Региональный политический ресурс: опыт теоретической дедукции Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

© 2006 г. Н.В. Рашева, В.Н. Цыганаш

РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕСУРС: ОПЫТ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ДЕДУКЦИИ

Данная работа посвящена концептуализации недостаточно разработанного в современной социологии и политологии понятия регионального политического ресурса, определения его сущностных и содержательных характеристик.

Теоретическое осмысление данного понятия восстанавливает недостающее звено между понятиями современного федерализма и регионального управления, между политикой и региональной властью. В практическом плане понимание сущности регионального политического ресурса позволяет осуществлять процесс управления комплексом экономического, политического, социального, правового развития региона; предсказывать и предотвращать возникновение региональных системных конфликтов.

В некотором смысле определение понятия регионального политического ресурса служит предпосылкой объективизации государственного управления.

Необходимо отметить, что общей методологической направленностью политических наук является дедукция «от социального к политическому». К. Поппер указывал: «Дать причинное объяснение некоторого события, значит, дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями - начальными условиями» [1, с. 16]. Многогранность смыслов, вкладываемых сегодня в понятие регионального политического ресурса и методологическая неразработанность этого понятия, предполагают установление исходных понятий, применяемых в дальнейшем ко всему исследованию. Основными исходными понятиями (в понимании К. Поппера - универсальными законами) являются категории политики, власти и ресурса. К такому выводу нас подталкивает не только этимология изучаемого понятия, но и анализ проведенных в этой области исследований. Потому представляется целесообразным рассмотрение категории ресурса через данные понятия.

Эволюция представлений о политике и интерпретация ее сущности связана с процессом накопления знаний. А. А. Дегтярев отмечал, что трактовка политики как деятельности сменяется парадигмой политики как взаимодействия государства и гражданского общества, а затем плюрализмом парадигм: конфликта структурно-функциональной или системной, коммуникативной. В эпоху перехода к постмодерну, по мнению исследователя, политика «вступает в принципиально новую фазу: политика из формы принудительного общения и властного регулирования общественных дел превращается в способ эмансипации от власти, ухода от насилия политического модерна и обеспечения свободы выбора личности» [1, с. 59-67]. В рамках политической методологии такая дедукция оказывает -

ся единственно возможной, поскольку носителем социального является сам социум. Одновременно такая методологическая особенность политических наук означает необходимость аналогичной дедукции в рамках системы «ресурс власти - общество», поскольку эволюция общего понятия влечет за собой эволюцию частного. Определение общих принципов, лежащих в основе функционирования властной модели, независимо от уровня власти и форм государственного устройства, и изучение политико-правовой природы политического ресурса позволяют более полно реконструировать политико-правовую картину деятельности российской власти, объяснить возникновение системных конфликтов и предвидеть их в будущем. «Тот, кто справится с конфликтом путем его признания и регулирования, берет под свой контроль ритм истории. Тот, кто упускает такую возможность, получает этот ритм себе в противники», - отмечает немецкий социолог Р. Дарендорф [2, с. 17].

Теоретическая политология в определениях сущности власти неоднократно обращалась к проблематике ресурса. И. Бентам, исходя из принципа утилитаризма отношений в политике, относил ресурсы, которыми распоряжаются власти, к «политическому товару». В бихевиоралистской «силовой модели» власти американской школы «политического реализма» Д. Кэтлина, Г. Моргентау власть - это силовое воздействие политического субъекта, контролирующего определенные ресурсы. Г. Лассуэлл и А. Кап-лан включают в конструкцию власти контроль над ресурсами как признак власти. К. Шмитт, Р. Дарендорф, Л. Козер анализируя властное отношение как стабилизатор в совокупной системе общественных отношений, рассматривают ресурс в качестве объекта, по поводу которого возникают политические возмущения. Р. Арон, разбирая семантический аспект интерпретации структуры власти, приходит к выводу, что компонентом структуры общения в рамках государственно-публичной власти являются ресурсы. Г. Лассуэлл одним из первых определяет власть, с одной стороны, как участие в решениях, а с другой - как контроль над ресурсами, имеющими для участников властного отношения ценность. Тема связи политики и ресурсов прослеживается в трудах П. Блау (политический рынок), С. Брамса (политическая игра), Ф. Фиорина (рациональный выбор политических субъектов).

Категорию ресурса мы находим при исследованиях сущности политики. «Мы рассматриваем, - писал Т. Парсонс, - какое-то явление как политическое в той мере, в какой оно связано с ... мобилизацией ресурсов для достижения каким-либо коллективом его целей» [3, с. 30]. Л.В. Скворцов, трактуя политику как стимул общественного развития, указывал на связь между видами и типами обществ и видами и типами ресурсов [4, с. 39]. Дж. Мид, рассматривая удаленную от политики сферу судопроизводства, пришел к выводу, что феномен политики требует от субъекта, с одной стороны, самоотдачи, мобилизации разнообразных внутренних ресурсов, с другой - самоограничения и самодисциплины.

В современной политологии мы находим понятие ресурса в анализе политических институтов. В социологической концепции А. Гидденса политические институты представляют собой в совокупной деятельности и в постоянных интеракциях автономных индивидов воплощение неких «виртуальных» структур, связанных нормами и ресурсами. А. Гидденс выделял два типа ресурсов: 1) «аллокативные», обусловленные механизмами экономики, материальными средствами и предметами, освоением человеком природной среды, и 2) «авторитарные», связанные с политикой и доминированием одних людей над другими. Таким образом, социальная «структурация» и политическая институционализация, образующие общественную макроструктуру, проявляются в непрерывном потоке действий и взаимодействий индивидов, упорядочиваемых при помощи модальностей, норм и ресурсов.

Представление о том, что власть обусловлена каким-то набором ресурсов, позволяющих субъекту реализовать свою волю в отношении объекта, считается общепринятым у исследователей. «Основными элементами любого объяснения власти, - указывает Р. Мартин, - являются цели актора и распределение ресурсов, необходимых для их достижения» [5, с. 50]. Характеризуя роль «ресурсов» в объяснении и исследовании властных отношений, Р. Даль подчеркивает, что анализ их распределения между индивидами и социальными группами в различных обществах и исторических условиях - «это древний, общепризнанный, распространенный и убедительный способ объяснения, использованный Аристотелем в Греции в четвертом веке до н.э., Джеймсом Хэррингтоном в семнадцатом веке в Англии, отцами-основателями Американской конституции в конце восемнадцатого века, Марксом и Энгельсом в девятнадцатом веке и многими выдающимися учеными двадцатого века» [6, с. 44].

Все указанные выше авторы согласны с тем, что ресурсы власти могут быть различными и нет единого «универсального» ресурса. При таком положении исследователи стремятся определить все возможные ресурсы власти и создать их общую классификацию. Например, Э. Этциони выделяет принудительные ресурсы, ресурсы, дающие выгоды («remunerative resources») и нормативные ресурсы власти [7, с. 5]. С. Бэкэрэк и Э. Лолер добавляют к этой классификации знание [8, с. 34]. Х. Лассуэлл и Э. Кэплэн выделяли восемь основных ресурсов («основных ценностей») власти: власть (которая может выступать основой для другой (большей) власти), уважение, моральный долг, любовь, благосостояние, богатство, умения и просвещенность [9, с. 57]. Р. Даль предложил еще более подробный перечень ресурсов политической власти, включающий свободное время актора, деньги и богатство, контроль над рабочими местами, кон -троль над информацией, социальное положение, обладание харизмой, популярностью и легитимностью, должностные права, солидарность, способность получить поддержку других людей и групп и др. [6, с. 226]. В данном случае термин «ресурсы власти» использовался им в отношении

очень широкого спектра - от материальных объектов до ментальных сущностей, которые имеют подчас лишь одну общую черту: они позволяют субъекту заставить объект действовать в соответствии со своими намерениями.

Т. Бентон предлагал разграничить «возможности» и «ресурсы» (capabilities and resources), поскольку «возможности» относятся к «внутренней природе» акторов, а «ресурсы» «применительно к индивидуальным акторам», по его мнению, «включают знания, умения, компетентность, силу и т.д., а в отношении коллективных акторов - качества внутренней организации, мораль, доступность знания, умений и другие компоненты индивидуальных акторов, способы коммуникации, качество лидерства и т.д. С другой стороны, ресурсы акторов (как индивидуальные, так и коллективные) включают те ресурсы власти, которые связаны не с внутренними качествами актора, а с его отношениями с другими людьми, коллективами и материальными предметами (легитимный авторитет, доступ к средствам массовых коммуникаций, контроль над инструментами принуждения, обладание землей, зданиями, средствами производства, и т.д.)» [10, с. 228].

Харре и Мэдден полагают, что власть связана с его (ее) природой: «„X имеет власть сделать А" означает, что „X может сделать А или сделает А при соответствующих условиях в силу своей внутренней природы"» [11, с. 86]. Комментируя эту научную позицию, Т. Бентон указывал, что «Природа... включает структуру, состав и состояния субъекта, о котором идет речь. При утверждении о наличии власти ее суть остается открытой, хотя смысл ссылки на нее состоит в том, чтобы привлечь внимание к действию самого субъекта при осуществлении его власти и к преимуществам ссылки на его внутреннее состояние и структуру, в отличие от внешних условий, при объяснении осуществления его власти» [10, с. 297].

С. Бэкэрэк и Э. Лолер [8, с. 344] и другие исследователи, в частности Д. Ронг, также считают, что знания играют особую роль в осуществлении власти, однако они не ограничивают «ресурсы» исключительно «внешними» средствами воздействия. Например, Д. Ронг уделяет большое внимание анализу форм власти, основанных на «нематериальных» ресурсах индивидов - знании, информации и т.д. и особо подчеркивает роль таких коллективных ресурсов власти, как солидарность и организация.

В.Г. Ледяев считает такой подход более обоснованным, поскольку, во-первых, роль «внешних» и «внутренних» ресурсов во властном отношении в некотором смысле одинакова: и те и другие являются средствами воздействия субъекта на объект, выражают их неравенство и зависимость объекта от субъекта. Во-вторых, в некоторых случаях власть, как уже отмечалось, основывается исключительно на «внутренних» ресурсах, например, на физической силе, обладании важной информацией или интеллектуальном превосходстве. То есть власть существует и без «внешних» ресурсов. Поэтому если относить к ресурсам только «внешние» средства

воздействия на объект, то неизбежно придем к выводу, что субъект может обладать властью, не обладая ресурсами власти [12, с. 219].

На взгляд Г.В. Ледяева, понятие «ресурсы власти» следует относить к любым средствам, используемым субъектом для подчинения объекта -физическим, психическим, социальным, организационным, политическим и др., т. е. использовать его в самом широком смысле, как в приведенном определении. С этой точки зрения можно считать ресурсами власти легитимность, статус, идеи, традиции и людей (власть А над Б может быть ресурсом власти X над У) и т.д.

Другим важнейшим исходным понятием для определения политического ресурса является категория политики.

И.И. Кравченко в работе «Введение в исследование политики (философские аспекты)» выделил четыре основных объяснения политики: 1) «как отношения, включающие согласие, подчинение, господство, конфликт и борьбу» между социальными группами и государствами; 2) как «отождествление политики с другими политическими явлениями, такими как господство, власть...»; 3) как «объяснение через функции (функциональное истолкование)»; 4) наконец, как «объяснение политики через ее цели (телеологическое)» [13, с. 43-44].

В классификации А.А. Дегтярева трактовка политики определена как взаимодействие государства и гражданского общества. А. А. Дегтярев, стремясь выявить не сущность политики, а тенденцию эволюции представлений о политике и интерпретации ее сущности, указывает на конфликт структурно-функциональной или системной, коммуникативной парадигм в современной политологии [1, с. 59-67]. В эпоху перехода к постмодерну, - указывает автор, - политика «вступает в принципиально новую фазу: политика из формы принудительного общения и властного регулирования общественных дел превращается в способ эмансипации от власти, ухода от насилия политического модерна и обеспечения свободы выбора личности» [1, с. 67].

П. Бурдье, рассматривая в рамках постструктуралистского (или конструктивистского) подхода к интерпретации макрополитики макрополити-ческое поле, указывал, что оно складывается из совокупности социальных практик отдельных агентов, характеризующихся занимаемыми пространственными «позициями», объемами, и также качеством обладаемых ими контролируемых ресурсов.

Можно сделать вывод о том, что категории «политика» и «ресурсы», «власть» и «ресурсы» взаимосвязаны и взаимопереплетены. Но используемая в качестве базового понятия категория «политика», во-первых, не является достаточно определенной в современной науке, характеризуется множеством подходов, концепций и теорий, каждая из которых высвечивает какую-либо грань этого многомерного явления, что требует от исследователя ее систематизации. Во-вторых, понимание базовых категорий власти и политики зависит от парадигмы научного исследования, которая

в свою очередь определяется совокупностью исторически меняющихся факторов: распределение властных полномочий, дефиниции понятия власти, господствующей идеологии, специфики культур, уровня развития экономики и составляющих ее элементов и, таким образом, в целом связана с ходом исторического процесса, что требует от исследователя рассмотрения исторического изменения этого феномена.

Литература

1. Дегтярев А.А. Основы политической теории. М., 1998.

2. Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. 1783-1883. М.,1986.

3. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

4. Скворцов Л.В. Цивилизованная власть: политические и нравственные основания // Человек: образ и сущность (гуманитарные аспекты). Человек и власть / ИНИОН РАН. 1992. № 3.

5. Martin R. The Sociology of Power. L., 1977.

6. Dahl R. Power as the Control of Behavior // Power / Ed. by Steven Lukes. Oxford, 1986.

7. Etzioni A. Comparative Analysis of Complex Organizations. On Power, Involvement, and Their Correlates. N.Y., 1961.

8. Bacharach S.B., LawlerE.J. Power and Politics in Organizations. San Francisco, 1981.

9. LasswellH.D., Kaplan A.K. Power and Society. New Haven, 1950.

10. Benton T. Objective' Interests and the Sociology of Power // Power: Critical Concepts / Ed. by John Scott. Vol. 2. L., 1994.

11. Harre R., Madden E.H. Causal Powers. A Theory of Natural Necessity. Oxford, 1975.

12. ЛедяевВ.Г. Власть: концептуальный анализ. М., 2001.

13. Кравченко И.И. Введение в исследование политики. М., 1998.

Ростовский государственный университет, Институт по переподготовке и повышению квалификации

преподавателей гуманитарных и социальных наук РГУ 17 января 2006 г.

© 2006 г. В.П. Таранцов

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И СМЫСЛ ПОНЯТИЯ

«ЭЛИТА »

В современной отечественной и зарубежной научной литературе существуют различные подходы к анализу понятия «элита» и, соответственно, имеется множество определений. Наиболее зримо проявилась множественность подходов к этому термину на XIX Всемирном философском конгрессе (1993 г.). Более рельефно выделялись три трактовки, которые продемонстрировали «стойкие» марксисты, сторонники теории политического плюрализма и радикальные демократы. Так, первые считают, что термин «элита» не «стыкуется» с теорией классов и классовой борьбы. Вторые же полагают, что термин «элита», пригодный для характеристики не-