CC BY
46
УДК 316.3 (045)
С.В. Кардинская, А. С. Сюткин
РЕЛИГИОЗНОЕ СООБЩЕСТВО В ПРОСТРАНСТВЕ ДИСКУРСА «СОЦИАЛЬНОГО СЛУЖЕНИЯ»
Рассматриваются современные социальные механизмы конструирования религиозного сообщества. Представлены результаты социологического исследования евангелистской церкви г. Ижевска «Вера, действующая любовью», показаны результаты интервьюирования лидеров и рядовых представителей этой церкви. В процессе построения интерпретативных моделей были выявлены способы конструирования современной религиозной идентичности, рассмотрены варианты актуализации «веры» и «верующего» сегодня.
Ключевые слова: религиозное сообщество, конфессиональный дискурс, социальное служение, евангелистская церковь, верующий.
В современной ситуации религиозный дискурс теряет свою привязанность к определенной культурной, национальной или политической специфике. Он перестаёт быть «главным означающим» социального порядка, отделяющим одно сообщество от другого. Место религиозной традиции занимает множество «светских» истин. Но ни одна из них не может претендовать на роль универсального структурирующего принципа. Следствием этого является фрагментарность социального пространства, его постоянное дробление. Религиозное сообщество становится одним из множества других сообществ. Соответственно меняется отношение к традиции. Она оказывается прошлым, представленным в множестве религиозных текстов и культурных проявлений. Религиозные каноны перестают быть самодостаточными и требуют переопределения в новой социальной ситуации. Поэтому нарушается непрерывность перехода от прошлого к настоящему, между ними образуется разрыв, «лакуна». Обнаружение этого разрыва вызывает травматическое ощущение нехватки традиции, чувство её утраты. Все возможные варианты новых религиозных дискурсов возникают на месте утраты, на месте отсутствия традиции, то есть на «пустом месте», и представляют собой попытку эту «пустоту» заполнить, скрыть. Религиозный дискурс становится свободным, пластичным и произвольным. Следовательно, он приобретает возможность меняться в соответствии с социальными ситуациями, интегрировать в себя новые социальные пространства.
Религиозный дискурс проявляется в качестве одного из социальных языков, позволяющих структурировать социальную реальность определенным способом. Структурирование социальной реальности происходит посредством разворачивания, актуализации религиозного дискурса. Эта актуализация осуществляется через обращение к утраченной традиции. Прошлое понимается как «полнота» традиции, место которой сегодня оказалось «пустым», поэтому реконструкция прошлого, воспроизводство забытого канона становится целью религиозного дискурса. Соответственно актуализация дискурса превращается в процесс дополнения традиции. Будучи направленным на самого себя и обнаруживая свою недостаточность, религиозный дискурс становится дискурсом критическим. Утраченная религиозная традиция «переносится» в будущее как объект желания, как идеал, к которому нужно стремиться. Деятельность религиозного сообщества приобретает смысл как средство достижения этого идеала. Именно деятельность сообщества обозначает его границы, отличает его от секуляризованного социального. При этом само социальное представляется недостаточным, неполным.
Осенью и зимой 2009 - 2010 гг. были проведены интервью с представителями ижевской евангелистской церкви «Вера, действующая любовью». Целью данных интервью было выяснение смыслов, присутствующих в дискурсивных практиках информантов, личных и социальных аспектов, повлиявших на формирование религиозной идентичности.
История возникновения церкви «Вера, действующая любовью» относится к началу девяностых. В это время её будущий пастор и основатель Н.М. Суслова начинает проводить в своей квартире сеансы массажа. Делает она это для того, чтобы «отблагодарить Бога, исцелившего её от тяжёлой болезни, и принести пользу людям». Сеансы проходят успешно, многие люди избавляются от проблем со здоровьем. Эту успешность Нина Михайловна объясняет тем, что «все болезни от бесов» и она как верующий человек «имеет власть их изгнать». Поэтому после массажа она начинает учить приходивших к ней людей молитвам и их пониманию, проводить кружок по «ликвидации духовной безграмотности»:
ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА 2010. Вып. 2
«Мне надоело каждый раз говорить одно и то же. Поэтому я решила собирать группы по несколько человек и рассказывать. А потом назначать очередь на массаж. Людям это нравилось, и они спрашивали, когда ещё можно прийти. В какой-то момент стало приходить много людей».
Таким образом, вокруг Н.М. Сусловой образуется кружок по «ликвидации духовной безграмотности». Формирующийся религиозный дискурс будущего пастора не опирается на какую-либо сложившуюся и устойчивую религиозную традицию и является результатом её индивидуального изучения и понимания Библии. Соответственно состоит он из отдельных сюжетов Священного Писания и молитв. По словам пастора, это выделение происходит на основании личного опыта: «люди много знают теорию, а я практик. Поэтому я говорю только о том, что знаю. О том, что я пережила». Таким образом, религиозный дискурс фактически возникает на «пустом месте», он в своём развитии оказывается не связан ни с какими религиозными институтами и организациями.
Когда количество людей, приходивших к Н.М. Сусловой, достигло пятисот, отдел по делам религии Удмуртской Республики обратился с требованием регистрации религиозной организации. Таким образом, благодаря вмешательству государства произошло превращение «сеансов массажа», «кружка по ликвидации духовной безграмотности» в церковь. Регистрация, обретение статуса церкви оказало огромное влияние на развитие данного религиозного сообщества. Это позволило сначала снимать для проведения служений большие помещения, чаще всего, в различных домах культуры, а позже построить собственное здание для церкви. Регистрация сделала возможным ведение социальной и миссионерской деятельности. Кроме того, обретение официального религиозного статуса было воспринято пастором как «воля Божия», а религиозная, церковная деятельность соответственно как призвание.
Развитие сообщества не является непрерывным, регистрация представляет собой точку, в которой произошёл переход «нерелигиозного прошлого» в «религиозное настоящее». Этот переход был неожиданным, так как ни Н.М. Суслова, ни её посетители, по их свидетельствам, не рассматривали до этого их деятельность как собственно религиозную. «Нерелигиозное прошлое», «кружок» являются основанием церкви, специфическим элементом, определяющим, структурирующим дискурс сообщества. Однако из «религиозного настоящего» это прошлое воспринимается травматически. Воспоминание о нём является также воспоминанием об отсутствии религиозной традиции, обнаружением разрыва в собственном дискурсе, пустоты на месте «главного означающего».
Благодаря регистрации религиозное сообщество, собравшееся вокруг Н.М. Сусловой, стало церковью под названием «Вера, действующая любовью», то есть оказалось вписанным в пространство других религиозных организаций, стало одной из них. Именно взаимодействие с другими организациями, с другими религиозными дискурсами является пространством, в котором происходит самоопределение сообщества, его идентификация, устанавливается символическая граница между «своими» и «чужими».
На первом этапе формирование религиозного мировоззрения пастора происходило через преодоление православия. По ее словам, в ситуации, когда человек испытывает нехватку веры, он начинает искать её в окружающем его пространстве. Он пытается понять, что значит быть «верующим человеком» и что нужно делать, чтобы стать таким человеком. В окружающем его социальном пространстве человек встречает веру как определённую культурную традицию. Следовательно, веру он начинает понимать как возможность идентификации с этой культурной традицией.
Когда Нина Михайловна Суслова говорит о своём «православном» прошлом, она называет свою веру детской и наивной. В поисках исцеления от болезни сына она совершала паломничества по монастырям, святым местам, ездила к старцам, искала чудотворные иконы и посещала святые источники. За несколько лет подобной религиозной практики, по словам самой Нины Михайловны, она никогда не читала Библию, а спасение понимала только как спасение от болезней. В период собственной тяжёлой болезни и индивидуального изучения священного писания она обращалась с вопросами, у неё возникающими, к православным священникам, однако не получала ответов, её удовлетворяющих. Поэтому она пришла к выводу, что православие представляет собой «идолопоклонничество»:
«Сколько глупостей мы совершали! Пытались отмыть грехи в святом источнике, причём даже в холодную погоду, раздевались и залазили. Искали Бога в иконах, хотя в Библии ведь чётко сказано, что Богу это противно, что живёт он только в чистых сердцах».
Находясь в предельной ситуации (болезнь сына), Нина Михайловна испытывает нехватку веры, потребность в ней, однако православие не может удовлетворить эту потребность. Она обнаруживает православие как религиозную традицию, оставшуюся в прошлом, множество канонов и ритуалов которой потеряли смысл и не дают Богу «реально присутствовать в жизни церкви». Собственный «пра-
С.В. Кардинская, А.С. Сюткин
ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
вославный» период она рассматривает сейчас как подготовительный, как начальную школу в «духовной жизни», которая была необходима только для того, чтобы перейти на следующий уровень, к «настоящему» христианству.
Ещё до обретения официального статуса церкви начинается общение между общиной Нины Михайловны и евангельскими церквями. В Ижевск приезжают евангелисты, баптисты и другие «братья-христиане». В доктрине христиан-евангелистов и в том учении, к которому пришла Нина Михайловна в процессе изучения Библии, обнаруживается много общего. Пастор воспринимает это как знак того, что «Бог всё это время вёл её в правильном направлении». Поэтому общение приобретает более интенсивный характер. Начинаются поездки на конференции, обмен духовной литературой и музыкой. Представители церкви проходят обучение в специальных школах и институтах евангельских христиан. Таким образом, довольно быстро церковь «Вера, действующая любовью» оказывается включенной в пространство евангелистских церквей. Однако также быстро проявляются различия между религиозным дискурсом Нины Михайловны и традиционным евангелистским дискурсом. Эти различия проявляются, например, в отношениях между данной церковью и другими евангелистскими церквями, находящимися в городе Ижевске. Между ними не существует сколько-нибудь важных различий в вероучении и способах проведения службы, однако символическая граница между «своими» и «чужими» проведена очень чётко:
«С другими протестантскими церквями у нас мало различий, они внутри только. Служение, прославление, всё то же самое. Многие к нам приходили и спрашивали, почему у нас так много народа ходит. Ведь вроде бы пастор говорит неказисто, простым, “бабьим” языком. А я знаю почему: она очень искренняя и она по-настоящему верит в Бога и она молится. А в других церквях, “Филадельфии ” и “Деле Веры ”, пасторы приехали из Украины, они потомственные верующие, они с молоком матери веру впитали, видели, как служения должны происходить».
Эти «внутренние» различия наглядно проявляются в истории расколов, происходивших в церкви. Один из них был связан с фигурой служителя, приехавшего из Америки. Он вёл христианскую школу, в которой проходило изучение Библии. В определённый момент он попытался «перехватить власть» внутри церкви. Он заявил, что то, чему учит пастор Нина Михайловна, не соответствует евангельскому христианству и, когда она уехала на очередную конференцию, назначил в церкви своего пастора, что привело к расколу.
«Внутренние» различия заключаются в наличии в высказываниях Нины Михайловны специфического элемента, не вписывающегося в общеевангелистский дискурс, избыточного по отношению к нему. Именно существование этого элемента позволяет провести «символическую границу между этой и другими евангелистскими церквями, а также объяснить происходившие в церкви расколы. Этим избыточным элементом является собственный религиозный опыт Нины Михайловны, её, как говорят внутри церкви, «близость к Богу». По словам дочери пастора, «мама много времени провела с Богом один на один». То есть её «знание Бога» и понимание священного писания не опирается на авторитет какой-либо религиозной традиции. Соответственно они могут объясняться только «присутствием Духа Святого», особым откровением. Внутри церкви достоверность наличия этого откровения подтверждается ссылкой на исцеления, интенсивно происходившие в начале существования церкви. Поэтому неудивительно, что именно в понимании исцелений проявляются первые несовпадения с общеевангелистским дискурсом:
«Странно, но часто те люди, что до этого ничего не знали о Боге, были очень одухотворенны, восторженны, а те, кто что-то знал, наоборот. Приходившим к нам братьям-христианам не нравилось иногда то, что говорит Нина Михайловна, что она исцеляет именем Иисуса Христа».
Собственно, именно обращение к прошлому обнаруживает разрыв, лежащий в основании дискурса, то, что в начале церкви была не религиозная традиция, не наследуемые, передаваемые из поколения в поколения учения и обряды, а «сеансы массажа» и «кружок по ликвидации духовной неграмотности». Евангелистский дискурс, который усваивает Нина Михайловна и её сообщество, пытается скрыть этот разрыв, пытается заполнить пустоту на месте главного означающего. Однако невозможность отказаться от своего прошлого, так как в нём происходили исцеления и «присутствовал Святой Дух», выдаёт «заёмный» характер самого дискурса:
«В начале церкви Бог исцелял, он и сейчас хочет исцелять также. Мы должны быть внимательны и чувствительны. Столько людей вокруг умирает от внутренней боли, Бог хочет исцелять, а мы сами служителя его тормозим. Сейчас такого нет, как было в начале. Мы стали сытые».
ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА 2010. Вып. 2
«Настоящее религиозное», евангелистский дискурс, таким образом, обнаруживают собственную недостаточность, возникает необходимость в дополнении. Таким дополнением, по сути, является вся деятельность сообщества, стремящегося снова стать «общиной, в которой происходят исцеления, и присутствует Святой Дух». Создаётся парадоксальная ситуация, когда «нерелигиозное прошлое», вытесненное и забытое, переносится в будущее как идеал.
Отсутствие у сообщества религиозного прошлого, авторитетной устоявшейся религиозной традиции делает необходимым для этого сообщества доказательство «не случайности» собственного существования. Поэтому религиозный дискурс сообщества не может быть ограничен исключительно «духовной» сферой, молитвенной жизнью и повторением ритуалов, он должен также преодолеть травматический разрыв между его прошлым и настоящим, между церковью и миром. Таким образом, верующий человек не может быть только верующим в традиционном смысле, он должен стремиться нести свою веру, «совершать добрые дела», увеличивая тем самым число верующих. По словам пастора церкви «Вера, действующая любовью», «вера без дел мертва, мы сотворены Богом для того, чтобы исполнять добрые дела, служить Ему. У каждого человека в этой жизни есть предназначение, которое ему предназначено Богом. Есть кто-то, кто это сразу понимает, кто-то потом, всё-таки сотни проповедей на эту тему совершаются».
«Социальное служение» является таким дополнением религиозного дискурса, восполнением его недостаточности. Кроме того, в социальном служении человек приобретает определенные символические обязанности. Их отличие от функциональных обязанностей, интегрирующих секуляризованный социальный порядок, заключается в том, что они придают смысл социальному существованию индивида. Они позволяют человеку почувствовать себя «на своём месте». Соответственно само социальное служение понимается как призвание, «служение Богу», возможность «нести добро людям». То есть именно в социальном служении происходит социальная актуализация индивида.
Социальное служение в религиозном сообществе «Вера, действующая любовью» довольно условно можно разделить на внутреннее и внешнее. К «внутреннему» относятся те служения, которые являются необходимыми для каждодневного существования церкви. К наиболее заметным видам такого служения относятся служение ашеров и служение прославления. Ашерами называются люди, отвечающие за безопасность и порядок во время крупных мероприятий, служб, проповедей и т.д. Служение же прославления отвечает за само проведение этих «мероприятий», за их музыкальное сопровождение, например. Каждое «внутреннее» служение образует «ячейку» сообщества, в котором происходят коллективные молитвы и проповеди. Таким образом, через участие в служении новообращённый член церкви оказывается вписан в её социальную ткань. Поэтому само усвоение религиозного языка, принятие «веры в Иисуса Христа» происходит не сразу, а является следствием включённости в социальные связи внутри церкви. Вера становится опосредована «общественным участием». «Общественное участие» обозначается К. Леви-Стросом как вовлечённость всего племени в магическую деятельность колдуна в «примитивном» обществе [3. С. 171]. Такая включённость одновременно делала легитимным ритуалы и выступала гарантом существования символического порядка как такового. Через социальное служение внутри церкви происходит легитимация религиозного дискурса и символическая интеграция религиозной общины.
К «внешнему» социальному служению, прежде всего, относится миссионерская деятельность. В данной церкви существует социальная служба «Мечта». Её члены читают лекции в различных учебных заведениях, ставят спектакли, проводят игры. Содержание этих лекций, спектаклей и игр не является открыто религиозным, но основывается на «библейской» морали. Кроме того, важную роль в жизни церкви играет реабилитационный центр. В нём работают члены церкви, избавившиеся от алкогольной или наркотической зависимости. Благодаря собственному опыту и свободной, дружеской атмосфере, они помогают освободиться от зависимости другим наркоманам и алкоголикам, приходящим в церковь. Также действуют христианская школа и летний детский лагерь. В христианской школе обычные школьные предметы ведут учителя-христиане. Они пытаются раскрыть для детей «внутренний» христианский смысл преподаваемых ими предметов. Например, изучение природы понимается как изучение «творения рук Божиих». Христианская школа является экстернатом, экзамены ученики сдают в обычной школе. В христианский детский лагерь, по словам пастора, приезжают не только верующие, но и обычные дети, чаще всего их бывает примерно равное количество. Единственным отличием этого лагеря от обычного является наличие ежедневных молитв.
«Социальное служение» как деятельность религиозного сообщества обнаруживает символическую границу, отделяющую церковь от мира. Оно заполняет разрывы и пустоты, возникающие в со-
циальном поле, пытается решить те проблемы, с которыми оно само по себе не способно справиться. Вместе с тем, социальное служение является механизмом символической интеграции сообщества, одним из источников его солидарности.
Специфика современного религиозного дискурса заключается в том, что он больше не является господствующим означающим социального порядка. Религия сегодня является одной из автономных сфер, не связанных с конкретными политическими, национальными и культурными сообществами. Следовательно, для «простого человека», включённого в секуляризованный социальный порядок, религиозный язык представляется непонятным и замкнутым в самом себе. Поэтому религиозная идентификация невозможна без освоения религиозных текстов и изучения религиозного языка. Это изучение всегда предполагает возникновения отношения «ученика и учителя», «незнающего и знающего». Таким образом, современное религиозное сообщество представляет собой «сообщество знающих». Внутри этого сообщества возникают институты, отвечающие за разъяснение религиозного языка «новообращённым» членам данного сообщества. В случае с церковью «Вера, действующая любовью» такими институтами являются христианская школа, в которой происходит целенаправленное изучение священного писания, а также занятия, проходящие в отдельных ячейках церкви, составленных по возрастному, территориальному, этническому и профессиональному признаку. Также в церкви существует магазин, в котором можно приобрести специальную «духовную» литературу и музыку. СМИ, существующие внутри религиозного сообщества, на конкретных примерах жизни церкви также способствуют овладению религиозным дискурсом. В церкви «Вера, действующая любовью» издаётся и распространяется ежемесячная газета с проповедями пастора, разъяснением молитв и определённых мест Библии, свидетельствами веры и рассказами о важных прошедших событиях.
Одним из следствий современной автономности религии является существующий разрыв между жизнью внутри церкви, внутри религиозного сообщества и повседневностью. Поэтому для того, чтобы быть востребованным и понятным, религиозному дискурсу необходим «перевод» самого себя на язык повседневности. В процессе этого перевода религиозные понятия и сюжеты приобретают новую интерпретацию, связывающую религиозное учение и ситуации современности внутри символического поля верующего. События повседневной жизни, таким образом, приобретают религиозный смысл, а религиозные догматы - практическое значение.
Дискурс «социального служения» оказывается представленным в различных вариантах «жизненных историй» информантов. Центральной темой, интригой, придающей повествованию единство и целостность, являются истории их религиозного обращения. Именно наличие интриги опосредует существование идентичности персонажа повествования [4]. Таким образом, в рассказанной жизненной истории информант становится персонажем собственного повествования. Для того чтобы это было возможно, ему необходимо занять позицию внешнюю по отношению к себе, взглянуть на себя «другими глазами». Позиция, с которой информант ведёт повествование, является позицией Другого. Этой позицией является идентичность «верующего человека», идентичность представителя церкви «Вера, действующая любовью». Эта позиция одновременно совпадает с ядром субъективности, с тем, что придаёт «целостность» существованию субъекта. Используя понятие Ж. Лакана, можно сказать, что она является «экстимностью» субъекта [2.С.181].
Из этой позиции, из «религиозного настоящего» информанта разнообразные события, факты из его прошлого выстраиваются в определённую последовательность, наделённую смыслом. В прошлом каждого из информантов имеет место травматический опыт, предельная ситуация, прерывающая привычный ход вещей, выводящая персонажа повествования «из равновесия». Такой предельной ситуацией чаще всего бывает тяжёлая болезнь:
«С детства я страдала от приступов головной боли. И это была не просто головная боль, когда можно выпить таблетку и продолжать заниматься своими делами. Это была очень сильная, мучительная боль, охватывающая всё существо. Приступы могли продолжаться по 12 часов, совершенно выматывая меня и мою маму, которая страдала не меньше, чем я».
«У меня очень болела голова. Муж попал в аварию, лежал в гипсе “с головы до пят ”. Перед работой каждое утро я должна была его поднимать, чтобы поставить судно. Один раз мне пришлось поднять его одной рукой. Рука после этого стала очень болеть, “ныть ”, хотя особенной тяжести я не почувствовала. Всё, что мне предлагали в больнице, не помогало абсолютно. Даже хуже иногда становилось».
Религиозное сообщество в пространстве дискурса. ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
Медицина является одним из социальных институтов, поэтому когда медицина оказывается бессильной, обнаруживает собственную недостаточность, доверие утрачивается не только к медицине, но и к социальному порядку как таковому.
Также ситуация нехватки, предшествовавшая обращению, могла быть связана с такими социальными болезнями, как алкоголизм или наркомания:
«Потихоньку начал выпивать. После соревнований, с коллективом. После удачных надо обмыть. После неудачных - с горя. Вот так и пошло. Потом утонул в этой рюмочке в этой бутылочке, начал частенько выпивать. Команду начал подводить. Стал не приходить на тренировки и соревнования или приходить с похмелья, в пьяном виде. Так и остался без работы. Написал, заставили, так сказать, написать, по собственному желанию. Начал спиваться ещё больше. Каждый день пил, в буквальном смысле каждый день. Как человек воду пьёт, также пил самогонку, водку».
«Просто была такая компания, в которой в какой-то момент появились наркотики. Я общался с друзьями, решил попробовать, и сам не заметил как “присел ”. Сначала в этом был свой кайф, но довольно скоро моя жизнь превратилась в ад. Сначала меня начали мучить кошмары, я уже не мог думать о чём-то, кроме как о новой дозе. Поэтому начал выносить из квартиры всё: аппаратуру, золото, какие-то ещё вещи. Я пытался “спрыгивать”, но в одиночку ничего не получалось».
Алкогольная и наркотическая зависимость способствуют «выпадению» человека из привычного хода жизни, из упорядоченного социального существования. Он теряет связи со своими родителями и друзьями и, в конце концов, оказывается без работы, которая функционально интегрировала его в социальный порядок. Таким образом, он остаётся один на один со своей проблемой.
Ощущение неполноты, «неправильности» собственного существования могло быть вызвано совершенным преступлением и последующим за ним наказанием:
«Пошли эти какие-то маленькие кражи. Сначала из дому тащил. Думал, что своё, не родителей. Потом покрупней началось - разбои. Так учитель физкультуры, передовой по районным меркам, команда всегда занимала места, первый раз оказался на скамье подсудимых. Хотя первый раз я особо не боялся, шёл на суд - знал, что характеристики хорошие. Знал, что если дадут срок, то условно. Так и получилось. Буквально через месяц опять оказался на скамье подсудимых. После второго суда решил, что должен изменяться».
«На суде в Грузии мне дали высшую меру, “списали в расход”. Я, когда это услышал, сразу же поседел. С 24 лет седой. Помню, что заплакал, упал на колени и стал молиться... Восемь месяцев пробыл в камере смертников и каждую ночь каялся у креста, который висел в камере на стене».
Кроме того, травматическое переживание бывает вызвано личными и семейными проблемами:
«Прожили с женой два с половиной года. Потом развелись. Раньше я думал, что она во всём виновата. Я уделял внимания больше работе, чем семье. Ездил в командировки и оставлял жену одну. А она начала гулять, ходить налево. Я её винил, не мог смириться. Только любимая работа, пока меня не уволили, удерживала».
Так или иначе, это такие ситуации, в которых субъект утрачивает доверие к социальному порядку, обнаруживает его недостаточность, его нехватку. Множество предлагаемых социальным порядком идентичностей перестают удовлетворять индивида, не могут скрыть разрыв его символического поля. Одновременно с этим начинается сознательный или бессознательный поиск чего-то «иного», чего-то, что могло бы возместить эту нехватку, заполнить символический разрыв. Нехватка социального представляет собой нехватку языка, позволяющего этот недостаток обозначить, объяснить разрыв, возникающий между субъектом «в себе» и субъектом, закреплённым в структурах социального, в предельной ситуации. Одним из таких языков является язык религии. Поиск «чего-то» способного дополнить недостаточность социального не является изначально религиозным, но связан с открытостью и восприимчивостью к нему. Собственно само событие прихода в церковь почти всегда бывает случайным:
«Мне сказали, что в этой Церкви идёт исцеление. Поэтому я сюда и пришла. Работница с нашего завода года полтора меня “обрабатывала”. Я сопротивлялась, не верила, что Бог живой. И Он исцелил меня. Просто прикоснулся на второй или третий раз. И тогда я поняла, что Бог живой».
«Родители меня к православию не приучили, знание о христианстве у меня было очень поверхностным. Поэтому изначально шёл в церковь только из любопытства. И когда я пришёл в церковь, услышал слова проповеди, меня это очень зацепило, и так получилось, что я сразу влился в общение с молодежью».
Зависимые от алкоголя и наркотиков люди чаще всего сначала оказываются в реабилитационном центре, существующем при церкви. Это случается, когда человек сознательно пытается изменить свою жизнь и использует это религиозное сообщество как «последнюю соломинку», обойдя все другие социальные инстанции.
Освободившийся от зависимости человек начинает сам работать в реабилитационном центре, помогая собственным опытом освобождению других. Вообще, эффективность освобождения от зависимости заключается в том, что человек перестаёт быть один со своей проблемой. Он оказывается в сообществе таких же, как он. При этом отсутствует человек, обладающий властью по отношению к ним, как это бывает в клиниках. Поэтому срабатывает механизм «общественного участия». Вера в собственное освобождение опосредуется, находит для себя гаранта в вере сообщества, переносится на него, становится «реальной». Тот же самый механизм действует и при исцелении, которое происходит с помощью прикосновения рук пастора и произнесении имени Иисуса Христа при полном зале верующих. Структура ситуации исцеления является подобной «магической ситуации» в традиционном обществе, когда «гравитационное поле» веры колдуна в свою силу, вера больного в своё исцеление опосредуются участием в исцелении всего племени.
Также механизм «общественного участия» проявляется в уникальном феномене, существующем в данной церкви. Состояние вне брака считается греховным, «Бог создал не просто человека, а мужчину и женщину», поэтому в практике церкви существует молитва за «вторую половину». Молитвы за «вторую половину» проходит как индивидуально, так и коллективно, в ячейках, к которым приписан член церкви. Часто на «вторую половину» указывает пастор, как обладающий символической («харизматической») властью внутри церкви. Поэтому почти каждый «одинокий» новообращённый христианин находит внутри церкви семью. Таким образом, большинство браков заключается между членами церкви. Отсюда становится понятным определение этой церкви как «женской, семейной». Вера оказывается «продуктом» солидарности внутри сообщества, «общественного участия».
Каждый человек, приходящий в церковь, включается в социальную жизнь церкви, приобретает ряд обязанностей, «социальное служение», становится членом одной из церковных ячеек, в которой происходят коллективные молитвы, исповеди и проповеди:
«Это было одним из решающих факторов - у меня появились хорошие друзья. У меня, конечно, были друзья во дворе, в школе, потом в училище, но те отношения, которые здесь сложились, искренность и доверие настоящей дружбы очень сильно зацепили».
Через «общественное участие» новообращённый член церкви начинает освоение религиозного языка, начинает понимать, что такое «учение Иисуса Христа». Происходит идентификация себя с религиозным сообществом. Идентичность верующего человека заполняет собой пустоту на месте «главного означающего» социального поля субъекта, она придаёт этому полю устойчивость и постоянство. Кроме того, через соотнесённость к ней другие «социальные означающие» приобретают смысл и значение. Религиозная идентификация останавливает рассеивание социальных означающих, помогает объяснить проблемы со здоровьем, социальное неблагополучие и личные проблемы как «зов божий, разрушающий твердыни в нашей голове и открывающий путь к богу». А последующие неудачи как «испытания веры». Идентификация происходит через проведение «символической границы», отделяющей «своё» от «чужого». То есть для идентификации необходимо сравнение. Прежде всего, осуществляется сравнение «себя нынешнего» и «себя прошлого»:
«Если раньше была такая дворовая жизнь - погулять, покурить, выпить, то в церкви я начал от всего этого уходить. Ценности стали совсем другие. Так или иначе, жизнь достаточно сильно изменилась. Захотелось нести добро людям, я участвовал в миссионерских поездках, стал служить в церкви».
«Я очень отличаюсь от себя прежней, я обрела мир, который никогда прежде не испытывала. Постоянно я ходила по грани, не умела людей слушать, меня хватало, может быть, только на минут десять. Сейчас появилось особое сострадание, милосердие, терпение к людям - то, чего у меня раньше не было даже со своими детьми. Я стала очень терпеливой, я сама себя не узнаю».
Парадоксальным образом обретение веры, выделяющее человека из секуляризованного социального порядка, приводит к тому, что и в отношениях с другими людьми, с людьми вне церкви, в частности со своей семьёй, отношения не ухудшаются, а восстанавливаются. Таким образом, через приобретение веры, через включённость в жизнь религиозной общины, происходит восстановление нарушенных социальных связей, «ре-социализация»:
ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА 2010. Вып. 2
«В деревню когда приезжаю, а меня все знают, каким я был, каким стал - это просто свидетельство живого Бога. Говорили: алкоголик, тунеядец, конченый человек. Какая семья у него может быть? А тут раз - прекрасная семья, всё слава Богу. Родители говорили: тебя только могила исправит. С родителями отношения сейчас хорошие, долго не приезжаю - они звонят, интересуются, приглашают».
«Не сказать, что у нас была очень неблагополучная семья - как у многих, как у всех. Но отношения были сложные. Через веру в Бога мне удалось простить мужа».
Происходит это потому, что в «социальном служении» символические обязанности, принимаемые индивидом в церкви, он воспринимает как призвание, как «замысел Бога о нём». Посредством этих социальных обязанностей индивид вписывается в социальное целое церкви, обретает своё место в нём. Благодаря этому он снова становится полноценным членом общества и «в своих глазах», и в «глазах» близких людей, родственников. Нужно отметить также, что взгляд «верующего человека» на секуляризованный социальный порядок является взглядом критическим. Он видит его неполноту, недостаточность. Разумеется, эта неполнота ассоциируется травматическим прошлым индивида. Соответственно на его исправление направлена деятельность религиозного сообщества. Эта деятельность является как коллективной (реабилитационный центр, работа с подростками, миссионерская деятельность), так и индивидуальной:
«Бог хочет, чтобы мы были влиятельными людьми, чтобы мы “осолоняли ” общество вокруг нас. Поэтому я глубоко убеждена, что Бог хочет, чтобы праведники занимали ключевые посты в городе, в стране и мире».
Другой необходимой для идентификации «символической границей» является граница, отделяющая одно религиозное сообщество от другого. Следовательно, такая идентификация проявляется в отношении к другим христианским конфессиям и церквям. Надо заметить, что большинство членов церкви «Вера, действующая любовью» до их прихода в это религиозное сообщество не обладало сколько-нибудь основательными знаниями религии, поэтому проблемы разности вероучений, разности догматов и обрядов имеют для них второстепенное значение:
«Если говорить о религии, то мне по большому счёту без разницы кто человек - православный, католик или баптист, главное, что он исповедует Иисуса Христа. Я верю, что Бог один, Иисус Христос один, разные только стили служения, молитвы и т.д. Что касается остальных религий, то я считаю, что это не истина. Древние учения существовали, но с появлением христианства они начали уходить».
Также происходит самоопределение среди евангелистских церквей Ижевска. В учениях и служениях между ними, по словам информантов, отличия практически отсутствуют, поэтому отношения между «рядовыми» членами разных ижевских церквей «братские». Они могут проводить совместные «домашние» молитвы, работать вместе и быть друзьями. «Символическая граница» между церквями проявляется только в резком отрицании переходов между церквями:
«Единственное, что я не понимаю тех, кто переходит из церкви в церковь. Мне хочется отдавать себя там, где я узнал о Христе. А уходят многие из-за несогласия с пастором, с тем, что делается в церкви».
Верность своей церкви, церкви, в которой произошло принятие веры, «рождение в Духе Святом», информантами сравнивается с верностью «родине, которую не выбирают». Верность с церковью также связывается с верностью пастору, идентификация с религиозным сообществом оказывается неотделима от идентификации с пастором церкви.
Таким образом, фигура пастора имеет для данной церкви определяющее значение. По сути, пастор является единственным гарантом существования религиозного сообщества. Пастор - автор того специфического религиозного дискурса, распространённого внутри церкви «Вера, действующая любовью». Основатель церкви и её харизматический лидер исполняет для всего религиозного сообщества функцию «субъекта предположительно верящего» [1. С. 8]. По мысли С. Жижека, вере как таковой всегда требуется окончательный гарант для себя, «верующий субъект». Для того чтобы сообщество «функционировало без сбоев», этот гарант должен быть предположительным, отложенным и смещённым, то есть он не должен наличествовать в эмпирической реальности. Чаще всего в качестве «субъекта, предположительно верящего», выступает фигура общего предка, какой-либо мифологический персонаж или некое безличное представление («кто-то верит»). Надо заметить также, что «субъект, предположительно верящий», не является овеществлением непосредственной веры, так как вера изначально является смещённой, «децентрированной», ей изначально требуется другой, на кото-
рого можно перенести свою веру. В случае «Веры, действующей любовью» символическая функция «предположительно верящего субъекта» совпадает с реальным человеком, пастором церкви. Следовательно, существование всего религиозного сообщества зависит от конкретных личностных качеств человека, что делает затруднительным институализацию сообщества, его функционирование как «символического аппарата». В частности, появление некоторых расколов, по мнению членов церкви, было связано с особенностями характера пастора:
«Расколы были из-за того, что у кого-то были обиды, кто-то чего-то не понял. Нина Михайловна всегда была очень прямолинейна, всегда всё говорила в лицо. Она ни в себе, ни в других не терпит греха. Поэтому многие уходили».
Также нетрадиционным для протестантских церквей является исполнение роли пастора женщиной. Многим протестантским «служителям» не было «открыто», что пастором может быть женщина. Из-за этого возникали разнообразные непонимания. Сама Нина Михайловна осознавала неоднозначность сложившейся ситуации. По её словам, она много раз искала себе замену, искала пастора-мужчину, для того чтобы передать ему всё в хорошем состоянии, «чтобы имя Господа не хулилось». Однако позже она пришла к выводу, что пасторское служение - это её призвание, а желание найти себе замену - это признак маловерия.
Таким образом, конструирование современной конфессиональной идентичности происходит в дискурсивных практиках информантов. Построение интерпретативных моделей позволяет проследить специфику структурирования «жизненных историй» информантов как конструирования прошлого. Такое конструирование происходит в точке настоящего, в которой индивид именует себя как «верующий». Понятие «вера» становится структурирующим принципом, соединяющим все элементы «жизненной истории» в определенном порядке. Принцип веры предполагает обозначение различия «верующий» / «неверующий», прежде всего, как временное различие внутри жизненной истории самого индивида. Такие временные состояния оказываются понятиями, возможными только в дискурсе веры или в религиозном дискурсе. Соответственно как «верующий», так и «неверующий» - конструкты, находящиеся в поле религиозного дискурса и могут существовать только относительно друг друга как различие. Дискурс веры оказывается дискурсом различия, направленным на символическое проведение границы и, таким образом, определяющим конфигурацию веры.
«Верующий», существующий в настоящем, помещает свое «неверующее» состояние в прошлое, обозначая его как недостаточное. Такая нехватка оказывается фиксацией лакуны «прошлое / настоящее». В этой лакуне должна помещаться вера как переход из одного состояния в другое. Поскольку вера совпадает с лакуной (разрывом), она является таким понятием, которое не содержит закрепленного смысла, то есть пустым концептом. Отсутствие определенного значения предполагает, что данный концепт может принимать любое значение, в пределе распространяясь на всё социальное пространство. Действие концепта веры является определением социального, специфическим его именованием. Вера оказывается представленной во множестве дискурсивных форм, выстраивающихся по принципу бинарности (верующий / неверующий, прошлое / будущее и т.д.). Однако в таких структурах отсутствует элемент, совпадающий с верой как таковой. Вера, именуя себя посредством бинарных элементов, сама оказывается непоименованной. Соответственно вера выявляет нехватку имени, дискурс веры становится процессом дополнения, выражающимся в производстве новых наименований, бесконечно продолжающимся высказыванием. Границы дискурса веры определяются в структурах бинарности, приобретая некие конфигурации.
С этой позиции «верующий» - тот, кто высказывается о вере и соответственно занимает позицию в поле религиозного дискурса, то есть обозначается определенным способом в структурах языка, являясь знаком этого символического поля. Посредством этого знака символическое поле представляется в определенной форме отдельного индивида, предъявляясь в месте его специфической жизненной истории как пространстве идентификации.
Самообозначение индивидов в поле религиозного дискурса предполагает множественность вариантов конструирования идентичности «верующего». При этом, «верующий» постоянно замещается конкретным индивидом, никогда не совпадающим с «верующим» как таковым. Последний является идеальным конструктом, существующим только в дискурсе сообщества. Отдельный индивид всегда оказывается недостаточно верующим, а в качестве «верующего» как такового предъявляется сообщество как целое. Сообщество соответственно становится дополнительным пространством актуализации веры.
ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА 2010. Вып. 2
Место «верующего» - это место субъекта религиозного дискурса, того, кто говорит. Г оворящим является тот, кто выделяет данное сообщество, именует его определенным способом, то есть вписывает его в структуру религиозного поля. Такими говорящими являются лидеры сообщества, актуализирующиеся в этом дискурсе, принимая на себя символическую функцию обозначения сообщества как целого.
Деятельность лидеров заключается в проведении границы (в обозначении различий) или структурировании дискурса сообщества. Однако, выполняя символическую функцию, лидер сообщества является одновременно отдельным индивидом, включенным в сообщество. То есть лидер сообщества как религиозный субъект оказывается одновременно и структурирующим принципом дискурса и его отдельным элементом - знаком. Будучи индивидом, он не совпадает с верующим (верующим как таковым), обнаруживая нехватку веры. Верующий всегда оказывается недостижимым Другим (идеалом веры), приобретающим божественную сущность. Между точками «верующего» и «Верующего» образуется пространство, в котором вера оказывается процессом преодоления своей ограниченности. Верующий - это тот, кто отсутствует в настоящем и проецируется в прошлое (традиция) и будущее (цель сообщества как полнота веры). Дискурс сообщества предполагает постоянные отсылки к верующему как к тому, чего уже / еще нет. Поэтому настоящее состояние дискурса сообщества - это реконструкция прошлого и осуществление проектов, выражающихся в конструировании сообщества в деятельности «социального служения».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультурализм. СПб., 2005.
2. Лакан Ж. Этика психоанализа: семинары. Кн. 7. М., 2006.
3. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 2001.
4. Рикер П. Повествовательная идентичность. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Rik/ pov_ident.php
Поступила в редакцию 03.09.10
5. V. Kardinskaya, A.S. Sutkin
Religious community in the space of discourse of «social service»
The article deals with the contemporary social mechanisms of forming a religious community. The authors present the results of the sociological investigation of the evangelistic church of Izhevsk “The Belief Acting Through Love”, particularly, the results of the interviewing the leaders and the rank-and-file members of the church. In process of constructing the interpretative patterns the ways of forming a contemporary confessional identity have been revealed and the variants of actualization of “faith” and “a believer” in today’s Russia have been considered.
Keywords: religious community, confessional discourse, social service, evangelistic church, believer.
Кардинская Светлана Владленовна, доктор философских наук, профессор ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034 Россия г. Ижевск, Университетская, і (корп. 6)
E-mail: [email protected]
Kardinskaya S.V., doctor of philosophy, professor Udmurt State University
462034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya str., 1/6 E-mail: [email protected]
Сюткин Антон Сергеевич, магистрант
ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034 Россия г. Ижевск, Университетская, 1 (корп. 6)
Sutkin A.S., undergraduate of the department of sociology and philosophy Udmurt State University
462034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya str., 1/6
