CC BY
22
боя и гульбы. Автор не осуждает за это героя и его товарищей, разделяя позицию создателей фольклорных исторических песен о вожаке народных масс.
В. Каменский назвал свое произведение «привольным романом» (24), то есть романом, свободным от всех жанровых канонов, ничем не стесненным. Действительно, в «Степане Разине» сосуществуют признаки разных жанровых типов романа - исторического, авантюрного, социально-бытового, лирического. Как отмечают исследователи творчества В.В. Каменского, «несмотря на то, что в основе произведения лежат подлинные события, историзма в книге нет: Каменскому было важнее показать стихию народной вольницы, чем конкретные события, факты» [6, с. 76].
В нем ощутимо воздействие героической поэмы, использованы элементы крестьянской обрядовой песенности и символики. Создавая авторскую модификацию романа, писатель работал со многими жанрами и стилями, но в доминируют в нем возвышенные и торжественные интонации. Нередко он стилизует повествование под персидскую сказочную прозу средних веков, инкорпорируя по ее образцу в роман многочисленные стихи. Страницы, посвященные Гиляну, заставляют вспомнить об оперном либретто: содержание происходящего в Реште излагается максимально лаконично, герои поют друг другу песни, характеры схематичны и очерчены одной-двумя чертами. Степан без особого труда преодолевает все препятствия, мешающие его любви. Все условно, реальные сложности человеческих отношений упрощены, действие разворачивается в пространстве, имеющем ярко выраженный характер театральности. Этим можно объяснить отсутствие точного воспроизведения иранского колорита и религиозных обычаев гилянцев. Подобное не входило в художественный замысел «Степана Разина», призванного, по мысли В. Каменского, быть поэмой о «богатырском русском народе».
Как свидетельствуют документы, после революции 1917 года имя предводителя Крестьянской войны было поставлено рядом с именами выдающихся борцов за свободу и пламенных революционеров [7, с.141].
В литературе тех лет основной акцент делается на классовой природе разинского восстания, писатели начинают откровенно идеализировать образ вожака, доминирует сочувственное изображение разинцев, вот почему образы гилянцев в этих произведениях эпизодичны и поверхностны (пьеса Ю. Юрьева
«Сплошной зык», 1919; киносценарий М. Горького «Стенька Разин. Народный бунт в Московском государстве 1666-1668 годов», 1921; романы Ал. Алтаева (Ямщиковой) «Взбаламученная Русь», «Стенька вольница», 1925).
В советский период развития русской литературы исторический жанр переживал настоящий расцвет. В середине 30-х годов ХХ века писатель Т. Манн писал об историческом романе следующее: «Его прозаические качества, сознательность и критицизм, а также богатство его средств, его способность свободно и оперативно распоряжаться показом и исследованием, музыкой и знанием, мифом и наукой, его человеческая широта, его объективность и ирония делают роман тем, чем он является в наше время: монументальным и главенствующим видом художественной литературы» [8, с. 212].
Своей главной задачей романисты считали выяснение истоков победы народа в революции 1917 г. Этим объясняется повышенный интерес к выдающимся историческим деятелям, способствовавшим продвижению России по пути прогресса (Петр I, Екатерина II, писатели - А.С. Пушкин, А.С. Грибоедов,
A.Н. Радищев и др.). В их ряду рассматривался и Степан Разин, образ которого стал центральным в ряде романов. Изображение Персии связано в этот период развития русской литературы в основном в связи с изложением в художественной форме истории Разина.
В романе В. Каменского формообразующим началом произведения становится фольклорная традиция. Вместе с тем можно говорить о своеобразии историзма, в котором национальные мотивы и полуфольклорные формы являются свободными романтическими фантазиями на историческую тему.
Страницы, посвященные Гиляну, заставляют вспомнить об оперном либретто: содержание происходящего в Реште излагается максимально лаконично, герои поют друг другу песни, характеры схематичны и очерчены одним-двумя штрихами. Степан без особого труда преодолевает все препятствия, мешающие его любви. Все условно, реальные сложности человеческих отношений упрощены, действие разворачивается в пространстве, имеющем ярко выраженный характер театральности. Этим можно объяснить отсутствие точного воспроизведения иранского колорита и религиозных обычаев гилянцев. Подобное не входило в художественный замысел «Степана Разина», призванного, по мысли
B. Каменского, быть поэмой о «богатырском русском народе».
Библиографический список
1. Андреев Ю. Русский советский исторический роман. 20-30-е годы. Москва - Ленинград: Наука, 1962.
2. Каменский В.В. Кафе поэтов. Путь энтузиаста: Мемуары. Степан Разин; Пушкин и Дантес: Художественная проза и мемуары. Москва: Правда, 1991.
3. Быков Л.П. Литература Урала. Очерки и портреты. Екатеринбург: Издательство Уральского университета.
4. Каменский В.В. Степан Разин; Пушкин и Дантес: Художественная проза и мемуары. Москва: Правда, 1991.
5. Маслова В.А. Лингвокультурология. Москва: Академия, 2001.
6. Гинц С. Василий Каменский. Пермь: Книжное издательство, 1984.
7. Соловьев В.М. Современники и потомки о восстании С.Т. Разина. Москва,1991.
8. Манн Т. Письма. Москва: Знание, 1981.
References
1. Andreev Yu. Russkij sovetskij istoricheskij roman. 20-30-e gody. Moskva - Leningrad: Nauka, 1962.
2. Kamenskij V.V. Kafe po'etov. Puf 'entuziasta: Memuary. Stepan Razin; Pushkin i Dantes: Hudozhestvennaya proza i memuary. Moskva: Pravda, 1991.
3. Bykov L.P. Literatura Urala. Ocherkiiportrety. Ekaterinburg: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta.
4. Kamenskij V.V. Stepan Razin; Pushkin i Dantes: Hudozhestvennaya proza i memuary. Moskva: Pravda, 1991.
5. Maslova V.A. Lingvokul'turologiya. Moskva: Akademiya, 2001.
6. Ginc S. VasilijKamenskj. Perm': Knizhnoe izdatel'stvo, 1984.
7. Solov'ev V.M. Sovremennikiipotomkio vosstaniiS.T. Razina. Moskva,1991.
8. Mann T. Pis'ma. Moskva: Znanie, 1981.
Статья поступила в редакцию 22.12.22
УДК 811.111:81'373.72
Nekrasova M.Yu., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Theory and Practice of Translation Department, Sevastopol State University
(Sevastopol, Russia), E-mail: nekramar@mail.ru
Barskaya O.V., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Foreign Languages Department, Black Sea Higher Naval School n.a. P.S. Nakhimov
(Sevastopol, Russia), E-mail: olyabarska@yahoo.com
REPRESENTATION OF ENEMY IMAGE IN BRITISH NEWSPAPER DISCOURSE OF THE CRIMEAN WAR. The provisions of linguistic imagology, which determine the verbal means of the 'enemy' image forming in the public mind served as the article theoretical basis. The analysis of the studies by J.-M. Carré, M.-F. Guyard, H. Dyzerinck, J. Leerssen is carried out. They trace the thought that the collective idea of a hetero-image is conditioned by the specifics of the national auto-image model and the historical moment, which are reflected in the media discourse of a particular time period. A comparative analysis of the "stereotype", "image", "representation" concepts is made. The practical part of the study deals with verbal mechanisms of introducing stereotypes into social consciousness on the examples of the publications in the mid-19th century leading British tabloids The Daily News and The Times. During the Crimean campaign, Great Britain, which was at war with Russia, aimed to form in its society an unfriendly image of a rival state, which was realized through the text-semantic ideologization of the media space of that time. A complex imagotypical structure of the enemy portrayal was created on the pages of the English newspapers by "blurring down" the readers' perception of the Russian territorial space, the demonization and "barbarization" of the Russian ruler, the primitivization of the Russian soldiers and army, the mythologization of meaningful objects for Great Britain, such as the Crimea and Sevastopol. Current civilizational processes actualize research in the field of a social mental model formation with the help of linguistic techniques.
Key words: linguistic imagology, enemy, stereotype, image, auto-image, hetero-image, Crimean War, English press, public consciousness.
М.Ю. Некрасова, канд. филол. наук, доц., Севастопольский государственный университет, г. Севастополь, E-mail: nekramar@mail.ru
О.В. Барская, канд. пед. наук, доц., Черноморское высшее военно-морское училище имени П.С. Нахимова, г. Севастополь, E-mail: olyabarska@yahoo.com
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОБРАЗА ПРОТИВНИКА В БРИТАНСКОМ ГАЗЕТНОМ ДИСКУРСЕ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
Теоретической основой статьи являются положения лингвистической имагологии, определяющие вербальные средства формирования образа врага в общественном сознании. Осуществлен анализ исследований Ж.-М. Карре, М.-Ф. Гийяра, Х. Дизеринка, Й. Леерсена, в которых прослеживается идея об обусловленности коллективного представления о гетерообразе спецификой национальной модели автообраза и историческим моментом, находящими своё отражение в медиадискурсе конкретного временного периода. Проведен компаративный анализ сущности понятий «стереотип», «имидж», «образ». В практической части исследования прослеживаются словесно-вербальные механизмы внедрения стереотипов в социальное сознание на примерах публикаций ведущих британских таблоидов середины XIX века The Daily News и The Times. В период Крымской кампании враждующая с Россией Великобритания имела целью сформировать в своём обществе недружественный образ государства-соперника, что претворялось в жизнь посредством текстово-семантической идеологизации медиапространства того времени. Сложная имаготипическая структура образа врага создавалась на страницах английских газет посредством «затуманивания» представления читателей о территориальном пространстве России, демонизации и «варваризации» российского правителя, примитивизации русского война и воинства, мифологизации важных для Великобритании объектов, таких, как Крым и Севастополь. Текущие цивилизационные процессы актуализируют исследования в области формирования общественной ментальной модели с помощью лингвистических приёмов.
Ключевые слова: лингвистическая имагология, неприятель, стереотип, имидж, автообраз, гетерообраз, Крымская война, английская пресса, общественное сознание.
Актуальность настоящего исследования обусловлена растущим интересом к образу «иного» или «чужого» как представителю другой культуры; к анализу стереотипов и «образов-миражей», создающих имидж одной страны в другой в определенную эпоху, иллюзорному представлению о «чужой» культуре; к изучению приемов идеологизации и мифологизации национальных образов через призму социальных и личных взглядов; к развитию имагологии, рассматривающей трансформацию интерпретации «чужого» в общественном сознании в оппозиции к понятию «свой»; к интерпретации комплексного образа «чужого», элементы которого зачастую создаются в угоду верхушки власти и в соответствии с текущим политическим курсом и могут смещаться по оценочной шкале «иной - чужой -враг»; к событиям Крымской войны как примеру политического противостояния европейских государств и российской цивилизационной культуры.
Цель исследования - анализ актуализации и интерпретации комплексного образа противника Великобритании в Крымской войне по оценочной шкале: «иной - чужой - враг», созданного в дискурсе британских газет середины XIX века на материале The Times и The Daily News.
Задачи исследования: изучение появления и развития понятия «чужого» как одного из ключевых терминов имагологии; разграничение понятий «стереотип», «имидж» и «имагологический образ»; выявление языковых средств, позволяющих структурировать образ противника в общественном сознании читателей британских газет периода Крымской войны.
Научная новизна работы состоит в том, что представлена имаготипиче-ская структура, созданная в британском газетном дискурсе середины XIX века и репрезентирующая Россию как противника Великобритании в Крымской войне. Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его результатов в комплексном анализе образа России в зарубежных СМИ различных периодов, а также в профессиональной подготовке студентов-лингвистов.
Крымская война является сложным историческим событием, заложившим основы современных геополитических, экономических и культурных процессов. Противостояние союзных европейских государств: Великобритании, Франции, Турции, Сардинии, с одной стороны, и Российской империи, с другой, привлекает внимание не только историков. Большое количество трудов посвящено политическим, межкультурным, массмедийным и другим аспектам военного противостояния. Лингвистические исследования, в свою очередь, помогают решить ряд проблем, связанных с репрезентацией Крымской войны в культурном пространстве стран-участниц конфликта, в том числе оценка себя, союзников и противников по оппозиционной шкале «свой - чужой».
Изучение образа другого государства и государствообразующего этноса тесно связано с развитием междисциплинарного научного направления, известного как имагология. По мнению В.Б. Земскова, эта дисциплина изучает «рецепцию и репрезентацию своего мира или мира других/чужих» [1, с. 5]. Ментальные модели, представляющие основу национальной идентичности, именуются имаго-типическими структурами и являются объектом имагологии.
Одними из первых исследователей, обративших внимание на гетерообразы иной культуры в литературных произведениях, стали Ж.-М. Карре и М.-Ф. Гийяр. Они заинтересовались темой национальных мифов в коллективном сознании. В процессе интерпретации представление о нации как о сложном механизме может упроститься до систематизации и стереотипизации [2, с. 16]. Таким способом создаются «образы-миражи», то есть не как реально существующие, а как воображаемые общности. Исходя из этого, Х. Дизеринк считает, что нации и народы обретают временную конкретизацию в ходе исторического развития [3].
Для объективной оценки образа нации необходимо выйти за рамки обыденного национального мышления на уровень сверхнациональной идентичности. Для этого следует отказаться от стереотипов, которые так или иначе оказывают влияние на чистоту суждения, даже в лабораторных условиях. В результате исследований, Й. Леерсен приходит к выводу, что понятие «национальность» имеет субъективную природу, так как, выходя за рамки той или иной национальности, теряется сама идея принадлежности к той или иной культуре [4]. Соответствен-
но, в основе имагологического анализа так или иначе оказывается оппозиция «свои - чужие». Исследование данной оппозиции позволяет выявить структурные различия языков и культур.
Репрезентация «чужих» происходит через характеристику стереотипов, имиджей и имагологических образов. Стереотипы - устойчивые представления о предмете или явлении действительности, обладающие выраженной эмоционально-оценочной окраской, обусловленной социально-культурными факторами. Имиджи рассматриваются на материале медиадискурса, имагологические образы - на основе художественных текстов. Стереотипы формируются в рамках определенной системы ценностей и, в свою очередь, влияют на нее: стереотип фиксирован, базируется на национально-культурной специфике, формируется бессознательно. Имидж - сознательно созданный образ сложного объекта с управляемой интерпретацией - формируется сознательно, связан с массовой культурой. Стереотип дает сжатое представление об объекте, имидж отделяет один объект от других, наделяя его выгодными пропагандисту свойствами. В отличие от образа, имидж не может быть нейтральным [5].
Существуют следующие разновидности образов: художественный образ, который может быть выраженным как вербально, так и невербально, словесно-вербальный образ и т. д. В структуру последнего входят два компонента: семантический и текстовый. Основными механизмами создания образов и образности являются использование сравнения, дескриптивной (изобразительно-выразительной) лексики, метафоризации и метонимизации. Все перечисленные механизмы тесно связаны с работой человеческого сознания, в частности со спецификой осмысления им мира и его репрезентации в языке. Для создания имиджа «иной» культуры используются те же приемы, однако целью являются политические и идеологические установки.
Основным предметом лингвистической имагологии являются различные способы репрезентации образа «чужого», имеющие вербальное выражение: очевидно, что речь идет о языковых средствах представления автообразов и ге-терообразов [6]. Кроме того, с помощью таких средств осуществляется их сопоставление, противопоставление и сравнения. Образ «чужих» неразрывно связан с категорией оценки. А при трансформации образа из «иного» во «враждебный» тесно связана с оценочной характеристикой «свой - чужой» [7; 8]. Степень ина-ковости проявляется через градацию «иной - чужой - враг», где различается степень отчуждения.
В период Крымской войны ведущие британские газеты освещают военные события и создают в сознании общества комплексный образ противника - России. Эта задача осложняется тем, что Великобритания и Россия до рассматриваемого столкновения имели хорошие торговые и экономические отношения, являлись союзниками в войне с Наполеоном. Соответственно, британской публике необходимо постепенно поменять вектор отношения к Российской империи. Для этого выстраивается довольно сложная иерархическая имаготипическая структура. Так или иначе происходит сравнение автообраза британской нации с гетеро-образом противника.
Одним из основных компонентов анализируемой ментальной модели является территория. Несмотря на обширные колониальные владения, в менталитете британцев есть их скромная, уютная, цивилизованная Англия и далекие земли, на которых они строят цивилизацию и где живут отсталые племена. Россия же неотделима от своих колониальных владений, и, соответственно, нельзя обозначить границу, где заканчивается цивилизация и начинается дикость. Британские политики и журналисты обращают внимание на то, что территория России огромна и не изведана. Газеты очерчивают горизонты - "from Courland to Kamchatka" [9, 21.09.1854] / "from the basis of the Carpathians to the shores of the Caspian - along the whole extent of the southern frontier" [9; 30.09.1854]. Данный пространственный размах отделяет два государства, проявляя отличия России от Британии, изображая ее «иной».
С первых статей, посвященных войне, британская пресса пытается возвысить автообраз британцев в истории, показывая особую значимость их превосходства над Российской империей, приписывая себе заслугу ее экономического
развития:"Russian civilization is mainly the result of the friendly Intercourse of the nation with England. Before the discovery of Archangel by the English, Russia waged an unequal contest with its western neighbours" [9, 22.09.1854]. Газета намеренно подчеркивает дружеские взаимоотношения двух государств: friendly intercourse, противопоставляя эту связь, взаимодействию России с другими государствами. То есть отмечается, что «иная» культура российского государства могла бы быть признана «своей» благодаря усилиям Великобритании, но решила двигаться в противоположном направлении.
Так как территория противника огромна, здесь нельзя отделить прогрессивное общество от примитивного. Следовательно, в сознании британцев возникает некая «зона хаоса». В прессе нередко встречаются такие характеристики, как chaotic, barbarian. Уровень развития государства оценивается как примитивный: "the same stage of civilization as the barbarians of THEODORIC, or GENSERIC, or ATILLA" [10, 25.09.1854]. Для наглядной репрезентации данного имиджа приводятся имена наиболее известных предводителей варварских германских племен, в свое время представлявших угрозу для Римской цивилизации и пришедших из диких восточных степей. Соответственно, Россия ассоциируется с образом Николая I как очередного варварского правителя, несущего угрозу новой европейской культуре. Так, постепенно, от «иной» территории совершается переход в «чужую» варварскую культуру, глава которой уже «враг», бросивший вызов цивилизованному миру.
И теперь в прессе гетерообраз России как «иной» территории уже неотделим от враждебного имиджа царя: "Russia and Nicholas are now drinking deep that cup of humiliation, which the latter has mingled for both" [9, 21.09.1854]. Аллюзия на Библию должна подчеркнуть несправедливость притязаний Николая I и справедливую миссию Британии ведения войны на чужой территории, чтобы наказать дикого царя и, соответственно, его страну. Таким образом, противник из абстрактного имиджа некой территории трансформируется в конкретный образ, конкретную личность, к которой легче питать враждебные чувства. Это также позволяет возложить ответственность за все геополитические события на одного человека: had placed the two States in hostile relations [9, 22.09.1854]. Соответственно, следующим компонентом имаготипической структуры является имидж русского царя.
Образ Николая I представлен такими синонимами, как emperor, autocrat, despot, czar. Все они репрезентируют семантическое поле «абсолютная власть», позиционируя Россию как варварскую, рабовладельческую страну, отстающую в своем развитии. Autocrat и despot вызывают в сознании образы периода древних цивилизаций Греции, Персии, а emperor и czar апеллируют к образу римского императора, цезаря. Перечисленные термины в очередной раз подчеркивают, что Россия занимает «иную» ступень цивилизационного развития. Происходит воздействие стереотипа варварского государства, которое противостоит спокойствию и свободе европейских государств.
"If after such unquestionable indications of weakness the inveterate enemy of the tranquillity and liberty of Europe is not effectually manacled before the war is concluded, a terrible responsibility will rest upon those Governments who have it in their power to chain him" [9, 22.09.1854]. Можно заключить, что к представителю варварского рабовладельческого строя можно относиться как к рабу, заковав его в кандалы и посадив на цепь. Ведущие газеты Великобритании середины XIX века репрезентируют в картине мира британцев имидж «чужого» правителя, обладающего абсолютной властью над своими «рабами» и не признающего прогресса цивилизации. Он сам заслуживает того, чтобы оказаться в положении раба.
В структуру ментальной модели территории входит имидж Крыма как непосредственного театра военных действий. Для его репрезентации широко используются сравнения, так как прессе необходимо изобразить крымские ландшафты таким способом, чтобы читатель ясно представил себе передвижение армии или ход военных действий:"^ form of the eastern coast of the Crimea is not unlike that of the county of Pembroke and our readers may form a tolerably correct idea of the operations we are describing by supposing that the allied forces landed in St. Bride's Bay just below St. David's, and then marched to the coast near Tenby [9, 14.10.1854]. В данном случае имидж Крыма соответствует шкале «свой» и связывает чужую территорию с хорошо знакомой британцам. Таких сравнений в прессе приводится достаточное количество, так как, действительно, некоторые ландшафты полуострова напоминают британские пейзажи.
Несомненно, территория противника репрезентируется в прессе через имидж Севастополя. Уже в начале военных действий в британском газетном дискурсе отмечается значение базы Черноморского флота для русского человека. Город представлен как хранитель, защитник границ «Матушки-Руси», «Святой земли», причем подчеркивается, что другие пограничные города несравнимы по ценности с осаждаемой союзниками крепостью: "It is not only «Mother Russia» Who is «Holy;» nor is Moscow the only holy city in the empire. The cities of the interior are sacred as citadels of the Muscovite nationality: and the frontier cities are sacred as the guards of that nationality; and of those frontier cities, none is so sacred as Sebastopol" [9, 14.10.1854]. Представляя большую значимость для противника, город, несомненно, должен стать главной целью для британцев и их союзников. Взятие Севастополя начинает носить такое же сакральное значение для осаждающих, как и сам город для защитников.
В британской прессе все чаще появляются слова со значением успеха, захвата, уничтожения. "We will not venture to predict that the forces of the Allies will in
every point succeed, and that the capture of Sebastopol, the destruction of the Russian fleet, and the annihilation of Russian influence in the Black Sea are the necessary and inevitable consequences of the attack' [10, 18.09.1854]. Таким образом, Севастополь идеологизируется и становится неотъемлемой частью имиджа противника, непосредственной целью операции, успехом всей кампании, ведущим к уничтожению власти Российской империи как в регионе, так и на общеполитической арене. Кроме идеологизации Севастополя и военных событий, происходит их мифологизация, так, Севастополь неоднократно сравнивается с Троей: "within the walls of Troy [9, 25.12.1854]. Город представлен как нерушимая крепость и символ победы.
Важным компонентом ментальной модели противника в британской прессе является имидж воина, непосредственно находящегося на поле сражения. В данном аспекте уже не встречается концепт «иной», шкала все больше смещается по градации враждебности. На основе, внедряемой в сознание читателей мифологизации и стереотипизации, газеты особо тщательно отбирают оценочную лексику. Имидж русского воина базируется на изображении полуголодного изможденного раба, безжизненного и физически слабого, что соответствует имиджу России как рабовладельческого государства. Британцы представляют русских солдат не заинтересованными в противостоянии союзникам: "Russian soldiers were occasionally spoken of with disparagement as half-starved and spiritless serfs, whose physical weakness must necessarily disqualify them for vigorous action, and even a high military authority among ourselves described them as men to whom a British soldier would be disposed to present "bread rather than the bayonet" [10, 18.10.1854].
Однако, несмотря на эту стереотипизацию слабости и беспомощности, русские солдаты слепо преданы своему господину, как и положено рабу. Газеты неоднократно пишут о проявлении противником терпения, храбрости, отваги, об их прилежной исполнительности: "We do not deny the patient courage of the Russian soldier" [10; 18.10.1854]. ... "the Russian soldiers are most patient and obedient in the execution of orders" [9, 25.07.1855].
Оценке подвергаются и отдельные рода войск. «Русская пехота оценивается как сносная, кавалерия же совершенно неспособна атаковать, и только артиллерия получила высокую оценку в глазах британцев» [11]: "The Russian foot soldiers have probably, fairly considered, neither gained nor lost much reputation during the present campaign ... the coolness and good order... their obstinacy in defending their works,... show them to possess many of the most useful qualities of the soldier... The Russian cavalry... proved... utterly unable to cope with the fiery charge of our gallant brigades. It is in the artillery...that Russia appears most formidable" [10, 04.10.1854]. Артиллерия приобретает образ по-настоящему страшной силы. Интенсивность стрельбы пугает, но в то же время восхищает британцев. Это «враждебная» сила, но заслуживающая уважения как «иная», равная по значению.
Интересно также в гетерообразе противника отметить присутствие стереотипа о повальном пьянстве русских. Под воздействием спиртного они становятся неуправляемыми, дикими и устрашающими: продолжительно и громко кричат, лучше сражаются. Они представлены жителями территории хаоса, варварами, которыми их активно репрезентируют британские газеты середины XIX века: "If the Russian soldier fights better under the fumes of raki, out with the raki-bottle, and give him as much as he can bear' [10, 28.10.1854]. Таким образом, газета The Times, как и в примере выше, имеет своей задачей отразить в сознании британцев, что русские плохо снабжены и хлебом, и оружием, но для того, чтобы заставить их сражаться, командование позаботилось о том, чтобы обеспечить их значительным количеством спиртного. Кроме иносказания, британские газеты также прямо сообщают о превосходстве союзников над русскими солдатами: "the Russian soldier is no match for the soldier of France and England" [9, 07.11.1854].
«Свои» солдаты тоже выказывают преданность и мужество, но они это делают не по принуждению, а из чувства справедливости. Они защищают союзника - Турцию - от абсолютного зла. Ведущие издания сообщают, что британская армия очень изменилась, условия жизни солдат стали лучше, все их жалобы открыто публикуются в прессе, и недостатки военного быта устраняются: "On the contrary, his conduct and carriage were never so exemplary as now; his attachment to his officers is most strikingly evinced throughout the correspondence to which we have referred; and the renown of the British arms has been extended and exalted by a series of exploits which will well sustain a comparison with those of any former war" [10, 25.11.1854]. Состояние войск сравнивается с предыдущими военными кампаниями, отмечаются значительные улучшения, и газеты особо подчеркивают свою значимость в этом.
Достаточно сложной задачей для газет было не только трансформировать образ России из «своего» союзника в «иного» варвара, а затем и непосредственного «врага», но и кардинально поменять отношение британского общества к французам. Извечные враги англичан теперь становились союзниками. Не оставалось времени осуществлять трансформацию постепенно, поэтому необходимо было сначала полностью переключить сознание британцев на их отношения с Россией. Так, в первых сообщениях об объявлении войны и вплоть до высадки десанта у берегов Евпатории Франции уделяется совсем незначительное пространство на страницах британских газет. Речь все больше о Европе в целом -those Governments. После некоторого затишья Франция вновь появляется в прессе как давний друг и союзник.
Намеренно подчеркивается, что Англия не одна в этой войне: "But we must not forget that we are not alone in this matter-that we have gallant and faithful allies, whose blood has been mingled with our own on the glorious battle-fields of Alma and Inkermann, whose danger is our danger, and whose safety our safety' [10, 25.11.1854]. Используется лексика faithful, mingled, которая свидетельствует о единении наций, о признании французов «своими». Этот эффект усиливается посредством эпифоры и параллельных конструкций: whose blood has been mingled with our own, whose danger is our danger, and whose safety our safety: газеты настаивают на кровной связи англичан и французов.
Недостатки соседа пытаются трансформировать в достоинства. Французы представлены как более опытная, хорошо подготовленная в военном отношении армия: "If England be not a military nation France may pre-eminently vindicate to herself the title of a people of soldiers" [10, 25.11.1854]. Таким образом, у Великобритании чудесным образом появился союзник, на которого можно полностью положиться и даже дать ему возможность вести более активные боевые действия, ведь у него больше опыта.
Турция - мусульманское государство, но от него можно получить определенные преимущества, а в случае распада - и территории. Следовательно, этот союзник в данный момент должен получить положительную оценку. Газеты не отражают стереотипов о дикости и безжалостности башибузуков. Поведение турок в бою оценивается британскими корреспондентами как организованное и храброе: "The Turks naturally possess in an eminent degree some of the best qualities of soldier. They are patient, sober, tractable, hardy, capable of great endurance, and content with indifferent food. As regards their bravery, they are probably neither more nor less
Библиографический список
courageous than other people in the same state of civilization" [10, 29.11.1854]. Это войска, на которые можно положиться. Они характеризуются такими положительными качествами, как непьющие, послушные, мужественные, терпеливые, непритязательные в еде, выносливые и смелые. Таким образом, происходит идеализация и причисление изначально «чужой» нации к «своим».
В результате анализа репрезентации образа противника, созданного британскими газетами The Times и The Daily News в середине XIX века, выявлены типичные стереотипы и имиджи русской культуры, осуществлена характеристика противника по оценочной шкале: «иной - чужой - враг». Сложная имаготи-пическая структура России включает в себя имиджи территории, царя, воина. Территория, в свою очередь, отображает как понятие всей России, так и непосредственно театр военных действий. Имидж территории подвергается трансформации в связи со сменой политического курса государства и превращается из «своего» рынка сбыта и «своей» сферы влияния в «иную», непознанную землю и «чужую», нецивилизованную страну. Имидж царя представлен как воплощение чуждого политического строя - тирании и деспотии. При изображении воина возникают стереотипы «чужого» русского пьяного солдата, голодного крепостного в сравнении со свободными «своими» солдатами и офицерами. Создается оппозиция: «свои» - это британцы, французы и турки, «чужие» - русские воины. Британский газетный дискурс смещает оценку противника и союзников по шкале «иной - чужой - враг» в противоположных направлениях для России и Франции. Таким образом, представляется перспективным изучение трансформации образа России в дискурсе современных зарубежных СМИ в аспекте геополитических изменений в новой и новейшей истории.
1. Земсков В.Б. Россия на «переломе». На переломе: образ России прошлой и современной в культуре и литературе Европы и Америки (конец XX- начало XXI вв.). Москва: Новый хронограф, 2011.
2. Поляков О.Ю., Полякова О.А. Имагология: теоретико-методологические основы. Киров: ООО «Радуга-ПРЕСС», 2013.
3. Dyserinck H. Imagology and the Problem of Ethnic Identity. Available at: https://is.muni.cz/el/1421/podzim2009/NIDCC03_01/um/2_Dyserinck.pdf
4. Поляков О.Ю.Й. Леерссен о репрезентации национальных образов в системе культуры. Знание. Понимание. Умение. 2015; № 3: 162-168.
5. Феофанов О.А. Стереотип и «имидж» в буржуазной пропаганде. Вопросы философии. 1980; № 6: 89-100.
6. Феррони В.В. Три лика другого: «Другой», «Иной», «Чужой». Вестник Воронежского государственного университета. 2012; № 1: 112-130.
7. Свинкина М.Ю. Градуальная оппозиция «свой - иной, другой, чужой» в русском и немецком языках. Научный диалог. 2016; № 6 (54): 94-105.
8. Сенявский А.С., Сенявская Е.С. Историческая имагология и проблема формирования «образа врага» (на материалах российской истории XX века). Вестник РУДН. Серия: История России. 2006; № 2 (6): 54-72.
9. The Daily News. London, 1854-1856.
10. The Times. London, 1854-1856.
11. Некрасова М.Ю. Репрезентация события CRIMEAN WAR в публичном и приватном англоязычном дискурсе середины XIXв. Диссертация ... кандидата филологических наук. Санкт-Петербург, 2021.
References
1. Zemskov V.B. Rossiya na «perelome». Na perelome: obraz Rossii proshloj i sovremennoj v kulture i literature Evropy i Ameriki (konec XX- nachalo XXI vv.). Moskva: Novyj hronograf, 2011.
2. Polyakov O.Yu., Polyakova O.A. Imagologlya: teoretiko-metodologicheskie osnovy. Kirov: OOO "Raduga-PRESS", 2013.
3. Dyserinck H. Imagology and the Problem of Ethnic Identity. Available at: https://is.muni.cz/el/1421/podzim2009/NIDCC03_01/um/2_Dyserinck.pdf
4. Polyakov O.Yu.J. Leerssen o reprezentacii nacional'nyh obrazov v sisteme kul'tury. Znanie. Ponimanie. Umenie. 2015; № 3: 162-168.
5. Feofanov O.A. Stepeotip i «imidzh» v bupzhuaznoj ppopagande. Voprosy filosofii. 1980; № 6: 89-100.
6. Ferroni V.V. Tri lika drugogo: «Drugoj», «Inoj», «Chuzhoj». Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. 2012; № 1: 112-130.
7. Svinkina M.Yu. Gradual'naya oppoziciya «svoj - inoj, drugoj, chuzhoj» v russkom i nemeckom yazykah. Nauchnyj dialog. 2016; № 6 (54): 94-105.
8. Senyavskij A.S., Senyavskaya E.S. Istoricheskaya imagologiya i problema formirovaniya «obraza vraga» (na materialah rossijskoj istorii XX veka). Vestnik RUDN. Seriya: Istoriya Rossii. 2006; № 2 (6): 54-72.
9. The Daily News. London, 1854-1856.
10. The Times. London, 1854-1856.
11. Nekrasova M.Yu. Reprezentaciya sobytiya CRIMEAN WAR v publichnom iprivatnom angloyazychnom diskurse serediny XIX v. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Sankt-Peterburg, 2021.
Статья поступила в редакцию 13.12.22
УДК 802.0
Omarbl Bestoon, postgraduate, Voronezh State University (Voronezh, Russia), E-mail: bestoonomarbl@gmail.com
KURDISH MEDIA IN MID- AND LATE 2000s AS A FACTOR OF ETHNIC SELF-IDENTIFICATION. The media of the Kurds, being the core of the media culture of this ethnic community, is not only a mirror of social struggle, but also an enzyme of national self-identification, self-determination of the people. The media of Iraqi Kurdistan have for many years acted as a driving force in the struggle for the creation of an independent state, this fact has determined the relevance of studying this topic through the prism of media culture. Nowadays, journalists continue the line of cultural continuity and create relevant media texts that reinforce the traditional values of the Kurds, their ethnic independence and national identity. The objective of this article is to expose the national-patriotic dominants of the Kurdish media in the 1950s - 1980-s, stressing the problem of national self-identification. While considering opportunities of national journalism, the fundamental issue is the unity of all the peoples of Kurdistan, fighting for the creation of a single statehood, which implies the existence of territorial integrity and cultural, linguistic, first of all, kinship of the tribes living in the mountains of Kurdistan. The opinions of peoples' representatives, closely associated with the Kurds, the reaction of various social groups, in particular, representatives of the parties of those years, were widely covered in the press of Iraq and neighboring states. Iraqi Kurdistan, for many historical reasons, has taken a leading position in the development of national media as a factor in the self-identification of the people. The historical and cultural method with elements of political analysis of media discourse has become a method for considering the problems of the formation of the national media of the Kurds. The study of the media discourse of the Kurds of the middle and the end of the last century is of undoubted theoretical significance as the development of classical problems in the theory of journalism, in particular as the disclosure of the features of the embodiment in the media of self-identification of an ethnic group. This problem exposure has a direct outlet to the practice of the mass media, acting as an instrument of agitation and rallying the organizers of the peoples struggle for their rights.
Key words: Kurdistan, national self-identification, Kurdish media, media culture of ethnic community, Iraq newspapers.
Омарбл Бестун, аспирант, Воронежский государственный университет (ВГУ), г. Воронеж, E-mail: bestoonomarbl@gmail.com
