CC BY
23vous in the Shukshin's novel. The rendezvous motive is based on the Oedipus complex, which is a required condition of the heroic myth. Father (the state) and son (the people) come together into irreconcilable conflict in the symbolic meta-text of the novel. Wife-mother (Russia) becomes an object of insulting (victim) for both of them.
A dance expresses the alogical nature of the Russian mentality in this novel. The connection of war and celebration motives in key semiotic dominant of the novel (which is freedom concept) emphasizes the antinomy of the Russian soul. A ritual is a basis for the motive of a dance that appeals to the ecstatic beginning of the physical and spiritual emancipation. However, a dance uses the coercion rhetoric that compromising the value of freedom in the novel about Razin.
The author comes to the conclusion that mythopoetic subtext allows to Shukshin to overcome the historicity of the realistic novel and bring its plot into a space of timeless psychological universals.
Keywords: an archetype, a symbol, a myth, an image, a motive, poetics, Vassily Shukshin.
References
1. EtkindA. Ehros nevozmozhnogo: istoriya psi-hoanaliza v Rossii [Eros of the Impossible: History of Psychoanalysis in Russia]. Saint Petersburg, 1993. 463 p. [In Russ].
2. Shukshin V. M. Sobranie sochinenij. Kn. 6. Ya prishel dat' vam volyu [The Collected Works. The 6th book. I Came to Give Freedom to You]. Moscow, 1998. 512 p. [In Russ].
3. Freud Z. Po tu storonu udovol'stviya [On the Other Side of a Pleasure] // Psihologiya bessoznatel'nogo [Psychology of the Unconscious]. Novosibirsk, 1997. Рp. 457-502. [In Russ].
4. Meletinskij E. M. O literaturnyh arhetipah [About Literary Archetypes]. Moscow, 1994. 136 p. [In Russ].
5. Gachev G. D. Russkij ehros [Russian Eros] // Zhizn' hudozhestvennogo soznaniya [The Life of the Artistic Consciousness]. Moscow, 1972. 202 p. [In Russ].
6. Fedorov N. F. Sochineniya [Works]. Moscow, 1994. 414 p. [In Russ].
7. Smirnov I. P. Psihodiahronologika: Psihoistoriya russkoj literatury ot romantizma do nashih dnej. [Psychodia-chologics: Psychohistory of Russian Literature from Romanticism till the Present Day]. Moscow, 1994. 351 p. [In Russ].
8. Gachev G. D. Nacional'nye obrazy mira. Kosmo-Psiho-Logos [Ethnical Images of the World. Cosmo-PsychoLogos]. Moscow, 1995. 480 p. [In Russ].
9. Lejderman N. Rasskaz Vasiliya Shukshina [A Vassily Shukshin's Story] // Dvizhenie vremeni i zakony zhanra [The Time Movement and the Laws of the Genre]. Sverdlovsk, 1982. 256 p. [In Russ].
10. Shukshin V. M. Sobranie sochinenij. Kn. 3. Stran-nye lyudi [Collected Works. The 3rd book. Strange People]. Moscow, 1998. 528 p. [In Russ].
11. Shukshin V. M. Sobranie sochinenij. Kn. 2. Veruyu! [Collected Works. The 2nd book. I believe!] Moscow, 1998. 512 p. [In Russ].
12. Berdyaev N. Russkaya ideya [Russian Idea] // Samopoznanie [Self-Knowledge]. Moscow, 1999. Pp. 11-248. [In Russ].
13. Koroleva Eh. A. Rannie formy tanca [Early Forms of Dance]. Kishinev, 1977. 216 p. [In Russ].
14. Berdyaev N. A. Sobranie sochinenij [Collected Works]. T. 4. [Vol. 1]. Paris, 1990. 598 p. [In Russ].
УДК 294/3(571.53/.55)
А. А. Насонов, кандидат исторических наук, доцент Кемеровский государственный институт культуры (Кемерово, Россия)
nas-alex-alex@rambler.ru
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ФОРМЫ БУДДИЗМА В ЮЖНОЙ СИБИРИ: ПРОБЛЕМЫ РАСПРОСТРАНЕНИЯ И АДАПТАЦИИ
В статье анализируются исторические факторы формирования региональных форм буддизма в процессе его распространения в Южной Сибири. Особое внимание обращается на необходимость соотнесения центральноазиатских и внутрироссийских процессов, повлиявших на религиозную ситуацию в национальных окраинах России на рубеже Х1Х-ХХ вв.
Ключевые слова: механизм распространения религии, межконфессиональное взаимодействие, буддизм, синкретизм, бурханизм.
Российское общество в начале XXI в. стало не только свидетелем, но активным участником так называемого «религиозного ренессанса». Первоначально представлялось, что на рубеже ХХ-ХХ1 вв. интерес к религии был обусловлен попыткой воссоздания прежних духовных постулатов в условиях провозглашённой свободы совести после нескольких десятилетий насаждаемого атеизма, а, кроме того, модой на религиозность, характеризующейся
поверхностностью восприятия вероучения и обрядовых практик. Однако в дальнейшем исследовательское сообщество стало фиксировать действительный рост религиозного фактора как на локальном региональном, так и на глобальном международном уровне. На территории России стали разворачиваться процессы полноценного восстановления и укрепления существовавших, а также формирования новых конфессиональных институтов,
выстраиваться модели межрелигиозного взаимодействия и конкуренции. Примечательно, что вновь обозначились направления распространения форм мировых религий, характерные для дореволюционной ситуации. В этой связи всё большую актуальность стали приобретать исследования конфессиональных процессов, имевших место в Российской империи. Это утверждение в полной мере относится в территории Южной Сибири, традиционно являвшейся регионом интенсивной экспансии буддизма, христианства и ислама.
На сегодняшний день актуальной научной задачей для реконструкции прошлого и понимания современности выступает задача соотнесения цен-тральноазиатских исторических процессов с тенденциями внутрироссийского развития, что возможно только через выявления трансграничных связей.
Распространение буддизма в Центральной Азии и Южной Сибири характеризуется длительностью и неравномерностью по площади охвата и степени интенсивности воздействия. В период второй половины XVII - начала XX в. этот процесс был тесно связан с глобальными процессами формирования и развитием территорий России и Цин-ского Китая. Тюркско-монгольский мир в период очередного этапа восприятия буддийских духовных постулатов и обрядовых практик оказался в зоне соприкосновения интересов двух крупных государственных образований, проходящих процесс становления континентальной имперской государственности с образованием множества национальных окраин.
В середине XVII в. в состав Российского государства были включены территории расселения бурятских племён, к этому времени уже исповедовавших буддизм. Этому процессу способствовали противоречия между монгольскими государствами и нарастающее давление маньчжурской экспансии [1, с. 26-27]. Примечательно, что крайняя жестокость завоеваний, проводившихся войсками и вассалами династии Цин в Западной Монголии, породила переход под российское покровительство, а затем в подданство, целых территорий, что способствовало локализации в составе России нового буддийского очага. Так, разгром и уничтожение Джунгарского ханства в первой половине XVIII в. определил переход к России Горного Алтая, население которого ощутило первичное поверхностное воздействие буддизма.
Распространение буддизма в западной и восточной частях Южной Сибири и его адаптация к конкретным условиям российским национальных окраин определили формирование разных региональных форм рассматриваемого вероучения. В восточной части Южной Сибири, как уже отмечалось, на момент вхождения в состав России буд-
дизм уже внедрился в социокультурную среду коренного населения. Эта религия фактически была признана властями России и в дореволюционный период контролировалась государством через регламентирование институциональных рамок [2, с. 5]. Данная региональная форма буддизма в лице ее адептов приспосабливалась к роли конфессионального меньшинства в империи с доминированием православного христианства, адаптируя традиционные буддийские модели налаживания взаимодействия со светской властью. Например, бурятские ламы ввели фигуру российского монарха в сферу сакральных буддийских символов, наделив его атрибутами дхармического правителя [1, с. 28].
В западной части Южной Сибири ввиду того, что процесс внедрения буддизма был приостановлен маньчжурским ударом по Джунгарскому ханству и переходом Горного Алтая в состав России, усиление буддийского влияния впоследствии было связано с ослаблением контроля Цинской империи над своими национальными окраинами на рубеже XIX-XX вв. Однако политика властей Российской империи на данной территории в указанный период времени значительно отличалась от восточной части Южной Сибири. Воздействие конкурента православию методично пресекалось, поэтому стало возможным в скрытой форме - в виде бурханист-ского движения.
В отечественной историографии распространения буддизма в западной части Южной Сибири и развития бурханистского движения встречаются крайние оценки движущих сил этого процесса. Одна из них сводится к восприятию бурханизма как авангарда китайской или японской экспансии в азиатской части России. Истоки этих оценок имеют различное происхождение. Деятели Алтайской духовной миссии в 1900-х гг. были убеждены в прозелитизме монгольского буддизма, а для привлечения внимание государственной власти в лице томского губернского управления увязывали развитие бурханистского движения с политическим воздействием извне [3, с. 72-73]. В 1930-1940-е гг. для нейтрализации убедительных доводов о национально-освободительном подтексте религиозной ситуации на рубеже XIX—XX вв. в официальной историографии была дана однозначная характеристика, констатирующая реакционную националистическую и сепаратистскую сущность бурханизма [4, с. 403-410]. Данная оценка в отдельных случаях встречается и на сегодняшний день. В частности, культуролог М. Р. Маняхина в одной из последних публикаций утверждает: становление «бурханизма как религиозного движения ... осуществлялось на Тибете в лоне ламаистской церкви, финансируемой китайским капиталом, ставящим цели экономические (конкуренция с русским капиталом), политические (отторжение территории Алтая от России)
и конфессиональные (насаждение нового вероучения)» [5, с. 240]. Однако заметим, что основные аргументы в подтверждение и опровержение рассматриваемой оценки уже подвергались тщательному анализу, в результате был сделан вывод о безосновательности обвинений в отношении приверженцев региональной формы буддизма на юге Западной Сибири в виде бурханизма [6, с. 67].
Другая крайняя оценка рассматривает буддийское воздействие как результат не имеющих общей направленности, в значительной степени хаотичных проповеднических акций странствующих адептов с территории Западной Монголии.
Вместе с тем, следует отметить, что, несмотря на присутствовавшую подчинённость буддийского духовенства Монголии властям Цинской империи в период нового времени, на рубеже XIX-XX вв. контроль имперского центра неуклонно ослабевал и, как известно, именно ламство взяло на себя роль политической силы, добившейся фактической независимости страны, в том числе действиями на международной арене. Среди способов, позволивших постепенно отмежеваться от Китая, была активизация духовного потенциала тюркско-монгольского мира, основой которого был буддизм, в том числе посредством вовлечения периферийных районов. Как представляется, именно это стало движущей силой новой волны распространения буддизма. Обратим внимание на то, что духовные процессы, в частности, усиление мессианизма, напрямую сопоставимы в Горном Алтае и на Западе Монголии. Эти факты и взаимосвязи прослеживает в своей статье А. А. Знаменский [7].
Несмотря на различия, которые были отмечены, региональные формы буддизма в Южной Сибири имели значительную общую характеристику с точки зрения адаптивных способностей веро-
учения. Ею стал синкретизм, позволивший инкорпорировать в структуру вероучения устойчивые концепции автохтонных духовных систем и, тем самым, успешно конкурировать с православием, поддерживаемым государством.
Таким образом, региональные формы буддизма в Южной Сибири, сформировавшиеся под влиянием глобальных и локальных исторических реалий, продемонстрировали адаптивный характер вероучения в процессе его распространения в новых условиях.
Литература
1. Цыремпилов Н. В. Буддийский авангард: метаморфозы бурятской буддийской сангхи в России (XVIII - начало XX вв.) // Новый исторический вестник.
2012. № 33. С. 26-36.
2. Амоголонова Д. Д. Буддизм в Бурятии: Российское государство и конфессиональная конкуренция // Страны и народы Востока. 2015. Вып. XXXVI: Религии на Востоке. С. 5-41.
3. Насонов А. А. Прозелитизм или процесс синкретизации? (два возможных подхода к пониманию природы бурханизма) // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарная серия. 2011. № 7. С. 72-75.
4. Потапов Л. П. Очерки по истории алтайцев. Новосибирск, 1948. 506 с.
5. Маняхина М. Р. Конфессиональные особенности сибирской культуры Нового времени // Поликультурное пространство Российской Федерации. Санкт-Петербург,
2013. С. 223-241.
6. Тюхтенева С. П. «Японский след» в алтайском бурханизме: вымысел или реальность? // Этнографическое обозрение. 2005. № 4. С. 65-69.
7. Знаменский А. А. На северной периферии буддизма: мессианское движение «Амурсаны» в Западной Монголии и «белая вера» на Алтае // Буддизм в контексте диалога культур. Улан-Удэ, 2015. С. 261-281.
A. A. Nasonov, Ph. D. in History, Associate Professor Kemerovo State University of Culture (Kemerovo, Russia)
nas-alex-alex@rambler.ru
BUDDHISM REGIONAL FORMS IN SOUTH SIBERIA: PROBLEMS OF DISSEMINATION AND ADAPTATION
The author actualizes the problems of dissemination, interconfessional interaction and competition of world religions in South Siberia. In the article analyzes the international and domestic Russian factors of the formation of Buddhism regional forms in the process of its doctrine expansion into the ethno-cultural environment of the indigenous population of this territory. Especially is paid attention to the need to correlate the Central Asian and Russian processes that influenced on the religious situation in the national peripheries of Russia at the turn of the 19th and the 20th centuries. The author characterizes the differences in the Bud-
dhism regional forms in the eastern and western parts of Southern Siberia. In the eastern part of South Siberia, Buddhism was officially recognized, institutionalized, its activities were regulated Russian powers. In the western part of Southern Siberia, the Buddhism dissemination at the turn of the 19th and the 20th centuries was undesirable, suppressed Russian state power, and therefore developed in the form of the Burkhanism movement. In the article considers the discussion in Burkhanism historiography. During the twentieth century and today part of the authors have a point of view about the separatist role of Burkhanism.
The other point of view is the Buddhism dissemination as chaotic process. According to the author, the rise of the preaching activity of adherents and the expansion of the territorial coverage of the Buddhism dissemination was connected with the crisis of the Qing Empire and Russian processes. The author comes to a conclusion about the high degree of adaptability of the Buddhist creed in the process of dissemination in Southern Siberia. In particular, the result of the Buddhist preachers' activity was religious syncretism, which incorporated the sustainable spiritual concepts of the autochthonous population into the structure of the doctrine of Buddhism regional forms and successfully competed with the Orthodox.
Keywords: religion dissemination mechanism, in-terconfessional interaction, Buddhism, syncretism, Burkhanism.
References
1. Cyrempilov N. V. Buddijskij avangard: metamorfozy buryatskoj buddijskoj sanghi v Rossii (XVIII - nachalo XX vv.) [Buddhist Avanguard: Metamorphoses of the Buryat Buddhist Sangha in Russia (from the 13th to the Beginning of the 20th Centuries)] // Novyj istoricheskij vestnik [The New Historical Bulletin]. 2012. No. 33. Pp. 26-36. [In Russ.].
2. Amogolonova D. D. Buddizm v Buryatii: Rossijskoe gosudarstvo i konfessional'naya konkurenciya [Buddhism in Buryatia: Russian state and Confessional Competition] // Strany i narody Vostoka [Countries and Peoples of The East].
2015. Vol. XXXVI: Religii na Vostoke [Religions in the East]. Pp. 5-41. [In Russ.].
3. Nasonov A. A. Prozelitizm ili process sinkretizacii? (Dva vozmozhnyh polhoda k ponimaniyu prirody burhaniz-ma) [Proselytism or Syncretisation? (Two Possible Approaches to Interpretation of Burkhanism Nature)] // Vestnik Samarskogo gosudarstvennogo universiteta. Gumanitarnaya seriya [Samara State University Bulletin. Humanities]. 2011. No. 7. Pp. 72-75. [In Russ.].
4. Potapov L. P. Ocherki po istorii altajcev [Essays on the History of the Altaians]. Novosibirsk, 1948. 506 p. [In Russ.].
5. Manyahina M. R. Konfessional'nye osobennosti sibirskoj kul'tury Novogo vremeni [Confessional Specifics of the Siberian Culture in Modern Era] // Polikul'turnoe pros-transtvo Rossijskoj Federacii [Multicultural Space of the Russian Federation]. St. Petersburg, 2013. Pp. 223-241. [In Russ.].
6. Tyuhteneva S. P. "Yaponskij sled" v altajskom burhanizme: vymysel ili real'nost'? ["The Japanese Trace" in Altai Burkhanism: Myth or Truth?] // Etnograficheskoe obozrenie [Ethnographic Review]. 2005. No. 4. Pp. 65-69. [In Russ.].
7. Znamenskij A. A. Na severnoj periferii buddizma: messianskoe dvizhenie "Amursany" v Zapadnoj Mongolii i "belaya vera" na Altae [On the Northern Board of Buddhism: the Messianic Movement "Amursany" in Western Mongolia and the "White Faith" in the Altai] // Buddizm v kontekste dialoga kul'tur [Buddhism in the the Cultures Dialogue]. Ulan-Ude, 2015. Pp. 261-281. [In Russ.].
УДК 7.011.3:[7.01::7.06]
Л. А. Обухова, кандидат искусствоведения Алтайский государственный университет (Барнаул, Россия)
asu079@mail.ru
ПОТОЧНОЕ КОПИРОВАНИЕ МИРОВЫХ ШЕДЕВРОВ ЖИВОПИСИ КАК ВОЗМОЖНОЕ БУДУЩЕЕ ИСКУССТВА
В данной статье идет речь о создании многочисленных копий шедевров мирового искусства, о художественной проблеме тиражирования и отношение к ней в культуре Запада и Востока. В статье происходит выявление факта сложного, многоуровневого характера отчуждения произведения искусства от автора: осмысленное отторжение ценности и значимости оригинала произведения реципиентом; подмена изначальных смыслов произведения в духе ценностных предпочтений современного общества; отчуждение от произведения его собственных, изначально заложенных в него смыслов. В контексте данной проблематики вновь актуализируются вопросы о духовности человека и общества.
Ключевые слова: произведение живописи, копия, репродукция, оригинал, культура, искусство.
Копирование художественных произведений -одна из форм существования искусства. Крупные мастера эпохи Возрождения подделывали произведения современников, что было скорее демонстрацией универсальности стиля и ренессансной многосторонности. В последующее время подделки искусства мастеров стали настоящей индустрией, подрывающей реальные художественные ценности. Некоторые искусствоведы считают, что классические произведения ХУ-Х1У вв. - это на треть под-
делки. Известно, что в мире существуют восемь картин, изображающих «Мону Лизу».
В европейском искусстве подделка осуждается и считается однозначно хуже плагиата. С ХУШ в. художники борются с индустрией плагиата. Тиражирование в таком виде искусства как графика позволяло заимствовать чужие сюжеты и присваивать себе удачные в коммерческом отношении композиции. Английский художник Уильям Хогардт обратился в парламент с предложением
