Самоучитель опавского языка» — идиома, формируемого говорами жителей окрестностей городов Опавы (чешск. Opava, нем. Troppau) и Глучина (чешск. Hlucín, нем. Hultschin) в Чешской Силезии и рассматриваемого как один из славянских микроязыков, способный вступать в сложные ди- и полиглоссные отношения с чешским литературным языком (чешск. spisovná cestina), а также с чешским обиходно-разговорным койне (чешск. obecná cestina) и отнюдь не совпадающий с «силезским» микроязыком Польской Силезии (чешск. slezstina, пол. jQzyk álaski, нем. Wasserpolnisch).
Ключевые слова: микроязык; койне; чешские диалекты; силезский язык; ляшский язык; опавские говоры; опавский язык; диглоссия; полиглоссия.
В предисловии к рецензируемому учебнику его автор признается, что сам термин «опавский язык» (чешск. opavstina) не входит в научный обиход и что речь идет об идиоме, известном в чешской диалектологии как «западная (опавская) группа силезско-моравских (= "ляшских") говоров» [чешского языка. — А.И.], вполне способном, однако, рассматриваться в качестве микроязыка, носителями которого являются около 150 тыс. жителей окрестностей городов Опавы (чешск. Opava, нем. Troppau) и Глучина (чешск. Hlucín, нем. Hultschin) в Чешской Силезии, а также некоторых прилегающих территорий.
На большей части Силезии (и прежде всего в Силезии Польской) этот идиом известен как «моравский язык» (moravstina), в Моравии и в части Чешской Силезии — как «силезский язык» (slezstina) или «прусский язык» (prajzstina/prajsstina; аннексированная в 1742 г. Фридрихом Великим часть Силезии получила у ее жителей и их соседей название «прусская», в отличие от оставшейся в составе Священной Римской империи «имперской» части), в отечественной богемистике в последнее время популярен термин «североморавские» (= «силезские» = «ляшские») диалекты/говоры чешского языка, см.,
Изотов Андрей Иванович — доктор филологических наук, профессор кафедры славянской филологии филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: a.i.izotov@mail.ru).
например: [Скорвид, 2005: 234, 272—234]. Сами же носители данного идиома, как это часто и происходит с носителями микроязыка, полагают, что они говорят просто «по-нашему» (po nasemu), ср. [Skalicka, 2017: б; Дуличенко, 1993: 152].
Как выглядит фраза на «опавском языке» (opavstina) на фоне изучаемого всеми гражданами Чешской республики в школе литературного чешского языка (spisovná cestina), а также эскпанси-рующего за пределы территории собственно-чешских диалектов обиходно-разговорного чешского койне (obecná cestina), автор самоучителя иллюстрирует на с. 7 следующими примерами (по-русски означающими одно и то же — 'Поскольку эта тележка там мешала, я в нее врезался, слетел вниз и ушиб себе при этом локоть о старую бочку'):
[opavstina:] Jak tam ten vuzek zavazai, tak sem doйho zduchnui, sletei sem nadui a nachrapai sem se pri tym ioket o staru becku.
[spisová cestina:] Jak tam ten vozík prekázel, tak jsem do neho stouchl, sletel jsem dolû a natloukl jsem si pri tom loket o stary sud.
[obecná cestina:] Jak tam ten vozejk prekázel, tak sem do neho stouchnul, sletel sem dolu a natlouk sem si pri tom loket vo starej sud.
Бесспорно являясь частью чешского языкового континуума, рассматриваемый идиом расположен где-то поблизости пересечения границ континуумов чешского, польского и моравско-словацкого (= «восточноморавского»). С польским ареалом его сближает (противопоставляя чешскому и моравско-словацкому ареалам), в частности, отсутствие фонологической долготы гласных и ударение на втором от конца (а не на первом от начала) слоге, с ареалом чешским — наличие <r>, с ареалом моравско-словацким — мягкое окончание/суффикс инфинитива и т.д. Эту близость/удаленность идиомов автор самоучителя метафорически иллюстрирует на с. 9 перекрестком с указателем Opavské nárecí [чешск. 'Опавские наречия']: газон с одной стороны снабжен табличкой Ceská oblast [чешск. 'Чешский регион'], газон с другой — табличкой Okrçg polski [пол. 'Польский регион'], с третьей стороны — табличкой Slovenská oblast [словац. 'Словацкий регион'], а стрелки в соответствующих направлениях сообщают: «Литературный чешский язык — 3 км», «Обиходно-разговорное чешское койне — 5 км», «Польский язык — б км», «Польско-силезские наречия — 4 км», «Валашские [северные восточно-моравские] наречия — 2 км», «Словацкий язык—4 км» и предлагает два составленных им отрывка «на опавском языке», первый из которых звучит почти по-словацки, а второй — почти по-польски:
1. V zoologickej zahrade maju volny de^ Ruzova opice a lemury mozu citat encyklopediu a hryzt salat a kel. Navstevnici idu prec. Hroch hraje hry na mobile, ide spat do izby az neskoro rano. Dalsí dëй v pavilone vitaju cvicitela. Ten ma sikovne ruky a robi kusky, jake áte este nevideli <...>
2. Raz byio pani Volne zle. Tajak by ju nozicama pchai v pucherine. V tym tydñu nebyio u nich dochtora, tuz sia do svych decek. Martin ju vzai na voze s konem. <...>
При обращении к «опавским» текстам в глаза бросается также и обилие германизмов, вполне закономерное, учитывая многовековое сосуществование его носителей с немцами Силезии, а также политику германизации, которая в Пруссии проводилась гораздо более жестко, чем в относительно толерантной в языковом отношении Священной Римской империи, подробнее см. [Stríbrny 2010], ср. сценку на с. 52, в которой владелец дома соглашается с гостем, обратившим внимание на плачевное состояние крыши, и обещает всё починить; лексические германизмы выделены нами полужирным шрифтом:
Ja, mas recht. Rynstok a dekelfyra v lufte, mur bez pucu, dachpapa je durch a jakystyk krysbaum uz leze raus. Muj svigerfoter, un je taky bajstler, un ma na to vercajk a zycher aj ybrysny plech. Nemusite met v slafcimre vaspeky. Albo na ten dach prinaglujemy tepich a fertig!
Для записи «опавских» слов и текстов автор использует расширенный за счет графем i, á, z, ц современный чешский алфавит, детально изложив на с. 13—17 правила чтения букв этого расширенного алфавита в трех основных группах говоров Чешской Силезии. Например, буква t читается как мягкий [t'] в группе A (южная группа), как [с] в группе B (западная группа) и как [é] в группе C (восточная группа), буква i обозначает твёрдый [l] в группе А и [й] неслоговой в группах B и C, буква r в группах A и B (а также части говоров группы C) имеет те же фонетические реализации, что и в литературном чешском языке, однако в некоторых говорах группы C может обозначать обычные [z] или [s], что же касается буквы ц, то дистрибуция её фонетических реализаций проходит «поверх» названных трех групп — на большей части территории Чешской Силезии эта буква соответствует назальному [ц] или же сочетанию [um], на южной и на восточной периферии — обычному [u]. На обороте обложки автор разместил трехцветную (каждой из названных трёх групп говоров соответствует определенный цвет) карту региона и сводную таблицу произношения используемых им букв. Это позволило автору унифицировать графический облик регулярно привлекаемых им художественных и фольклорных текстов других авторов (при взгляде «со стороны» на говоры Чешской Силезии в глаза бросаются прежде всего их фонетические расхождения, различия же в словоизменении и синтаксисе менее заметны), а потенциальному читателю предоставило возможность изучать данный идиом в нужном для него (читателя) варианте произношения. В результате получился самоучитель не только заявленного в предисловии «опавского языка», но и «ляшского языка» в целом, в сферу которого входят также и записанные чешской графикой тексты в Сети (ср., например, материалы в
интернет-журнале http://denik.ostravaka.cz/ratf статьи известного блогера Ладислава Ветвички на https://vetvicka.blog.idnes.cz/), а также, что особенно важно, основывающаяся на верхне-остравских говорах Чешской Силезии поэзия номинанта на Нобелевскую премию по литературе 1970 г. Ондры Лысогорского, «ляшский язык» которого А.Д. Дуличенко рассматривает как один из литературных микроязыков Славии, см. [Дуличенко, 1993: 154, 158 след.].
Самоучитель построен по образцу классических учебников близкородственного языка. Лексический и грамматический материал разбит на 12 уроков со сходной структурой. Каждый урок открывается учебным текстом и диалогом, снабженными «опавско»-чешским словариком, где представлены лексемы, отсутствующие в чешском языке либо расходящиеся с похоже звучащим чешским словом семантически или грамматически. После текста и диалога идет грамматический и лексический материал, подаваемый в последовательном сопоставлении с чешским языком (литературным и/или обиходно-разговорным).
Например, на с. 20 в параграфе «Чешско-моравские литературные дублеты» (Cesko-moravské spisovné dubiety) сообщается, что на территории Силезии могут активно употребляться лексемы, характерные для всего моравского региона (в состав которого входит и Чешская Силезия), в том числе и допустимые в чешском литературном языке «восточные» (моравские) дублеты «западных» (чешских в узком смысле) лексем, ср. truhlar — stolar 'столяр', vesnice — dedina 'деревня', prkno — deska 'доска', borovice — sosna 'сосна', sud — becka 'бочка' и т.д. Автор дает сначала «чешский», а потом «моравский» вариант, специально это не оговаривая (поскольку носителю чешского языка, на которого и ориентирован самоучитель, это и так очевидно), зато отмечает случаи фонетических/графических особенностей «ляшской» версии «моравского» варианта, ср. vetev — haluz (las. ha-luz) 'ветка', svetnice — jizba (las. izba) 'комната', ctyrka — ctverka (las. stverka) 'четверка' и т.д. Заметим, что очень часто, хотя и не всегда, «восточный» вариант оказывается ближе к соответствующей русской лексеме, чем «западный», ср. русск. Столяр, доска, сосна, бочка, изба, четверка.
На с. 21 из рубрики «Говоря по-простому» (Ausdruky od pysciska) мы узнаем, что «любимое словечко жителей Силезии — fajny», которое «употребляется чуть ли не в любом сочетании, обозначающем нечто хорошее, красивое или приятное», причем «употребляется еще чаще, чем несклоняемое fajn в обиходно-разговорном чешском», так что fajna devucha — это 'шикарная девчонка' (чешск. prima holka), fajny synek — 'отличный парень' (чешск. dobry kluk), fajny cas — 'хорошая погода' (чешск. pekné pocasi), fajna zabava — 'классная вече-руха' (чешск. bezva zâbava), fajne ponozky — 'удобные носки' (чешск. prijemne ponozky), fajny material — 'качественный материал' (чешск. kvalitni material).
В рубрике «Об именах и названиях» (O jm6nech a näzvech) на той же странице отмечаются местные способы образования феминати-вов, например, Snajder > Snajderka (лит. чешск. Snajderovä), Jedlicka > Jedliccena (лит. чешск. Jedlickovä), [Kreuzberger >] Krajcbergrena (лит. чешск. Kreuzbergerovä) и т.д. Тут же читателя предупреждают, что подобные огласовки звучат фамильярно, а иногда и насмешливо, и рекомендуют при «вежливом» способе обращения использовать всё же литературную модель, а также отсылают к встречающимся на последующих страницах огласовках Buska и Klajnka (первую даму мы находим на с. 26 в песне «Hrusky» ['Груши'], где она была застигнута в соседском саду во время кражи, а вторую — под надписью Reznictvi Kleinovä ['Мясная лавка Клейновой'] в комиксе на с. 27 в роли владелицы соответствующего магазина).
В приводимых на с. 25 комментируемых словоизменительных парадигмах roba 'жена, женщина', ruza 'роза', sin 'зал; сени' выделены окончания, не совпадающие с окончаниями соотносительных слов и парадигм литературного чешского языка (тип zena 'жена, женщина', тип ruze 'роза', тип pisen 'песня', по которому склоняется и слово sin).
На с. 32 в рубрике «Можно перепутать» (Müze se pl6st) сообщается, что zidla — это совсем не «стул» (в литературном чешском языке zidle, в реплике приехавшего в Прагу моравского провинциала из фильма "Vrchni, prchni" — zidla), а «сундук» (= чешск. truhla). Точно так же к «стулу» не имеет никакого отношения и zidlo (= чешск. pramen 'источник', ср. чешскую же лексему zridlo с тем же значением, однако в 22 раза менее употребительную, чем лексема pramen, если верить нашему пилотному поиску в Чешском национальном корпусе); пример Devucha pije z cisteho zidla переводится автором на чешский как Holka pije z cistdho pramene 'Девчонка пьет из чистого источника' и иллюстрируется цветной фотографией. «Стул» же «по-опавски» будет stolek или maly stul, а в случае с «ночным» стулом — nachkasla.
На последовательном сопоставлении с чешским языком строятся и упражнения (снабженные, как правило, ключом). Так, на с. 28 в упражнении 1 читатель тренируется произносить слова и словосочетания, содержащие me, которое в «опавском» языке (в отличие от чешского литературного языка, а также большинства чешских диалектов) читается как [mje], в упражнении 2 — восстанавливает пропущенные (и не совпадающие с литературными) окончания существительных, в упражнении 4 — заменяет в приведенных словах пропущенный «чешский» дифтонг ou на «ляшский» краткий u (в истории чешского языка возникший в результате стяжения либо по какой-либо иной причине долгий [й] в собственно-чешских говорах в позиции после твёрдого согласного дифтонгизировался в [ou ], а в ляшских говорах просто сократился — в любой позиции) и т.д.
Самоучитель богато иллюстрирован цветными рисунками и фотографиями, выполненными самим автором.
Во-первых, это своего рода «словарь в картинках» (до полусотни слов) в каждом уроке. Например, на с. 22—23 перед нами раскинулся сельский пейзаж, где на переднем крупном плане трубочист (подпись kominar) с каким-то мотком на плече (подпись scetka) балансирует на крыше дома (подпись dach), за трубочистом виднеется огороженное каменной стеной (подпись mur) кладбище (подпись krchov/krchovo) с церквушкой (подписи zakrystija, veza, baña), мимо кладбища вот-вот проедет тележка (подпись hnojnica), где-то вдали на пастбище (подпись pastvisko) пасутся коровы (подпись jaíuvky) и т.д.
Во-вторых, это авторские комиксы в рубрике «Случаи с иностранцами в нашем городе» (Minifrky s cuzincama v nasim meáte) и его же картинки о злоключениях вымышленных персонажей, одного из которых автор называет Pukel, потому что это «парнишка с шишкой на голове, торчащим шнобелем и заячьим прикусом» (chíopek s buíy. na híave, vystupíym snupakem a zajicim predkusem), а второго — Paduí, так как «однажды ему что-то свалилось на башку, вот у него там и вмятина» (raz mu cosyk spadío na bañu, temu v ni ma paduí). Автор самоучителя утверждает, что именно Пукел разработал используемый в данной книге алфавит — «пуклицу» (puklica), тогда как изобретенная Падулом на основе кириллицы «падолица» (padolica), которая приводится на с. 11 параллельно с «пуклицей», на последующих страницах не используется.
В-третьих, это картинки и фотографии к регулярно встречающимся на страницах книги мини-текстам страноведческого характера, к завершающей каждый урок рубрике «Из дневника» (Napisane do zesita) или же просто к тем или иным грамматическим/лексическим фрагментам.
В восьми приложениях на с. 172—187 приводятся словоизменительные парадигмы рассматриваемого идиома, списки лексем, пишущихся и/или читающихся с отступлениями от общих правил, реестр топонимов, грамматический индекс, а также библиография, включающая 48 лингвистических и социолингвистических наименований (от классических работ А. Лампрехта середины прошлого столетия до изданий последних лет), 16 художественных изданий, а также 37 адресов интернет-ресурсов, использованных при написании самоучителя.
Подводя итоги, констатируем, что рецензируемое издание является поистине бесценной находкой для зарубежного богемиста, желающего ознакомиться с современным чешским языком во всей его полноте.
Список литературы
1. Дуличенко А.Д. Литературная ляштина Ондры Лысогорского в контексте западнославянских языков и в связи с литературными микроязыками современной Славии // Славянское языкознание. XI Международный съезд славистов. М., Наука, 1993. С. 151—161.
2. Скорвид С.С. Чешский язык // Языки мира: Славянские языки. М., 2005. С. 234-274.
3. Skalicka V. Opavstina pro samouky. Steborice, 2017. 192 s.
4. Stribrny T. Einfluss des Deutschen auf die Hultschiner Mundart. Brünn, 2010. 76 s.
Andrey Izotov
Book Review: SKALICKA V. OPAVSTINA PRO SAMOUKY. Steborice: Matica slezska, 2017. 192 p.
Lomonosov Moscow State University 1 Leninskie Gory, Moscow, 199991
This is a review of the Manual of Opava lect, the Czech Silesia vernacular, construed as a West Slavic microlanguage, which can form a diglossia and polyglossia situation with Standard Czech and Common Czech. Opava lect does not coincide with (Upper) Silesian in Poland.
Key words: microlanguage; kojn6; Czech dialects; Silesian language; Lachian language; Opava dialects; Opava lect; diglossia; polyglossia.
About the author: Andrey Izotov — Prof. Dr., Department of Slavic Philology, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University (e-mail: a.i.izotov@ mail.ru).
References
1. Dulichenko A.D. Literaturnaya lyashtina Ondry Lysogorskogo v kontek-ste zapadnoslavyanskikh yazykov i v svyazi s literaturnymi mikroyazykami sovremennoy Slavii [Literary Lachian of Ondra Tysohorsky in the West Slavic context and in connection with literary microlanguages of modern Slavia]. In: Slavyanskoye yazykoznaniye. XI Mezhdunarodnyy syezd slav-istov [Slavic Linguistics. XI International Congress of Slavists]. Moscow: Nauka, 1993, pp. 151-161. (In Russ.)
2. Skorvid S.S. Cheshskiyyazyk [Czech language]. In: Yazyki mira: Slavyan-skiye yazyki [Word languages: Slavic languages]. Moscow: Academia, 2005, pp. 234-274. (In Russ.)
3. Skalicka V. Opavstina pro samouky. Steborice: Matica slezska, 2017. 192 s. (In Czech)
4. Stribrny T. Einfluss des Deutschen auf die Hultschiner Mundart. Brünn: FF MU, 2010. 76 s. (In German)
