CC BY
70
Рец. на: Иванов А.Е. Еврейское студенчество в Российской Империи начала XX века. Каким оно было? Опыт социокультурного портретирования. -М.: Новый хронограф, 2007. - 436 с.
Ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН А.Е. Иванов широко известен в науке своими трудами по истории высшего образования в России XIX-XX вв. (1). Новое исследование А.Е. Иванова посвящено непростой теме - еврейскому студенчеству в структуре высшей школы Российской империи начала XX в. Толчком к исследованию темы явились несколько обстоятельств: во-первых, значительная роль еврейской интеллигенции в общественном (в том числе революционном) движении, и, как следствие, интерес к предпосылкам этого влияния, среди которых образование - на одном из важнейших мест; во-вторых, дошедшие до нас в опубликованном виде переписи еврейского студенчества ряда университетов России.
Книга состоит из двух больших разделов: собственно исследования и интереснейшего приложения, где в факсимильном виде приведены изданные в начале XX в. переписи еврейского студенчества Киева, Одессы и Москвы. Приложение занимает 259 с. из 436 с. и представляет собой замечательный материал, который могут использовать продолжатели предложенной темы.
Первым законодательным актом, регламентирующим положение евреев в высшей школе в Росси, стало Положение 1804 г. «Об устройстве евреев». Положение скрупулезно описывало необходимый, по мнению государства, modus vivendi евреев, не давая главного - прав вне черты оседлости.
Позже рост революционного движения в Европе вынудил Николая I издать указ (1844 г.), в котором говорилось, что «цель образования евреев состоит в постепенном сближении их с христианским народонаселением и в искоренении суеверия и вредных предрассудков, внушаемых учением Талмуда» (с. 28) . Правда (и автор не скрывает этого), еврейская молодежь той поры была ориентирована преимущественно на сохранение традиционных, основанных на иудаизме, форм обучения.
Изменения в положении евреев произошли только в период Великих реформ. С 1861 г. иудеи могли быть допущены к получению высшего образования и к государственной службе, правда, только с высочайшего разрешения. «Диплом о высшем образовании стал пропуском за пределы черты еврейской оседлости на территории всей России» (с. 32). Итогом этого был колоссальный рост числа студентов-евреев в 60-80-е гг. XIX в. Русские вузы стали «первичным инкубатором для еврейской интеллигенции - нового со-
* Здесь и далее - ссылки на рецензируемое издание.
циального формирования, которое отсутствовало в российском обществе вплоть до 1860-х гг.» (2). В 1863 г. открывается «Общество для распространения просвещения между евреями в России».
Автор анализирует предпочтения евреев. Большинство обучалось на медицинских факультетах университетов, на втором месте шла юриспруденция. (Стоит, впрочем, отметить, что эти две специальности были популярны и среди абитуриентов вообще, занимая с большим отрывом первые места по численности студентов против «научных» физико-математического и историко-филологического факультетов.) Почти полное отсутствие сту-дентов-евреев в аграрных институтах объяснялось устранением евреев в России от земледелия (с. 46).
Рост интереса еврейской молодежи к высшему образованию испугал власти. И уже с начала 1880-х гг. устанавливаются квоты для евреев, вначале в Военно-медицинской академии, затем в Горном и Лесном институтах Министерства государственных имуществ, а в 1885-1887 гг. квота (не более 10%, в зависимости от вуза) была установлена и в учебных заведениях Министерства народного просвещения. Это явилось сильным ударом по делу образования евреев, появился особый слой еврейской молодежи - «непринятые». Выходом из ситуации были попытки попасть по разрешению Министерства в число «:сверхквотных» студентов или пойти по неморальному пути «фальшивого крещения» (с. 61-62).
Революционные события 1905-1907 гг. затронули и еврейский вопрос. 3 сентября 1905 г. профессора Московского университета обратились в Министерство с просьбой об отмене квот. За этим и за другими подобными обращениями последовало бурное обсуждение в правительственных кругах. Ряд министров (премьер С.Ю. Витте, министр просвещения И.И. Толстой и др.) выступили за отмену процентных квот, однако протест «:силовых» министров, поддержанный царем, привел к тому, что квоты тогда отменены не были. В резолюции царя говорилось: «Еврейский вопрос должен быть рассмотрен в общей скрупулезности тогда, когда я признаю это благовременным» (с. 69).
После революции началась антисемитская компания, направленная на уменьшение доступа евреев к образованию. В 1907 г. собрание «Союза русских людей» возбудило перед царем ходатайство о преобразовании Московского университета «на началах русской государственности и русской народности». В 1908 г. законодательно были установлены нормы: 3% для столичных учебных заведений, 5% для находящихся в прочих местностях империи вне черты оседлости и 10% в районе еврейской оседлости (с. 72).
Правда, некоторые руководители вузов находили выход из сложившейся ситуации. Так, например, директор Киевского коммерческого института М.В. Довнар-Запольский добился от Министерства торговли и промышленности разрешения проводить набор четыре раза в год, тем самым процент студентов-евреев возрос до 28% (3).
В итоге количество студентов-евреев составляло в государственных вузах к 1914 г. 7,6%.
Рост их числа произошел в годы Первой мировой войны, когда был разрешен льготный прием в студенты участников боевых действий и их детей. К 1917 г. количество студентов-евреев увеличилось значительно, достигнув максимальных показателей в Новороссийском университете в Одессе и Рижском политехническом институте (по 33%!) (с. 74). В 1916 г. государство попыталось ввести регулирование набора и в частные учебные заведения, но успело это сделать только по отношению к некоторым из них.
Вторая часть исследования А.Е. Иванова представляет собой монографический исследовательский комментарий к переписям. Автор проанализировал социальный облик студентов-евреев, их академическую деятельность, повседневную жизнь, включая национально-культурный облик студенчества, а также общественно-политический облик.
Значительную ценность книге придает то обстоятельство, что автор не ограничивается сухими цифрами таблиц переписей, а иллюстрирует те или иные данные многочисленными сюжетами из воспоминаний и переписки студентов-евреев, а также государственных деятелей эпохи. Это позволяет рассматривать его исследование не как сухой комментарий, а как широкую панораму жизни еврейского студенчества рубежа Х1Х-ХХ вв. Так, автор иллюстрирует бытовые тяготы студентов, используя письма будущего известного историка М.О. Гершензона, которому на протяжении пяти лет «приходилось работать репетитором, переводчиком с немецкого и французского... браться за заказы на технические чертежи» и т.д. (с. 93).
Однако если такого рода образ жизни был характерен и для студентов-неевреев, то вот показатели здоровья среди еврейской молодежи были лучше, чем общероссийские. Евреи меньше болели венерическими заболеваниями и в полтора раза меньше употребляли алкогольные напитки. Автор объясняет это пуританским воспитанием в еврейских патриархальных семьях, а, кроме того, «еврейская молодежь, прорвавшаяся к высшему образованию сквозь процентные нормы, слишком ценила возможность стать дипломированными специалистами, чтобы тратить свое здоровье и время на пьяное веселье» (с. 106).
Значительное место уделяли переписи (а следом за ними автор) культурному быту студентов-евреев. Опросы показывали, что большинство (до 70%) из них знали в той или иной степени разговорный еврейский язык идиш («жаргон» по терминологии переписей), при этом в обиходе пользовались как им, так и иными языками (кроме русского также польским, французским и др. - в зависимости от места проживания). Знание респондентами древнееврейского языка, иврита, было, казалось, обусловлено всеобщим еврейским начальным образованием, главной составляющей которого являлось изучение Торы и Талмуда на иврите. Однако опросы показывали, что до половины респондентов абсолютно не знают иврита. Отсюда и отноше-
ние студентов к еврейской периодической печати - большинство читали русскоязычные издания для евреев (хотя издавались газеты и журналы и на идише, и на иврите). При этом незнание языков не мешало студентам-евреям верить в их будущее. Проводивший опрос в Москве Д. Шейнис особенно был поражен мнением о радужных перспективах иврита курсисток-евреек, из которых только 29% его знали. Он объяснил это романтизмом молодости, жаждущей «красивого, цельного существования, не похожего на суровую, неприглядную деятельность с ее жаргоном» (с. 133).
Важнейший вопрос о будущем еврейского народа, его религии и культуры также находил разные ответы в переписях. Большинство респондентов терпимо относились к ассимиляции, поскольку, по их мнению, это универсальный общечеловеческий процесс, но при этом были против того, чтобы первой исчезла еврейская нация. В общем, переписи показывают, что тем респондентам, чьи семьи давно жили в городах, вне черты оседлости, плохо знали оба еврейских языка, в меньшей степени было присуще еврейское самосознание. Как подчеркивает автор, «налицо прямая зависимость глубины и устойчивости национального самосознания студентов-евреев от социального положения. Чем последнее было прочнее, тем уязвимее становилось национальное самочувствие объекта» (с. 162).
Исследование А.Е. Иванова содержит множество других интересных новых данных, в том числе о партийности студентов-евреев, их отношении к вере, о позиции профессуры и многом другом. В целом не вызывает сомнения, что оно является значимым явлением современной российской историографии. И, конечно, как в любой серьезной книге, на ее страницах можно найти дискуссионные моменты различного масштаба. Так, названия университетов почему-то приводятся в их современных вариантах: Новороссийский императорский университет во многих случаях превратился в «Одесский», Сибирский - в «Томский» и пр. Неясно, почему не были использованы упоминающиеся в монографии переписи еврейских студентов Петербурга, и т.д.
Намного серьезнее вопрос об авторской позиции в отношении «еврейского вопроса» в российском образовании. Далеко не всегда можно согласиться с полной дискриминацией евреев.
В то время как представителям большинства народов России запрещено было даже начальное образование на родном языке, с 1860-х гг. открывались казенные еврейские начальные училища с преподаванием конфессиональных дисциплин, в некоторых средних учебных заведениях в начале прошлого века преподавался иудейский Закон Божий и т.д. Также вряд ли можно считать дискриминационным требования знания основного языка огромной империи - русского. Кроме того, далеко не всегда следует считать отрицательным явлением частичную культурную ассимиляцию - а фактически культурное развитие, вместо традиционного культурного изоляционизма -будущих инженеров и врачей еврейского происхождения.
Однако подобные моменты лишь придают труду Е.А. Иванова дополнительную остроту и провоцируют дискуссию. Сама же монография с ее интереснейшим приложением представляет собой серьезный вклад не только в изучение истории отечественной высшей школы, а также в российскую гебраистику, но и в историю многонациональной российской интеллигенции.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) См., например: Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX в. - начале XX в. -М., 1991; Он же. Студенчество России конца XIX - начала XX века: соц.-ист. судьба. - М., 1999; Он же. Студенческая корпорация России конца XIX - начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. - М., 2004.
(2) См. подробнее: Натанс Б. За чертой: Евреи встречаются с позднеимперской Россией. - М., 2007.
(3) Михальченко С.И. Киевская школа в российской историографии (В.Б. Антонович, М.В. Довнар-Запольский и их ученики). - М.; Брянск, 1997. - С. 97.
С.И. Михальченко
доктор исторических наук, проф.
Брянского государственного университета
им. И.Г. Петровского
