CC BY
17Религия и свобода слова: изображения пророка Мухаммеда1
РобЕрт Пост
30 сентября 2005 года в датской газете «Юлландс-По-стен» были опубликованы двенадцать карикатур на пророка Мухаммеда2. По американским стандартам эти карикатуры весьма прозаичны. На одной из них изображен портрет юного Мухаммеда в пустыне, на другой — лицо пророка, обрамленное полумесяцем и звездой, символами ислама. Также приводится несколько насмешливых высказываний, называющих публикацию карикатур «пиаровским приемом», а журналистов — «группой реакционных провокаторов». Некоторые карикатуры содержат вполне утешительную иронию3. К примеру, Мухаммед изображен в тюрбане в виде бомбы или он, как Святой Петр, стоит в облаках у райских врат и останавливает длинную вереницу террористов-смертников окриком: «Стоп, стоп! У нас кончились девственницы».
Опубликование этих карикатур повлекло за собой воистину страшные последствия. По всему миру прошли массовые акции протеста. По некоторым данным погибло 139 человек4. Была обнародована фетва, в которой за убийство авторов карикатур было обещано вознаграждение в размере одного миллиона долларов5. Редакторы газет были уволены6 и арестованы7, редакции газет были закрыты8, а один итальянский министр был вынужден подать в отставку из-за того, что носил футболку с насмешливым изображением пророка9. Министру иностранных дел Швеции также пришлось оставить свой пост в связи с предпринятой им попыткой закрыть веб-сайт, который собирался опубликовать карикатуры10.
В мусульманском мире существуют давние традиции изображения пророка Мухаммеда11. Однако секты исламистских фундаменталистов выступают против публичного распространения изображений Мухаммеда, а также других мусульманских пророков, в любой форме12. «Даже простое опубликование лика пророка Мухаммеда многие мусульмане считают богохульством»13. Поэтому с яростным протестом против публикации карикатур выступили многие, кто был «чрезвычайно возмущен тем, что, по их мнению, является богохульством»14. Вопрос, которому посвящена данная работа, состоит в следующем: как право должно реагировать на такое яростное возмущение? Как с помощью права найти компромисс между принципами религиозной святости и свободой слова?
Это довольно сложная проблема, которая касается исключительно суверенной власти государства и совсем не затрагивает этический вопрос о том, когда и как следует высказывать свое мнение. Не все то, что разрешено законом, является допустимым с нравственной точки зрения. Как впоследствии сказал главный редактор газеты «Юлландс-Постен» Карстен Юст: «Если бы я знал, что жизнь датских солдат и простых граждан будет поставле-
на под угрозу, когда мой палец завис в сантиметре от клавиши, чтобы отправить эти рисунки на публикацию, разве нажал бы я эту клавишу? Нет! Этого бы не сделал ни один главный редактор, имеющий чувство ответствен-ности»15. К. Юст абсолютно верно провел черту между позитивным правом и моралью. Даже если в соответствии с законодательством газета «Юлландс-Постен» могла опубликовать эти оскорбительные карикатуры, провоцирующие насилие, то это было абсолютно безнравственно16. Но в данной работе я буду рассматривать только вопросы права.
I. Свобода слова и демократия
Закон защищает свободу слова, чтобы обеспечить ценности, которые она позволяет реализовывать обществу. Природа этих ценностей спорна. Я постараюсь обозначить пределы свободы слова, исходя из того, что основной ценностью, обеспечиваемой этой свободой, является демократическая легитимность17.
Определение демократии, безусловно, является довольно спорным. Однако я начну свои рассуждения с того, что необходимо проводить «различие между автономией и гетерономией: в условиях демократии законы создаются теми же людьми, к которым они применяются (и в силу этого они являются автономными нормами), а при автократическом режиме законы принимают не те люди, которым эти законы адресованы (поэтому они являются гетерономными нормами)»18.
Для понимания указанного различия мы должны также разграничивать демократию и народный суверенитет, при котором народ осуществляет реальный контроль над деятельностью правительства. Народный суверенитет может иметь много общего с формой фашизма, при которой диктатор получает искреннюю и добровольную поддержку всего народа19. Также нельзя путать демократию с ма-жоритаризмом, когда народное большинство осуществляет контроль над деятельностью правительства20. Хотя часто можно услышать, что «любое ограничение власти большинства, такое как свобода слова, по своей природе является антидемократическим и антимажоритарным»21, очевидно, что большинство может вводить собственные правила, явно противоречащие идее демократии, например установление монархии путем голосования. Это свидетельствует о том, что народный суверенитет и мажори-таризм могут быть тесно связаны с демократией, но сами по себе ее не определяют. Поэтому можно сделать вывод, согласно которому практика реализации идей народного суверенитета или мажоритаризма может быть антидемократической.
Демократия отличается от народного суверенитета и мажоритаризма тем, что она относится к неким значимым политическим ценностям22, а народный суверенитет и ма-жоритаризм являются абстрактными принципами, которые учитываются при принятии отдельных решений. Для демократии важны ценности, позволяющие определить, являются ли демократическими конкретные процессы принятия решений. Правительства, например, не становятся демократическими только потому, что они проводят выборы, в которых участвует большинство. Такие выборы сейчас проходят в Северной Корее. Чтобы узнать, делают ли выборы эту страну демократической, необходимо выяснить, способствуют ли они реализации демократических ценностей. Весьма ошибочно принимать за демократию отдельные процессы принятия решений и не уделять должного внимания истинным ценностям, которые должны обеспечиваться в условиях демократии.
Поскольку указанные ценности связаны с идеей самоопределения народа23, мы должны спросить, что значит для него самоуправление. Последнее зачастую трактуется таким образом, что народ в итоге отвечает за решения правительства, либо непосредственно принимая эти решения, либо выбирая тех, кто это делает24. Данную точку зрения разделяют, например, Александр Мэйклджон и Оуэн Фисс. Но это не самое главное, что определяет суть самоуправления. В силу причин, которые я еще назову, думаю, что оно предполагает наличие у граждан обоснованного убеждения в том, что они сами участвуют в процессе управления25. Это принципиальный момент, поскольку он подчеркивает различие между участием в принятии решений и причастностью к этому процессу. Суть самоуправления — это авторство решений, а не причастность.
Мы можем обосновать данное утверждение, представив ситуацию, в которой люди сохраняют коллективную способность решать вопросы, но конкретный индивид чувствует себя безнадежно отстраненным от власти. Предположим, что в государстве X у граждан есть интерактивные компьютерные терминалы, которые они должны использовать по утрам для занесения в систему информации о своих предпочтениях по различным вопросам. Каждое утро на терминале появляется список вопросов, составленный выборным органом. Жители должны высказать свое мнение по поводу того, одежду какого цвета следует носить, какие блюда должны подаваться на ланч и обед, кто может ходить в местную школу, где следует установить знак «стоп» на перекрестке и т. д. Допустим, что люди могут с помощью компьютера получить любую информацию, необходимую им для голосования, включая информацию о возможных взглядах других граждан.
Далее представим, что в государстве X не проводятся публичные дискуссии. Там нет ни газет, ни радио, ни телевидения. Государство запрещает формирование политических партий и объединений. Запрещено проведение манифестаций и распространение индивидами своих взглядов среди других граждан. Каждый делает свой выбор. Однако в итоге решения в государстве X принимаются большинством голосов и становятся обязательными для
всех: носить одежду голубого цвета, подавать курицу на обед, ходить в конкретную школу или останавливаться на перекрестке. В государстве X индивиды чувствуют себя абсолютно отстраненными от власти. Они не отождествляют себя с ней, а напротив, чувствуют, что ими управляет и манипулирует внешняя сила коллективизма.
Можем ли мы считать государство X примером сообщества, в котором осуществляется самоопределение? Хотя его граждане не утратили способность «как коллектив, определять свою собственную судьбу»26, то есть принимать решения по правилу большинства, я сильно сомневаюсь в том, что мы можем охарактеризовать государство X как демократическое. Скорее мы осудим его как настоящую тиранию. Руссо давно попытался объяснить причины такой ситуации: коллективное принятие решений является попросту деспотическим, если отсутствует некая внутренняя связь между волей отдельных граждан и общей волей коллектива27.
Не следует утверждать, что при демократии воля индивида может полностью совпадать с волей государства, как полагал Руссо. Достаточно того, что отдельные граждане будут убеждены в том, что в общей воле заложены потенциальные возможности для их участия28. В таком случае коллективное принятие решений является демократическим потому, что оно воспринимается как осуществление самоопределения. Но когда граждане чувствуют себя отстраненными от общей воли или процесса ее формирования, голосование становится таким механизмом принятия решений, который можно запросто превратить в деспотический и недемократический.
Следовательно, ценности, важные для демократии, реально обеспечены только тогда, когда постоянно осуществляется согласование коллективного и индивидуального самоопределения29. Если демократия предполагает, что граждане воспринимают государственную власть как исходящую от них самих и представляющую их интересы, они должны чувствовать, что государство внимательно относится к их собственным ценностям и мнениям. Как это теоретически возможно в условиях современного многообразия, когда население государства неоднородно и граждане расходятся во взглядах? Необходимо вместо анализа конкретных государственных решений более тщательно исследовать процесс их санкционирования. Граждане должны чувствовать, что их идеи и мнения учитываются.
В современных демократических странах этот процесс осуществляется в форме публичной дискуссии. Когда государство обеспечивает свободу слова, граждане участвуют в формировании общественного мнения, и, исходя из этого, принимаются государственные решения. Современные демократические страны стремятся к тому, чтобы граждане воспринимали себя как источник власти, даже если им приходится жить в обществе, где люди придерживаются разных точек зрения. Вот почему в американской доктрине принято считать, что Первая поправка к Конституции США, являющаяся антимажоритарной, все-таки «защищает демократию»30. Вот что писал о демократии Ганс Кельзен:
«Субъект является политически свободным постольку, поскольку его индивидуальная воля пребывает в гармонии с "коллективной" (или "общей") волей, выраженной в общественном строе. Такая гармония гарантируется только в том случае, если общественный строй создается теми индивидами, чье поведение он регулирует. Общественный строй определяет волю индивида. Политическая свобода, то есть свобода в общественном строе, — это самоопределение индивида посредством участия в создании общественного строя...
В демократической стране общая воля всегда формируется в ходе непрерывной дискуссии между большинством и меньшинством, свободного высказывания доводов за и против определенного регулирования какого-то вопроса. Эта дискуссия ведется не только в парламенте, но также, в первую очередь, на политических собраниях, в газетах, книгах и других средствах распространения общественного мнения. Демократическая страна без общественного мнения — это явное противоречие»31.
Государство, которое провозглашает себя демократическим, должно поддерживать диалог, посредством которого осуществляется «согласование» воли граждан, которое является «добровольным и достигается способами, сопоставимыми с их представлением о себе как о свободных и равноправных индивидах»32. Конечно, в условиях современного многообразия мнений достичь подобного согласования фактически невозможно, поэтому это понятие выступает в качестве «регулирующей идеи»33, способствующей формированию общественного мнения. Если мы используем термин «публичная дискуссия» для определения диалога, посредством которого формулируется общественное мнение, то можно сказать, что в ходе публичных обсуждений непрерывно и небезуспешно осуществляется согласование индивидуальной и коллективной воли с целью выработки «общей воли, которая была бы оформлена и разъяснена в общественно-политических дебатах»34.
Следовательно, в современном демократическом государстве граждане могут свободно выступать в публичных дискуссиях, чтобы донести свои идеи и ценности до правительства в надежде на то, что даже если действия последнего будут противоречить их взглядам, то они все-таки смогут по-прежнему отождествлять себя с государством. Таким образом, свобода слова является необходимым условием демократической легитимности, но не является достаточным ее условием. Если государство не позволит гражданам участвовать в публичных обсуждениях, они захотят выразить свое мнение другими способами. В результате государство утратит демократическую легитимность в глазах этих граждан, поскольку оно помешает общественному мнению отреагировать на их взгляды.
Рассматриваемые в данной работе датские карикатуры на пророка Мухаммеда, несомненно, являются частью публичной дискуссии35. Они касаются вопросов острой публичной полемики. После того, как датский писатель Каре Блуитген пожаловался, что не смог найти смелого художника для готовящейся к публикации детской книги
о жизни пророка Мухаммеда36, редактор раздела культуры газеты «Юлландс-Постен» решил устроить проверку «страху перед насилием со стороны исламистских радикалов» и предложил членам Датского общества карикатуристов изобразить свое видение пророка37. Впоследствии Курт Вестергаард, автор «подстрекательского, но достойного изображения» Мухаммеда в тюрбане в виде бомбы, который стал «метонимом всего конфликта»38, объяснил в интервью: «Эта карикатура направлена не против ислама в целом, а против той его части, которая, очевидно, может побуждать к насилию, терроризму, смерти, разрушению»39. Страх перед этими аспектами ислама имеет такое же большое значение для государства, как иммиграция. Для того чтобы государственная политика направлялась надлежаще информированным общественным мнением, а граждане чувствовали, что государство потенциально способно реагировать на их мнение, они должны иметь возможность свободно высказывать свои взгляды по тем проблемам, которые высмеиваются в карикатурах, опубликованных в «Юлландс-Постен», и обсуждать их.
II. Пресечение богохульства
Если свобода слова является значимой для демократической легитимации, то, следовательно, датские карикатуры должны быть ограждены от юридической цензуры. Однако подобное утверждение является лишь первым шагом. Далее следует поставить вопрос о наличии государственных интересов, которые могут оправдать запрет публикации карикатур. В рассматриваемом деле преследовалось три таких интереса: пресечение богохульства, защита интересов религиозных групп, предотвращение дискриминации. На каждом из них я остановлюсь подробнее.
Государство заинтересовано в пресечении богохульства постольку, поскольку оно заинтересовано в защите почтительного отношения к Богу40. Самуэль Джонсон охарактеризовал богохульство как «проявление определенного пренебрежения к самому Господу»41. В английском праве богохульство считается преступлением на основании «очевидного факта, что общественное значение христианской религии настолько велико, что никто не вправе отрицать ее истинность»42. В 1841 году английские уполномоченные по вопросам уголовного права сообщили, что «право Англии признает преступлением любое безусловное отрицание истинности христианства, не придавая значения тому, в какой форме, каким языком было высказано подобное отрицание»43.
Примерно в середине XIX века в Великобритании начинает развиваться законодательство о богохульстве. Однако вместо того чтобы обеспечить надлежащее почтительное отношение к Богу, законодатель фактически защитил интересы конкретных религиозных групп. Так, например, в 1883 году лорд Колеридж объяснил, что о чем бы ни говорили «старые дела», «простого отрицания истинности христианства для определения состава преступления богохульства недостаточно»44. Он отнес к уголовно
наказуемым деяниям публикацию сообщений, «рассчитанных и направленных на оскорбление чувств и самых глубоких религиозных убеждений большинства людей, среди которых мы живем»45. Суть богохульства была изменена с целью предотвращения «оскорбления господствующих нравственно-этических представлений»46. «Если в спорах соблюдаются правила полемики, то даже основы религии можно подвергнуть критике, и при этом ее автор не будет обвинен в богохульстве»47.
И сегодня в Великобритании богохульство во многом понимается именно так48. Запрещаются «любые пренебрежительные, оскорбительные, непристойные или нелепые высказывания о Боге, Иисусе Христе или Библии», однако предусматривается, что враждебные христианству мнения могут выражаться в «достойной и сдержанной» манере49. Я прослежу ход развития законодательства о богохульстве, чтобы подчеркнуть разницу между государственным интересом в обеспечении надлежащего почитания Бога и государственным интересом в защите интересов религиозных групп. Первый вопрос я рассмотрю в этом разделе, а второй — в следующем.
Законы о богохульстве, охраняющие святость и надлежащее почтительное отношение к Богу, схожи в большинстве стран. Например, в Пакистане любому, кто «обвинением, косвенным намеком или инсинуацией, прямо или косвенно, оскверняет священное имя Святого пророка», назначается смертная казнь50. Одного преподавателя медицинского колледжа приговорили к смерти за высказанное им предположение о том, что родители Мухаммеда не были мусульманами и что он, возможно, не брил волосы на лобке до тех пор, пока не получил откровение Господне в возрасте 40 лет51. Пакистанские христиане особенно уязвимы для судебного преследования52.
Сторонники юридического запрета публикации датских карикатур утверждают, что эти карикатуры кошун-ственны, поскольку в них выражено пренебрежительное отношение к Богу и Мухаммеду, его Пророку. Например, король Иордании Абдалла II сказал: «При всем уважении к свободе прессы, вполне очевидно, что любые действия, порочащие имя Пророка Мухаммеда, да пребудет с ним мир... следует осудить»53. В своем официальном сообщении Организация Исламская конференция (ОИК), объединяющая 57 мусульманских стран, осудила «надругательство над изображением святого Пророка Мухаммеда в средствах массовой информации»54. Член палестинского парламента от группы «Хамас» заявил: «Мы рассержены — очень, очень, очень рассержены. Никому нельзя говорить плохо о нашем Пророке»55.
Вопрос в том, как найти компромисс между интересом государства в защите почтительного отношения к Богу и его пророкам и свободой слова, призванной служить обеспечению демократической легитимации. Существует прямое и явное противоречие между свободой высказывания любых мнений в ходе публичных дискуссий и исключением из обсуждений тех, кто не верит в Бога. В отношении тех, кто не разделяет вероисповеданий, охраняемых законом о богохульстве, и поэтому исключается из публичной дискуссии, государство становится гетероном-
ным. Оно утрачивает демократическую легитимность в глазах тех, кто не верит в истины, защищаемые законом.
Это допустимо в том случае, если государство не стремится демократическими методами установить контроль над различными вероисповеданиями. Однако большинство современных государств устанавливает свою юрисдикцию на всей своей территории, на которой проживают люди с разными религиозными убеждениями. Демократическая легитимность также важна для людей, не разделяющих религиозные ценности, охраняемые законами о богохульстве, и любая ее утрата недопустима.
III. Защита интересов религиозных групп
Несомненно, именно по этой причине в середине XIX века в Великобритании был принят Закон о богохульстве, который со временем из закона, призванного обеспечивать надлежащее почтительное отношение к Богу, превратился в закон, защищающий интересы религиозных групп. Этот закон был и остается аномальным, так как он охраняет интересы только одной религиозной группы — англикан56. Однако такая форма цензуры высказываний, насколько позволяют ее естественные пределы, может оправдать защиту от дискриминации чувств любых религиозных групп. Во многих государствах сейчас действуют подобные законы. В Италии, например, Ори-ане Фаллачи было предъявлено обвинение в богохульстве, потому что ее нападки на ислам «посягали на признанную государством религию, оскорбляя тех, кто ее проповедует»57.
Вопрос о допустимости существования закона о богохульстве рассматривался в 1993 году Европейским Судом по правам человека в связи с делом Институт Отто Премингера против Австрии. Австрийский закон предусматривал уголовное наказание для любого, кто своим поведением «может вызвать справедливое негодование, унизить или оскорбить человека или предмет почитания церкви или религиозного сообщества, существующего в стране, а также догму, обычаи или институты этой церкви или религиозного сообщества»58. Власти Австрии использовали этот закон, чтобы оправдать запрет демонстрации фильма «Liebeskonzil», в котором высмеивались христианские верования и содержались изображения «Бога-Отца, визуально и на словах, как дряхлого, беспомощного идиота, Христа — как кретина, а Матери Божьей Марии — как распутной женщины»59.
В оправдание решения о запрете демонстрации фильма Европейский Суд по правам человека сослался на «право граждан не быть оскорбленными в своих религиозных чувствах другими людьми, публично выражающими свои взгляды»60. Суд мотивировал свое решение тем, что «в отдельных случаях последствия использования некоторых методов критики или отрицания вероисповеданий могут препятствовать верующим в осуществлении свободы придерживаться своих религиозных убеждений и выражать их»61. Было установлено, что «провокационные изображения объектов религиозного почитания. могут быть расценены как умышленное посягательство на
терпимость, которая является неотъемлемым признаком демократического общества»62.
Логика рассуждений Суда состояла в том, что каждый имеет право на защиту своих религиозных убеждений от оскорблений, поскольку подобные оскорбления препятствуют осуществлению основного права любого человека — права на свободу совести. Похожая мотивировка, очевидно, может быть приведена и в спорах по поводу датских карикатур. Организация Исламская конференция расценила публикацию указанных карикатур как оскорбление «сотен миллионов мусульман во всем мире» и как «действие, направленное на то, чтобы возмутить и разъярить мусульман»63, и посчитала, что подобная публикация «не может рассматриваться как невинное поведение, не выходящее за рамки допустимых форм реализации свободы слова, в которую все верят»64. Айятолла Али Хаменеи осудил карикатуры за «оскорбление чувств полутора миллиардов мусульман»65. Дуду Дьен, Специальный докладчик ООН по современным формам расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости, призвал ООН «относиться к ситуациям, подобным сложившейся с датскими карикатурами. как к поводу для начала дискуссии о нахождении оптимального баланса свободы слова и свободы вероисповедания»66. В докладе также было указано, что «карикатуры, безусловно, являются оскорбительными» и что «религии не должны подвергаться унижению под предлогом реализации свободы слова»67.
Цензура высказываний с целью обеспечения почтительного отношения к Богу абсолютно несовместима со свободой слова, поскольку она исключает из публичной дискуссии тех, кто ставит под сомнение представления государства о священном. В то же время цензура высказываний с целью защиты интересов религиозных групп также посягает на свободу слова, так как исключает из публичных обсуждений тех, чьи убеждения являются оскорбительными для этих религиозных групп. Европейский Суд по правам человека предложил несколько стратегических мер, направленных на преодоление этого противоречия.
Во-первых, было провозглашено, что «дух терпимости. должен являться. признаком демократического об-щества»68. Эта стратегия кажется мне не вполне адекватной. Требование терпимости, которое выдвигает демократия, относится к конкретным действиям: мы должны воздерживаться от такого обращения друг с другом, которое не соответствует правилам приличия; мы не должны устраивать беспорядки и убивать других людей ради защиты наших вероисповеданий; мы должны предоставить другим возможность мирно проповедовать свою веру. Но демократия не требует такой терпимости, когда бы мы должны были отказаться от своих убеждений, представляющих собой оценку идей и верований других людей. В демократическом обществе должны мирно сосуществовать группы людей, которые испытывают друг к другу неприязнь и даже ненависть на почве религиозных убежде-ний69. В той степени, в какой демократия препятствует выражению мной неодобрения или осуждения действий
других людей, которые мне не нравятся, она исключает меня из процесса формирования общественного мнения.
Согласно второй стратегии, которую предложил Европейский Суд по правам человека с целью минимизации последствий реализации требования демократии о цензуре оскорбительных высказываний, критика религиозных верований может быть запрещена только в том случае, если она является «необоснованно оскорбительной для других» и поэтому «не содействует развитию публичной дискуссии, направленной на обеспечение общественного прогресса»70. Этот аргумент, однако, основан на разграничении «необоснованного» оскорбления и других форм оскорбления. Когда же оскорбление является «необоснованным» и, следовательно, не требующим публичного обсуждения?
Рассмотрим взгляды американского психиатра сирийского происхождения доктора Вафу Султан, которая была воспитана мусульманкой, но резко осуждает насилие, связанное с исламским фундаментализмом. Она охарактеризовала недавно разгоревшиеся из-за карикатур споры как «столкновение варварства и рациональности»71. После этого мусульманское духовенство осудило ее как «неверную», которая «причинила исламу больше вреда, чем датские карикатуры, высмеивающие Пророка Мухаммеда»72. Один египетский профессор религиоведения обвинил ее в «святотатстве в отношении ислама, Пророка Мухаммеда и Корана»73. Доктору Султан «много раз угрожали убийством»74.
Высказывания В. Султан, определенно, оскорбительны. Но являются ли они необоснованно оскорбительными? Они затрагивают те же проблемы насилия и сектантства, что и датские карикатуры, и являются такой же стереотипной оценкой взглядов и действий мусульман. Но, вероятно, открытые обличения, высказанные доктором Султан, более оскорбительны, чем карикатуры, поскольку они являются более понятными, разумными и совсем нелицеприятными. Однако должен ли закон считать их «необоснованными»? Очевидно, что при таком подходе закон превратился бы в инструмент для устранения любого мнения, которое может показаться оскорбительным религиозной группе. В силу вышеназванных причин, это несовместимо с использованием свободы слова для обеспечения демократической легитимации.
В решении Европейского Суда по правам человека по данному делу есть намек на то, что понятие «необоснованное» оскорбление скорее относится к форме высказывания, а не к его содержанию. Такие высказывания, как высказывания доктора Султан, могут оскорбить интересы религиозных групп, но все же являются приемлемыми, так как содействуют развитию публичной дискуссии, поскольку они являются здравыми и рациональными. Однако публикации, оскорбительные по форме, такие как фильм «Liebeskonzil» (или, возможно, датские карикатуры), не расцениваются как способствующие развитию публичных дебатов. Такова, по сути, концепция современного британского Закона о богохульстве, который разрешает говорить все, что угодно, до тех пор, пока «соблюдаются правила полемики»75.
Поскольку Европейский Суд по правам человека разработал такие стратегические меры, из этого следует, что Суд сам поступил неправильно, сославшись на «право граждан не быть оскорбленными в своих религиозных чувствах посредством открытого выражения взглядов другими людьми». Граждане должны терпеливо относиться к здравой и рациональной критике, такой, как высказывания доктора Султан. Но они не должны претерпевать нападки, выражающиеся в выступлениях оскорбительного стиля и манеры76. Вопрос в том, как в законе проводится различие между высказываниями, являющимися оскорбительными, и допустимыми высказываниями77. Если свобода слова призвана содействовать обеспечению демократической легитимации, то любое такое различие должно обязательно проводиться с минимальным ущербом для качества публичных дискуссий.
Из вышесказанного следует, что нельзя проводить различия, основываясь только на предпочтениях конкретных религиозных групп. То, что каждая религиозная группа считает оскорбительным, — вопрос условно исторический. До начала религиозных войн XVII века в Европе католики считали глубоко оскорбительным сам факт существования в их обществе протестантов, и наоборот. Казалось бы, закон не может открыто защищать убеждения религиозных групп, не запутавшись в бесконечных и неразрешимых противоречиях.
Важнее то, насколько убеждения отдельных религиозных групп сопоставимы с поддержанием такого состояния общества, в котором обеспечивается демократическая легитимация. Если одна религиозная группа считает невыносимо оскорбительным недоброжелательное упоминание о своем главном пророке, то другая сочтет возмутительной и богохульной любую клевету в отношении характера своей религии или ее последователей. Вследствие того, что различные религиозные группы могут считать различные темы публичных дискуссий и комментариев как приемлемыми, так и неприемлемыми, публичная сфера может сократиться настолько, что станет несовместимой с демократией78.
В связи с этим различие между высказываниями, согласующимися с «правилами полемики», и высказываниями, признаваемыми неприемлемо оскорбительными, необходимо проводить, основываясь на общепризнанных нормах публичного диалога, принятых в демократическом обществе, так как они считаются совместимыми с демократической легитимацией. Таким образом, если государство и намеревается обеспечить интересы религиозных групп, но хочет это сделать в соответствии с требованиями свободы слова, то различие между «необоснованно» и «обоснованно» оскорбительными высказываниями следует проводить, исходя из общих светских принципов, действующих в отношении всех членов общества и воплощающих общепринятые морально-этические представления. Невозможно запретить высказывание каких-либо мнений только из-за того, что они противоречат интересам отдельных религиозных групп.
Из этого, однако, не следует, что демократическое государство не может проводить цензуру публичных вы-
сказываний, обеспечив соблюдение основных правил полемики. В европейских странах, как правило, действуют законы, запрещающие выступления в возмутительной, непристойной или оскорбительной форме, нарушающие социальные нормы и тем самым оскорбляющие или посягающие на честь и достоинство. Тем не менее очевидно, что, хотя подобные законы нацелены на обеспечение соблюдения общепринятых норм морали, они фактически выражают интересы наиболее влиятельных социальных групп. Например, семьдесят шесть лет назад во время дебатов в британском Парламенте по вопросу о необходимости внесения поправок в Закон о богохульстве было признано, что «на самом деле все сводится к тому, что если образованный человек строго придерживается своих взглядов, то он будет их высказывать, несмотря на закон, а высказывания необразованного человека, исключительно в силу его необразованности, будут наказуемы на основании этого закона»79.
В этом отношении американское право отличается от европейского. В США Первая поправка к Конституции понимается как базовая норма для формирования «рынка сообществ» или рынка идей80. Уважение к равенству различных социальных групп лежит в основе американского конституционно-правового принципа, согласно которому морально-этические нормы, выражающие интересы какой-то конкретной группы, не могут использоваться для оценки всех мнений, высказываемых в ходе публичной дискуссии81. В духе Первой поправки, с точки зрения закона, «вульгарность для одного человека — это лирика для другого»82.
Европейские государства, напротив, придерживаются более гегемонистского подхода в праве, и поэтому они различают допустимые и недопустимые высказывания, ссылаясь на нормы морали. В законодательстве большинства европейских стран четко урегулированы критерии, на основании которых можно определить запрещенные высказывания (высказывания, разжигающие ненависть или вражду). Запрет высказываний, являющихся глубоко оскорбительными для религиозных групп, с социологической и теоретической точек зрения аналогичен запрету высказываний, оскорбительных для расовых групп. Но если в последнем случае очевидно, что закон должен в конечном итоге определить границы допустимых высказываний, исходя из этических норм, которые светское государство готово принять как свои собственные, то применительно к богохульству предполагается, что эти правила могут быть установлены только в соответствии с религиозными ценностями, что является необоснованным в силу вышеизложенных причин. Поэтому Европейский Суд по правам человека поступил неправильно, оправдав цензуру фильма «Liebeskonzil» на том основании, что «недозволительный и оскорбительный» характер фильма должен был быть определен на основе «религиозных верований» «подавляющего большинства тирольцев», которые являются римскими католиками83.
Разумеется, такой вывод основан на приоритете защиты свободы слова ради обеспечения демократической легитимности. Подобное утверждение сделать невозмож-
но, если государство не будет так превозносить легитимность, или если оно признает, что необходимость «обеспечения религиозного мира»84 при определенных обстоятельствах стоит выше потребности в демократической легитимации, или если население страны в подавляющем большинстве будет разделять представления о ценности религиозных норм, и государству даже станет не так важно, что оно потеряет поддержку среди религиозных меньшинств.
IV. Предотвращение дискриминации
Третья тема, возникшая в ходе полемики по поводу публикации датских карикатур, касается не защиты религии или религиозных чувств, а предотвращения дискриминации85. Эта проблема поднималась еще в отчете Дьена Дуду. Специальный докладчик ООН связал опубликование карикатур с «развитием исламофобии» и с расовой диск-риминацией86. По его утверждению, карикатуры «воплотили в себе расистские и ксенофобские настроения, получающие все большее распространение в повседневной жизни»87. Другие люди, осудившие публикацию, утверждали, что она стала «очередным признаком распространения в Европе исламофобии», поскольку укрепила представления об «опасной связи ислама и исламистского терроризма»88. Датские адвокаты заявили о необходимости нахождения оптимального «баланса между свободой слова и правом не быть подвергнутым расовой дискри-минации»89.
Государственные власти значительно заинтересованы в запрете и предотвращении дискриминации, направленной против мусульман. Но эта заинтересованность отличается от заинтересованности в пресечении высказываний, которые мусульмане считают оскорбительными. Запрет дискриминации означает прежде всего запрет соответствующего поведения, хотя он может также означать действия по изменению социальных условий, порождающих дискриминацию. Некоторыми из этих условий являются страх перед мусульманами и неприязнь к ним, которые охватываются понятием «исламофобия». На основании этого можно сделать вывод о том, что высказывания, способствующие распространению исламофобии, имеют причинную связь с дискриминацией. Природа и сила этой причинной связи — вопрос условно исторический.
В Америке Первая поправка к Конституции не позволяет устанавливать государственный запрет каких-либо высказываний. Ограничения по содержанию не могут быть введены лишь на том основании, что высказывания могут причинить ущерб в будущем, если только они не «направлены на подстрекательство или порождение неизбежно противозаконного действия или могут с большой вероятностью спровоцировать подобное действие или стать его причиной»90. Это строгое ограничение считается необходимым, поскольку более слабая причинная обусловленность позволила бы правительству производить цензуру высказываний. Классическим примером такого злоупотребления властью в истории были законодательные акты, запрещавшие пропаганду коммунисти-
ческой идеологии на том основании, что подобные высказывания могли привести к революции в будущем.
В большинстве европейских стран разрешается проводить цензуру высказываний при наличии гораздо более слабой причинной связи с возможностью причинения вреда в будущем. Это можно объяснить тем, что легитимность европейских государств признается, как правило, гораздо более высокой, чем в Соединенных штатах Америки, где дух либертарианства постоянно отвоевывает себе место в характере американцев. В США повсеместно заявляется, что американский «народ» является суверенным; в Европе чаще говорят, что суверенными являются «нация» или «республика». Следствием этого является то, что в США, в отличие от Европы, правительство постоянно обвиняется в страданиях народа. Поэтому в Америке потребность в демократической легитимации является более насущной и требующей большего внимания, чем в Европе, и поэтому там сильнее осуждаются ограничения публичных высказываний.
Тем не менее даже Европейский Суд по правам человека постановил, что свобода слова налагает некоторые ограничения на использование государствами — членами ЕС своих возможностей по осуществлению цензуры оскорбительных расистских высказываний91, даже при наличии определенной взаимосвязи между такими высказываниями и последующей расовой дискриминацией. Национальные суды в Европе обычно поддерживают требование о соразмерности такого регулирования, в соответствии с которым государственные власти должны доказать, что ущерб от дискриминации нельзя уменьшить никакими другими способами, кроме как путем запрета тех или иных высказываний. Такими альтернативными способами могут быть инициативы в сфере образования по разъяснению доктрины ислама, конструктивные усилия по обеспечению мусульман доступными рабочими местами, жильем, услугами здравоохранения, продуктами питания, запрет оскорбительных высказываний вне рамок публичной дискуссии (на рабочем месте или в школах) и т. д.
Предположим, что вышеназванные условия соблюдаются. Тогда остается открытым вопрос о том, высказывания в каких формах государство может однозначно запретить с целью предотвращения расовой дискриминации и подпадают ли под этот запрет датские карикатуры. Некоторые из опубликованных карикатур представляют собой стереотипную критику ислама. Они касаются притеснений мусульманских женщин92; использования фундаменталистских доктрин для поощрения насилия93; страха перед жестокой расправой за опубликование критических замечаний об исламе94. Именно эти соображения высказываются и будут высказываться теми, кто предвзято относится к мусульманам.
Однако в карикатурах выражены также актуальные и насущные проблемы общества. Отношение ислама к тендерному вопросу весьма спорно и противоречиво. Жестокость исламистского фундаментализма вызывает беспокойство по всей Европе. Страх перед расправой за нарушение исламских табу присутствует повсеместно — имен-
что «обычно государства-участники пользуются большей свободой усмотрения в регулировании свободы выражения мнений по вопросам, которые могут оскорбить личные убеждения в области морали или, особенно, религии» (Ibid. P. 58). Более того, как и в области морали, так и, наверное, даже в большей степени, в отношении нападок на религиозные убеждения, не существует единой общеевропейской концепции надлежащей «защиты прав третьих лиц». То, что вероятнее всего может привести к серьезному оскорблению чувств людей, придерживающихся тех или иных религиозных взглядов, будет значительно варьироваться в зависимости от времени и места, особенно в эпоху, характеризующуюся постоянно растущим многообразием взглядов и вероисповеданий. В связи с тем, что национальные власти поддерживают прямой и постоянный контакт с общественными движениями и организациями своих стран, они находятся в заведомо лучшем положении по сравнению с судьями международных судов, чтобы определить точное содержание требований о надлежащей защите прав третьих лиц, а также сформировать мнение о «необходимости» введения «ограничений», направленных на защиту от подобных посягательств тех, чьи самые глубокие чувства и убеждения могут быть сильно задеты (см.: Ibid.). Однако другую точку зрения см.: Application 64016/00, Affaire Giniewski v. France. Judgment of 31 January 2006.
63 Goodenough P. Growing Anger over Mohammed Cartoons // CNS News. 2006. 3 January (http://www.cnsnews.com/Foreign Bureaus/Archive/200601/F0R20060103b.html).
64 Ibid.
65 Fathi N. Contest for Cartoons Mocking the Holocaust Announced in Tehran // New York Times. 2006. 8 February. P. A10. Доктор Абдулазис Отман Алтвайжри, генеральный директор Исламской организации содействия развитию образования, науки и культуры, призвал «использовать международное право, которое признает преступным оскорбление религий и пророков» в силу необходимости «укрепления терпимости среди последователей разных вероисповеданий, с целью устранения причин, порождающих ненависть и дискриминацию и разжигающих конфликты культур и цивилизаций» (At the Congress of Imams and Rabbis in Seville, ISESCO Director General calls for: Abidance by a pact of honour among the followers of the divine religions, February 20, 2006 (http://www.isesco. org.ma/English/press/viewpage.asp?Lien=999699998)). Двумя месяцами ранее Алтвайжри обратился в Датский Центр культуры и развития со следующим призывом: «Выразите в манере, которую Вы находите приемлемой, протест в отношении этой газеты, а также любых других средств массовой информации в Вашей стране, которые наносят ущерб образу ислама и мусульман, следуя принципам политики терпимости, которая отрицает оскорбление религий и профанацию религиозных святынь, в которые верят миллиард и треть населения этой планеты» (http://www.isesco.org.ma/English/ press/viewpage.asp?Lien=9996992).
66 Пресс-релиз от 7 марта 2006 года «Special Rapporteur on racism tells Committee that Racism and Racial Discrimination Are on the Upswing» (http://www.unhchr.ch/huricane/huricane. nsf/view01 /5F30A01100D70D67C125712A006FBE 18?open document).
67 Cucuk H. UN: Denmark Acted Irresponsibly in Cartoon Crisis // Zaman Online. 2006. 19 March (http://www.zaman.com/?bl= international&alt= &trh=20060319&hn=31079). Турецкая газета цитирует следующие слова Д. Дьена: «Довод о том, что
свобода слова безгранична, противоречит нормам международного права. Существует огромная потребность в сбалансировании свободы слова и свободы вероисповедания. Указанная публикация явно свидетельствует о недостатке понимания и сочувствия верующим. Газета также помогла увязать ислам с терроризмом». См. также: The Volokh Conspiracy, Another U. N. Official Demanding Speech restrictions, faulting Denmark for Protecting Speech Too Much (http://volokh.com/ posts/1 142989233.shtml).
68 Otto-Preminger-Institut, § 47. Недавно Суд попытался объяснить суть принципа терпимости, согласно которому при рассмотрении дел о богохульстве необходимо оценить важность удовлетворения «конкурирующих интересов в реализации двух основных свобод, а именно права заявителя на публичное распространение своего мнения о религиозной доктрине, с одной стороны, и права остальных на уважение их свободы мысли, совести и религии — с другой (см.: Application 13470/87, Otto-Preminger-Institut v. Austria, Judgment of 20 September 1994. Op. cit. P. 20, § 55)». В решении по делу И. А. против Турции от 13 сентября 2005 года (Application 42571/98, 1. A v. Turkey, Judgment of 13 September 2005, § 27) Суд поддержал обвинение писателя в богохульстве за публикацию романа, содержащего следующий отрывок: «Обратите внимание на триаду страха, неравенства и противоречивости в Коране; она напоминает мне земляного червяка. Бог говорит, что все слова его посланника — это его слова. Однако некоторые из этих слов родились из бурной радости в объятиях Аиши... Посланник Бога нарушал пост во время полового сношения, после обеда и перед молитвой. Мухаммед не запрещал половую связь с мертвым человеком или живым животным» (Ibid. P. 13).
69 Европейский Суд по правам человека открыто признал данный принцип в решении по делу Коккинакис против Греции от 19 апреля 1993 года, в котором был признан недействующим греческий закон, запрещающий прозелитизм, под которым, «в частности, понимается любая прямая или косвенная попытка навязывания религиозных верований лицу, придерживающемуся других убеждений (этэродокса) с целью подрыва его верований путем стимулирования или обещаний, а также моральной или материальной поддержки, обманным путем или путем использования неопытности, доверчивости, нужды, низкого уровня интеллекта или наивности этого лица» (Ibid. P. 16). Европейский Суд по правам человека установил, что «необходимо проводить различие между христианским свидетельствованием и неуместным прозелитизмом. Первое соответствует истинному евангелизму, описанному в докладе, составленном в 1956 году под эгидой Всемирного Совета Церквей, как важная миссия и ответственность каждого христианина и каждой церкви. Последнее представляет собой его искажение или деформацию. Прозелитизм может, как следует из того же доклада, выражаться в деятельности, связанной с предложением материальных или социальных выгод с целью вербовки в религиозную организацию новых членов или в оказании неуместного давления на людей, находящихся в нужде или в бедственном положении; он может даже повлечь использование насилия или промывание мозгов; в более общем плане он несовместим с уважением свободы мысли, совести и религии других» (Ibid. § 48).
70 Application 13470/87, Otto-Preminger-Institut v. Austria, Judgment of 20 September 1994, Para. 49. В деле И. А. против Турции Суд пояснил, что свобода слова «сопряжена с обязатель-
ны разные стили. Я не думаю, что высказывания, уместные в аристократическом кругу Уэст-Энда, будут такими же действенными среди демократически настроенного населения Ист-Энда г. Лондона» (замечания мистера Тертэла). Также см. замечания мистера Лэнсбери: Ibid. P. 558.
80 Post R. The Constitutional Concept of Public Discourse: Outrageous Opinion, Democratic Deliberation; Hustler Magazine v. Falwell // Harvard Law Review. Vol. 103. 1990. P. 634-635.
81 См.: PostR. Community and the First Amendment // Arizona State Law Journal. Vol. 29. 1997. P. 473.
82 Cohen v. California, 403 U. S. 15, 25 (1971).
83 Otto-Preminger-Institut, § 56, 52. Данный вывод, должно быть, стал основной предпосылкой для обоснования Европейским Судом по правам человека своего решения по делу Коккинакис против Греции, в котором на основании не столь неправдоподобного предположения о том, что греческая ортодоксальная церковь, являясь «господствующей в Греции» (дело Коккинакиса, § 13, цитируется Конституция Греции 1975 года), назвала защищаемый Судом прозелитизм «морально предосудительным» (дело Коккинакиса, § 17, цитируется решение Верховного административного суда Греции Symvoulio tis Epikratias).
84 Ibid. Para. 56.
85 См., например: TeitelR. No Laughing Matter The Controversial Danish Cartoons Depicting the Prophet Mohammed, and Their Broader Meaning for Europe's Public Square // Findlaw. 2006. 15 February (http://writ.news.findlaw.com/commentary/ 20060215_teitel.html).
86 Пресс-релиз от 7 марта 2006 года «Special Rapporteur on racism tells Committee that Racism and Racial Discrimination Are on the Upswing» (http://www.unhchr.ch/huricane/huricane. nsf/view01 /5F30A01100D70D67C125712A006FBE 18?open document).
87 Ibid.
88 Smith C. S., Fisher I. Op. cit. По словам датского профессора религиоведения, «с потоком иммигрантов из Турции, Пакистана, арабского мира, Афганистана, Ирана и в последнее время — из Сомали заметно растет ксенофобия и исламофо-бия» (CowellA. Cartoons Force Danish Muslims to Examine Loyalties // New York Times. 2006. 4 February. P. A3). См. также: Goodstein L. U. S. Muslims Try to Ease Europe's Discord
// New York Times. 2006. 13 February. P. A6: мусульмане в США «представляют карикатуры как часть волны глобальной исламофобии и побуждают мусульманские группы в Европе использовать такой же термин».
89 Cowell A. More European Papers Print Cartoons of Muhammad, Fueling Dispute with Muslims // New York Times. 2006. 2 February. P. A12. Правительство Дании отказалось возбудить дело против газеты «Юлландс-Постен» по обвинению в расистских высказываниях (World Briefing: Europe: Denmark: Paper Faces No Charges over Muhammad Cartoons // New York Times. 2006. 16 March. P. A16).
90 Brandenburg v. Ohio, 395 U. S. 444, 447 (1969).
91 Application 15890/89, Jersild v. Denmark, Judgment of 23 September 1994.
92 Карикатура, где Мухаммед изображен с черной полосой на глазах в окружении двух женщин в парандже с полностью закрытыми лицами, не считая небольшой прорези для глаз.
93 Карикатура, на которой Мухаммед изображен в тюрбане в виде бомбы.
94 Карикатура, где изображен художник, напуганный одной лишь мыслью о написании портрета Мухаммеда.
95 См. полное исследование в: RosenfeldM. Hate Speech in Constitutional Jurisprudence: A Comparative Analysis // Cardozo Law Review. Vol. 24. 2003. P. 1523.
96 См.: Vance S. C. The Permissibility of Incitement to Religious Hatred Offenses Under European Convention Principles // Transnational Law and Contemporary Problems. Vol. 14. 2004. P. 201, 221-226.
97 Цит. по: Rimensnyder S. Sins of the Author: Hate and Free Speech // Reasononline. December 2002 (http://reason.com/ 0212/ci.sr.sins.shtml).
98 Vance C. Op. cit. P. 202-203. См. также: Rushdie S. Gagged in Paris // Washington Post. 2002. 2 October. P. A17 («В суде Хеллебек сделал одно простое, но важное замечание о том, что резкая критика идеологий или систем убеждений не приравнивается к нападению на самих людей. Безусловно, это один из основополагающих принципов открытого общества. Граждане имеют право жаловаться на дискриминацию по отношению к себе, но не на несогласие, даже грубое и категорическое несогласие, с их взглядами. Идеи философии, взгляды и убеждения нельзя обнести забором»).
