CC BY
55
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №2(32)
УДК 820«19/20»
РЕЛИГИОЗНЫЕ КОНФЛИКТЫ ВИКТОРИАНСКОЙ ЭПОХИ В «ТРАГЕДИИ СВЯТОЙ» Ч.КИНГСЛИ
© Н.И.Соколова
«Трагедия святой» Ч.Кингсли рассмаривается в контексте религиозных дискуссий викторианской эпохи, полемики писателя с оксфордским движением. В статье выявляется отношение Кингсли к Средневековью как периоду варварства и фанатизма, его идеал личности, воплощенный в средневековой святой, его концепция брака, противостоящая аскетическим принципам средневековой католической церкви, к возрождению которой стремились трактарианцы.
Ключевые слова: викторианская эпоха, Средневековье, трагедия, трактарианское движение, христианский социализм.
«Трагедия святой» (1848) Чарлза Кингсли, может восприниматься в русле увлеченности викторианцев Средневековьем. Между тем она стала откликом на религиозные дебаты эпохи, и ее автором руководило прежде всего желание дать отпор трактарианцам. Трактарианское (или оксфордское) движение возникло после выхода в свет Билля об Ирландской церкви (1833), ограничившего деятельность некоторых епархий, существовавших в основном за счет пожертвований католиков, и вызвавшего тревогу в кругах духовенства, опасавшегося подобных действий со стороны парламента в отношении англиканской церкви. В этот период в стенах Оксфордского университета возникает движение, наиболее значительными представителями которого были Д.Кибл, А.Уильямс, Д.Г.Ньюмен, Р.Фруд, получившее название трактарианства благодаря публикации их «Трактатов времени». Трактари-анцы были обеспокоены кризисом веры и морали, тем, что, как писал Д.Кибл в трактате «О мистицизме», «здравый смысл и практическая польза стали подлинными идолами века» [1: 133]. Истоки духовной деградации современников они возводили к эпохе Реформации, считая, что, освободившись от власти католического Рима, протестантизм на деле привел к «закабалению церкви государством» [2: 114], в результате чего она стала скорее политическим, чем собственно религиозным институтом. Радикальным средством духовного возрождения сторонники оксфордского движения считали «вторую Реформацию» (по выражению Д.Г.Ньюмена [2: 114]) - восстановление того авторитета христианской церкви, которым она обладала в Средние века. Оксфордское движение приобрело немало сторонников среди викторианцев, оставив заметный след в литературе: его лидеры Кибл, Уиль-ямс, Ньюмен были поэтами, их принципы увлекали К.Россетти, Ш.Йондж, Д.М.Хопкинса, в не-
которой степени А.Теннисона, на раннем этапе А.Х.Клафа.
Трактарианство вызвало интерес и Чарлза Кингсли, писателя, священника, теолога, историка, примкнувшего к движению христианских социалистов после встречи с их лидером, известным теологом Ф.Д.Морисом, ставшим его другом. Прочитав сочинения трактарианцев, Кингсли приходит к выводу, что они содержат «лишь половину истины» [3: 22]. Не принимая аскетизма трактарианцев, их призывов к целибату духовенства, он задавался вопросом: «Является ли человеческая любовь богопротивной, несовместимой с совершенным поклонением Творцу? ... Является ли природа священным символом или грязной темницей нашего духа?» [3: 23]. Ответом на него стала «Трагедия святой», над которой писатель начал работать в 1842 году. Законченная в 1848 году трагедия была опубликована с предисловиями Ф.Д.Мориса и самого Кингсли, также снабдившего текст пространными комментариями.
Писатель сам объяснил причину выбора героини: Елизавета была «замужней святой», она отличается от других святых, «как золото от бронзы», и при этом лишь на примере ее жизни можно показать, «к чему приводит система, примененная к здоровому сознанию» [3: 24]. Изучив множество легенд о Елизавете Венгерской, разных интерпретаций ее жизни и деяний, Кингсли отдает предпочтение версии доминиканца Дит-риха Апольдского, составленной около 1289 года. По времени она была приближена к жизни Елизаветы (1207-1231), и Дитрих мог опираться на рассказы очевидцев. Из предисловия очевидно, что автора «Трагедии святой» привлекало и то, что у Дитриха отсутствует упоминание о почитании Елизаветой Девы Марии, культ которой, характерный для католицизма, был чужд Кингс-ли как протестантскому священнику: «. если я
не заставляю ее упоминать о Деве Марии и демонстрирую чувство бесконечного долга и верности одному Христу как главному источнику ее благороднейших деяний, то это соответствует биографии Дитриха» [4].
Обращая внимание на жанровую форму трагедии, еще Морис в своем предисловии указывал на ее национальные истоки, на драмы Шекспира, называя их «почти единственным удовлетворительным выражением склонности к истории», присущей англичанам [4]. В трагедии белый стих перемежается прозой, по образцу шекспировских хроник в пьесе выведены представители всех сословий: придворные, рыцари, лица из круга высшего духовенства, купцы, слуги, крестьяне, монахи. Кингсли вводит образ шута, включает в текст песни самой Елизаветы, менестреля, монахини. Следует согласиться с Д.М.И.Клейвером в том, что Уолтер Варильский, выражающий взгляды самого автора, подобен шекспировскому Кенту [6: 116]. С «Королем Лиром» перекликается и вторая сцена второго акта, в которой Элизабет, изгнанная после захвата власти братом ее покойного мужа, скитается в бурю. В традициях Шекспира Кингсли перемежает текст трагедии комическими сценками, связанными с появлением расфранченного пажа, утрирующего крайности утонченной куртуазной культуры (акт I, сцена I), или двух крестьян, один их которых выражает готовность жениться на служанке Элизабет в надежде стать бейлифом, или управляющим имением (акт III, сцена II) .
Сам Кингсли говорил, что он использовал «шекспировский метод приближения прошлого к читателям вместо того, чтобы приближать читателей к прошлому» [5: 116]. По словам Ф.Д.Мориса, Кингсли «размышлял о прошлом в его соотнесенности с настоящим» [4]. Пьеса открывается Введением, в котором появляются Эпиметей и Прометей. Первый призывает к возрождению тевтонского века, древних верований, духа предков, чтобы пробудить погрязший в алчности век к благородным деяниям: "Wake the greedy age to noble deeds" [4]. Не случайно Кингсли вкладывает этот призыв в уста Эпиметея, по древнегреческому мифу наделенного медлительным умом, склонного к заблуждениям. Выразителем авторского взгляда на прошлое становится Прометей, убежденный в том, что все, кроме Бога, подвержено переменам. Прошлое необратимо, но оно порождает новые поколения, становится основой настоящего, подобно тому, как золотое зерно вырастает на костях и пепле: "Bones and ashes feed the golden corn" [4].
Не склонный идеализировать прошлое, Кин-гсли создает объективный образ Средневековья с
его жестокими социальными контрастами, грубыми нравами, неизлечимыми болезнями, фанатизмом. Во многом стремясь к исторической достоверности, Кингсли при этом в ряде случаев искажает факты или ищет ту версию средневекового сюжета, которая в наибольшей степени соответствует его замыслу. К жизнеописанию святой у Кингсли применимо замечание А.Г.Гай-нутдиновой о библейских героях, которым писатели дают «новую жизнь», «соотнося их прежде всего с запросами времени» [6: 229]. Как известно, дочь венгерского короля Андраша Второго предназначалась в жены старшему сыну ландграфа Тюрингии Герману, после смерти которого она была помолвлена с его братом Людвигом, брак с которым был заключен в политических целях [5: 115]. Кингсли упоминает лишь о помолвке Элизабет с Льюисом, и их брак, заключающийся по любви, основан на духовном единстве. В реальности мать Людвига не была враждебно настроена к Елизавете, у Кингсли она способствует изгнанию Элизабет после возведения на престол ее младшего сына, что ярче высвечивает мысль об одиночестве героини. По историческим свидетельствам, Елизавета Венгерская была причислена к лику святых в 1235 году, а ее духовник, Конрад Марбургский, был убит рыцарями, недовольными его инквизиторскими методами, в 1233 году. У Кингсли Конрад участвует в канонизации Элизабет, после которой его убивает разъяренная толпа, что соответствует авторской концепции образа. Как протестантский священник, писатель отказывается и от изображения чудес, которыми изобилуют средневековые источники, объясняя это в предисловии тем, что поступил так «ради истины» ("for the sake of truth"), при этом вкладывая рассказ о чудесах в уста Конрада, «которому по сути они обязаны своим первоначальным появлением» [4]. Но Кингсли не отказывается от связанной с чудесным трогательной финальной сцены немецкой легенды, где умирающей святой видится птичка, сидящая между нею и стеной и поющая «так сладко и нежно», что она не может «не запеть вместе с ней» [7: 90], полностью воспроизводя ее в четвертой сцене четвертого акта.
Как христианский социалист, Кингсли обнаруживает в средневековой святой воплощение своего этического идеала. Его Элизабет пытается сгладить социальные противоречия, делясь с обездоленными своим имуществом, являясь образцом сострадания и милосердия. Но она трагически одинока и встречает непонимание даже со стороны тех, кому оказывает помощь. Дровосек в беседе с крестьянином называет ее «неразум-ной»,"unwise" (акт II, сцена VI); придворные не-
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
довольны тем, что она расточает богатства двора, чтобы помочь бедным (акт II, сцена VIII); на ее склонности к состраданию наживается купец, заламывая за зерно для бедняков непомерную цену (акт II, сцена VII); пользуясь ее доверчивостью, ее обманывают корыстолюбивые крестьяне ((акт III, сцена III); во время после похорон Льюиса дамы обвиняют ее в недостатке любви к мужу (акт III, сцена III); старуха толкает ее в ледяное болото, считая, что она помогает бедным из «эгоистичной лицемерной гордыни»,"selfish hy-pocritic pride" [4]; в надежде таким образом попасть на небо (акт III, сцена IX). «Мир был так плох, - пишет о Средневековье в предисловии автор, - что святые, дабы быть таковыми, вынуждены были уйти от мира» [4]. Именно такая участь ожидает его героиню, которая умирает в жалкой хижине, подорвав свое здоровье неустанной заботой о бедных.
Между тем «главную цель» своего произведения Кингсли видел в том, чтобы на примере «замужней святой» показать присущий Средневековью конфликт «между здоровым человеческим чувством и манихейским презрением, которое соблюдающее целибат духовенство хотело бы внушить каждому при упоминании о муже, жене и родителе» [4]. Писатель начал работу над трагедией в период помолвки, создавая к рукописи постраничные рисунки, на которых в образе Елизаветы представала его будущая жена Фанни, что придавало образу его героини личностный характер. В пьесе Элизабет воплощает авторский идеал супружеской любви, брака, который Кин-гсли называл «даром Бога», «духовным, неподвластным времени,... чистым и таинственным Вечным союзом» [3: 75].
Осознавая свою связь с иным миром, исповедуя любовь к Христу, Элизабет ощущает в себе и земное начало, проявляющееся в ее любви к Льюису. В брачную ночь она молится на полу у постели возле спящего Льюиса, мучительно размышляя над учением церкви о любви как потребности тела, отторгающей человека от рая, о том, достойна ли она осуждения, если Бог создал супружество (акт II, сцена I).
Злым гением Элизабет оказывается Конрад, становящийся духовником. Ни Льюис, ни Элизабет в своей душевной чистоте не могут распознать его сущности, открывающейся лишь Уолтеру Варильскому: «Я видел такой взгляд лишь у одержимых - бесами или собой: вылощенные, бесстрастные люди, слишком утонченные, чтобы быть человечными» [4] (акт II, сцена II). Кингсли считал противоречащим самой человеческой природе католический обычай исповеди, к возрождению которого призывал Кибл. Сокровен-
ные мысли могут быть доверены лишь близкому человеку: «Я... считаю счастливыми тех, у кого есть муж-исповедник или жена-исповедница, но отец-исповедник - понятие, которого я не допускаю» [3: 24]. Этот обычай оказывается губительным для Элизабет, духовным наставником которой оказывается поборник самого сурового аскетизма. Вопреки опасениям Уолтера, Конрад не разлучает влюбленных (Льюис, не уступающий в искренней вере своей жене, уходит в крестовый поход добровольно), но, пытаясь подавить в Элизабет проявления ее человеческой природы, он сурово упрекает ее за любовь к мужу, за «нечистые страсти и плотские желания» (акт II, сцена IX). Вознамерившись превратить Элизабет в святую, он принуждает ее разлучиться с детьми, лишает ее общества любимых служанок и даже призывает двух приставленных к ней женщин не давать ей полноценного отдыха после неустанных трудов в заботе о бедных, что ускоряет ее смерть. Но Элизабет остается верной своей любви к Льюису, она не в силах забыть детей, являющихся к ней в ее видениях, страдает оттого, что, следуя советам своего духовника, она должна «быть совершенной», «должна никого не лю-бить»[4], отказать себе в том, чем Бог наделил человека (акт IV, сцена III). Не способная усвоить фанатизма Конрада, она отказывается присутствовать на казни еретиков, чувствуя к ним лишь сострадание (акт IV, сцена III). Умирая, она говорит, что уходит к тому, кого любит, "To him I love" [4] (акт IV, сцена IV), и на уверение Конрада: «Она имеет в виду своего небесного Жениха, / Супруга душ» она упорно повторяет: «Я сказала, к тому, кого люблю», "I said, to him I love"[4]. Таким образом, в момент смерти в ней торжествует земная любовь, и свою кончину она воспринимает как воссоединение с Льюисом. Поэтому Конрад, хотя и ликующий, что он «воспитал святую»: "And I have trained one saint before I die!" [4] (акт V, сцена II), не достигает своей цели в полной мере.
Смысл названия «Трагедии святой» заключен не в факте ранней смерти Элизабет, ускоренной непосильным трудом и лишениями, но в ее загубленной жизни, в ее вынужденном отказе от радостей материнства, в ее трагическом одиночестве среди людей, терзающих ее тело после смерти, чтобы завладеть частицей мощей святой, презиравших ее при жизни и устроивших ей пышную церемонию канонизации.
Но трагедию переживает и главный виновник ее страданий, в котором Кингсли обнаруживает человеческое начало. В третьей сцене четвертого акта, любуясь в хижине спящей Элизабет, он вдруг восклицает: «Счастливый Льюис!», "O
happy Lewis! Had I been a knight- /A man at all-What's this? / I must be brutal, Or I shall love her" [4]. Его безжалостность по отношению к героине, таким образом, оказывается проявлением любви, искалеченной аскетической доктриной. В момент его гибели от рук разъяренной толпы последним произнесенным им словом оказывается имя Элизабет (акт V, сцена III).
Аскетичному Конраду противопоставлен дядя Элизабет, епископ Бамберга, не чуждый удовольствиям, любитель тонких вин. В изображении Кингсли фанатик и лицемер, в равной мере чуждые подлинной веры, представляют две стороны католической церкви, идеализируемой сторонниками оксфордского движения.
Не случайно Ф.Д.Морис обращал внимание на то, что сюжет пьесы заключает в себе вопросы, «глубоко интересные для современности» [4]. Трагедия была воспринята как отповедь трактарианцам и вызвала восхищение их противников. Обратившись к сюжету старинной немецкой легенды, Кингсли смог выразить в нем
идеи, актуальные для его эпохи, воплотить в нем
собственные религиозные и этические принципы.
1. The Evangelical and Oxford Movements / Ed. by E. Jay. - Cambridge, 1983. - 220 р.
2. Davis Ph. The Victorians. - Oxford, 2002. - 631 р.
3. Kingsley Ch. His Letters and Memories of His Life/ Ed. by His Wife.-L., 1888. - 502 p.
4. Kingsley Ch. The Saint's Tragedy. - URL: http://www.gutenberg.org/filesZ11346/11346-h/11346-h.htm (дата обращения: 25.05.13).
5. Klaver J.M.I. The Apostle of the Flesh. - LeidenBoston, 2006. - 680 р.
6. Гайнутдинова А.Г. Интерпретация архетипиче-ских черт образов апостолов в «библейской» трилогии Э.Берджесса // Вестник ТГГПУ. - 2011. -№1 (23). - С. 229 - 232.
7. Житие святой Елизаветы Венгерской // О славе небесной и вечной радости. Народные христианские легенды. Средневековая агиография. - М.: Совпадение, 2008. - С. 81- 91.
RELIGIOUS CONFLICTS OF THE VICTORIAN EPOCH IN THE SAINT'S TRAGEDY BY CH.KINGSLEY
N.I.Sockolova
Ch.Kingsley's "The Saint's Tragedy" is analyzed in the context of the Victorian religious controversies, the writer's polemics with the Oxford Movement. The article reveals Kingsley's attitude to the Middle Ages as a period of barbarity and fanaticism, his ideal of personality, embodied in the medieval woman saint, his concept of marriage, opposed to the ascetic principles of the medieval Catholic Church, the revival of which was the aim of the Tractarians.
Key words: Victorian epoch, Middle Ages, tragedy, Tractarian Movement, Christian socialism.
Соколова Наталья Игоревна - доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры всемирной литературы Московского педагогического государственного университета.
E-mail: [email protected]
Поступила в редакцию 27.05.2013
