CC BY
39
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2015. № 1
О.А. Мальцева
РЕЛИГИОЗНАЯ СИМВОЛИКА В ПЕЙЗАЖНЫХ СТИХОТВОРЕНИЯХ ЦИКЛА Б. ПАСТЕРНАКА «ЕЛЕНЕ»
В данной статье рассматривается религиозный подтекст цикла Б. Пастернака «Елене» из книги «Сестра моя - жизнь» (1922). Показана литургическая основа пейзажных стихотворений этого цикла. Особое внимание уделяется образу обретения миром дара Божьей благодати.
Ключевые слова: Б. Пастернак, цикл, пейзаж, христианские мотивы, образ благодати.
In the present article the religions subtext of Pasternak's cycle "To Helen" from his poetic book "My Sister Life" (1922) is considered. The liturgical foundations of landscape poems of this book are demonstrated. Special attention is paid to the image of the favor of God that is given to the World.
Key words: B. Pasternak, cycle, landscape, Christian motifs, an image of the favor of God.
Одна из актуальных проблем пастернаковедения сформулирована Л. Флейшманом в статье «Борис Пастернак и христианство». Говоря о знаменитом романе «Доктор Живаго» (1945-1955), он отмечает: «Исследователей смущала и смущает резкость и внезапность обращения Пастернака к проблематике христианства»1. Фактически же речь идет о недостаточной изученности раннего творчества поэта с точки зрения воплощения в нем религиозного сознания. «А ведь наличие его несомненно»2, - пишет В. Франк. Эта несомненность, конечно, во многом связана с некоторыми соответствующими высказываниями самого Пастернака, хотя и существует мнение, что когда мы «из области деклараций и заявлений, сделанных автором <...>, переходим в область поэтики, то есть к принципам построения художественного текста, явленных в самом тексте, то картина здесь вырисовывается прямо противоположная: <...> непроглядная
1 Флейшман Л. Борис Пастернак и христианство // Флейшман Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. М., 2006. С. 731.
2 Франк В. Водяной знак. Поэтическое мировоззрение Пастернака // Литературное обозрение. 1990. № 2. С. 72.
тьма»3. В русле намеченной дискуссии мы предполагаем рассмотреть здесь «пейзажный» цикл Б. Пастернака «Елене» из книги «"Сестра моя - жизнь". Лето 1917 года» (1922) с точки зрения отражения в нем религиозных воззрений автора.
Известный биограф поэта Е. Пастернак однажды сказал, что «видение мира у Пастернака литургично»4. Литургия - это главное богослужение в христианской церкви, во время которого осуществляется таинство Евхаристии. В связи с этим особое значение приобретает тот факт, что название пастернаковской книги восходит к идеям св. Франциска Ассизского, который в свою очередь ориентируется на подражание библейским образцам, в частности псалмам, где Господь восхваляется за Его творения - солнце, луну и т. д.- и, более того, они сами призываются восхвалить своего Творца5. Пастернак делает своего рода заявку на то, что образ мира, явленный в его стихотворениях, - это образ славящего Бога творения, приобщающегося к Его телу и крови. Действительно, ведущей в цикле Пастернака «Елене» оказывается тема обретенной миром Божьей благодати.
Так, в первом одноименном стихотворении цикла образ благодати как незаслуженной милости заменяет, казалось бы, логично требующийся образ гнева за некую провинность: «Я и непечатным // Словом не побрезговал бы, // Да на ком искать нам? // Не на ком и не с кого нам»6. Грязь, вина, грех признаны естественным состоянием «болота» - топкого места со стоячей, «неживой» водой, где нельзя ожидать ничего доброго, где господствует только смерть:
Разве просит арум
У болота милостыни?
Ночи дышат даром
Тропиками гнилостными (с. 151-152).
Заметим, что образ болотного растения арума, который называют еще белокрыльником1, призван, по-видимому, вызвать у читателя представление о некой небесной сущности описываемого явления. На эту мысль, по сути, указывает упоминание еще одного растения -лилии, образ которой известен как традиционный христианский сим-
3 Лотман М. Мандельштам и Пастернак (Попытка контрастивной поэтики). Таллинн, 1996. С. 95.
4 Пастернак Е. Верность Христу // Русская мысль. 1999. 14-20 янв. С. 16.
5 См.: ЖолковскийА.К. О заглавном тропе книги «Сестра моя - жизнь» // Poetry and revolution: Boris Pasternak's "My sister life". Stanford, 1999. С. 27-28.
6 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. I: Стихотворения и поэмы 19121931. М., 2003. С. 151. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в круглых скобках.
7 Здесь и далее курсив мой. - О. М.
вол: «Со времен Ренессанса Благая Весть ассоциируется с лилией. Архангел Гавриил держит в руках лилию или лилия помещается в вазе <...>. Этот белый цветок издревле известен как символ света, чистоты, невинности, девства, а также милосердия. Христос - судья мира - изображается с исходящей из его рта лилией, как знаком милосердия»8. Произрастание живого («арум») среди мертвого («болота») воспроизводит, скорее всего, ситуацию «евангелия» - благой вести о том, что в мир пришел Христос-Спаситель. Соответственно образ «перистых туч» на небе воспринимается как знак присутствия архангела, несущего благую весть. Знаково и то, что сквозь «сон»-смерть спящего «хутора» прорисовываются очертания жемчуга, образ которого является символом приблизившегося к человеку Царства Небесного (Матф. 13:45-46).
Образ хутора выступает здесь метонимическим образом людей, смертный сон которых нарушен откровеньем благовести («Ночью бредил хутор: // Спать мешали перистые // Тучи») и которые, крестившись небесной влагой, теперь спят сном младенца («как // В тихом детском храпе» (с. 152)), что символично, «ибо таковых есть Царство Небесное» (Матф. 19:14). Их сон теперь - это сон воскресающего к жизни Христа, когда смертные «пелены» уже спали (Ин. 20:6) и «виски пульсируют» на пороге приближающегося рассвета. С образом последнего здесь связан, по-видимому, и акцент на греческой теме в имени «Елена», так как в переводе с греческого оно означает «Свет», которым для спасаемых, согласно христианской традиции, является Христос («Я свет миру» (Ин. 8:12)):
Милый, мертвый фартук И висок пульсирующий. Спи, царица Спарты, Рано еще, сыро еще.
В унисон идее о приблизившемся Царстве Небесном в стихотворении Пастернака возникают образы и царской жены (согласно библейской символике, церковь является невестой Небесного Царя), и засеянного поля, поливаемого благодатным дождем («Дождик кутал // Ниву тихой переступью // Осторожных капель» (с. 152)). Образ последнего в контексте со строфой об агоническом усилении демонического, бесовского начала в теме хутора («Сбесится - управиться ли?» (с. 153)) является аллюзией на евангельскую притчу о плевелах среди пшеницы: «Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе
8 Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия / Авт.-сост. В. Андреева, В. Куклев, А. Ровнер. М., 2006. С. 285.
семя на поле своем; Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы <.. .> рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою <...>. Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; Поле есть мир; доброе семя, это - сыны Царствия, а плевелы - сыны лукавого; Враг, посеявший их, есть диа-вол; жатва есть кончина века» (Матф. 13:24-30, 37-39).
Образ жатвы, во время которой будут отделены плевелы от пшеницы, является аллегорическим образом Божьего суда, когда «изыдут Ангелы и отделят злых из среды праведных» (Матф. 13:49) и когда разрешится наконец извечный вопрос о том, кто есть человек, принадлежит он свету или тьме, какой был им сделан выбор. Именно перед таким вопросом стояли герои Шекспира и Гете. Этим, по-видимому, и объясняется соответствующая интертекстуальность пастернаков-ских строчек: «Луг дружил с замашкой // Фауста, что ли, Гамлета ли» (с. 152). Именно к образу Божьего суда этимологически восходит употребленное автором в финале русское слово «судьба» («Пусть судьба положит» (с. 153)). Контрастному решению Судьи, каковым выступает сам Христос=Свет=«царица Елена», соответствует и оценочная маркировка последней то как «матери» (ср.: «Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: "приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство<...>"» (Матф. 25:34)), то как «мачехи» (ср.: «Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: "идите от Меня, проклятые, в огонь вечный<...>"» (Матф. 25:41)).
Образ гнева, которым «пышет» небесная «лазурь» (метонимический образ Бога-Отца) над «недышащим» телом распятого Христа-реки, становится лейтмотивным в стихотворении «Как у них». Действительно, во-первых, река названа здесь «любимицей», что отсылает читателя к евангельскому определению Христа, входящего в воды Иордана, из уст Всевышнего: «И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Матф. 3:17), во-вторых, описание реки соотносится с положением тела распятого («Не свесть концов и не поднять руки» (с. 153)), в-третьих, образ рыбы здесь является традиционным символом Христа (греческое слово «рыба» расшифровывалось как аббревиатура греческой формулы «Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель», поэтому Иисус Христос иногда называется в ранней христианской
литературе «Рыбой»9), в-четвертых, немаловажна функция идентификации в звуковом созвучии названия реки Шелонь с именем «подруги» лирического героя Елена - пастернаковским метафорическим синонимом реки=Христа, в связи с чем уместно, на наш взгляд, привести отрывок из письма автора к Е.В. Пастернак от 27-28 мая 1924 г.: «<...> широко, замедленно долго, беззаветно и безотчетно, как глубокую большую реку, держу тебя в руках и дышу тобою»10. Наконец, символичен топос стихотворения, когда в «любимице реке» отражается небо, поскольку он приравнивает объекты, роднит их друг с другом (ср. с библейским первоисточником: «Я и Отец - одно» (Ин.10:30); «Отец во Мне и Я в Нем» (Ин.10:38); «<...> видевший Меня видел Отца», (Ин.14:9)).
Теме Божьего гнева соответствуют в произведении образы жара («пышет»), углей, «очагов» (библейский мотив «геенны огненной»), снопов (библейский мотив суда-«жатвы»): «Очам в снопах, как кровлям, тяжело. // Как угли, блещут оба очага» (с. 153). Поскольку глаза традиционно называют зеркалом души, то «очи» выступают здесь, по-видимому, в роли метонимического образа человеческих душ. Образ тяжести, фонетически подкрепленный мотивом крови в рядом стоящем слове «кровлям», может ассоциироваться с криками толпы, требующей казни Христа и возлагающей всю тяжесть вины за содеянное на себя и своих потомков: «<...> кровь Его на нас и на детях наших» (Матф. 27:25).
Ведущей теме стихотворения созвучен и пейзаж, в котором видится торжество демонических сил:
То ветер смех люцерны вдоль высот, Как поцелуй воздушный, пронесет, То княженикой с топи угощен, Ползет и губы пачкает хвощом И треплет речку веткой по щеке, То киснет и хмелеет в тростнике (с. 153) -
в образах «смеха люцерны» (паронимическая аллюзия на слово «Люцифер», т. е. на одно из имен дьявола, которому, по народному поверью, и свойственно смеяться), «княженики с топи» (созвучие с «князь тьмы», причем образ тьмы у Пастернака единороден с образом болота-топи), ползания (семантически соотносимо с образом змея-искусителя), «хвоща» - травы, название которого в переводе с латинского означает «лошадиный хвост» (лошадиные зубы и грива
9 Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия. С. 393.
10 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. I: Стихотворения и поэмы 1912-1931. С. 473.
являются традиционными атрибутами дьявола). В таком контексте допустимо вспомнить и избиение Христа («треплет речку веткой по щеке»).
Однако идейный центр произведения заключается в следующей строфе, а именно в сочетании «бездонный день», по первоначальному замыслу вынесенном поэтом в заголовок. Слово «бездонный», где корень «-дно-» с его значением «конца (грехо-)падения» употреблен с отрицающей этот «конец» (смерть, ад, победу Люцифера) приставкой «без-», указывает на алогичную, парадоксальную природу смерти Христа, когда вместо «дня гнева» человечество обрело «день милости и прощения» - Божий дар благодати. Свою главную мысль автор пытался зафиксировать в таких вариантах названия, как «Бездонный день», «Онеге» («нега» - блаженство). Окончательная редакция названия стихотворения «Как у них» призвана подчеркнуть не земную, а духовную логику разворачивающегося конфликта - между Богом и дьяволом (таким традиционным символом существования невидимого мира выступает здесь образ воздуха-«ветра»11).
Этот «бездонный день» находит свое продолжение в следующем стихотворении - «Лето» - в образе «летних дней», дней благодати, изливаемой («тянулось в жажде») на грешников. Символом последних служит здесь образ бабочки:
Тянулось в жажде к хоботкам И бабочкам и пятнам, Обоим память оботкав Медовым, майным, мятным (с. 154).
Действительно, традиционно на картинах, изображающих жизнь в раю, такие же, как у бабочки, крылья имеет душа человека, причем для поэтики Пастернака знаковым является тот факт, что крылья этого насекомого покрыты пыльцой (т. е. «пылью», «пятнами» = грязью = грехом). Примечательно и то, что бабочка «появляется на свет из куколки, в которую осенью превратилась гусеница. Куколка напоминает саван, окукливание гусеницы - смерть, а бабочка - душу, которая покидает мертвое тело и устремляется в райскую жизнь. <.. .> в католической иконографии бабочка в руках младенца Христа символизирует идею воскресения»12. Созвучно библейской теме благодати выступает здесь и мотив забывания греховного прошлого («память оботкав», «забывчивый <...> дождик»), ср.: «Вот завет, который завещаю им после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в сердца их и в мыслях их напишу их, И грехов их и беззаконий
11 Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия. С. 96.
12 Там же. С. 72.
их не воспомяну более» (Евр. 10:16-17). Библейский мотив «лета благоприятного»13 прочитывается в пастернаковских определениях «медовый, майный, мятный»; мотив «отпущения на свободу» - как в образах природы и человеческого быта (звона «цепов с восхода до захода», запаха «винной пробки»), так и в образах революции: <.>И пахло винной пробкой.
Так пахла пыль. Так пах бурьян. И, если разобраться, Так пахли прописи дворян О равенстве и братстве (с. 154).
В стихотворении «Гроза, моментальная навек» речь идет о том, что «лето» благодати устраняет смерть - это наказание за грех. Данная мысль - о гневе небес, остановленном навсегда, - заложена автором в названии стихотворения (изначально - «Прощальная гроза»), обыгрывающем природно-духовный у Пастернака образ грозы14 в духе рекламного клише уличного фотографа. В унисон этой теме в строчках, которые живописуют образы небесного огня-света и тюремной решетки, образуемой струями «живой воды», звучит и мотив устранения, победы над, казалось бы, торжествующим сатаной:
И когда по кровле зданья Разлилась волна злорадства И, как уголь по рисунку, Грянул ливень всем плетнем,
Стал мигать обвал сознанья:
Вот, казалось, озарятся
Даже те углы рассудка,
Где теперь светло, как днем! (с. 155)
Ср.: «И увидел я Ангела, сходящего с неба <...>. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его <.> и заключил его <...>. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал его» (Откр. 20:1-3,9).
Последняя строфа с ее образом сверхъестественного света, озаряющего человеческую душу, возникает соответственно тому, как в библейском тексте вслед за описанием гибели дьявола следует картина явления нового, неземного, божественного света: «И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец» (Откр. 21:23). Тем
13 «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать, исцелять <...>, проповедовать <...>, отпускать измученных на свободу, Проповедовать лето Господнее благоприятное» (Лук. 4:18-19).
14 О грозе как метафоре Божьего гнева см., например, в стихотворении «Как усыпительна жизнь!..»: «Гроза торчит в бору, // Как всаженный топор» (с. 148).
самым финал этого последнего стихотворения цикла снова обращает нас к образу Христа как Света, запечатленному Пастернаком в греческом варианте слова - «Елена», ставшем названием всего цикла.
Итак, казалось бы пейзажные «видения» у Пастернака пронизаны, по нашему мнению, мотивами откровенья о благодати (фотография, образ которой возникает в финале цикла, представляет собой своеобразную аллюзию на «продукт» деятельности пророка -богодухновенную книгу, так как слово «фотография» в переводе с греческого означает «свет» и «писать») - о том, что наказания за грех смертью не будет, что гнев-«гроза» остановлен навеки, что будет новая жизнь в свете «славы Божией». В связи с вышесказанным примечательными, на наш взгляд, представляются слова поэта из его письма к С. Спенсеру от 22 августа 1959 г. о том, что живая действительность всегда воспринималась им «как полученное послание или неожиданное пришествие» и что он «всегда старался воспроизвести этот характер прицельно посланного», который, как ему казалось, «находил в природе явлений»15. Другими словами, в цикле Б. Пастернака «Елене», думается, присутствует христианская мысль о том, что природный мир наряду со Священным Писанием несет человеку благую весть, возможность для него приобщиться к непрекращающемуся таинству Божьей любви.
Список литературы
Жолковский А.К. О заглавном тропе книги «Сестра моя - жизнь» // Poetry
and revolution: Boris Pasternak's «My sister life». Stanford, 1999. Лотман М. Мандельштам и Пастернак (Попытка контрастивной поэтики).
Таллинн,1996. Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003-2005. Пастернак Е. Верность Христу // Русская мысль. 1999. 14-20 янв. Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия / Авт.-сост. В. Андреева, В. Куклев,
А. Ровнер. М., 2006. Флейшман Л. Борис Пастернак и христианство // Флейшман Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. М., 2006.
Франк В. Водяной знак. Поэтическое мировоззрение Пастернака // Литературное обозрение. 1990. № 2.
Сведения об авторе: Мальцева Оксана Анатольевна, канд. филол. наук, доцент кафедры зарубежной филологии и историко-сравнительного языкознания Балтийского федерального университета им. И. Канта (Калининград), докторант МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: oa_malts@mail.ru
15 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. X: Письма 1954-1960. М., 2005. С. 523-524.
