CC BY
32
Рецензии
О. С. Нагорная
РЕЦЕНЗИЯ HINZ U., GEFANGEN IM GROSSEN KRIEG. KRIEGSGEFANGENSCHAFT IN DEUTSCHLAND 1914—1921 *
Военный плен в годы первой мировой войны, впервые превратившийся из периферийного вопроса ведения военных действий в массовый опыт и одну из центральных тем пропаганды, до недавнего времени оставался забытой темой. Только в последние годы эта исследовательская лакуна начала постепенно заполняться1. Давно ожидаемая публикация диссертационного исследования дюссельдорфского историка Уты Хинц стала в этом тематическом поле военной истории действительно значимым событием.
В центре внимания работы — содержание военнопленных как одна из субсистем немецкого военного общества. В отличие от многих своих предшественников автор не ограничивается историей одного лагеря или иссследованием военнопленных одной национальности, что позволяет осуществить сравнительный анализ и ответить на вопрос о причинах и степени различного содержания военнопленных разных наций. Ориентируясь на популярную концепцию С.Ферстера о «тотальной войне» или «тотализации ведения войны» [1, с. 11—29]), Хинц на протяжении всей книги пытается ответить на вопрос: была ли немецкая система содержания военнопленных в период Первой мировой одной из тенденций тотальной войны?
Учитывая пропагандистский характер публицистики и мемуаров, опубликованных во время и после войны, автор выстраивает основные выводы работы на архивных источниках. Утрата центральных актов в результате пожара 1945 г. восполняется обращением к региональным материалам. Основную источниковую базу, помимо актов бундесархива (Берлин, Кобленц) и Международного комитета Красного Креста (Женева), составили документы XIII Армейского (Вюртембергского) корпуса хранящиеся в архиве Штуттгарта. По мнению Хинц, обращение к материалам одного только армейского корпуса, содержащим объемную переписку с бер-
* Hinz U., Gefangen im Grossen Krieg. Kriegsgefangenschaft in Deutschland 1914—1921. Essen: Klartext 2006, 392 S., 15 Abb., 15 Tab.
1 Из последних работ см.: Leidinger, H.; Moritz, V., Gefangenschaft, Revolution, Heimkehr: die Bedeutung der Kriegsgefangenenproblematik fbr die Geschichte des Kommunismus in Mittel- und Osteuropa 1917 — 1920, Wien 2003; Oltmer, J. (Hg.), Kriegsgefangene in Europa im Ersten Weltkrieg. 2005; Nachtigal, R., Kriegsgefangenschaft an der Ostfront 1914 bis 1918 : Literaturbericht zu einem neuen Forschungsfeld, Frankfurt am Main 2005.
линским Военным министерством и другими корпусами, позволяет осуществить и контекстуальный, и сравнительный анализ. Однако выбор источников привел к явной концентрации исследования на лагерях Западного фронта. Тема содержания военнопленных в оккупированных западных областях присутствует только в виде краткого экскурса, специфика восточного осталась практически без внимания. Желательным дополнением стало бы использование русских источников, т. к. вопрос о содержании русских военнопленных, по словам самого автора, является одним из центральных в работе. Довольно неубедительно выглядит попытка описания опыта русских военнопленных на основе воспоминаний и писем французов и англичан.
Монография четко структурирована и легко читается, чему способствуют краткие резюме к каждой главе и ясно сформулированное заключение. Наиболее значимые, с точки зрения рецензента, выводы монографии можно свести к следующим пунктам:
Германия и Гаагская конвенция. Общие определения Гаагской конвенции 1907 г. по проблеме военнопленных стали жертвой дилемы: гуманизм vs. утилитаризм, что не позволило сформулировать незыблемых норм. Немецкая довоенная рецепция нового военного права связала гуманитарно обоснованное ограничение насилия со смутными определениями «военной необходимости». Однако, как утверждает автор, на определение вопроса о содержании военнопленных вплоть до конца 1914 г. это не наложило отпечатка, так как военный плен не считался значимым фактором в представлениях о современной войне. Формулировка рейхсканцлера Бетмана-Гольвега «Нужда не знает принципов» определяла лишь отдельные стороны содержания военнопленных (питание и труд). В целом, особенно в свете интернациональных дебатов о справедливой войне, центральные военные органы настаивали на соблюдении международного права. Наиболее ощутимым прогрессом в сфере гуманизации военного плена и соответственно новой тенденцией ведения военных действий, по мнению Хинц, стало посещение лагерей комиссиями центральных держав, которые, однако, не допускались к осмотру рабочих команд в промышленности, на фронте и в оккупированных областях. К сожалению автор обошла вниманием феномен взаимных визитов сестер милосердия на восточном фронте, которые в большей степени являются отголосками традиционного способа ведения войны [1].
Серия «Социально-гуманитарные науки», выпуск 7
277
Рецензии
Политика центральных и местных ведомств. Германия не была готова к приему столь значительного количества военнопленных не только в материальном, но и в организационном плане. Федеральная структура органов наложила отпечаток на разницу министерских, региональных и локальных предписаний по содержанию вражеских военнопленных. Несмотря на координирующую роль Прусского военного министерства, каждый военный округ имел собственную структуру органов, а лагеря военнопленных являлись произведением своего коменданта. Именно тот факт, что лагерная система не представляла собой монолитного продукта политики центрального планирования и надзора, привел к пропасти между определениями центра и реальными мероприятими на местах, а также к произволу и избиению военнопленных в лагерях. Привлечение военнопленных к принудительному труду способствовало еще большей дифференциации системы.
Развитие системы лагерей. По мнению автора, содержание военнопленных эволюционировало вместе с самой системой лагерей, которая в Германии выросла практически на пустом месте. Убеждение в краткосрочности войны и отсутствие планирования породили «фазу импровизации», которая продлилась вплоть до начала 1915 г. Именно в этот период имели место массовые эпидемии холеры и тифа, повлекшие высокую смертность в лагерях и обвинения международной общественности в адрес немецкой военщины. Со строительства основных лагерей в 1915 г. автор отсчитывает «фазу организации», на которую приходятся установление минимального стандарта содержания военнопленных и расцвет лагерной культуры. Начало третьей «фазы вторичной дифференциации»в связи с возникновением рабочих команд также датируется автором 1915 г. и прослеживается вплоть до 1918 г. Отличительным признаком немецких лагерей стало наличие «иерархии голода» или «двухклассового общества». Так, к привилегированным группам относились английские, французские и бельгийские пленные, к непривилигированным — русские, румыны и сербы. И только привлечение последних к работам в сельском хозяйстве предотвратило голодную катастрофу.
Большой интерес представляет исследование вопроса о неравном содержании военнопленных разных национальностей в немецких лагерях. Несмотря на активное использование понятия «раса» в немецком военном дискурсе, автор приходит к выводу, что в отличие от Второй мировой войны немецкие военные институты не руководствовались ярко выраженной расисткой мотивацией. Перегибы по отношению к русским военнопленным, а также практика произвольного дисциплинирования в лагерях и рабочих командах стали результатом сфор-
мированных пропагандой образов врага. Важнейшими факторами принятия решений по вопросу военнопленных становились боязнь репрессий по отношению к собственным солдатам в плену, а также соображения эффективности принудительного труда.
«Тотальная война» и вопрос содержания военнопленных. В заключении для ответа на этот вопрос автор выбирает три наиболее показательные составляющие военного плена: систему наказаний, проблему питания и принудительного труда. Хинц приходит к однозначному выводу, что только в области дисциплины в лагерях господствовала преемственность с традиционным образом ведения войны, обусловленной незыблемостью традиционного кодекса чести, имперской правовой традицией и боязнью репрессий. Нарушения этой общей тенденции были локальной практикой. Политика питания иллюстрирует действия командования по обеспечению военнопленных под давлением международного права, с одной стороны, и потребностями ведения войны нового типа. Достаточное материальное обеспечение расценивалось германской стороной уже не как долг честного ведения войны, а как инструмент осуществления экономических и политических целей. Кульминационным пунктом радикальных структурных изменений немецкой системы содержания военнопленных стала политика принудительного труда в военной зоне и судьба русских военнопленных после заключения Брест-Литовского мирного договора. Именно здесь граница между военным институтом и экономическим рабством стала максимально подвижной.
В заключении автор отмечает, что Первая мировая, хоть и была определенной цезурой в развитии концепта «тотальной войны», но в субсистеме военного плена не довела процессы идеологической тотализации до их практического применения.
Литература
1. Ферстер, С. Тотальная война: концептуальные размышления к историческому анализу структур эпохи 1861—1945 гг. / С. Ферстер // Россия и война в XX столетии. Взгляд из удаляющейся перспективы. Материалы международного интернет-семина-ра. — М., 2005.
2. Нахтигаль, Р. Осмотр лагерей военнопленных в России сестрами милосердия Центральных держав в 1915 — 1917 гг. / Р. Нахтигаль // Опыт мировых войн в истории России. Челябинск, 2007. (в печати); к посещению русско-датскими комиссиями лагерей военнопленных в Германии см.: Sächsisches Hauptstaatsarchiv (Dresden), 11248, Sächsisches Kriegsministerium, Nr.7081, Dänisch-russische Rotkreuz Kommission.
Немецкая версия рецензии опубликована на сайте рецензионного Интернет-журнала «Sehepunkte»: http://www.sehepunkte.de/2006/07/10071.html
278
Вестник ЮУрГУ, № 17(72), 2006
