CC BY
31
УДК 316.334.52
Попов Александр Васильевич
доктор социологических наук, профессор Института социологии и регионоведения Южного федерального университета [email protected] Alexander V. Popov Doctor of Sociology, Professor at the Institute of Sociology and regional studies of Southern Federal University [email protected]
Региональный социум: субъектность как состояние самостоятельности региона
Regional society: subjectivity as the condition of independence of the region
Аннотация. В данной статье представлена точка зрения на региональный социум как субъект социального развития. Автор статьи развивает идею о самостоятельности регионов в рамках сложившейся модели российского федерализма. Делается вывод о том, что, не отрицая значения политико-правовой интеграции, повышения ответственности региональных элит, неотложным представляется поддержка и развитие регионального социума как полноправного участника процесса взаимодействия между федеральным Центром и регионами, а также на уровне межрегиональных связей.
Ключевые слова: регионы, российский федерализм, региональный социум, субъектность, региональные элиты.
Annotation. This article presents a perspective on regional society as a subject of social development. Author of the article develops the idea of the autonomy of regions within current model of Russian federalism. It is concluded that while not denying the significance of political and legal integration, increasing responsibility of the regional elites, support and development of regional society as a full participant in the process of interaction between the federal center and the regions, as well as at the level of inter-regional relations, seems urgent.
Keywords: regions, Russian federalism, regional society, subjectivity, regional elites
Российские исследователи отмечают, что до сих пор Центр и регионы так и не нашли устойчивого баланса в распределении властных полномочий,
хотя после распада СССР и образования Российской Федерации прошло более двадцати лет [1]. В качестве причины называется, во-первых, асимметричность Федерации и Конституции, созданной по концепции 1993 года, и разнообразие экономических, социокультурных, этнических и иных различий в регионах. За этим обстоятельством, на наш взгляд, скрывается косвенное признание того, что механизмы взаимоотношений упираются в распределение властных полномочий, с одной стороны, а с другой - то, что регионы в нынешнем состоянии не достигли субъектности, хозяйственно-экономической и социальной самостоятельности, о чем косвенным образом свидетельствует рост задолженности регионов, перевалившей за 3 триллиона рублей. Задолженность является только симптомом того, что в регионах или не научились рационально распоряжаться имеющимися финансовыми ресурсами, или регионы ориентируются на дотационную модель развития.
Попытки переложить ответственность на центр, на перекосы в бюджетной политике только отчасти поясняют сложившуюся ситуацию. Более существенным фактором, на наш взгляд, является то, что российские регионы, несмотря на политико-правовое становление, передачу ряда властных полномочий и реализацию принципа субсидиарности, не выступают в качестве равноправных и заинтересованных партнеров государства в решении проблем регионального развития.
Другими словами, актуальной является обретение регионами субъектности, способности, с одной стороны, распоряжаться имеющимися социальными ресурсами развития, с другой - формулировать запросы, артикулировать интересы на уровне взаимодействия с центром на уровне осуществления совместных проектов социального развития [2].
Модель российского федерализма сложилась под влиянием кризисных факторов, той системы координат, в которой всякая попытка «берите суверенитета, сколько хотите» оборачивалась не только межрегиональным напряжением, но и конфликтными ситуациями с центром. Вот почему в российском федерализме делается акцент на централизацию, в то время как децентрализация рассматривается как тщательно контролируемый, не подверженный резким перепадам и изменениям процесс.
В связи с этим, можно сказать, что многофакторность регионального развития определяется статусом региона в сложившейся системе отношений между центром и регионами, реальным социально-экономическим, социально-демографическим, культурным (образовательным) потенциалом региона, традициями регионального социума и имиджем, образом региона в социокультурном пространстве. Значительное статусное «превосходство» регионов-лидеров основывается на том, что в контексте особенностей российского экономического развития на первый план выступает природная рента и, одновременно, действует фактор постиндустриализации.
В составе российского общества классические рабочие составляют 25 %. Наложение тенденции архаичности (сырьевой экономики) и инновационности постиндустриализма создают причудливые конфигурации,
в которых прослеживаются существенные различия между регионами не только по объективным социально-экономическим показателям, но и по тому, что мы называем уровнем субъектности региона. Наглядным примером является Калужская область, в которой созданы мощные производственные кластеры. Во многом это определяется не только благоприятным географическим положением, логистическими возможностями, но и достаточно продуманной и последовательной инвестиционной политикой местных руководителей.
К важным тенденциям последнего времени можно отнести повышение роли инвестиционной привлекательности региона. На этом направлении немало делается и в Ростовской области, где в целом за последние 5 лет привлечено более 130 разнообразных инвестиционных проектов, дающих 70 тысяч рабочих мест и существенную прибавку в региональный бюджет.
Вместе с тем, можно подчеркнуть, что действие так называемых объективных факторов не отменяется, что очевидно в условиях возрастания природных катаклизмов и непреодоленности пространственного фактора, удаленности от основных центров коммуникации. В этой связи обращает на себя внимание тот факт, что показатели субъектности измеряются не только качеством региональных элит, но и значимое влияние обретает состояние регионального социума, как совокупности различных социальных, социально-профессиональных и культурных групп, действующих в региональном пространстве.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что параметры регионального социума, показатели физического, социального здоровья, социальной мобильности и сложившиеся хозяйственные и культурные практики могут серьезным образом влиять и на экономический рост, и на уровень социально-политической стабильности. Региональный социум является сложной региональной системой, на него оказывают давление факторы риска и, одновременно, можно говорить о возможности управления социумом в условиях урбанизируемой социальной среды.
Поскольку региональный социум не является единственным актором, для которого региональное пространство выступает одновременно экономическим и социальным условием существования, требуется определить границы и сферу влияния на происходящие в регионе процессы. Таким образом, на данном этапе регионального развития проявляется тенденция к консолидации регионального социума, что позволяет говорить о процессе преобразования, пусть медленного и неоднозначного, местного населения в некую общность или общности, способные сформировать местное сообщество как единую общность в целом [3].
Соглашаясь с тем, что современные риски во многом могут являться катализатором солидаризации регионального социума, нельзя игнорировать и тот факт, что уровень влияния рисков и их последствий могут привести и к замедлению развития региона, и к фактическому разрушению регионального социума. В этих условиях единственным представителем регионального
социума, правящим от имени социума и за социум, начинает выступать система регионального управления. Таким образом, можно констатировать, что бессубъектность или неполная субъектность регионального социума ставит реальные практические задачи повышения уровня самостоятельности и ответственности. Переход от объектного состояния к состоянию и модели партнерства, и внутри регионального социума, и на уровне межрегиональных связей, и в отношениях центра и регионов, чему могут способствовать инжиниринговые практики прогнозирования [4].
В условиях нарастания дефицита финансовых ресурсов у государства с целью поддержания дотационной модели развития сам подход к проблеме субъектности с позиции руководства и управления является эффективным.
Критериями субъектности регионального социума выступает, во-первых, отношение к региону как среде обитания или среде развития, среде социального комфорта; во-вторых, уровень ответственности населения, то есть оценка собственной самостоятельности в решении региональных проблем; в-третьих, отношение к региональным и федеральным властям.
На первый взгляд, можно говорить о несбалансированности этих показателей, поскольку, судя по позициям россиян, для них характерны «обвинения» российской бюрократии в сохранении и постоянном увеличении своего богатства и влияния, невзирая на уровень жизни населения [5]. Эта позиция согласуется с тем, что для большинства россиян региональный уровень не воспринимается как сфера, на состояние которой они могут влиять по аналогии с ситуацией в стране. Также существует, и это очень важный показатель, оценка и самооценка возможности участвовать в решении региональных проблем, не ограничиваясь критической констатацией.
Можно констатировать, что региональный социум в России, если определять уровень субъектности, хотя и складывается как общность, заинтересованная в развитии региона и понимании региона как реферного в социальном порядке, проявляется достаточно высокий уровень конфликтности интересов по поводу того, что может являться целью регионального развития и каковы способы развития. И в этом смысле региональные власти до сих пор не могут опираться на формирование внутрирегиональных проектов, правда, активно предпринимают попытки [6].
В нужной мере отношение регионального социума к региональным проблемам не подкреплено механизмами, инструментами их реализации. В частности, необходимым и фактически главным по смыслу условием является мобилизованность регионального социума на поддержку и обеспечение и, в какой-то мере, понимание сложностей реализации региональных проблем. Складывается впечатление, что региональные власти и региональный социум действуют параллельно: если даже очевидно стремление регионального управления нарастить социально-инвестиционный потенциал, повысить имидж региона, такая позитивная позиция может наталкиваться на тихое сопротивление, на уход регионального социума от
этих проблем по привычке; либо мы ни на что не влияем, либо это касается только власти, достижения ее могущества и влияния и сохранения собственных мест.
Даже такой простой аргумент, как необходимость активности на местном уровне, решение локальных проблем наталкиваются на узкий горизонт понимания и планирования населения, не приводя к значимым взаимодействиям на бытовом уровне. Неудивительно, что в условиях современной России, когда актуальной является проблема обсуждения остроты решения социальных проблем, право регионального социума на участие в региональном развитии трактуется узко, только в смысле молчаливого принятия реализуемых социальных и экономических проектов. То, что выходит на поверхность (в частности, спор вокруг разработки никеля в Воронежской области), выглядит скандальным, связанным с внешними заинтересованными силами, с проявлением политической демагогии.
Региональный социум является представительством интересов различных слоев населения. В то же время, можно говорить о том, что в региональном пространстве выражается общность интересов, связанных с удовлетворением базовых потребностей представителей регионального социума: в комфорте, безопасности, идентичности. Возможно, скепсис по поводу регионального социума в российском обществе связан с тем, что регион до сих пор воспринимается как абстрактное хозяйственно -экономическое пространство, не наполненное живой динамикой человеческих чувств и воззрений [7].
Комментируя это образное выражение, можно сказать, что традиционная связка представительства регионов и региональная власть не срабатывает в условиях, когда необходимым представляется учет вариативности развития региона, его истории, культуры, традиции, того, что ранее казалось этнографией, но, по мнению М. Вебера, образует второе, наряду с социокультурными, условие существования региона.
Несмотря на весьма интересные региональные инициативы, до сих пор проблема системной оценки субъектности регионального развития не может быть удовлетворительно решена в рамках организационного планового подхода. Важные социальные последствия имеет применение диагностики состояния регионального социума, того, какие социоструктурные условия, правила и нормы влияют, но и в не меньшей степени, каким образом, какие смыслы и значения приписываются региону населением. Возможно, что преодоление экономоцентричных воззрений на регион означает и желание избежать чрезмерной субъективности, потому что как раз объективация развития региона, представление о линейности изменений приводят к тому, что региональное пространство считается уделом экспертов или управленцев, без учета позиции регионального сообщества.
Социальная роль и ответственность регионального социума, как коллективного субъекта социального развития, весьма важна в том, что региональное пространство перестает быть физическим, вещественным, что в
нем находит воплощение борьба и кооперация различных социальных сил, стремящихся не только к реализации собственных интересов, но и к обладанию властными, культурно-символическими, информационными ресурсами. Вместе с тем, состояние субъектности регионального социума является обобщенным индикатором населения региона на социальные преобразования. Мы не делаем открытия, когда утверждаем, что люди поддерживают те или иные изменения в обществе, надеясь улучшить свое положение в нем [8].
Отмечая, что существуют значимые определители социального развития региона, мы исходим из того, что региональный социум характеризуется повышенным социальным тонусом (оптимизмом), если доминирует перспективное, открытое мышление, если региональная жизнь не ассоциируется с захолустьем, периферией, отставанием. Оценивая положение российских регионов, есть основания утверждать, что их развитие происходит, но очень медленно и неоднозначно. Нарастание отрыва столичных мегаполисов фиксирует реальную проблему: российские регионы ощущают свою обделенность социальными благами (по сравнению с стандартами качества жизни) и, являясь динамично саморазвивающейся системой, обладают известной степенью независимости, которые могут характеризоваться либо как отклонения от социальных трендов, либо рассматриваться как возможные сценарии будущего.
Ориентир на этнографический туризм или новые сырьевые клондайки примечателен тем, что создает импульсы уверенности, но может породить резкий спад социальных настроений и уныние в социуме, если надежды не оправдываются. К тому же, следует помнить, что российские регионы разнообразны не только по истории и традиции, важное место занимает образовательный и профессионально-квалификационный потенциал, традиции социального участия. В этом смысле наглядны различия между уральскими и северокавказскими регионами.
В то же время, эти различия не стоит преувеличивать, так как результатом постсоветского реформирования общества является становление однородных рыночных механизмов и перестройка социальных практик в контексте адаптации к происходившим переменам. При всей неустойчивости регионального социума осознается долгосрочный вектор изменений, так как регион представляется не только местом рождении и проживания, социально-эмотивной привязанности, он включает в себя микромодель разумно организованного и социально справедливого общества.
Такая позиция носит консенсусный характер и предполагает, что существует система взаимных обязательств государства, региональной власти и регионального сообщества в том, чтобы адекватно выражать текущие и стратегические интересы региональной общности, при этом не забывая о минимальных текущих нуждах [9].
В условиях приобретения управления регионами нового социального качества (перевода социальной сферы в компетенцию регионального
управления) важно понимать, что региональные власти не могут решить эти проблемы в одиночку вне привлечения ресурсов регионального социума. Речь не идет о ресурсе терпения или конформизма. Гораздо более важно отдать должное тому, что региональный социум можно считать как коллективную самооценку, самосознание ситуации в регионе и тех проблем, которые отнюдь не являются однотипными для всех российских регионов, и демонстрируют, что социальное развитие регионов приобретает устойчивый характер, если отталкивается от баланса региональных и общенациональных интересов.
Феномен хронической неэффективности регионов, отраженных в сознании и власти, и большинства россиян, тесно связан с тем, что региональный социум выступает только пассивным потребителем социальных благ. В том, что прорывность отдельных регионов (Белгородская, Калужская области) свидетельствует об обратном, есть немалый резон. Используя либо аграрный, либо профессионально-квалификационный, либо логистический ресурсы, можно добиться значимых результатов, не претендуя на то, чтобы быть заведомым лидером или образцом регионального развития.
Важно подчеркнуть, что, несмотря на критическое отношение к региональным элитам или к центру, представители регионального социума не менее склонны часто негативно оценивать и собственное состояние. О том, что приходится сталкиваться с косностью региональной жизни, узостью региональной кооперации, часто заявляют респонденты: они указывают, что уровень взаимного доверия и сотрудничества сузился до рамок семьи или круга близких. Подобные оценочные реакции вполне вписываются в состояние дезинтегрированности общества, и в силу этого обстоятельства наиболее большее доверие институту Президента и совершенно безразличного или часто осторожного отношения к структурам регионального управления.
В той или иной степени, социальное развитие российских регионов неравномерно. Вместе с тем, можно выделить достаточно основательные возможности более эффективного использования потенциала регионов для их устойчивого динамического развития. Называется традиционно топливно-энергетический потенциал, в том числе энергосбережение и нетрадиционно возобновляемые источники энергии, сырьевые ресурсы, в меньшей мере -лесные ресурсы [10]. Но обращает на себя внимание невысокая оценка влияния регионального социума.
При таком положении неизбежно внимание сосредотачивается на качестве регионального управления, а нечеткость сырьевых установок государственной региональной политики, и это очень важно, не способствует определению государством стратегических приоритетов регионального развития [11].
Не случайно, что региональный социум остается за кавычками экспертных заключений, так как вещественный фактор до сих пор
присутствует в способах измерения качества социального роста. Между тем, значимым становится такой ресурс, как здоровье, потому что затраты на медицинское обслуживание, уровень распространенности заболеваний, санитарно-эпидемиологическая обстановка вместе создают для региона либо условия социального рывка, либо усугубляют положение в социальной сфере. К тому же, уровень старения, алкоголизации или наркотизации прямым образом влияет на инвестиционную привлекательность региона, делает регион стареющим или деградирующим населением, претендентом на место на периферии социального развития.
Изменения геополитической ситуации, переход к высокоэффективной экономике делают невозможным утверждение, что если Российская Федерация самодостаточная страна по территории и минеральным ресурсам, то развитие регионов обеспечивается за счет вытягивания лидерами. На наш взгляд, региональные различия в схеме «локомотива, тянущего вагоны» не является оптимальной, поскольку возникают нешуточные баталии на уровне распределения социальных и экономических ресурсов, и регионы-реципиенты оказываются в положении вечных просителей.
Отмечая, что колоссальная величина межрегиональных различий связана с тем, что воспроизводится схема «богатые - бедные» регионы, а у 2/3 субъектов РФ доля населения с доходами ниже прожиточного минимума превышает средний показатель по России [12], можно констатировать, что региональный социум может если не кардинально, то существенно изменить эту ситуацию через новое переосмысление движения технологий и интенсивность коммуникаций [13].
Безусловно, региональный социум не однороден по социальным, социально-профессиональным и культурным критериям, включает городское и сельское население, традиционные и модернизаторские слои. Но различия могут содержать сходство позиций, если вырабатывается понимание приоритетов регионального развития, если поощряется местная и региональная инициатива, если развивается логика российского законотворчества, где особая роль отводится местному самоуправлению. Эта тенденция не противоречит повышению субъектности регионального социума, так как, сокращая административное регулирование, определяет консолидацию регионального социума как условие взаимодействия территориальных общин. Таким образом, развитие регионального социума связывается с повышением самостоятельности населения в вопросах не только повседневной жизни, но и того, как на уровне региона сформировать чувство общности, направленной на признание ответственности за судьбу региона вместе с региональными элитами.
Можно отметить, что развитие российских регионов в рамках общенациональной стратегии развития не отменяет вариативности подходов к региональным проблемам. Более того, внедрение федеральных целевых программ, межрегиональных и региональных проектов показывает, что от самостоятельности и компетентности регионального социума зависит то,
каким приоритетам развития отдается первенство. Ожидания экономического роста, особенно связанного с приходом внешних инвесторов, часто загоняет в ситуацию неоправданных ожиданий, и выигрышной кажется позиция тех региональных сообществ, где хотя бы на локальном уровне найдены механизмы самоподдержки и саморазвития (Новгородская, Псковская, Ярославская, Нижегородская, Ростовская области).
Литература
1. Россия реформирующаяся. Вып. 11 М., 2012. С. 106
2. Волков Ю.Г. Креативный класс - альтернатива политическому радикализму // Социологические исследования. 2014. № 7.
3. Региональная социология в России. М., 2007. С. 98
4. Zayats P. , Posukhova O. Engineering of Political Party Systems: experience of methodological designing in social and humanitarian knowledge -World Applied Sciences Journal 26 (12): 1628-1632, 2013 // http://www.idosi.org/wasj/wasj26%2812%292013.htm
http://www. idosi. org/wasj/wasj26(12)13/16.pdf
5. Бюрократия и власть в новой России: позиции населения и оценки экспертов. М., 2005. С. 34
6. Posukhova O., Zayats P. Social Engineering as a Mechanism of Optimization of Human Resources Management in Rostov Region - Middle-East Journal of Scientific Research 19 (3): 424-428, 2014 http://www.idosi.org/mejsr/mejsr19%283%2914.htm
http://www. idosi. org/mejsr/mejsr19(3)14/17.pdf
7. Заяц П.В., Посухова О.Ю. Социальная институционализация государственной службы: сущность и региональная потребность. -Историческая и социально-образовательная мысль. 2010. № 2. С. 38-46.
8. Горшков М. К. Российское общество как оно есть. М., 2011. С.
306
9. Там же. С. 291
10. Региональная социология в России. М., 2007. С. 30
11. Там же. С. 32
12. Там же. С. 69
13. Социологический журнал. 2013, № 4. С. 57
Literature:
1. Reforming Russia. Vol. 11 M, 2012. P. 106.
2. Volkov Y. Creative Class - an alternative to political radicalism // Sociological Research. 2014. № 7.
3. Regional Sociology in Russia. M., 2007. P. 98.
4. Zayats P., Posukhova O. Engineering of Political Party Systems: experience of methodological designing in social and humanitarian knowledge World Applied Sciences Journal 26 (12): 1628-1632, 2013 // http: //www.idosi. org / wasj / wasj26% 2812% 292013.htm http://www. idosi. org/wasj/wasj26(12)13/16.pdf
5. Bureaucracy and Power in the New Russia: the position of the population and assessment of experts. M., 2005, P 34.
6. Posukhova O., Zayats P. Social Engineering as a Mechanism of Optimization of Human Resources Management in Rostov Region - Middle-East Journal of Scientific Research 19 (3): 424-428, 2014 http: //www.idosi .org / mejsr/mejsr19% 283% 2914.htm http://www.idosi.org/mejsr/mejsr19(3)14/17.pdf
7. Zayats P.V., Posuhova O.Y. Social institutionalization of public service: the nature and regional needs // Historical and socio-educational thought. 2010. -№ 2. P. 38-46.
8. Gorshkov M.K. Russian society as it is. M., 2011. P. 306.
9. Ibid. P. 291.
10. Regional Sociology in Russia. M., 2007. P. 30.
11. Ibid. P. 32.
12. Ibid. P. 69.
13. Journal of Sociology. 2013, № 4. P. 57.
