CC BY
90
УДК 2: 347.167(09) В. А. НОСКОВ
Омский государственный аграрный университет
РЕЛИГИОЗНЫЕ ОБЩИНЫ НЕМЕЦКИХ КОЛОНИСТОВ КАК ОРГАНИЗУЮЩАЯ СТРУКТУРА МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ НА РУБЕЖЕ Х1Х—ХХ вв.
(НА ПРИМЕРЕ ЛЮТЕРАН, МЕННОНИТОВ, БАПТИСТОВ И КАТОЛИКОВ АКМОЛИНСКОЙ ОБЛАСТИ СТЕПНОГО КРАЯ)
Автор статьи рассматривает вопросы местного самоуправления в поселениях немцев-колонистов на территории Сибирского казачьего войска и на землях, выделенных для них Переселенческим управлением в Акмолинской области Степного Края и на Алтае в 1890— 1910-е гг. При этом он подчёркивает зависимость самоуправления от бытовых и религиозных традиций общин колонистов — меннонитов, лютеран-евангелистов и католиков. Автор отмечает также факты вмешательства генерал-губернатора и полицейских властей во внутренние и внутрисемейные дела общин немецких колонистов.
Ключевые слова: общины немецких колонистов, национальные и религиозные традиции, местное самоуправление, школа.
Исследователи вопросов этнографии и этнологии населения Западной Сибири из ОмГУ им. Ф. М. Достоевского Т. Б. Смирнова и Н. А. Томилов со второй половины 1980-х гг. занимаются активным изучением истории российских немцев и их современное положение [1]. Вопросы местного самоуправления в общинах немецких колонистов, однако, особо не рассматривались ими, но был приведен достаточно объемный материал по этнографии, культуре, конфессиям, народному фольклору, образованию, быту. Нам известно в общих чертах, что до начала 1890-х гг. общины имели свободу вероисповедания и местного самоуправления, обещанные еще указом Екатерины II в 1763г., и свободу землепользования и перемещения до августа 1914 г. Т. Б. Смирнова и Н. А. Томилов отметили следующее: «Между тем наши исследования показывают сохранение архаических элементов в традиционной культуре немцев Сибири, особенно в обрядовой сфере. Известно, что изоляция от метрополии, иноэтничное окружение способствуют консервации традиционных форм духовной и материальной культуры. В традиционной культуре немцев Сибири порой сохраняются те черты, которые, согласно литературным источникам, бытовали в Германии в XVIII — XIX вв.» [1]. Таким образом, в качестве критериев исследователи приводили литературные источники, при отсутствии архивных данных. Т. Б. Смирнову и Н. А. Томилова в первую очередь интересовали этнографические и хозяйственные аспекты проблемы [1]. Кроме этого, руководитель проблемной лаборатории в ОмГПУ, директор Омского государственного историко-краеведческого музея П. П. Вибе (являясь сам этническим немцем) внес значительный вклад в рассмотрение вопросов, связанных с жизнью немецких колонистов, переселенцев из «материнских» колоний Поволжья, Крыма, Кавказа, Белоруссии и Украины
на юг Западной Сибири, с их проблемами в конце XIX — начале XX века [2, с. 152—159]. Немалый вклад в изучение немецких поселений и в разбор и составление каталога немецкой коллекции Омского государственного историко-краеведческого музея внесла его научный сотрудник И. В. Черказьянова [3, с. 160 — 171]. Исследования указанных выше специалистов показали сохранение архаичных элементов в традиционной культуре немцев Сибири, особенно в обрядовой сфере. «Известно, что изоляция от метрополии, иноэтничное окружение способствует консервации традиционных форм духовной и материальной культуры. В традиционной культуре немцев Сибири порой сохраняются те черты, которые, согласно литературным источникам, бытовали в Германии в XVШ — XIX вв.» [3, с. 7]. Таким образом, в качестве критериев исследователи приводили литературные источники при почти полном отсутствии архивных данных. Автору приходится работать в основном с косвенными первоисточниками, которые могут описывать либо конфессиональные вопросы, либо экономико-статистические. Профессор Л. В. Малиновский (Барнаул, Алтайский край) еще в 1995 г. в своей работе «Исторические повороты, или национальная трагедия XX века?» [2, с. 2 — 6]. По поводу источников, касающихся темы «российских» немцев, подчеркнул, что «существовавшая до 1941 г. литература уничтожена вместе с авторами и стала библиографической редкостью, специальных библиотек или научных журналов нет, в некоторых журналах статьи по истории немецких колоний в России, даже о колониях XIX в., печатались «под псевдонимом», в заголовке — «немцы» или «немецкая деревня» не фигурировали. До сих пор нет в России или в Казахстане ни одного вуза или техникума, где преподавание велось бы по-немецки, история немцев России преподавалась
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (85) 2010 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (85) 2010
эпизодически и только в немногих пединститутах, хотя история и география Германии преподаются везде». Малиновский подчеркнул также, что молчали только по-русски, по-немецки в течение тридцати лет (до «перестройки» М. С. Горбачёва. — В. Н.) «все сведения о жизни немцев печатались и читались, в том числе во всём мире, а вот в СССР были известны только тем, кто знал немецкий язык и выписывал немецкие газеты» [2, с. 6]. Поэтому, обозревая источники по истории немецкого самоуправления в поселениях немцев в Акмолинской области Степного края, в Томской губернии (включая Алтай) автор имеет возможность опираться в первую очередь на современные этнографические работы и работы по истории «сибирских немцев», опубликованные со второй половины 1990-х гг., когда стали появляться доступные для отечественных исследователей как оригинальные, так и переводные работы на основе архивных документов и фиксированных воспоминаний свидетелей, современников рассматриваемых в статье событий.
На территории Акмолинской области, на юге Томской губернии (на Алтае) немецкие поселения располагались, главным образом, на землях Сибирского казачьего войска (СКВ) сначала только на арендных договорных условиях, а затем и по частной торговой сделке. СКВ являлось, в свою очередь, непосредственным продолжением Уральской и Оренбургской казачьих линий. Его станицы и юрты были распределены по 10 уездам Акмолинской и Семипалатинской областей, входивших в Степное генерал-губернаторство и двум уездам Томской губернии [2, с. 152]. По данным П. П. Вибе первое появление немцев на землях СКВ относится к концу XIX в. Он отмечает, что «если в 1895 г. на этих землях жило лишь 5 немцев, то уже 1898 г. их было: на землях первого отдела — 22 человека; 2 отдела — 124 человека; и 3 отдела — 2 человека». А в 1911г. в целом — 8557 человек [2, с. 152]. Проживали немецкие колонисты, несмотря на иные во многом климатические условия, традиционным хозяйствованием, подобным тому, что знали их родители и они сами в местах своего выхода. Их основными занятиями было скотоводство и полеводство.
Обращая внимание на очень обстоятельную работу П. П. Вибе, работавшего с рядом исторических фондов государственных архивов РФ цитируем: «В 1910 г. в газетах «Объединение», «Новое время», «Свет», «Московские ведомости», «Голос Руси», «Дело Отечества» и др. появился целый ряд публикаций, в которых авторы били тревогу по поводу «нашествия немцев» в Западную Сибирь и на земли Сибирского казачьего войска в частности»[2, с. 155 — 156]. Вибе отмечает, что инициатором и одним из авторов этих публикаций был действительный статский советник А.А. Папков, который участвовал в сенатской ревизии Омского военного округа, осуществлявшейся под руководством графа О. Л. Медема [2, с. 155—156]. В статье «Немецкое царство в Западной Сибири на развалинах казацкого владения» А. А. Папков подчеркивал: «Не впадая в преувеличение можно сказать, что Западная Сибирь в половине своей является немецкой страной, особенно степной край (куда и входила рассматриваемая автором настоящей работы Акмолинская область — В. Н.). Здесь немецкие колонии идут полосой на юг от Петропавловска и образуют целую сеть вблизи Акмолинска. Все окрестности Омска заняты немецкими колониями, а также в десятивёрстной казачьей полосе, вдоль Иртыша почти все офицерские участки скуплены немцами. В Павлодарском уезде Семипалатинской области немецкие колонии образуют две
большие компактные группы и сам Павлодар наполовину онемечен. Вся северо-западная часть Барнаульского уезда почти сплошь заселена немцами. Статья сопровождалась подробной картой с указанием немецких колоний в районе Сибирской железной дороги на участке Исилькуль — Омск»[2, с. 156]. П. П. Вибе отмечает: «Эти публикации послужили толчком к изучению положения немцев в Сибири. По сути дела, была проведена перепись всего немецкого населения. В делах МВД и канцелярии Степного генерал-губернатора отложились материалы, позволяющие представить более или менее полную картину по данному вопросу» [4]. В силу того, что самоуправление преследует не в последнюю очередь экономические интересы местного немецкого населения, П. П. Вибе привёл тот факт, что еще в 1903 г. Омский сельскохозяйственный комитет констатировал «факт полной запущенности казачьего хозяйства при изобилии годных под культуру земель» [2, с. 152].
С началом Первой мировой войны, в условиях русского шовинизма, отношение к российским подданным немецкой национальности стало негативным. Например, после обследования дел в регионе Степной генерал-губернатор генерал-лейтенант Н. А. Сухомлинов распорядился следующим образом: «При посещении нескольких немецких колоний мною замечено, что эти колонии, поселившись на войсковой земле и на казачьих офицерских участках и находясь между казачьими станицами и посёлками, считают себя вне ведения войскового начальства; колонисты продолжают вести разговор на немецком языке, некоторые же до сих пор совершенно не знают русского языка, а потому приказываю:
— немецкие колонии, находящиеся на территории войска, приписать к ближайшим станицам и посёлкам и через поселковых и станичных атаманов подчинить войсковому начальству во всех отношениях и только в чисто полицейском отношении, как-то: производство дознаний, протоколов о разного рода происшествиях и т.п. они остаются в ведении уездной полиции;
— воспретить немцам-колонистам разговаривать по-немецки;
— не допускать в колониях и хуторах никаких вывесок, объявлений и надписей на немецком языке;
— возложить на станичных и поселковых атаманов неослабное наблюдение, чтобы все немцы-колонисты разговаривали только по-русски, не устраивали никаких сходов для обсуждения исключительно своих корпоративных интересов;
— привлечь их к отбыванию земских общественных повинностей наравне с прочими разночинцами». Тот же Н. А. Сухомлинов призывал подведомственные ему полицейские органы к «репрессивной борьбе с колониями немцев внутри нашего отечества». Здесь же П. П. Вибе отмечает, что «данный приказ и ряд других документов позволяет говорить о том, что насильственная ассимиляция немцев в период Первой мировой войны была поставлена в ранг государственной политики». И далее: «К 1917 г. был подготовлен проект инструкции о порядке прекращения немецкого землевладения в Степном крае, Тобольской и Томской губерниях. (...) Однако после падения самодержавия, 11 марта 1917 г. Временное правительство приняло решение о приостановлении действия так называемых «ликвидационных законов» [2, с. 158].
Таким образом, следует отметить факты вмешательства администрации и местных полицейских властей во внутреннюю жизнь немцев-колонистов, инспирированные как «русской общественностью, так и ревизиями губернатора.
Поскольку вопрос касается самоуправления в немецких поселениях на основе традиций «материнских колоний», то следует обратиться к характеристике распределения немцев по конфессиональной принадлежности. Например, П. П. Вибе пишет: «Селившиеся на землях Сибирского казачьего войска немцы были, как правило, выходцами из Херсонской, Таврической и Екатеринославской губерний. По вероисповеданию они распределялись следующим образом: представители лютеранства составляли примерно 56 %, менно-нитства — 22 %, баптизма — 5 % и других конфессий — 17 %» [2, с. 154].Конечно же, не сразу повсеместно были организованы крупные общины исходя из тяготения к единоверцам. По данным И. В. Черказьяно-вой, опиравшейся на архивные документы, в попечении Западно-Сибирского учебного округа на 10 сентября 1915 г. в его ведомстве состояло 19 колонистских школ немцев меннонитов, 8 евангельских-люте-ранских, 1 немецкая римско-католическая.
Из перечисленных в Акмолинской области было три немецких лютеранских и одна римско-католическая. Кроме этих школ в округе существовало 4 немецких министерских училища (1 — в Тобольской губернии и 3 — в Акмолинской области) [3, с. 160]. Организация школы в новых посёлках была неотложным делом верующих переселенцев. «В Сибири немцы сохраняли своё традиционно уважительное отношение к школе, несмотря на высокую задолженность, связанную с переселением, первые свои доходы колонисты использовали на обустройство школ, содержание учителя». Вторым по значимости был пастух. [3, с. 160—171]. Опираясь на воспоминание современников, И. В. Черказьянова сообщает: «Особенно у меннонитов и протестантов потребность школьного обучения являлось прямым последствием конфессионализма, и потребность эта привилась к населению в такой степени, что всякое отдельное поселение его, всё равно — большое или малое, на земле собственной или арендной, считалось прочным самобытным не прежде как в центре его появляется школьный дом. За неимением церкви школьный дом служил для общих молитв и обучения детей, а учитель в качестве кистера, исполнял требы, «управлял божественною службою» и т.д. У колонистов-католиков же постановка этого дела была несколько иная, у них на первом месте была церковь. «Стремясь ограничить сепаратизм немецких колоний, государство взяло под свой контроль их школы. Высочайшими повелениями от 2 мая 1881 г. и 22 ноября 1896 г. немецкие школы, сначала колонистские, а затем и лютеранские, были подчинены Министерству народного просвещения на общих основаниях с другими начальными училищами, а 26 ноября 18965 г. в ведомство Министерства просвещения были переданы все училища при римско-католической церкви. Циркуляром Министерства просвещения от 24 сентября 1891г. немцы-колонисты были лишены права самим выбирать учителей. Эта прерогатива теперь всецело принадлежала инспекторам народных училищ». Через два года подлежали увольнению из школ все прежние учителя, не владевшие русским языком [3, с. 160—161].
Таким образом, через русификацию школ немцев-колонистов с 1880-х гг. началось постепенное свертывание прав местного религиозно-общинного самоуправления, дарованных ещё Екатериной II.
П. П. Вибе отмечает, что поначалу наиболее распространённой формой поселения немцев на казачьих землях были хутора. «Многие из них впоследствии превратились в крупные населённые пункты: Солнцевка, Гофнунсталь, Александркрон, Александ-
ровка, Екатериновка и др.» [3, с. 160—171]. Кроме того, следует отметить и тот факт, что существовали и хозяйства, которые фактически не зависели от решений той или иной конфессиональной общины. Например, к началу Первой мировой войны (или, как её тогда называли в России — Второй отечественной) на сибирских казачьих землях возникло несколько очень крупных немецких хозяйств. Хозяйство барона В. Р. Штейнгеля, например, находилось с 1908 г. в 20 верстах от Омска, рядом с Сибирской железной дорогой. Крупный землевладелец занимался коневодством и поставкой лошадей на рынок и для ремонта в русскую армию. Он имел огромное стадо крупного и мелкого скота, обширное пастбище, паровую молотилку, современный по тому времени сельхозинвен-тарь, транспорт, нанимал в зависимости от сезонных работ 100 — 200 рабочих [2, с. 154]. Имел дела в Омске и других городах. Или хозяйство Ф. Ф. Штумпфа — известного омского общественного деятеля, инженера, кандидата сельскохозяйственных наук, одного из основателей ООМИОСХ, предпринимателя и снабженца той же русской армии. Его хозяйство с 1900 г. располагалось в 12 верстах на юг от Омска по Иртышу. Он занимался также коневодством и полеводством, как и Штейнгель, имел хороший инвентарь, транспорт, мельницу, сыроварню. Нанимал в зависимости от сезона от 30 до 70 рабочих. Весьма крупными были также хозяйства И. Ф. Матиса, Ю. Г. Дика, Г. Г. Дика, Г. Ф. Янцева, при поселке Захламинском Омского уезда Акмолинской области или В. Г. Ней-фельда, Я. И. Репенинга, Г. Я. Дика при посёлке Степном, И. И. Беккера, М. Крюгера, Г. Г. Эппа, И. Шмидта при посёлке Николаевском [2, с. 152—159]. Вряд ли представители немецкого населения обращали внимание на рядовые, обыденные дела общины. Они сами, значительно обрусевшие, руководствовались принципами своего социального слоя.
Наиболее важными из выводов автора представляются следующие:
— самоуправление немецкого населения рассматриваемого региона было организовано по образцу «материнских колоний» мест выхода переселенцев из европейской части Российской империи, главным образом объединяя хуторское и сельское, колонистское население, разместившееся либо на наделённых Переселенческим управлением участках земли, либо на заброшенных и купленных или арендованных у казачества «запасных», «офицерских землях»;
— за исключением крупных хозяйств капиталистического типа, где хозяин более себя относил к цивилизованному городскому деятелю и рыночному предпринимателю, весь устав экономической будничной жизни немецкого переселенца (поселенца, колониста) испытывал ощутимое влияние общинных и религиозных традиций XVШ — XIX вв.;
— меннонитские немецкие поселения были менее веротерпимыми, поэтому они часто располагались отдельно от немецких поселений, населённых преимущественно католиками и лютеранами, евангелистами, однако, в любом случае на самоуправление и тех и других большое влияние оказывало «святое писание»: «зарабатывай хлеб насущный в поте труда своего»; староста общины имел значимый авторитет;
— русская администрация, в том числе и полицейские, жандармские и казачьи власти вмешивались в местное самоуправление немецких колонистов исходя из нормативно-правовых актов составленных на базе Полного собрания законов Российской империи и оперативных распоряжений верховной российской власти.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (85) 2010 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (85) 2010
— за редким исключением немецкие колонисты не имели своего представительства в органах областного самоуправления и подавали свои прошения на общих с другими сословиями основаниях.
Библиографический список
1. Смирнова, Т. Б. Быть ли немецкой диаспоре в Сибири [Текст] / Т. Б. Смирнова, Н. А. Томилов // Земля сибирская, дальневосточная. — 1995. — № 3 — 4. — С. 7 — 8.
2. Вибе, П. П. Немцы на землях Сибирского казачьего войска [Текст] / П. П. Вибе // Изв. Ом. гос. истор.-краев. музея. — 1997. - № 5.
3. Черказьянова, И. В. Политика русификации в немецкой школе дореволюционной Сибири [Текст] / И. В. Черказьянова // Изв. Ом. гос. истор.-краев. музея. - 1997. - № 5.
4. Малиновский Л.В. Исторические повороты, или Национальная трагедия ХХ века? [Текст] / Л.В. Малиновский // Земля сиб., дальневост. — 1995. — № 3-4. — С. 2-6.
НОСКОВ Вадим Александрович, аспирант кафедры истории и регионального развития.
Адрес для переписки: 644008, г. Омск, Институтская пл., 2.
Статья поступила в редакцию 26.03.2009 г.
© В. А. Носков
УДК 323.248 д. В. СЕДЕН
Тывинский государственный университет, г. Кызыл
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИАЛИЗАЦИЯ МОЛОДЕЖИ ТУВЫ КАК ОБЪЕКТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ ПОЛИТИКИ
В статье описываются субъекты политической социализации, формы и виды информационного поля современной молодёжи Тувы как объекта государственной информационной политики. Новизна исследования в изучении современных СМИ в Туве, их роли и соответствия интересам общества по повышению общественно-политической активности молодёжи. Результаты исследования могут служить основой для работы специалистов среди молодёжи в формировании ценностных ориентаций в условиях социально-экономических преобразований.
Ключевые слова: политическая социализация, молодежь Тувы, государственная информационная политика, информационная поле молодежи.
Политическая социализация молодежи имеет большое значение в развитии любого общества, в ее процессе молодежь усваивает основные ценности, нормы, навыки политического поведения и в меру возрастных особенностей трансформирует их.
Тува по сравнению с другими регионами России является молодой республикой, средний возраст населения 27 лет. Молодежь в возрасте от 14 до 30 лет составляет 32 процента от общей численности её населения (311,5 тыс. человек) [1, с. 8]. И основная доля безработных — это молодежь. По данным Территориального органа федеральной службы государственной статистики по Республике Тыва за 2007 год с крупных и средних предприятий уволилось 16,5 тыс. человек (24,5 % среднесписочной численности), из них в связи с сокращением — 1,5 тыс. человек (9,1 % всех выбывших). А 2008 году, на конец марта, состояли на учёте, как ищущие работу 11,8 тыс. человек, что составило 87,9 % к уровню того же периода 2007 года. Численность безработных граждан на конец марта 2008 года составила 10,7 тыс., доля молодежи среди них составляет 35,8 % [2, с. 3]. Это сотни работоспособных людей, которые не могут честным трудом заработать на жизнь. Социально активная личность невозможна без участия в трудовой деятельности, для молодой личности активный и честный труд осо-
бенно важен. Проблема трудоустройства является одной из важнейших для молодых людей. Учащиеся и студенты, выпускники ссузов и вузов не способны выдержать конкуренцию из-за отсутствия опыта работы или специальности. Большинство молодых людей не обладают информацией о состоянии рынка труда, поэтому наиболее доступными для них становятся рабочие места в сфере нерегулируемой занятости, значительная часть которой приходится на негосударственный сектор. Более того, с ломкой советской системы само понятие «труд» подменено понятием «заработок», на первый план выходит вопрос не труда в его общественном понимании, а сколько можно получить, и за этим теряется значимость квалификации.
Кризис ценностей, растущее нежелание молодежи включаться в сферу материального производства, снижение уровня ориентации учащихся на профессии, связанные с материальным производством, увеличение доли тех, кто не учится и не работает, обуславливают противоречивые тенденции в сознании и поведении молодежи.
Столь же важный элемент социализации молодого человека — общественно-политическая активность. Здесь обоюдный процесс — самого молодого человека, проявляющего политическую активность, и об-
