CC BY
107
'В
Ю.Ю. Комлев
доктор социологических наук, профессор,
начальник кафедры философии, политологии, социологии и
психологии КЮИ МВД России
РЕСТРИКТИВНЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ И СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ПРЕВЕНЦИИ ЭКСТРЕМИЗМА В МОЛОДЕЖНОЙ СРЕДЕ
В статье раскрывается превентивный потенциал рестриктивного социального контроля по противодействию экстремизму в молодежной среде. Автором сформулированы методологические предпосылки и основные концепты теории рестриктивного социального контроля на трех уровнях социального сдерживания: личностном, групповом,
институциональном.
В последние десятилетия в странах Запада и Востока возникли десятки экстремистских групп и движений, проповедующих различные варианты национализма, религиозного фундаментализма, фашизма, идеи конца света, — от индуистских националистов до немецких неонацистов («Ветвь Давида», «Уэйко», «Аум Синрике», «Хезболла», «Аль-Каида», «Хизб ут-Тахрир» и др.).
Экстремизм, или ультраизм, как социальное явление, состоящее в выборе и отстаивании крайних взглядов с применением насильственных действий (беспорядки, гражданское неповиновение, теракты, партизанская война и др.), все активнее заявляет о себе в сфере политики и религиозной жизни, в межэтнических и экономических отношениях.
Актуальность социологических
исследований экстремизма связана как с широким распространением этого сложного, латентного и многоликого явления, так и со снижением эффективности традиционного репрессивно ориентированного социального контроля над ним, особенно в начале XXI века в США, Западной Европе, Турции, России и других странах.
По данным Департамента по противодействию экстремизму МВД России, в стране в настоящее время действует более 150 радикальных группировок и каждый год возникают все новые экстремистские группы. Как следствие — число преступлений экстремистской
направленности, совершенных на почве национальной, расовой или религиозной ненависти, неуклонно растет. В частности, за первое полугодие 2010 года было зафиксировано 370 таких преступлений. Это на 39 процентов больше показателя за аналогичный период прошлого года. За весь 2007 год правоохранительные органы зафиксировали 356 подобных преступлений, за 2008 — 460, а за 2009 году — уже 548. По данным Московского бюро по правам человека (МОПЧ), в первом полугодии 2010 года было зафиксировано 90 нападений на почве ксенофобии, 22 человека погибли и 105 ранены. За аналогичный период в 2009 было зафиксировано 43 погибших и 168 пострадавших, в 2008 г. - 78 погибших, 268 пострадавших [1].
В Татарстане накоплен богатый опыт межэтнической и межконфессиональной толерантности, но и в таком относительно благополучном регионе страны постоянно возникают эксцессы экстремистского толка, сталкиваются представители радикальных молодежных групп, а оболваненные ортодоксальными религиозными идеями молодчики участвуют как в экстремистских акциях, так и кровавых терактах, в частности, на Северном Кавказе. Анализ обзоров ИЦ МВД по РТ показывает, что с 2007 по 2010 годы только количество зарегистрированных преступлений
экстремистской направленности
увеличилось втрое.
В России и ряде других стран разрабатываются и реализуются
национальные и международные проекты по противодействию экстремизму и
ксенофобии («Климат доверия», «Всемирная программа действий, касающихся молодежи, до 2000 года и на последующий период», «Ресоциализация несовершеннолетних: проектный опыт», «Развитие системы социальных служб для уязвимых групп населения», «Дети и молодежь групп риска», «Новое поколение» и многие другие). В этих программах используются как результаты эмпирических исследований, так и передовой профилактический опыт, однако эскалация экстремизма в молодежной среде продолжается.
Одна из научных проблем в этой области состоит в том, что социологическими средствами не разработана адекватная современности теория социального контроля над проявлениями экстремизма, особенно в молодежной среде. В силу слабости фундаментального осмысления проблемы и по ряду других весомых геополитических, этнокультурных, экономических и иных социальных причин практические решения в области антиэкстремизма нередко носят недостаточно обоснованный, бессистемный, рецидивирующий характер и все еще воспроизводят традиционные, социально неэффективные репрессивные практики контроля в ущерб превентивным мерам общественного и государственного реагирования на экстремизм.
Анализ научных источников показывает, что проблематика социального порядка и контроля - предмет основательного обсуждения в работах И.Бентама,
Ч.Беккариа, Ч.Ломброзо, А.Кетле, О.Конта, К. Маркса, Г.Тарда, М.Вебера, Э.Дюркгей-ма, Э.Росса, Р.Парка, Э.Берджеса, У.Самнера, Т.Парсонса, Р.Мертона, А.Рейса, Ф.И.Ная, Ф.Трэшера, У.Реклесса, Т.Хирши, М.Готфредсона, М.Фуко, И.Гоффмана, Д.Гарланда, Т.Дамма и др.
Категорию «социальный контроль» в контексте обеспечения социального порядка концептуализирует американский социолог Эдвард Росс на рубеже ХХ века в одной из первых монотеорий контроля. С более узких
девиантологических позиций новый импульс развития монотеории контроля получают в работах А.Рейса, Ф.И.Ная, У.Реклесса, Т.Хирши и др. В конце ХХ века с монотеориями начинают конкурировать интегративные (поли) теории социального контроля, которые создаются девианто-логами: Р.Айкерсом, Ф.Пирсоном, Н.Уейне-ром, Д.Эллиотом, Т.Торнбери, Ч.Титлом, А.Лиской, Р.Сэмпсоном, Дж.Лаубе, Б.Вилой, Б.Арриго. Т.Мифом и Р.Меером, Б.Татумом и Г.Бараком. В итоге интегративный теоретический дискурс оказывается более продуктивным, поскольку рассматривает феномен девиантности не фрагментарно, как в монотеориях, а комплексно, не только как практику, но и как конвенциональную социальную конструкцию, что в большей степени отвечает релятивизации и девиантизации общества постмодерна.
В российском обществоведении изучение и анализ вопросов социального контроля имеет сравнительно неглубокие корни. Первым, кто затронул эту тему, был П.А.Сорокин в работе «Преступление и кара: подвиг и награда». В трудах
отечественных ученых в 20-е годы XX века, среди которых К.Герман, М.Гернет, А.Рапопорт, П.Люблинский, И.Введенский, содержалось немало конструктивных идей, посвященных проблемам контроля над делинквентным поведением. Однако в годы тоталитаризма по политическим мотивам социологические исследования проблем социального контроля не проводились. Разработки в области социального контроля начинаются только с 70-80-х годов
прошлого столетия. Это труды
Я.Гилинского, В.Афанасьева, Д.Ротмана, И.Маточкина, В.Кудрявцева, Г.Миньков-ского, В.Лунеева, А.Яковлева, В.Овчин-ского, С.Дикаева, Е.Змановской, Н.Фатхул-лина, А.Салагаева, С.Олькова и др. На рубеже XXI века новые работы по теории социального контроля в России единичны (Я.Гилинский, С.Дикаев, И.Грошева), тем более с позиций интегративной перспективы анализа (Т.Шипунова, Ю.Комлев) [2].
В статье представлены основные научные результаты, полученные на кафедре
философии, политологии и психологии
КЮИ МВД России по итогам применения ретроспективного анализа теорий и форм социального контроля, компаративистики и теоретического синтеза.
Девиантологическое понимание
экстремизма: причины и проблемы
профилактики. Девиантное, или
отклоняющееся, поведение как объект исследования и социального контроля в современном обществе заявляет о себе во все более разнообразных формах, имеющих общий генезис и находящихся в сложных взаимосвязях и зависимости от экономических и социальных условий современности. Наряду с преступностью, терроризмом, к наиболее опасным проявлениям девиантости следует,
несомненно, отнести экстремизм во всех его формах (политический, религиозный, экономический, информационный,
спортивный и прочие). Экстремизм как вариант девиантной адаптации, по терминологии Р.Мертона, есть путь «бунтарства», «мятежа», когда происходит отступление или отказ от принятых в обществе социально одобряемых целей и приемлемых средств их достижения, а взамен «бунтари» декларируют свои новые цели и средства их достижения [3].
Впрочем, «экстремизм» - понятие дискуссионное. Оно не имеет единого определения, на что указывают авторитетные эксперты по вопросам экстремистской деятельности и
ультраистских организаций П.Кулеман и А Бартоли в работе «Adressing Extremism» [4]. Эти исследователи отдают предпочтение трактовке экстремизма, близкой к девиантологической версии. Они считают, что экстремизм (от лат. extremus - крайний) -«деятельность, а также убеждения, отношение к чему-то или кому-то, чувства, действия, стратегии личности, далекие от
общепринятых» [5].
В данной работе предлагается трактовать экстремизм как совокупность девиантных практик, которые состоят в выборе и отстаивании крайних взглядов, позиций с применением нелегитимных, нередко насильственных действий и средств, противоречащих общепринятым
социальным нормам современного общества.
С девиантологической точки зрения сложность определения экстремизма состоит в том, что все его понятийные версии есть социальные конструкты, поскольку само явление как вид девиантности имеет релятивный, конвенциональный характер. Этот факт легко иллюстрируют исторические примеры и знаменитые лидеры национально-освободительных и революционных движений. Так, пока
Н.Мандела боролся партизанскими средствами с режимом апартеида в ЮАР, он был экстремистом, как только стал президентом, то его жизнь представляется эталоном борьбы за национальное освобождение. В этом ряду можно поставить имена всех известных революционных и этнических бунтарей. Словом, в зависимости от политического, исторического контекстов одни и те же действия определяются разными субъектами как «борьба за свободу» или как антиобщественный терроризм, поскольку экстремистская деятельность часто связана с насилием или угрозой его применения.
Экстремизм - острая социальная проблема для современного российского общества. Он опасен своими социально-политическими последствиями. В его орбиту, как правило, втягивается неустроенная, маргинальная молодежь, исключенная из позитивных социальных перспектив, у типичных представителей которой нет работы, учебы, денег, связей, образования и иных конкурентных преимуществ.
Анализ открытых научных работ показывает, что к наиболее общим детерминантам экстремизма в российской молодежной среде специалисты относят:
• социально-экономический кризис (безработица, низкие заработная плата и уровень жизни большинства населения страны, отсутствие каналов вертикальной социальной мобильности для молодых -процессы «inclusive-exclusive»);
• слабое представительство в
законодательных органах власти
структурированных оппозиционных
политических сил, а также подавление инакомыслия и оппозиции;
• маргинализация значительной части населения и молодежи;
• дискредитация институтов власти и официальных лидеров, коррупция;
• транзитивный характер структуры российского общества и сырьевой характер экономики;
• распад системы советских ценностей и переход к ценностям рыночного общества (аномия);
• «кризис идентичности» и дисфункции
институтов социализации, абсолютизация ценностей материального успеха,
распространение «двойной морали» и
гедонизма.
Для нашей страны, и особенно ее полиэтнических и поликонфессиональных регионов, крайне опасен религиозный экстремизм. Об этом свидетельствуют как мировой опыт, так и необъявленные войны на Северном Кавказе, трагические события в Кондопоге, убийства и другие насильственные преступления на почве ксенофобии в крупных городах. Он
отличается от других видов экстремизма тем, что направлен на захват власти и насильственное изменение общественного строя, нарушение суверенитета и территориальной целостности государства, использует религиозное учение и его символику как фактор мобилизации и
рекрутирования новых членов движения, применяет тактики террора и партизанской войны.
Среди специфических причин
религиозного экстремизма можно выделить реакцию консервативных религиозных кругов на секуляризацию (эмансипацию науки, культуры, общественной жизни от религии), что привело к маргинализации религиозных общин, утрате былого общественного влияния религии и
превращения священных текстов в
красивые сказки, особенно в XX веке.
Кроме того, религиозные институты могут быть дисфункциональными, по Р.Мертону, в тех случаях, когда их деятельность выходит за пределы сакрального и вторгается в
политику. Неслучайно социологи выделяют две основные дисфункции религии - военное и религиозное преследование [6]. История знает много примеров того, когда при смешении религии с политикой происходили войны, акты экстремизма и террора. Так, между одиннадцатым и четырнадцатым столетиями христианские монархи Европы неоднократно устраивали кровавые крестовые походы в попытке вырвать у мусульман право на управление Святой землей. Религия оправдывала преследования в период инквизиции. К несчастью, религиозная война и терроризм -не просто реликт прошлого. В конце XX столетия в Ольстере протестанты и католики убивали друг друга из-за политикорелигиозного конфликта. Евреи и мусульмане в Израиле делали и делают то же самое в настоящее время. Исламские религиозные экстремисты воевали в Косово и Чечне. Они по-прежнему убивают и рискуют быть убитыми на Северном Кавказе, полагая, что смерть в миссии самоубийства дает им пропуск в рай. Они и им подобные разрушили в результате захвата воздушных лайнеров и террористической атаки Нью-Йоркский центр международной торговли и здание Пентагона в трагедии 11 сентября.
Религиозный экстремизм - это и реакция на десакрализацию культуры, социальную дифференциацию и фрагментаризацию общества, распространение ценностей плюрализма, консьюмеризма,
индивидуализма и свободы выбора в условиях глобализации.
Регламентация мер социального контроля над экстремизмом получила правое оформление в Федеральном законе «О противодействии экстремистской
деятельности», принятом ГД ФС РФ 27.06.2002г., с последующими редакциями в 2006,2007,2008 гг.
В законе определяется категория «экстремистская деятельность», что тождественно, по мнению законодателя, понятию «экстремизм», «экстремистская организация», «экстремистские материалы»; формулируются принципы и направления противодействия экстремизму. Причем
профилактическое воздействие направлено на «выявление и последующее устранение причин и условий, способствующих осуществлению экстремистской
деятельности», на «выявление,
предупреждение и пресечение
экстремистской деятельности». В статье 5 ФЗ уточняется, что органы власти в пределах своей компетенции в приоритетном порядке осуществляют собственно профилактические меры. К сожалению, они сводятся только к воспитанию и пропаганде, направленным против экстремизма. В статьях 6,7,8 речь идет о таких реактивных профилактических мерах по фактам экстремистской активности, как «объявление
предостережения», «вынесение
предупреждения», «предупреждение». В статьях 9,10,11,12,13,14,15,16,17 содержатся только прогибиционистские нормы.
Таким образом, превентивный потенциал Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» весьма скуп, в нем прописаны и детализированы, главным образом, правовые средства в механизме правового регулирования, ориентированные на реализацию репрессивных и предупредительных мер постфактум, то есть реактивно на то или иное действие, организацию, материалы СМИ и т.п. экстремистской
направленности.
Методологические предпосылки и концепты теории рестриктивного социального контроля. Российское общество и государство, его правоохранительные институты заинтересованы в реальном
снижении угрозы экстремизма. Достижение такого социального результата требует дальнейшей научной проработки социально эффективных в долгосрочной перспективе превентивных механизмов и моделей
противодействия экстремизму, особенно в молодежной среде.
Для продолжения и стимуляции исследовательского поиска по
моделированию социального контроля над негативной девиантностью в науке
сложились специфические
методологические предпосылки, которые
позволяют основательно использовать достижения социологических теорий, в том числе девиантологии. Эти благоприятные условия и предпосылки заключаются в следующих положениях:
• девиантное поведение есть социальный феномен, объективно присущий всем стадиям, формам и уровням социальной системы (девиантность - перманентное свойство общества);
• девиантное поведение определяется как
действия человека или социальных групп, не соответствующие официально
установленным или же фактически сложившимся в данном обществе (культуре, группе) нормам и ожиданиям;
• девиации - не только реальные
социальные практики, но и релятивные, конвенциональные социальные
конструкции, поэтому их определение и изучение имеют смысл лишь в конкретном обществе, в определенный период времени;
• негативные девиации (преступность, терроризм, экстремизм, наркотизм, алкоголизм и др.) ведут к дезорганизации социальной системы, повышают ее энтропию;
• все формы девиантности
функциональны, поэтому полностью неустранимы;
• социальный контроль в
девиантологическом смысле есть
совокупность средств и методов воздействия общества и государства на негативные формы девиантного поведения с целью их сокращения или минимизации до социально приемлемого уровня;
• социальный контроль и девиации дополнительны (в понимании Н.Бора), они сосуществуют и неразрывно связаны друг с другом;
• приоритетным является развитие превентивно ориентированных или компромиссных теоретических перспектив в конструировании моделей социального контроля, а не репрессивно ориентированных;
• логика социального контроля в современных условиях состоит в сокращении масштабов и оптимизации
структуры негативной девиантности, прежде всего, более гуманными профилактическими средствами, чем репрессивными;
• компромиссные стратегии контроля строятся на основе сочетания превентивных и репрессивных начал с доминированием превенции, что, в конечном счете, более социально эффективно, поскольку такой выбор существенно снижает риски стигматизации и рецидивизма, личную и общественную опасность девиаций, повышает социальные перспективы девиантов в плане их ресоциализации и реинтеграции в общество;
• в обществоведении и девиантологии на постсовременном этапе происходит переход от дифференциации научного знания к его интеграции;
• накоплен конструктивный опыт теоретической интеграции для обоснования новых концепций контроля в работах: Г.Барака, Р. Айкерса, Ф.Пирсона, Р.Сэмп-сона, Дж. Лаубэ, Б.Вилы, Б. Арриго, Дж.Брейтуэйта, Т.Мифа, Р.Меера, Б.Татума, Я.И. Гилинского, ТВ. Шипуновой, Ю.Ю. Комлева и др.
Наряду с методологическими основаниями и предпосылками синтеза интегративных теорий социального контроля в современном обществе сложились и приемлемые социетальные условия для продолжения этой работы. В их числе:
• банкротство репрессивно-консерватив-
ной стратегии контроля в демократических странах и странах, ориентированных на развитие демократии, о чем
свидетельствуют «кризис наказания», рост экстремизма, терроризма, рецидивизма и криминальных карьер, несмотря на усиление репрессий;
• кризис правоохранительных институтов и реформа ОВД;
• поиск компромисса в проекте закона «О
полиции» между моделями
организационных структур органов правопорядка военного и социального типов;
• виртуализация социальной и правовой реальности в условиях постмодерна;
• снижение социальной эффективности и гибкости институтов формального социального контроля, права в их дистрибутивной форме.
Как показывает опыт, в современных условиях известные монотеории
социального контроля А.Рейса, Ф.И.Ная, Ф.Трэшера, У.Реклесса, Т.Хирши, М.Г отфредсона характеризуются
определенной ограниченностью, поскольку в них феномены девиантного поведения рассматривается фрагментарно и, как правило, выделяется лишь отдельный социальный (структурный, культурный, организационный или личностный) аспект проблемы контроля.
Интегративный подход позволяет сосредоточиться на различных, дополняющих друг друга формах девиантности и аспектах контроля. Цель теоретической интеграции, по Р.Айкерсу, состоит в выявлении общности положений двух и более теорий, для того чтобы произвести их синтез в единую переформулированную теоретическую модель с более высоким объяснительным потенциалом, чем он есть у каждой отдельно взятой теории [7].
Теоретический синтез опирается на продуманные варианты совмещения двух или более непротиворечивых тесно связанных между собой теорий или их положений. Опыт успешного синтеза новых теорий девиантности и социального контроля нашел отражение в трудах Д.Элиота, Р.Айкерса, А.Лиски, Р.Сэмпсона, Дж.Лаубе, Б.Вилы, Б.Арриго, Т.Мифа, Р.Меера, Б.Татума, Дж.Брейтуэйта, Г.Барака и др. Интегративные теории вполне отвечают ключевым положениям методологии науки (содержание теорий производно от исходных понятий и логически непротиворечивых положений, отличается целостностью системы понятий и др.).
Анализ синтетических политеорий позволил А.Е.Лиске в конце XX века выделить и описать такие типы теоретической интеграции, как:
концептуальная, пропозициональная,
одноуровневая, перекрестная [8]. По оценке исследователя, концептуальная интеграция представляет собой тип синтеза, когда объединяются понятия, положения из одной
и другой теорий, которые частично совпадают по своему значению. Пропозициональная интеграция связывает дополняющие друг друга утверждения из различных теорий. Одноуровневая интеграция предполагает объединение либо только микротеорий, либо теорий
макроуровня. Перекрестная интеграция характеризует синтез структурных и процессуальных теорий.
Интегративные теории контроля, объединяя наиболее эффективные концепты, понятия и другие элементы монотеорий, опираются на девиантологические положения о том, что девиантность и контроль над ней не могут продуктивно рассматриваться вне более широкого социального, структурного и культурного контекстов, в которых они продуцируются. Все интегративные теории исходят из единого объяснения девиантности и ее различных форм, а также опираются на перечисленные выше методологические основания.
Изучение и обобщение зарубежного, отечественного опыта построения теорий контроля и девиантного поведения, оригинального эмпирического материала на основе принципов дополнительности, полицептуальности и других
фундаментальных положений
девиантологии позволило
концептуализировать открытую [9] методологическую рамку (framework) как основу теории рестриктивного социального контроля над негативной девиантностью. В ее состав после критического отбора включены непротиворечивые и дополнительные концепты ряда монотеорий социального контроля на трех уровнях социального сдерживания: институциональном, групповом и личностном [10].
Это положения из профилактической концепции контроля Т.Парсонса, теорий сдерживания У.Реклеса, теории связей Т.Хирши и теории самоконтроля М.Готфредсона и Т.Хирши. Подобный опыт интеграции теоретических знаний на трех уровнях в моделях контроля апробирован в работах Г.Барака, где он доказал возможность непротиворечивого
объединения культурного взаимодействия
индивидов, социальной экологии и взаимоотношений институтов [11].
На институциональном уровне для определения механизма сдерживания предложено исходить из парсоновского положения о том, что в реальности ни одна социальная система не бывает в состоянии совершенного равновесия. Факторы, мотивирующие девиацию, действуют всегда, и они настолько стабильны, что их невозможно полностью устранить из мотивационной системы акторов. Механизмы социального контроля не элиминируют эти факторы, а приводят лишь к ограничению последствий их действия, обеспечивают восстановление равновесия с помощью противодействующих девиантности сил. Отсюда при моделировании профилактического противодействия
негативной девиантности следует учитывать как функциональное, так и дисфункциональное состояние институтов социализации и контроля. Социальные изменения, трансформация общественных и индивидуальных потребностей нередко приводят к ситуации, когда, согласно Р.Мертону, наблюдаются дисфункции социальных институтов. В этом случае радикально снижается их социальная эффективность. Содержательно дисфункции чаще проявляются в неясности целей деятельности, неопределенности функций, в вырождении или падении социального престижа института.
На групповом уровне контроля акцент сделан на положении из теории Т.Хирши о силе социальных связей, которые ориентируют индивида на модель конформного поведения при реализации специфических условий сдерживания ювенальной девиантности (привязанность, приверженность,
вовлеченность, убежденность). Теоретикоэмпирическую ценность здесь представляет такое условие сдерживания, как вовлеченность в социальные контакты с группой. При этом вовлеченность, как представляется, следует рассматривать с двух сторон: как проявление социальной связи с группой негативных девиантов, так и с группой, в которой нормой является конформное поведение.
На личностном уровне контроля интегрировано положение из теории самоконтроля М.Готфредсона и Т.Хирши,
которое подчеркивает профилактическую роль эффективного самоконтроля как генерального фактора в механизме сдерживания девиантности. Из теории У.Реклесса абсорбированы положения о «внешнем» и, особенно, «внутреннем» сдерживании факторов девиантности. При этом положение о позитивной Я-концепции (самоконтроль, стойкость, самооценка, развитые «эго» и «суперэго», целеустремленность, правосознание и рационализм - ориентация на цель и приверженность нормативному поведению) дополнено новым концептом о негативной Я-концепции (неразвитый самоконтроль, нестойкость, низкая самооценка, неразвитые «эго» и «суперэго», отсутствие целеустремленности, низкие правосознание и рационализм). Тем самым социализация рассматривается как со знаком плюс (нормативная), так и со знаком минус (девиантная).
Выделенные в открытую к развитию трехуровневую рамку
переформулированные и дополненные положения существующих теорий контроля интегрированы вокруг концепта
«рестрикция» (ограничение). Его суть состоит в том, что открытый, но конечный набор разнонаправленных социальных ограничений определяет: характер
функционального и дисфункционального состояния институтов социализации, их социальную эффективность; специфику социальных связей и вовлеченность индивида в группы негативных девиантов или конформистов, направленность социализации и формирования
индивидуальной Я-концепции.
Варьируя конечным числом ограничений различной направленности на выделенных уровнях контроля, можно усиливать или ослаблять эффект социального сдерживания (противодействия) негативной молодежной девиантности, создавать социальные условия и предпосылки для перевода активности подростков и молодых людей из деструктивного в конструктивное русло. Измеряя в режиме социологического мониторинга функциональные последствия управляемых ограничений на трех уровнях
социального сдерживания, можно оценивать социальную эффективность рестриктивного контроля в целом.
Таким образом, концептуализация рестриктивного социального контроля молодежной девиантности, в первом приближении, опирается на выделенные выше логически непротиворечивые понятия и положения, объединенные рестриктивной идеей с использованием опыта концептуальной, пропозициональной и
перекрестной интеграции.
Рестриктивная концепция позволяет
структурировать наборы
разнонаправленных ограничений и варьировать их по количеству и направленности действия на трех «этажах» социального сдерживания. При этом набор ограничений, который создает препятствия для развития дисфункций институтов социализации, следует оптимизировать в сторону увеличения. Например, в современных российских условиях
существует острая необходимость в нейтрализации таких дисфункций
институтов массовой коммуникации, как: тематизация экстремизма, криминала и насилия (проявляется в доминирующем прокате фильмов с показом криминальных сцен насилия, агрессивного поведения и жестокости), «наркотизация» эфира
(заявляет о себе как рост массовой апатии и инертности, как переход от «активного участия к пассивному знанию») и др. По мысли теоретика интегративного подхода Г.Барака, без ограничений и цензуры над ксенофобией, жестокостью и насилием в фильмах и на ТВ не обеспечить выживания молодежной среды [12]. Типичными ограничениями указанных дисфункций СМК могут быть сокращение времени и мест просмотра, объема телевизионных передач с элементами насилия. Подобные ограничения создадут предпосылки для снижения вероятности интериоризации образцов противоправной, экстремистской
деятельности, увеличат время на занятия какой-либо конструктивной активностью.
Набор ограничений, которые
дезорганизуют функциональность масс-медиа, наоборот, следует минимизировать.
Уменьшение препятствий по реализации таких функций, как корреляционная связь (объяснение, интерпретация и
комментирование значения событий и
информации; социализация; координация
различных форм социальной активности; обеспечение общественного порядка и
согласия) и обеспечение преемственности (выражение образцов доминирующей культуры, укрепление и поддержка норм толерантности, общих социальных
ценностей), существенно повышает
функциональность СМК. Иначе говоря, в сетке вещания программы с позитивной функциональной нагрузкой должны занимать лучшее эфирное, а не ночное время. Не секрет, что и школа как социальный институт нередко бывает дисфункциональной, например, если ученика отторгает организация учебного и воспитательного процесса. Когда он не получает удовольствие от процесса и
результатов учебы, то, как правило, приобщается к девиантному опыту, получая первые уроки школьной стигматизации. Для нейтрализации дисфункциональных
эффектов школы необходима оптимизация ограничений по отбору педагогов (учительство давно уже только женская профессия), по изменению учебного
процесса; школа должна научить решать проблемы, опираясь на знания, а не просто обеспечивать их трансляцию и т.п. Можно и нужно минимизировать ограничения, которые дезорганизуют функциональность школы. Например, давно назрела необходимость устранения низкой
заработной платы педагогов, определяемой на основе остаточного принципа.
В контексте противодействия экстремизму необходимо создание и развитие такого набора ограничений, который бы создал препятствия для развития дисфункций
религиозных институтов. Так, безусловно, необходимы нейтрализация политической и идеологической ангажированности религии, недопущение религиозных предметов в школьном учебном процессе. В условиях религиозного плюрализма разумны ограничительные меры по элиминации обособления людей по конфессиональному
признаку и, наоборот, стимуляция функции по интеграции социума на основе общих для всех религиозных доктрин систем ценностей. Кроме того, должны быть
выстроены эффективные ограничения по снижению возможностей для борьбы
ортодоксальных клерикалов с
прогрессивным процессом секуляризации. В итоге, используя не грубый
прогибиционизм, а политику
сбалансированных рестрикций, вполне
можно снизить риск возникновения и развития религиозного экстремизма.
Набор ограничений на групповом уровне, который препятствует вовлеченности подростков и молодых людей в группы экстремистской направленности, также необходимо оптимизировать в сторону
увеличения. Это может быть переезд в другой район, каникулы в деревне или другом городе и т.п. Те ограничения, набор которых расстраивает конструктивную вовлеченность подростка в группу с конформным поведением, следует
минимизировать. Можно уменьшить
препятствия для активности инициативных групп, объединенных конструктивными, познавательными или созидательными целями, или уличных футбольных, хоккейных и иных команд, создающих основу массового спортивного движения.
На уровне индивида также существенная роль принадлежит увеличению числа ограничений, которые препятствуют
формированию негативной Я-концепции и девиантной социализации. Без выстраивания воспитательных и иных барьеров на пути формирования педагогически запущенных детей трудно рассчитывать на потенциал самоконтроля. Минимизация набора ограничений, которые стоят на пути формирования позитивной Я-концепции и нормативной социализации, устраняя
чрезмерную опеку, а также условия,
которые формируют «домашних
мальчиков», не готовых к житейским трудностям, повышает вероятность
нормативной социализации и развитого самоконтроля.
Эмпирический анализ рестриктивных положений. Выдвинутые концепты
рестриктивной теории и пути ее применения носят во многом гипотетический характер. Оценка состоятельности, валидности и эмпирической обоснованности ТРСК -трудная исследовательская задача, которую еще предстоит решить, поскольку она стоит немалых средств и трудовых усилий, требует времени. Это задача будущего.
Вместе с тем анализ зарубежного и отечественного опыта по превентивному противодействию негативной девиантности позволяет выявить эффективные примеры применения рестриктивных положений в социальной политике и практике, в частности, при осуществлении социального контроля над молодежным экстремизмом, наркотизмом подростков и молодежи и другими формами социального
неблагополучия, связанного с нарушением социальных норм.
Достаточно сказать, что пакет рестриктивных мер в отношении религиозного экстремизма и ультраизма, использующих образовательные,
этноконфессиональные и этнополитические факторы, в последние годы с успехом применяется правительством Турции [13]. При этом сохраняется компромисс между превенцией и репрессией в противодействии экстремизму.
Исследования турецких специалистов показывают, что в сферу проблем «злоупотреблений в области религии», религиозного экстремизма и терроризма включается социально неустроенная (безработная), «недосоциализированная» и лишенная конструктивных социальных перспектив молодежь. Несмотря на жесткость репрессивных мер по турецкому законодательству, в экстремизм в настоящее время рекрутируется все большее число «социально исключенной» молодежи [14]. Поэтому власти Турции все с большим успехом применяют рестриктивные меры: снимают ограничения по профессиональной занятости и мобильности молодежи, по занятиям спортом и физкультурой (в каждом дворе и парке сооружены и используются прекрасно оборудованные спортивные миниплощадки), по получению образования даже в турецком Курдистане.
Интересен турецкий опыт по ограничению влияния религии, клановости, поскольку одним из ключевых агентов в механизме вовлечения в экстремизм являются кланы и семейные группы. Об этих переменах свидетельствуют вполне европейские манеры молодых турков, реклама, содержание сетки вещания на ТВ. В стране поддерживается определенная
толерантность - Турция стала Меккой для иностранных туристов. Турки ведут активную работу по интеграции турецкого общества на основе традиционной и светской систем ценностей еще со времен Ата Тюрка.
Рестриктивный опыт в противодействии негативной девиантности аккумулирован также в Швеции, Греции, Великобритании, которым за счет рестриктивных мер удалось существенно снизить уровень наркотизации молодежной среды, повысить толерантность и веротерпимость, снизить риски экстремизма. Ряд положений рестриктивной теории контроля прошли эмпирическую проверку в ходе реализации целевых программ профилактики наркотизации и алкоголизации населения в России и Татарстане. Достаточно вспомнить и о законодательном ограничении в РТ потребления алкоголя в ночное время.
Таким образом, теоретическая модель рестриктивного социального контроля, сформулированная в первом приближении, не догма, она носит открытый к изменениям и дополнениям характер, что позволяет полнее учитывать социальные перемены и контексты, гибко выстраивать конкретные модели превентивного противодействия экстремизму и иным проявлениям девиантности. Рестриктивный дискурс -новая теоретическая площадка, на которой может и должна пройти интересная и содержательная дискуссия о плюсах и минусах рестриктивного подхода и интегративных девиантологических теорий контроля в целом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Девиантология. URL: http: //www. deviantology. spb. ru/; Гилинский Я.И. URL:
http: //www.online 812.ru/gilinskiy/
2. См.: Шипунова Т.В. Введение в синтетическую теорию преступности и девиантности. -СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та,2003; Комлев Ю.Ю. Теория рестриктивного социального контроля. - Казань: КЮИ МВД России,2009.
3. Комлев Ю.Ю., Сафиуллин Н.Х. Социология девиантного поведения. Казань: КЮИ МВД России, 2006.С.156-157.
4. http://www.tc.columbia.edU/i/a/document/9386_whritePaper_2_Extremism_030809.pdf
5. Там же.
6. Henslin J.M. Essentials of sociology: a down-to-earth approach. Boston: Allyn and Bacon, 2004. P.354-360.
7. Akers.R.L. Criminological Theories: introduction and evalution. 2nd ed. Los Angeles,1997.
8. Liska A.E. Strategies and requisites for theoretical integration in the study of crime and deviance //Theoretical Integration in the Study of Deviance and Crime. Albany: State University of New York Press,1989.P.1-20.
9. Открытая рамка способна «раздвигаться» за счет новых конструктивных положений.
10. См: Комлев Ю.Ю. Теория рестриктивного социального контроля. Казань: КЮИ МВД России,2009.
11. Barak G. Integrating Criminologies. Allyn and Bacon,1998.P.286.
12. Barak G. Integrating Criminologies. Allyn and Bacon.1998.P.272-273.
13. Автору в марте-апреле 2010 года в составе делегации КЮИ МВД России, посетившей Турецкую национальную полицейскую академию, удалось познакомиться с результатами оригинального исследования турецких криминологов, объектом которого стала местная организация «Хезболла».
14. Специальным законодательством Турции для террористов предусмотрено пожизненное заключение, а за финансирование террористических организаций предусмотрено лишение свободы до 15 лет в специальных тюрьмах. В турецких тюрьмах 120000 заключенных, хотя рассчитаны они только на 75000 заключенных.
