CC BY
4
Вестник Томского государственного университета. 2023. № 497. С. 125-133 Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 2023. 497. рр. 125-133
Научная статья
УДК 29(299, 299.1, 299.4); 39(393, 395, 398)
doi: 10.17223/15617793/497/13
Репрезентативные элементы погребального комплекса локальной группы южных палеоселькупов шиешгула
Юрий Иванович Ожередов1
1 Научно-образовательный центр «Циркумполярная Чукотка» - Чукотский филиал Северо-Восточного федерального
университета, Анадырь, Россия, nohoister@gmail.com
Аннотация. Проведены анализ, корреляция и обобщение археологических и этнографических источников, касающихся погребальной практики нарымских палеоселькупов локальной группы шиешгула. Стационарные археологические полевые и кабинетные исследования посмертной практики позволили выделить в погребальном комплексе ряд элементов, характеризующих специфику ритуалов упокоения умерших соплеменников, отправлявшихся в загробный мир в специально подготовленных сооружениях или средствах, приспособленных для посмертных церемоний.
Ключевые слова: некрополи шиешгула, погребальный комплекс, ингумация, кремация, курган, погребение
Для цитирования: Ожередов Ю.И. Репрезентативные элементы погребального комплекса локальной группы южных палеоселькупов шиешгула // Вестник Томского государственного университета. 2023. № 497. С. 125133. doi: 10.17223/15617793/497/13
Original article
doi: 10.17223/15617793/497/13
Representative elements of the burial complex of the Shieshgul, a local group
of southern Paleo-Selkups
Yuri I. Ozheredov1
1 Scientific Educational Center "Circumpolar Chukotka" - Chukotka Branch of the M.K. Ammosov North-Eastern Federal University, Anadyr, Russian Federation, nohoister@gmail.com
Abstract. In the course of the study, an analysis, correlation, and generalization of archaeological and ethnographic sources related to the funeral practice of the local Shieshgul group of the Narym Paleo-Selkups, identified in a number of other groups by dialect and language, were carried out. In 1960-1980, G.I. Pelikh analyzed the spiritual and material culture of this group among others and concluded about the multi-component and distinctive features of its funeral rite. The theoretical and field study of the Shieshgul the author conducted from the standpoint of archeology significantly expanded the knowledge about the funeral practice of the group that came from ethnology. Some positions were supplemented and clarified. It was established that the Shieshgul chose locations for cemeteries in compliance with aesthetic and sacred signs. The beauty and convenience of placement were combined with the metaphysical proximity of the afterlife, according to the vertical and horizontal model of the world order: in the former case, high places served as resting places, in the latter, the lower reaches of the rivers. The peculiarity of choosing a place for a cemetery was the territories of settlements and burial grounds of previous times, where the funeral was held according to the method of inoculation and cremation of the dead in soil and subcurgical burials. Mounds were formed during the layer-by-layer construction of burials on a limited family plot of the cemetery. When the space was occupied, a new one was installed on top of the first layer, and so up to three layers. At the same time, there was a wide variety of funerary structures that changed under external influence during 300-400 years. Burial structures developed from log frames on the surface and boxes slightly immersed in the ground (16th-18th centuries). At the beginning of the 19th century, under the influence of Russian Orthodoxy, rectangular board coffins appeared, installed in log fences like Christian graves. Later, coffins narrowed at the bottom appeared; they were put into pits in mounds. In addition to such objects, buckled boats and sarcophagi woodblock consostong of two halves were used as coffins. In addition to real burials, symbolic burials (cenotaphs) were revealed, in which there were no bodies of the dead, but only their substitutes. In some cases, mounds trace the remains of pillars with birch branches attached on the top and imitating a sacred tree, along which the souls of the dead symbolically moved into the afterlife. The identified components of the funeral rite are an individual set of features characterizing one of the dominant local groups of Paleo-Selkups. The use of the method of a separate study of local groups will allow a further comparative analysis aimed at identifying common and specific features and their nature in the culture of the Narym Paleo-Selkups.
Keywords: necropolis of Shieshgul, burial complex, incrimination, cremation, mound, burial
For citation: Ozheredov, Yu.I. (2023) Representative elements of the burial complex of the Shieshgul, a local group of southern Paleo-Selkups. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 497. рр. 125-133. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/497/13
© Ожередов Ю.И., 2023
Изучение погребальной практики нарымских палео-селькупов, начатое в 1930-е гг. П.И. Кутафьевым и продолженное в 1940-1950-е гг. А.П. Дульзоном, З.Я. Бо-яршиновой, В.С. Синяевым, Е.М. Пеняевым, Р.А. Ура-евым и следующими поколениями ученых, ведется по настоящее время. Почти за столетний период стационарных исследований в Нарымском Приобье собран представительный корпус источников по самым разным направлениям материальной и духовной жизни палеоселькупов, предков локально-диалектных групп, выделенных у южных (нарымских) селькупов. А.И. Боброва именует их праселькупами, наследие которых принадлежит Средневековью, а с XVII в. появляются памятники, оставленные «селькупским населением» [1. С. 79]. Значительная часть источников, полученных археологией, принадлежит обрядовой сфере группы, названной Г.И. Пелих шиешгула. Ее представители заселяли обское левобережье с притоками и тогурско-колпашевский участок на правом берегу Оби [2. С. 11, рис. 2; 3. С. 5-7]. Погребальная практика палеосельку-пов обладает широким диапазоном форм и способов, обусловленных особенностями генезиса этноса. Отдельные элементы ритуала, безусловно, универсальны и распространяются на все диалектно-локальные группы. Другие, вероятно, обязаны специфике каждой из групп [2. С. 11; 3. С. 32; 4. С. 93-107].
Языковое, культурное и географическое обособление в среде палеоселькупов привело к разобщенности отложившейся, прежде всего, в духовной сфере, еще на стадии периода сложения мифологии. К примеру, былинные богатыри в преданиях разделились по географической принадлежности: в поединках сталкиваются «низовские» и «верховские» герои, совершенно не обеспокоенные своим мифическим «родством». На этот счет Г.И. Пелих писала, что шош-гула (палеоселькупы шиешгула) повсеместно признаются своими, однако степень их родства в других группах припоминается с большим трудом [2. С. 11; 3. С. 73, 75-76]. Потомков, шиешгула, осевших на берегах Оби у д. Сондорово, называли «сондоровские». По данным составителя грамматики селькупского языка лингвиста А.И. Кузьминой, своеобразие сондоровского говора, которым пользуются потомки шиешгула, обусловлено тем, что он «является одним из наиболее древних диалектов селькупского языка» [5. С. 189]. По сведениям Г.И. Пелих, особенность этой группы обусловлена наличием в ее культуре древнего комплекса киенкум, базового для формирования духовного мира шиешгула [6. С. 13-14].
Заметное влияние на культуру селькупов оказали тюркоязычные соседи, обитатели Барабы, Притомья и Причулымья. Сильнее других этот процесс коснулся шиешгула, заселявшей бассейн р. Васюган [2. С. 11, 59]. Л.А. Чиндина полагает, что в IX в. с началом движения тюрков на юге и древнехантыйских племен на севере, «среднеобское самодийское население оказалось отрезанным от северной и южной самодийских групп. Эта изоляция, скорее всего, и обеспечила языковое и этническое своеобразие селькупов, отмеченное лингвистами и этнографами...» [7. С. 130].
В археологии многокомпонентность палеосельку-пов, прослежена, прежде всего, на керамическом материале. По форме и орнаментации посуды выделено два
массива населения: люди с местными (рёлкинскими) корнями и выходцы с юго-востока, носители тунгусо-манчжурских языков [7. С. 130; 8]. Множество примеров влияния на нарымских аборигенов находим не столь далеко в прошлом, но на рубеже 1-11 и во II тыс. н.э. По археологическим наблюдениям, угорский элемент проник в протоселькупскую среду по окончанию рёл-кинской эпохи [9]. Знаком этого стало появление на Нарымском левобережье населения самобытной вожпайской культуры (1Х-ХШ вв.), пришлого из угорского Обь-Иртышья [10]. Свидетельством проникновения явилось устройство в бассейне р. Шудельки вожпайского городища Остяцкий Бор [1. С. 81-82; 11; 12. С. 70].
Сходная ситуация с появлением в Х-Х^ вв. некрополя Алдыган, оставленного в низовьях р. Чая выходцами из Зауралья и Нижнего Приобья [13]. Функционирование некрополя синхронно Остяцкому Бору, а изделия алдыганского типа найдены примерно в 5 км от последнего в могильнике развитого Средневековья Мысовской на р. Шудельке, где также встречались фрагменты вожпайской керамики (поселение Мысов-ское 1, местонахождение Мигалка). К северу, обозначая миграцию вожпайцев, их керамика обнаружена на поселении Тух-Эмтор IV, Березовый остров, Шаманский Мыс на р. Васюган и в низовьях р. Тым [1. С. 8182; 11].
Перечисленные комплексы открыто указывают на присутствие в протоселькупское время соседей, выходцев из средневековой обско-угорской среды. На юго-западном фронтире расселения шиешгула к такому же выводу склоняют находки в Кустовском могильнике [12. С. 304]. В кургане № 15 выявлены медные и серебряные украшения угорского типа XIII-XIV (XV) вв. [9]. Согласно публикациям, вожпайцы и алдыганцы являлись носителями разных культурных традиций. Следовательно, с севера и северо-запада (запада?) в Нарымское Приобье пришли народы синхронных, но разных культур угорского круга. Примерно так в эскизном изображении выглядела этнокультурная картина протоселькупского мира и ближайшего окружения на период его становления и позиционирования в Среднем Приобье.
Исследователи имеют дело с локальными этнокультурными формами, пребывавшими в трудноразделимом изоморфном состоянии. Для выделения на их основе самостоятельных культур оснований пока нет, но в качестве локальных вариантов палеоселькупской культуры они рассматриваться в состоянии. Уточним, что попытки выделения культуры палеоселькупов уже известны. В 1930-е гг. П.И. Кутафьев говорил о существовании в Нарымском Приобье особой культуры, а в 1957 г. А.П. Дульзон на материалах Нижнего Чулыма и прилегающего района Оби предложил обоснование «остяцкой (селькупской)» культуры [14]. Следующим стал В.А. Могильников с предложением рассмотреть идею «кустовской культуры», обозначившуюся на материалах ХШ-Х^ вв. из раскопок П.И. Кутафьева на Кустовском некрополе [15]. А совсем недавно А.И. Боброва выделила «нарымскую археологическую культуру» К-Х^УП вв. [16. С. 129].
Практически все археологические исследования отличаются дескрептивной формой без разделения на группы. Хотя очевидно, что в них присутствуют не только языковые особенности. Например, археологически подтвердились сведения Г.И. Пелих о том, что шиешгула хоронили в отличие от других групп в непотревоженной (нераспиленной) лодке [6. С. 14; 17]. Но наряду с уникальными, имелись и универсальные явления. Например, практически все группы палеосель-купов, а затем и селькупов использовали единообразный набор железных наконечников стрел [18].
Результаты стационарных исследований некрополей, оставленных палеоселькупами шиешгула в XIII-XVII вв. и их приемниками селькупами в ХУШ - середине XIX в., достаточно полно характеризуют особенности погребального обряда. В настоящей работе внимание направлено на репрезентативные элементы в виде посмертных сооружений, выявленных на левобережных обских притоках: могильник Барклай на р. Чая, могильники Кустовский и Сухая Речка на р. Кёнга (правый приток р. Парабель, впадающей в Обь слева). Привлекались публикации с материалами из памятников, изученных другими специалистами.
Работа направлена на обобщение и анализ форм погребальных сооружений палеоселькупов, составляющих внешнюю структуру погребальных комплексов. Иными словами, оболочками включающими «любой тип вмещающего объема, созданного или использованного для размещения останков умершего» [19. С. 30].
Натурная и символическая топография некрополей палеоселькупов
Проблема размещения и устройства кладбищ всегда была одной из самых насущных проблем человечества. При этом издревле перед людьми стояла задача выбора максимально удобного места для погоста. Свидетельством тому являются наставления по выбору места захоронения, изложенные в ведийском нарративе начала I тыс. до н.э. «Шатапатха-брахмана». Они сводятся к нормам, согласно которым человек должен покоится в месте визуально недоступном из селения живых и отвечающий ряду требований: «Пусть делает ее (могилу. - Авт.) в приятном месте, для того, чтобы ему /умершему/ было приятно; и в спокойном /месте/, чтобы для него /умершего/ был покой... Пусть он делает ее там, где ее не будет видно отсюда (из селения. - Примеч. переводчика), т.к. он, безусловно, зовет, и другой из этих /членов его семьи/ скоро последует /за покойным/ в смерти. Пусть позади будут красивые объекты... леса или земля с лесами, холмами... пусть здесь будет вода... так как вода - красивый объект» [20. С. 29; 21].
Удаление кладбища за зрительный горизонт, помимо практического и эстетического, имело символическое значение, обусловленное представлениями о духовной чистоте и экзорцизме. Кладбище как место, близкое к загробному миру, т.е. «нечистое», не должно напоминать о себе. Дистанция до селения должна быть достаточной, чтобы души умерших не могли найди дорогу к жилищам живых, чтобы увлечь кого-то из них в мир мертвых.
Специальное исследование показало, что воззрения сибирских народов по данному вопросу во многом соответствуют предписаниям ведийского нарратива [22]. Сближение обнаруживается в формальном и символическом осмыслении устройства кладбищ. Этнолог Н.М. Талигина так оформила это правило: «Место под кладбище выбирали высокое. Сухое, песчаное, как для поселений. Между поселением людей и кладбищем должна быть водная граница. Вода служила барьером между живыми и мертвыми» [23. С. 122]. Селения мертвых не должны отличаться от селений живых. Сходные требования к местоположению кладбища предъявляли современные селькупы, выбиравшие чистые, высокие и хорошо продуваемые сосновые боры на коренных террасах рек. Хотя нередко этнографические кладбища располагались по незаливным берегам проток и стариц. К примеру, у д. Зимний Напас на р. Тым и у юрт Налимки на р. Кеть предпочитали хоронить в густом бору [4. С. 63]. Ранее таких же взглядов придерживались палеоселькупы. Мы не знаем, как выглядели кладбища 300-400 лет назад. В современных условиях культурный ландшафт местонахождений палеоселькупских некрополей мало чем или вовсе ничем не отличается от ландшафта селькупских памятников нового времени.
Как показывает практика, более существенным моментом при выборе места являлась метафизическая сторона вопроса, обусловленная мифологическим мироустройством в двух вариантах [22]. Первый - горизонтальный, его маркером является река, разделенная на три зоны: исток, место проживания божеств, среднее течение - мир живущих людей и устье, сливающееся с морем мертвых, населенном демонами и душами умерших; второй - вертикальный, знаком которого было дерево, делившееся на три части: вершину, упирающуюся в небесный свод, населенный божествами; ствол - мир живых людей и корневую систему, уходящую в загробный мир демонов. Идеальным стал вариант, где две эти модели слились в единую систему. Здесь мировое дерево произрастало у истоков великой реки возле избушки старухи, или у жилья Кандальдука [24. С. 9].
Некрополи, устроенные на древних поселениях и кладбищах
К предыдущей теме тесно примыкает вопрос размещения захоронений на ранее освоенных человеком местах, на территориях поселений и могильников предшествующих времен. И если второй вариант строится на логичном постулате о продолжении традиции пользования, то первый не находит даже формального объяснения.
Впервые на факт размещения Гребенщиковского могильника на заброшенном поселении, обратил внимание А.П. Дульзон [25]. Данный пример нашел место и в других памятниках шиегула. В частности, так же размещены близкие в этнокультурном отношении па-леоселькупские могильники Иготкинский, Тискин-ский и Мигалка на р. Оби и Барклай на р. Чае, устроенные на поселенческих комплексах развитого и раннего Средневековья [1. С. 29], а Мигалка возникла на территории стоянок последовательно сменявших друг
друга от неолита до рёлкинского времени [26]. Позже стало ясно, что традиция имеет более глубокие корни. Погребения некрополя развитого Средневековья Ал-дыган в низовьях р. Чая были обнаружены «в культурном слое поселений эпохи бронзы» [27]. Схожая картина отмечена в раннесредневековой рёлкинской культуре, но с одним отличием. Могильник Рёлка возник на захоронениях карасукского времени [28. С. 7]. Причины устройства кладбищ на территориях памятников предшествующих времен объяснения пока не находят. Гипотетически причина может крыться в осмыслении старых объектов в качестве «умерших», сблизившихся с потусторонним миром, удобных для перехода из реального мира в потусторонний.
Грунтовые и подкурганные погребения. Погребальная практика Нарымского Приобья делится на грунтовые и курганные захоронения. Ниже северных обских притоков р. Васюган слева и р. Тым справа курганов нет. Вниз по Оби известны лишь грунтовые могильники, выше практиковались оба способа, причем обычно в рамках одного некрополя, но в разных хронологических горизонтах. Например, в Кустовском могильнике в межкурганном пространстве располагались грунтовые могилы ХШ-ХНУ в., а рядом под насыпями залегали захоронения ХУ-ХУП вв. Особенность селькупских курганов состоит в том, что насыпи, за редким исключением, не являются одноразовым перекрытием могил, они формировались в результате послойного захоронения умерших на ограниченной площадке. Об таком устройстве писал в 1872 г. краевед Н. Костров [28. С. 136]. Новые погребения устанавливались на засыпку старых, формируя ярусы, куда в ХК-ХХ вв. впускали захоронения по христианскому обряду [29, 30]. В кургане №9 7 некрополя Барклай в таком порядке располагалось 20 погребений.
Сочетание разных видов объясняется эпохальными сменами этнокультурного ландшафта. Прото-самодийская кулайская культура РЖВ оставила по всей северной территории ее распространения грунтовые захоронения без насыпей. Инфильтрации курганного способа в Нарымское Приобье с юга-юго-востока синхронизируются с проникновением древнетюркского населения, метисация которого с аборигенами послужила возникновению раннесред-невековой рёлкинской культуры. Параллельно с этим бытует прежний грунтовый способ, а в ХУШ-ХК в. добавляется его аналог в виде впускных погребений в существующие насыпи. В Тискинском некрополе захоронения в средневековые курганы велись до 1957 г., в Барклае - по 1840-1850-е гг. Над грунтовыми могилами селькупы ставили срубные домики, сменившие грунтовые насыпи, имитирующие дома усопших. Представления такого рода находят истоки в глубокой древности, к примеру, в ранних египетских мастаба, копировавших жилища людей [19. С. 192].
У арийских племен требование обеспечить умершего символическим домом было прописано в ведийском нарративе [31].
Ингумация и кремация. Пример бинарного порядка в погребальном обряде протоселькупов и селькупов
демонстрирует сосуществование ингумации и кремации, перенятых из рёлкинской традиции. Данная практика одинаково существовала в грунтовых и подкур-ганных типах захоронений, бытуя в границах одного могильника.
В количественном отношении доминирует ингума-ция с целым рядом разновидностей. Преобладает наземная форма с умершим, уложенным вытянуто на спине. Курганная форма встречается реже, но внешне не отличается от первой. Лишь однажды в Барклае умерший был найден в скорченном виде, возможно, будучи похороненным в сидячем положении. Иногда в погребении отсутствовал череп, изредка обнаруживался череп без привязки к костяку. Палеоселькупы в одно погребение единовременно укладывали от одного до пяти покойников. В оградках селькупов XIX в. насчитывалось от одного до трех ящиков-гробов с умершими [32].
Кремация проводилась всегда на месте захоронения в вариантах полного или частичного сожжения. В первом случае сгорало все погребений, в другом выгорала лишь его часть, символически pars pro toto, часть вместо целого. При этом не очень понятно, какими принципами руководствовались традиционные общества при назначении соплеменнику способа отправления в иной мир. Литературное мнение о том, что сожжению подлежали представители светской и духовной элиты (вожди, шаманы), не всегда находит подтверждение. А.И. Боброва опубликовала сводку данных, согласно которой кремированию подвергали представителей обоих полов и всех возрастов, хотя доминируют зрелые [34]. К примеру, в могильнике Барклай пятеро кремированных были взрослыми мужчинами [31]. В Кустовском могильнике кремировали три раза: двух женщин, юношу и мужчину 5060 лет [9]. Одно сожжение отмечено П.И. Кутафьевым в Гребенщиковском некрополе на р. Кёнге. Все кремации относятся к XVI-XVII вв., до и после их не выявлено. Наши выводы полностью коррелируют с результатами, полученными А.И. Бобровой, изучившей кремации XXVII вв. из палеоселькупских, селькупских и этнически соседствующих этносов Томско-Нарымского и Причу-лымского Приобья [34].
Кроме непосредственного сожжения умерших, на территорях некрополей регулярно совершались ритуальные обжигания и окуривания площадок под захоронения. Имеется мнение, что огонь в погребальный обряд селькупов привнесен от чулымских тюрков [14].
Ограды, оградки, ящики, гробы. Разнообразие погребального обряда нашло выражение в формах могильных сооружений и вместилищ для покойных. Наиболее заметными были различия в устройстве послойных захоронений под насыпями.
Погребения XIII-XIV вв. устроены в форме прямоугольных дощатых ящиков на древней поверхности или опущенных в ямы глубиной до 40 см. Часто они без дна и всегда одиночные. Группы погребений выстраивались в один или два ряда с ориентацией в широтном направлении и бревенчатой оградой вокруг.
В XVI-XVII вв. основным погребальным сооружением становится бревенчатая рама-обкладка с дощатым дном и перекрытием. Торцовые стенки делали из
бревен, врезанных концами в бревна длинных сторон, или из вертикально установленных в ряд нетолстых бревен. Периметр рам укрепляли кольями, вбитыми в грунт. Днища и перекрытия застилали берестяными тисками. Ими же оборачивали покойников, формируя, так называемые чехлы [29].
Во второй половине XVIII - первой половине XIX в. на слившихся насыпях Барклая наблюдается совмещение старых и новых типов сооружений, которые сложно дифференцировать в узком хронологическом диапазоне. Сохранялась практика захоронений под насыпь на дневной поверхности в деревянных рамах, сменившихся прямоугольными ящиками. В одном случае на насыпи стояли три бревенчатые ограды, внутри которых оставляли прямоугольные дощатые ящики с умершими. При добавлении новые ящики ставили рядом, а затем вторым ярусом, что требовала экономия места для новых покойников на семейном участке. Вероятно, этим стремились оградить сакральное пространство семьи, подобно оградкам у христианских могил. Православные нормы проявились и в других деталях: гробы, ориентация умерших, медноли-тые нательные кресты и образки. В начале XIX в. появляются погребения с кошельками, набитыми монетами, впущенные в насыпи и перекрытые продольными плахами. Параллельно или чуть позже появляются гробы с зауженным окончанием, сколоченные железными гвоздями и скобами. В них хоронили преимущественно младенцев и редко - взрослых [29, 33].
Г.И. Пелих выделила в культуре шиешгула компонент киенкум, предусматривавший в погребальном обряде лодки и столбы (символические деревья) [6. С. 13]. Мифологические сведения подтвердили в археологии: в некрополях Барклай и Кустовский, на территории обитания группы шиешгула, в XVI-XVII вв. были открыты столбы и захоронения в лодках [17, 35].
Лодки и колоды. Две лодки были обнаружены под одноактными насыпями Кустовского могильника. В кургане № 13 исследована массивная колодообразная однодеревка с уплощенным дном и трапециевидным выступом на корме, отвечающая характеристикам селькупской лодки лаба квышанд [4. С. 16; 17; 35]. Образцы данной формы являлись наиболее древними в Южной Сибири [36. С. 65], но крайне редко встречались в Западной Сибири [37. С. 219]. Подтверждением древности подобных лодок является мифологема, гласящая, что раньше ва-сюганские ханты плавали в «корытах» [38. С. 53].
В кургане № 13А похороны состоялись в лодке со стройными обводами корпуса, заостренного с обеих сторон. Кормовое завершение коротко срезано в вертикальной проекции, а длинный нос плавно поднимался на протяжении 1/3 днища [9, 35]. Данные контуры свойственны для селькупского обласка ронтык, оснащенного носовым выступом прямоугольной или треугольной формы. Кормовой выступ украшала фигура в форме «половинки волюты», обращенной вниз [4. С. 15-16, 111, рис. 1].
По данным Г.И. Пелих, лодка ронтык - это не только лодка шаманов, но и мифологическая «лодка мертвых». Анализ мировой практики захоронений в лодках и ладьях указывает на наличие в египетской,
переднеазиатской, островной тихоокеанской и западно-североамериканской погребальной практике особого рода «погребальных» судов, отличных от утилитарных. У селькупов этому понятию соответствовали ронтык у южной, нарымской или ротык у северной тазовско-туруханской группы, обладавшие конструктивными особенностями лодок «южного» типа, уходящих корнями в древнюю историю Передней и Средней Азии [17, 35, 39].
Сибирская этнография обычно описывает ритуалы в лодках, распиленных пополам, где одна из половин являлась крышкой погребения. Часто использовали лодки с отрезанным носом или кормой (иногда и то и другое одновременно). Однако мифология содержит глухие упоминания о захоронениях в цельных лодках. Полученные в Кустовском некрополе археологические материалы подтвердили достоверность этих сведений и реконструкции Е.Д. Прокофьевой, показавшей захоронение в непотревоженной лодке [40]. Гипотетически, погребение в цельной лодке символизирует архетип наиболее архаичного обряда. Со временем подробности изначального ритуала, видимо, были утрачены, сохранилась лишь оболочка трансформированной идеи, в прагматике саркофага-гроба. Однако у шиешгула представление о древней форме и содержании ритуала сохранилось в «чистом» виде до XVII в. [41].
Идея саркофага у сибирских аборигенов воплотилась в гробах-колодах, состоявших из двух частей кедрового бревна, распущенного вдоль с расчетом устройства вместилища для тела и крышки. Колоды готовили под индивидуальные габариты умершего, поэтому их размеры различаются. Из-за внешнего сходства и способа выделки колоды ассоциировались с лодками, о чем можно судить со слов инородческого священника Петра Краснова, много лет служившего у хантов р. Васюган. Он писал: «Гроб по их понятиям означает лодку, а лопата весло. Когда гроб у них означает лодку, то поэтому они делают его из цельной чурки, чтобы вода в него, как в лодку, не могла бы попасть и потопить на том свете умершего, если он когда поплывет» (цит. по: [17]). По данным этнографии, захоронения в колодах обусловлено приходом русских. В с. Тарахла Шегарского района такой способ использовали вплоть до 1962 г. [6. С. 76]. В широком культурологическом контексте захоронения в долбленых домовинах колодах или корстах повсеместно считаются очень древними, являясь прототипами («вариететами») погребений в лодках [42. С. 94]. Их появление в Европе относят к эпохе бронзы, они известны у этрусков и в период римского владычества, но широкое распространение получили в Средневековье. Колоды вырубали из стволов дуба или грушевого дерева, а поверхность украшали резьбой [42. С. 95-98]. Не случайно, что лодка у многих народов, в том числе сибирских, напоминала колоду, а в погребальной практике лодки и колоды сопутствуют в рамках одной мегакультуры на протяжении долго времени (у палеоселькупов и селькупов не менее чем 300-400 лет) [43. С. 120]. Применительно к селькупам Е.Д. Прокофьева писала: «Прежде гроб (колькор) выдалбливали из кедровой колоды» [40].
В селькупской погребальной практике долбленые колоды, видимо, не имели повсеместного распространения. Вероятно, правы были старики, информировавшие Г.И. Пелих о появлении колод под русским влиянием. В крупнейшем Тискинском некрополе шиешгула было всего четыре колоды [44. С. 34-35]. В Барклае на р. Чая колоды выявлены лишь в двух комплексах XVII в. Их отличает тонкостенность и низкий профиль. Крышки уплощенной формы устанавливались очень близко к телу усопших. Ранее на той же реке смоленые колоды употребляли «остяки» д. Костенки-ной [25]. Словами В.А. Дрёмова, на кладбище этой деревни было найдено около ста колод, использовавшихся задолго до гробов [42. С. 35].
Кенотаф. В 1930-е гг. в одном из курганов Кустовского могильника П.И. Кутафьев обнаружил бревно в сопровождении заупокойного инвентаря, что послужило основанием считать погребение кенотафом [1. С. 81; 28. С. 135; 45. С. 28-29]. Данный эпизод не стал исключением. В 1946 г. А.П. Дульзон изучил погребение Тургайского могильника, где лежали одни вещи. В.И. Матющенко увидел в этом ритуале самусьскую традицию [46]. Продолжение данной практики нашло место в курганах Рёлки, где Л.А Чиндина отметила «фиктивные захоронения» [7. С. 33]. В могильнике Барклай автором было изучено захоронение XVI-XVII вв., в раме-обкладке перекрытой плахами, в которой находился только керамический сосуд [47], символизируя, возможно, женское погребение [48. С. 99]. В другом случае рядом с костяком человека лежала половина туши козы или овцы. Появление символических захоронений без умерших относят к III тыс. до н.э. (две гробницы Снофру) [19. С. 176]. По древним представлениям, кенотаф сооружали для сохранения души умершего [31]. Для ее временного вселения использовали разного рода заместители [19. С. 176]. Тюрки-печенеги сооружали кенотаф, если воин не возвращался из похода, а ханты делали то же самое, если не находили тело погибшего. В обоих случаях в могилу складывали вещи покойного, а печенеги еще и чучело лошади [49. С. 36; 50. С. 134].
Столбы. В селькупской этнографии весьма часты упоминания сакральных столбов, символизирующих мировое древо, некоторые из них напрямую входили в погребальный ритуал северных и южных селькупов [4. С. 63; 51]. Археологически традицию удалось проследить на трех некрополях южных палеоселькупов: достоверно на Кустовском и с высокой степенью вероятности на могильниках Барклай и Бедеревский Бор-2 [52, 53]. На Кустовском могильнике столб стоял между четырьмя захоронениями в центре многоактной насыпи. Судя по остаткам, на вершине были закреплены березовые ветки с приношениями: оловянная тарелка с отверстием и граффито, бубенец, железный топор-тесло, фрагменты металлических предметов, камень, скопления стеклянных бус и несколько обломков керамики. В средней части столба найден костяной наконечник стрелы, изначально, вероятно, воткнутый [54]. Г.И. Пелих писала: «В ноги у сруба вкапывался столб (с распространением христианства он был заменен крестом) [4. С. 63]. «На столбы крепились круглые металлические пластины или тарелки, символы солнца и месяца» [48. С. 47].
На вершине кургана могильника Барклай найдено скопление березовых веток, где залегали трехстворчатая меднолитая иконка, железный гвоздь и стеклянные бусы. Вероятно, здесь также стоял столб с березовыми ветками или просто молодая береза с кроной. Сходные ритуалы известны у соседствующих кетов, которые по завершению обряда набрасывали на могилу ворох веток и устанавливали «развилку жердь» [42. С. 13, рис. 58]. В старину на могилу ставилось жертвенное дерево кассылъ по [40], а по данным О.Б. Степановой, «у северных селькупов до сих пор на могилу нередко сажают побег кедра или устанавливают срезанную березку, кедр или ель. Селькупы говорят, что это "жизненное дерево" человека, на подобные деревья вешают приклады - жертвенные полоски ткани» [48. С. 39]. По сведениям Н.В. Сайнаковой, только «у иванкинских шёшкупов главным священным деревом была береза», «только шёшкупы использовали березу именно в качестве жертвенного дерева, по которому шли просьбы людей к Богу» [3. С. 205]. Г.И. Пелих именует это дерево «мифологическим мировым деревом» дару (дари) [54. С. 24]. Суть «могильного дерева», «жизненного дерева» видится в представлении о том, что душа человека, миновав свой «подземный отрезок жизни», по этому дереву поднимается на небо. Вероятно, что и надмогильные столбы-памятники (олылъ по) [40] или поры-пот [55]. олицетворяют такое дерево - канал связи между мирами. Известно, что священные деревья (березки) «лозылъ-кассилъ-по» ставили на границе с потусторонним миром для защиты от него живых людей. Симптоматична находка среди веток гвоздя. Г.И. Пелих писала, что железные гвозди селькупы вбивали в священные столбы «алдтон-тыбыл» для развешивания подарков духам потустороннего мира. Возможно, костяной наконечник (стрела, которой он принадлежал), найденный на кустовском столбе, служил той же цели.
По представлениям селькупов, столб в ногах могилы указывает на то, в каком из подземных миров должна находиться душа умершего. Душа шамана могла сразу уйти в верхний мир, а души обычных людей - в один из нижних. Если вершину столба венчает закругление, то место души находится в третьем мире, у ранее умерших родственников. В связи с таким оформлением любопытно упоминание Г.И. Пелих о подвешенных на столбах круглых предметах «сангэ», символизирующих в разных обстоятельствах солнце или луну. Это оловянные тарелки с кустовского столба-дерева и из Бедеревского Бора-2. Сходные тарелки находились на священном месте шамана Г. Калина на р. Таз. Одна из них висела на дереве [23]. Примечательно, что ритуальные столбы с дисками-символами солнца отмечены Л. Фробениусом у североамериканских индейцев [56. С. 243], обозначая тем самым близость воззрений населения двух соседствующих континентов и древность данной традиции.
Заключение
В исследовании обобщены и кратко проанализированы результаты археологических исследований погребальной практики палеоселькупов локальной группы шиешгула, выявившие несколько репрезентабельных элементов погребальных обряда. Раскопки подтвердили
этнографические наблюдения и выводы, сделанные Г.И. Пелих, о многокомпонентности культуры пале-оселькупов. Отмечены многократные включения ино-культурных традиций, привнесенные пришлыми этносами, представителями южных культур или соседей па-леоселькупов, подверженных влиянием со стороны номадов степной зоны и великих цивилизаций Востока и
Запада Евразии. В работе использованы преимущественно материалы из некрополей шиешгула, и вполне оправданно можно предполагать, что получен корпус источников, характеризующих именно эту группу. Тем самым положено начало изучения локального варианта культуры южной группы палеоселькупов с позиций археологии при включении источников этнографии и лингвистики.
Список источников
1. Боброва А.И., Рыкун М.П., Тучков А.Г., Чернова И.В. Нарымское Приобье во II тысячелетии н.э. (X-XX вв.). Томск : Изд-во Том. пед. ун-
та, 2016. 278 с.
2. Пелих Г.И. Селькупы XVII века. Новосибирск : Наука, 1981. 178 с.
3. Сайнакова Н.В. Обские шёшкупы: расселение, формирование и этническая культура в XIX-XX вв. : дис. ... канд. ист. наук. Томск, 2017. 270 с.
4. Пелих Г.И. Происхождение селькупов. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1972. 424 с.
5. Кузьмина А.И. Грамматика селькупского языка. Новосибирск : Новосиб. ун-т, 1974. 265 с.
6. Пелих Г.И. Происхождение и история селькупов : автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Томск, 1972.
7. Чиндина Л.А. История Среднего Приобья в эпоху раннего средневековья (рёлкинская культура). Томск : Изд-во Том. ун-та, 1991. 181 с.
8. Боброва А.И., Мец Ф.И. К вопросу о многокомпанентности культуры средневекового населения Томско-Нарымского Приобья // Палеоде-
мография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Барнаул : Изд-во АГУ, 1994. С. 163-164.
9. Ожередов Ю.И. Кустовский комплекс археологических памятников // Народы и культуры Томско-Нарымского Приобья. Материалы к
энциклопедии Томской области. Томск : Изд-во Том. унт-та, 2001. С. 84-86.
10. Беликова О.Б. Вожпайская культура на территории Томской области // Народы и культуры Томско-Нарымского Приобья: Материалы к энциклопедии Томской области. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2001. С. 43-45.
11. Березовская Н.В. Вожпайские памятники в Нарымском Приобье // Новое в археологии Сибири и Дальнего Востока. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1992. С. 95-97.
12. Чиндина Л.А., Яковлев Я.А., Ожередов Ю.И. Археологическая карта Томской области. Т. 1. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1989. 340 с.
13. Яковлев Я.А. Алдыган, комплекс археологических памятников // Народы и культуры Томско-Нарымского Приобья. Материалы к энциклопедии Томской области. Томск : Изд-во Том. унт-та, 2001. С. 7-10.
14. Дульзон А.П. Остяцкий курганный могильник XVII века у села Молчаново на Оби // Учёные записки ТГПИ. Томск, 1957. Т. XVI. С. 443-488.
15. Могильников В.А. Некоторые проблемы этнической атрибуции культур эпохи железа таежного Обь-Иртышья // Интеграция археологических и этнографических исследований. Владивосток ; Омск : Изд-во ОмГПУ, 2000. С. 110-113.
16. Березовская Н.В., Волков В.Г., Тучкова Н.А. Происхождение селькупов в свете междисциплинарного подхода (археология, генетика, лингвистика,
историческая этнология) // Вестник Томского государственного университета. История. 2018. № 54. С. 128-138. doi: 10.17223/19988613/54/21
17. Ожередов Ю.И. Захоронения в лодках у палеоселькупов // Теория и практика археологических исследований. 2023. Т. 35, № 4. С. 83-111.
18. Кондратов А.Н. Селькупские наконечники стрел (по археологическим данным) // Новое в археологии Сибири и Дальнего Востока. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1992. С. 107-110.
19. Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения. М. : Вост. лит., 1997. 279 с.
20. The satapatha-brahmana. Part I : according to the text of the Madhyandina schoo. New York : Scribner's, 1900. 456 p.
21. Александров С.В., Паульс Е.Д., Подольский М.Л. Древности Аскизского района. Курганы в истории Хакасии (популярный очерк). СПб. : ИИМК РАН, 2001. 100 с.
22. Ожередов Ю.И. Сакральная топография некрополей нарымских селькупов // Народы и религии Евразии. 2021. № 2 (27). С. 132-162.
23. Талигина Н.М. Обряды жизненного цикла у сынских хантов. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2005. 176 с.
24. Пелих Г.И. Материалы по селькупскому шаманству // Этнография Северной Азии. Новосибирск : Наука, 1980. С. 5-70.
25. Дульзон А.П. Археологические памятники Томской области // Труды ТОКМ. 1956. Т. 5. С. 89-316.
26. Чиндина Л.А. Мигалка, грунтовый могильник // Народы и культуры Томско-Нарымского Приобья. Материалы к энциклопедии Томской области. Томск : Изд-во Том. унт-та, 2001. С. 97-98.
27. Боброва А.И. Мир реальный и потусторонний (к проблеме реконструкции системы жизнеобеспечения) // Система жизнеобеспечения традиционных обществ в древности и современности. Теория, методология, практика. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1998. С. 168-170.
28. Чиндина Л.А. Могильник Рёлка на Средней Оби. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1977. 192 с.
29. Ожередов Ю.И. Погребальные сооружения селькупов XIV - сер. XIX вв. из курганной группы Барклай // Культурно-генетические процессы в Западной Сибири. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1993. С. 89-92.
30. Ожередов Ю.И. Погребальный обряд шиешгула в свете российской государственной политики кон. XVI - сер. XIX вв // Русские старожилы. Тобольск ; Омск : ОмГПУ, 2000. С. 91-93.
31. Акишев К. А., Акишев А.К. К интерпретации символики иссыкского погребального обряда // Культура и искусство древнего Хорезма. М. : Наука, 1981. С. 144-153.
32. Ожередов Ю.И. Использование огня в погребальном и поминальном обрядах по материалам курганной группы Барклай // Вопросы этнокультурной истории народов Западной Сибири. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1992. С. 35-45.
33. Ожередов Ю.И. Барклай, курганный могильник // Народы и культуры Томско-Нарымского Приобья: Материалы к энциклопедии Томской области. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2001. С. 26-28.
34. Боброва А.И. Кремация в погребальной обрядности средневекового населения Томско-Нарымского Приобья и Причулымья // Вопросы этнокультурной истории народов Западной Сибири. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1992. С. 46-56.
35. Ожередов Ю.И. К вопросу о погребениях в лодках у нарымских селькупов, по археологическим источникам // Интеграция археологических и этнографических исследований. Омск - Ханты-Мансийск : Изд-во Омского пед. ун-та, 2002. С. 220-224.
36. Томилов Н.А. Этнография тюркоязычного населения Томского Приобья. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1980. 200 с.
37. Бельгибаев Е.А. Традиционная материальная культура челканцев бассейна р. Лебедь (вторая половина XIX-XX в.). Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2004. 299 с.
38. Кулемзин В.М., Лукина Н.В. Васюганско-ваховские ханты. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1977. 224 с.
39. Пелих Г.И. Элементы переднеазиатской культуры у нарымских селькупов // Сборник научных работ исторических кафедр. Труды ТГУ. Т. 171. Томск : Изд-во ТГУ, 1963. С. 159-174.
40. Прокофьева Е.Д. Некоторые религиозные культы тазовских селькупов // Памятники культуры народов Сибири и Севера (вторая половина XIX - начало ХХ в.) : сб. МАЭ. Т. 33. Л., 1977. С. 66-79.
41. Ожередов Ю.И. Локально-диалектная группа «шиешгула»: идейный контекст археологических источников (XVI-XVII вв.) : автореф. дис.
. канд. ист. наук. Барнаул, 2006. 22 с.
42. Анучин Д.Н. Сани, лодки и кони как принадлежность погребального обряда. Археолого-этнографический этюд // Древности: Труды ИМАО. Т. 14. М. : Типография и Словолитня О.О. Гербек, 1890. С. 81-226.
43. Карьялайнен К.Ф. Религия югорских народов. Т. I. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1994. 154 с.
44. Боброва А.И. Селькупы XVIII-XIX вв. (по материалам Тискинского могильника). Томск : Изд-во Том. ун-та, 2007. 176 с.
45. Кутафьев П.И. Отчет об археологических исследованиях по Нарымскому округу за 1938 год. Т. II // Архив МАЭС ТГУ, № 116-1. 45 с.
46. Матющенко В.И. Самусьский могильник // Труды ТГУ. Т. 150. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1961. C. 46-53.
47. Ожередов Ю.И. Кенотаф в палеоселькупском погребальном обряде: Вопросы формы и семантики // III Северный археологический конгресс Ханты-Мансийск. Тезисы докладов. Екатеринбург : ИздатНаукаСервис, 2010. С. 190-191.
48. Степанова О.Б. Традиционное мировоззрение селькупов: представления о круговороте жизни и души. СПб. : Петербургское Востоковедение, 2008. 304 с.
49. Плетнева С.А. Печенеги // Исчезнувшие народы. М. : Наука, 1988. С. 35-36.
50. Мартынова Е.П. Очерки истории и культуры хантов. М. : АЭ РАН, 1998. 235 с.
51. Бауло А.В. Типы надмогильных сооружений у тазовских селькупов // Этнография Северной Азии. Новосибирск : Наука, 1980. С. 185-190.
52. Ожередов Ю.И. Столб в погребальном обряде шиешгула // Самодийцы. Тобольск-Омск, 2001. С. 224-227.
53. Ожередов Ю.И. Ритуальное дерево в погребальном обряде палеоселькупов Приобья (по материалам археологии) // Труды V (XXI) Всероссийского археологического съезда в Барнауле - Белокурихе. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2017. Т. II. С. 212-216.
54. Пелих Г.И. Селькупская мифология. Томск : Изд-во НТЛ, 1998. 80 с.
55. Гемуев И.Н., Пелих Г.И. О погребальной обрядности селькупов // Arta Ethnographica Hungarica. 1993. № 38 (1-3). Р. 287-308.
56. Фробениус Л. Детство человечества. СПб. : Издание книжного магазина П.В. Луковникова, 1914. 368 с.
References
1. Bobrova, A.I. et al. (2016) NarymskoePriob'e voII tysyacheletii n.e. (X—XXvv.) [Narym Ob Region in the 2nd Millennium AD (10th-20th centuries)].
Tomsk: Tomsk State Pedagogical University.
2. Pelikh, G.I. (1981) Sel'kupy XVII veka [Selkups of the 17th Century]. Novosibirsk: Nauka.
3. Saynakova, N.V. (2017) Obskie sheshkupy: rasselenie, formirovanie i etnicheskaya kul'tura vXIX—XX vv. [Ob shoshkups: settlement, formation and
ethnic culture in the 19th-20th centuries]. History Cand. Diss. Tomsk.
4. Pelikh, G.I. (1972) Proiskhozhdenie sel'kupov [Origin of the Selkups]. Tomsk: Tomsk State University.
5. Kuz'mina, A.I. (1974) Grammatika sel'kupskogoyazyka [Grammar of the Selkup Language]. Novosibirsk: Novosibirsk State University.
6. Pelikh, G.I. (1972) Proiskhozhdenie i istoriya sel'kupov [Origin and history of the Selkups]. Abstract of History Dr. Diss. Tomsk.
7. Chindina, L.A. (1991) Istoriya Srednego Priob'ya v epokhu rannego srednevekov'ya (relkinskaya kul'tura) [History of the Middle Ob region in the
early Middle Ages (Relkin culture)]. Tomsk: Tomsk State University.
8. Bobrova, A.I. & Mets, F.I. (1994) [On the question of the multi-component culture of the medieval population ofthe Tomsk-Narym Ob region]. Paleodemografiya
i migratsionnye protsessy v Zapadnoy Sibiri v drevnosti i srednevekov'e [Paleodemography and Migration Processes in Western Siberia in Antiquity and the Middle Ages]. Proceedings ofthe International Conference. Barnaul. 12-13 April 1994. Barnaul: Altai State University. pp. 163-164. (In Russian).
9. Ozheredov, Yu.I. (2001) Kustovskiy kompleks arkheologicheskikh pamyatnikov [Kustovsky complex of archaeological monuments]. In: Chernyak,
E.I. (ed.) Narody i kul'tury Tomsko-Narymskogo Priob'ya. Materialy k entsiklopedii Tomskoy oblasti [Peoples and Cultures of the Tomsk-Narym Ob Region. Materials for the encyclopedia of Tomsk Oblast]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 84-86.
10. Belikova, O.B. (2001) Vozhpayskaya kul'tura na territorii Tomskoy oblasti [Vozhpai culture on the territory of Tomsk Oblast]. In: Chernyak, E.I. (ed.) Narody i kul'tury Tomsko-Narymskogo Priob'ya. Materialy k entsiklopedii Tomskoy oblasti [Peoples and Cultures of the Tomsk-Narym Ob Region. Materials for the encyclopedia of Tomsk Oblast]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 43-45.
11. Berezovskaya, N.V. (1992) Vozhpayskie pamyatniki v Narymskom Priob'e [Vozhpai monuments in the Narym Ob region]. In: Novoe v arkheologii Sibiri iDal'nego Vostoka [New in the Archeology of Siberia and the Far East]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 95-97.
12. Chindina, L.A., Yakovlev, Ya.A. & Ozheredov, Yu.I. (1989) Arkheologicheskaya karta Tomskoy oblasti [Archaeological Map of Tomsk Oblast]. Vol. 1. Tomsk: Tomsk State University.
13. Yakovlev, Ya.A. (2001) Aldygan, kompleks arkheologicheskikh pamyatnikov [Aldygan, a complex of archaeological monuments]. In: Chernyak, E.I. (ed.) Narody i kul'tury Tomsko-Narymskogo Priob'ya. Materialy k entsiklopedii Tomskoy oblasti [Peoples and Cultures of the Tomsk-Narym Ob Region. Materials for the encyclopedia of Tomsk Oblast]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 7-10.
14. Dul'zon, A.P. (1957) Ostyatskiy kurgannyy mogil'nik XVII veka u sela Molchanovo na Obi [Ostyak burial mound of the 17th century near the village of Molchanovo on the Ob]. Uchenye zapiski TGPI. 16. pp. 443-488.
15. Mogil'nikov, V.A. (2000) Nekotorye problemy etnicheskoy atributsii kul'tur epokhi zheleza taezhnogo Ob'-Irtysh'ya [Some problems of ethnic attribution of Iron Age cultures of the Ob-Irtysh taiga]. In: Integratsiya arkheologicheskikh i etnograficheskikh issledovaniy [Integration of Archaeological and Ethnographic Research]. Vladivostok; Omsk: Omsk State Pedagogical University. pp. 110-113.
16. Berezovskaya, N.V., Volkov, V.G. & Tuchkova, N.A. (2018) The origins of the selkups in the light of interdisciplinary approach (archaeology, genetics, linguistics, historical ethnography). Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya — Tomsk State University Journal of History. 54. pp. 128-138. (In Russian). doi: 10.17223/19988613/54/21
17. Ozheredov, Yu.I. (2023) Zakhoroneniya v lodkakh u paleosel'kupov [Burials in boats among the Paleoselkups]. Teoriya i praktika arkheologicheskikh issledovaniy. 4 (35). pp. 83-111.
18. Kondrashov, A.N. (1992) Sel'kupskie nakonechniki strel (po arkheologicheskim dannym) [Selkup arrowheads (according to archaeological data)]. In: Novoe v arkheologii Sibiri i Dal'nego Vostoka [New in the Archeology of Siberia and the Far East]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 107-110.
19. Smirnov, Yu.A. (1997) Labirint: Morfologiyaprednamerennogopogrebeniya [Labyrinth: Morphology of intentional burial]. Moscow: Vostochnaya literatura.
20. Muller, F.M. (ed.) (1900) The Satapatha-Brahmana. Part I: According to the text of the Madhyandina schoo. New York: Scribner's.
21. Aleksandrov, S.V., Paul's, E.D. & Podol'skiy, M.L. (2001) DrevnostiAskizskogo rayona. Kurgany v istorii Khakasii (populyarnyy ocherk) [Antiquities ofthe Askiz Region. Kurgans in the history of Khakassia (popular essay)]. Saint Petersburg: Institute for the history of material culture RAS.
22. Ozheredov, Yu.I. (2021) Sakral'naya topografiya nekropoley narymskikh sel'kupov [Sacral topography of the necropolises of the Narym Selkups]. Narody i religii Evrazii. 2 (27). pp. 132-162.
23. Taligina, N.M. (2005) Obryady zhiznennogo tsikla u synskikh khantov [Rituals ofthe Life Cycle among the Syn Khanty]. Tomsk: Tomsk State University.
24. Pelikh, G.I. (1980) Materialy po sel'kupskomu shamanstvu [Materials on Selkup shamanism]. In: Etnografiya Severnoy Azii [Ethnography of Northern Asia]. Novosibirsk: Nauka. pp. 5-70.
25. Dul'zon, A.P. (1956) Arkheologicheskie pamyatniki Tomskoy oblasti [Archaeological monuments of Tomsk Oblast]. Trudy TOKM. 5. pp. 89-316.
26. Chindina, L.A. (2001) Migalka, gruntovyy mogil'nik [Flasher, ground burial ground]. In: Chernyak, E.I. (ed.) Narody i kul'tury Tomsko-Narymskogo Priob'ya. Materialy k entsiklopedii Tomskoy oblasti [Peoples and Cultures of the Tomsk-Narym Ob Region. Materials for the encyclopedia of Tomsk Oblast]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 97-98.
27. Bobrova, A.I. (1998) Mir real'nyy i potustoronniy (k probleme rekonstruktsii sistemy zhizneobespecheniya) [The real and other world (to the problem of reconstructing the life support system)]. In: Sistema zhizneobespecheniya traditsionnykh obshchestv v drevnosti i sovremennosti. Teoriya, metodologiya, praktika [Life Support System of Traditional Societies in Ancient and Modern Times. Theory, methodology, practice]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 168-170.
28. Chindina, L.A. (1977)Mogil'nikRelka na Sredney Obi [Relka Burial Ground on the Middle Ob]. Tomsk: Tomsk State University.
29. Ozheredov, Yu.I. (1993) Pogrebal'nye sooruzheniya sel'kupov XIV - ser. XIX vv. iz kurgannoy gruppy Barklay [Funeral structures of the Selkups in the 14th - mid-19th centuries from the Barclay mound group]. In: Pletneva, L.M. (ed.) Kul'turno-geneticheskie protsessy v Zapadnoy Sibiri [Cultural-Genetic Processes in Western Siberia]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 89-92.
30. Ozheredov, Yu.I. (2000) Pogrebal'nyy obryad shieshgula v svete rossiyskoy gosudarstvennoy politiki kon. XVI - ser. XIX vv. [Funeral rite of Shieshgul in the light of Russian state policy. 16th-mid-19th centuries]. In: Russkie starozhily [Russian Old-Timers]. Tobol'sk; Omsk: Omsk State Pedagogical University. pp. 91-93.
31. Akishev, K.A. & Akishev, A.K. (1981) K interpretatsii simvoliki issykskogo pogrebal'nogo obryada [On the interpretation of the symbolism of the Issyk funeral rite]. In: Kukushkina, N.A. (ed.) Kul'tura i iskusstvo drevnego Khorezma [Culture and Art of Ancient Khorezm]. Moscow: Nauka. pp. 144-153.
32. Ozheredov, Yu.I. (1992b) Ispol'zovanie ognya v pogrebal'nom i pominal'nom obryadakh po materialam kurgannoy gruppy Barklay [The use of fire in funeral and memorial rites based on materials from the Barclay Kurgan group]. In: Voprosy etnokul'turnoy istorii narodov Zapadnoy Sibiri [Questions of the Ethnocultural History of the Peoples of Western Siberia]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 35-45.
33. Ozheredov, Yu.I. (2001) Barklay, kurgannyy mogil'nik [Barclay, burial mound]. In: Chernyak, E.I. (ed.) Narody i kul'tury Tomsko-Narymskogo Priob'ya. Materialy k entsiklopedii Tomskoy oblasti [Peoples and Cultures of the Tomsk-Narym Ob Region. Materials for the encyclopedia of Tomsk Oblast]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 26-28.
34. Bobrova, A.I. (1992) Krematsiya v pogrebal'noy obryadnosti srednevekovogo naseleniya Tomsko-Narymskogo Priob'ya i Prichulym'ya [Cremation in the funeral rituals of the medieval population of the Tomsk-Narym Ob region and Chulym region]. In: Voprosy etnokul'turnoy istorii narodov Zapadnoy Sibiri [Questions of the Ethnocultural History of the Peoples of Western Siberia]. Tomsk: Tomsk State University. pp. 46-56.
35. Ozheredov, Yu.I. (2002) K voprosu o pogrebeniyakh v lodkakh u narymskikh sel'kupov, po arkheologicheskim istochnikam [On the issue of burials in boats among the Narym Selkups, according to archaeological sources]. In: Integratsiya arkheologicheskikh i etnograficheskikh issledovaniy [Integration of Archaeological and Ethnographic Research]. Omsk; Khanty-Mansiysk: Omsk State Pedagogical University. pp. 220-224.
36. Tomilov, N.A. (1980) Etnografiya tyurkoyazychnogo naseleniya TomskogoPriob'ya [Ethnography of the Turkic-Speaking Population of the Tomsk Ob Region]. Tomsk: Tomsk State University.
37. Bel'gibaev, E.A. (2004) Traditsionnaya material'naya kul'tura chelkantsev basseyna r. Lebed' (vtorayapolovina XIX—XX v.) [Traditional Material Culture of the Chelkans of the River Basin. Swan (Second half of the 19th-20th centuries)]. Barnaul: Altai State University.
38. Kulemzin, V.M. & Lukina, N.V. (1977) Vasyugansko-vakhovskie khanty [Vakh-Vasyugan Khanty]. Tomsk: Tomsk State University.
39. Pelikh, G.I. (1963) Elementy peredneaziatskoy kul'tury u narymskikh sel'kupov [Elements of Western Asian culture among the Narym Selkups]. Sbornik nauchnykh rabot istoricheskikh kafedr. Trudy TGU. 171. pp. 159-174.
40. Prokofeva, E.D. (1977) Nekotorye religioznye kul'ty tazovskikh sel'kupov [Some religious cults of the Taz Selkups]. In: Pamyatniki kul'tury narodov Sibiri i Severa (vtoraya polovina XIX — nachalo XX v.) [Cultural Monuments of the Peoples of Siberia and the North (Second half of the 19th - early 20th centuries)]. Vol. 33. Leningrad: Nauka. pp. 66-79.
41. Ozheredov, Yu.I. (2006) Lokal'no-dialektnaya gruppa «shieshgula»: ideynyy kontekst arkheologicheskikh istochnikov (XVI-XVII vv.) [Local dialect group Shieshgula: ideological context of archaeological sources (16th-17th centuries)]. Abstract of History Cand. Diss. Barnaul.
42. Anuchin, D.N. (1890) Sani, lodki i koni kak prinadlezhnost' pogrebal'nogo obryada. Arkheologo-etnograficheskiy etyud [Sleighs, boats and horses as accessories of a funeral rite. Archaeological and ethnographic study]. Drevnosti: Trudy IMAO. 14. pp. 81-226.
43. Kar'yalaynen, K.F. (1994) Religiyayugorskikh narodov [Religion of the Yugra Peoples]. Vol. 1. Tomsk: Tomsk State University.
44. Bobrova, A.I. (2007) Sel'kupyXVIII-XIX vv. (po materialam Tiskinskogo mogil'nika) [Selkups ofthe 18th-19th Centuries (Based on materials from the Tiskinsky burial ground)]. Tomsk: Tomsk State University.
45. Archive of Museum of Archaeology and Ethnography of Siberia at TSU. No. 116-1. P 1-45. Kutafev, P.I. Otchet ob arkheologicheskikh issledovaniyakhpoNarymskomu okrugu za 1938 god [Report on archaeological research in the Narym district for 1938]. Vol. 2.
46. Matyushchenko, V.I. (1961) Samus'skiy mogil'nik [Samussky burial ground]. Trudy TGU. 150. pp. 46-53.
47. Ozheredov, Yu.I. (2010) [Cenotaph in the Palaeoselkup funeral rite: Questions ofform and semantics]. Abstracts ofthe 3rdNorthern Archaeological
Congress. Khanty-Mansiysk. 8-13 November 2010. Yekaterinburg: IzdatNaukaServis. pp. 190-191. (In Russian).
48. Stepanova, O.B. (2008) Traditsionnoe mirovozzrenie sel'kupov: predstavleniya o krugovorote zhizni i dushi [Traditional Selkup Worldview: Ideas about the cycle of life and soul]. Saint Petersburg: Peterburgskoe Vostokovedenie.
49. Pletneva, S.A. (1988) Pechenegi [Pechenegs]. In: Puchkov, P.I. (ed.) Ischeznuvshie narody [Vanished Peoples]. Moscow: Nauka. pp. 35-36.
50. Martynova, E.P. (1998) Ocherki istorii i kul'tury khantov [Essays on the History and Culture of the Khanty]. Moscow: AE RAS.
51. Baulo, A.V. (1980) Tipy nadmogil'nykh sooruzheniy u tazovskikh sel'kupov [Types of burial structures among the Taz Selkups] In: Pelukh, G.I. & Toshakova, E.M. (eds) Etnografiya Severnoy Azii [Ethnography of Northern Asia]. Novosibirsk: Nauka. pp. 185-190.
52. Ozheredov, Yu.I. (2001) [Pillar in the Shieshgul funeral rite]. Samodiytsy [Samoyeds]. Proceedings of the 4th Siberian Symposium. Tobolsk. 10-
12 December 2001. Tobolsk; Omsk: Omsk State Pedagogical University. pp. 224-227. (In Russian).
53. Ozheredov, Yu.I. (2017) [Ritual tree in the funeral rite of the Paleoselkup ofthe Ob region (based on archaeological materials)]. Proceedings ofthe 5th (21st) All-Russian Archaeological Congress. Vol. 2. Barnaul - Belokurikha. October 2017. Barnaul: Altai State University. pp. 212-216. (In Russian).
54. Pelikh, G.I. (1998) Sel'kupskaya mifologiya [Selkup Mythology]. Tomsk: Izd-vo NTL.
55. Gemuev, I.N. & Pelikh, G.I. (1993) O pogrebal'noy obryadnosti sel'kupov [On the funeral rites of the Selkups]. AstaEthnographicaHungarica. 38 (1-3). pp. 287-308.
56. Frobenius, L. (1914) Detstvo chelovechestva [The Childhood of Man]. Saint Petersburg: Izdanie knizhnogo magazina P.V. Lukovnikova.
Информация об авторе:
Ожередов Ю.И. - канд. ист. наук, научный сотрудник Научно-образовательного центра "Циркумполярная Чукотка" - Чукотского филиала Северо-Восточного федерального университета (Анадырь, Россия). E-mail: nohoister@gmail.com
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Yu.I. Ozheredov, Cand. Sci. (History), research fellow, Scientific Educational Center "Circumpolar Chukotka" - Chukotka Branch
of the M.K. Ammosov North-Eastern Federal University (Anadyr, Russian Federation). E-mail: nohoister@gmail.com
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию одобрена после рецензирования 25.12.2023; принята к публикации
The article was submitted approved after reviewing 25.12.2023; accepted for publication
11.12.2023; 29.12.2023.
11.12.2023; 29.12.2023.
