CC BY
63
РЕФОРМА ИЗБИРАТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ РОССИИ: ПЕРВЫЕ ИТОГИ В КОНТЕКСТЕ ТРАНЗИТОЛОГИИ
И.Д. Шаронов
Трансформация избирательной системы современной России требует разносторонней оценки произошедших изменений. Особенно актуальной эта задача становится в свете последних выборов в Г осударственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации, впервые проведенных полностью по пропорциональной системе. Теории демократического транзита, давно и прочно укоренившиеся в российской политологии, позволяют рассмотреть проблему реформы избирательной системы и ее первые итоги под новым углом зрения.
Ключевые слова: избирательная система, выборы, транзитология.
Итоги трансформации избирательной системы и партийного законодательства России прошли свою первую апробацию в электоральном цикле конца 2007 г., вызвав широкий резонанс в политологическом сообществе. Особенностям и перспективам избирательного процесса был посвящен достаточно широкий круг исследовательских материалов, опубликованных как в России, так и за рубежом. Наиболее активное обсуждение вызвали реализация избирательных процедур и непосредственно итоги выборов. Дискуссии же, посвященные общей оценке проведенных реформ в контексте развития демократических институтов, были оттеснены на периферию. В настоящее время возникает настоятельная необходимость рассмотреть механизм и первые итоги реформирования избирательной системы России как важнейший элемент демократического транзита, оценить степень его функциональности с точки зрения трансформационных трендов современности.
Исследовательский интерес к феномену демократизации, или демократического транзита, возрос в последние десятилетия, характеризующиеся исчезновением авторитарных режимов во многих государствах мира, попыткой утверждения в них демократических институтов. Известный американский политолог С. Хантингтон описывает этот процесс как третью волну демократизации, мировую демократическую революцию. Он отмечает, что к началу 90-х гг. «демократия рассматривается как единственная легитимная и жизнеспособная альтернатива авторитарному режиму любого типа» [1].
Согласно точке зрения С. Хантингтона, распространение принципов и процедур демократии в ее современном понимании нача-
лось в США в начале XIX в. и длилось до окончания Первой мировой войны. Затем последовала антидемократическая «волновая» реакция - становление фашизма в Италии, нацизма в Германии, сталинизма в СССР.
Вторая волна демократизации началась с победы над национал-социализмом во Второй мировой войне, восстановления основ демократии в побежденных Германии (Западной), Италии, Японии, демократизации Австрии, распространения демократических институтов на ряд развивающихся стран в результате их деколонизации. Вторая волна продолжалась до середины 60-х гг. XX в., после чего наступил ее спад, вновь характеризовавшийся ретроактивным возникновением авторитарных режимов в Греции, Филиппинах, Южной Корее, Нигерии и ряде других государств.
От предшествующих демократических волн современную отличают некоторые особенности и, прежде всего, гораздо более широкий, почти глобальный масштаб: вне ее влияния остались лишь мусульманские страны и ряд коммунистических, включая Китай [2].
Теоретические подходы к генезису современных демократических транзитов можно четко разделить на два больших сегмента. Ряд авторов делают основной упор на структурные факторы модернизации, т. е. государство- и нациеобразующие, социально-экономические и культурно-ценностные условия и предпосылки демократии, прочие - на процедурные факторы, в особенности, на выбор и последовательность конкретных решений и действий тех политических акторов, от которых зависит процесс демократизации.
Сторонники структурного подхода (С.М. Липсет, Г. Алмонд, С. Верба, Д.А. Рас-
тоу) выявляют корреляции между рядом социально-экономических и культурно-ценностных переменных и вероятностью установления и сохранения демократических режимов в различных странах. Подобные зависимости понимаются именно как структур -ные условия демократического транзита, т. е. обусловленные влиянием тех или иных объективных общественных структур, а не субъективными намерениями и действиями участников политического процесса.
Сторонники процедурного подхода (Г. О'Доннел, П. Шмиттер, Дж. Линц, Т. Карл) исходят из посылки о том, что никакие «объективные» социальные, экономические, культурные и иные факторы не в состоянии ни объяснить, ни предсказать какие политические силы и акторы в определенной ситуации будут отстаивать недемократический статус-кво или бороться за его ниспровержение. Они считают, что действия политических акторов, инициирующих и осуществляющих демократический транзит, не предопределены даже их «объективным» положением в общественной структуре. Напротив, их «субъективный» выбор сам творит новые политические возможности [2].
Концептуализация механизма политического транзита в России является довольно сложной задачей, учитывая многоуровне-вость и многогранность изменений, произошедших с момента демонтажа СССР. Именно поэтому анализ существующих тенденций модернизации в России и других странах бывшего СССР происходит в рамках альтернативных и промежуточных форм политического развития при постоянном акцентировании особого характера российской трансформации [3]. В данном контексте одной из самых актуальных концепций механизма политического транзита в России может быть названа модель российского политолога А. Мельвиля, в основе которой лежит методология «воронки причинности», разработанная американским политологом Д. Кэмпбеллом [4], интегрирующая как структурный, так и процедурный подходы к демократическим транзитам [2].
Российский политолог выделяет ряд условий, оказывающих существенное влияние на процесс демократизации в России. В данной статье нас особенно будет интересовать конкретный уровень предложенной им моде-
ли, охватывающий преимущественно процедурные факторы демократического транзита. Ведь общая направленность преобразований избирательной системы Российской Федерации может быть охарактеризована именно в данном ключе. Кроме того, процедурный элемент концепции А. Мельвиля может быть назван вторым по значимости в рамках модели, уступая первенство лишь уровню микрофакторов, относящихся к личностным, индивидуально-психологическим особенностям ключевых политических акторов, реально принимающих и осуществляющих важнейшие решения.
Одним из важных элементов демократической системы, не получившим должного развития вследствие ошибок в архитектуре демократического транзита, А. Мельвиль считает партийную систему в России. Недостаточно эффективно спроектированные в 90-е гг. XX в. институты представительной власти не смогли обеспечить необходимую среду для развития диверсифицированной партийной системы, что в существенной мере подорвало доверие избирателей не только к данным элементам государственной системы, но и к институту выборов, а также демократическим ценностям в целом. Подобная ситуация вносит элемент неопределенности в процесс демократического транзита, поливариантно изменяя его траекторию.
Прежде чем рассмотреть суть реформы избирательной системы России в контексте демократического транзита, выделим наиболее весомые с точки зрения демократизации изменения, которые были ею привнесены. Трансформация, которую претерпела российская избирательная система в период 2004-2005 гг., включает две важнейшие составляющие: реформу законодательства, регулирующего деятельность партий на территории РФ, а также изменение механизма выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации.
Новая редакция федерального закона «О политических партиях» [5] от 20 декабря 2004 г. содержит два принципиальных изменения. Во-первых, минимальная численность партий была увеличена с 10 до 50 тыс. человек. Одновременно увеличивались и требования к минимальной численности региональных отделений партий: для отделений, которые партия должна иметь более чем в
половине субъектов РФ, со 100 до 500, для прочих отделений - с 50 до 250. От уже зарегистрированных партий закон потребовал привести свою численность в соответствие с новыми требованиями к 1 января 2006 г. Вновь создаваемые партии и региональные отделения сразу должны были соответствовать новым требованиям.
Во-вторых, новая редакция закона обязала партии при регистрации региональных отделений предоставлять в территориальный орган, ведающий регистрацией, список членов регионального отделения. Ранее подобного требования не существовало, и ряд экспертов высказывал сомнения в том, что большинство зарегистрированных партий реально имели численность, необходимую в соответствии с законом [6].
Другой составляющей глубинной перестройки избирательной системы стало введение полностью пропорциональной системы выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации. В отличие от предшествовавшей ей смешанной несвязанной системы данная модель сделала возможность участия в выборах исключительной прерогативой политических партий, действующих в рамках нового законодательства [7].
Оценка проведенных реформ избирательной системы экспертным сообществом неоднозначна. Наиболее радикальные участники политического процесса заявляют о сворачивании демократических преобразований в стране, возврате к авторитаризму и уничтожении части гражданских свобод. Более умеренные противники реформ заявляют о сознательном изменении избирательного законодательства с целью вытеснения с политической арены ряда оппозиционных сил и выстраивании режима благоприятствования для лояльных действующей власти партий [6, с. 197-206].
Оценка реформы избирательной системы России в контексте транзитологии, по нашему мнению, существенно отличается от упомянутых выше позиций. Как уже говорилось ранее, современное состояние партийной системы страны не отвечает конечной цели демократического транзита - консолидированной демократии. Подобное положение возникло, в т. ч., вследствие создания неэффективной модели института представитель-
ства, не учитывавшей сложившуюся политическую ситуацию и менталитет избирателей. В условиях коренной трансформации и инициирования процесса демократизации формирование Государственной Думы с применением смешанной несвязанной избирательной системы привело к существенной деформации как института партийного строительства, так и восприятия партий как таковых в сознании избирателей. Сформированная в подобных условиях партийная система приобрела ряд свойств, нехарактерных для развитых демократических систем.
1. Российская партийная система неустойчива. Продолжительной историей успешного участия в избирательных кампаниях и присутствия во всех созывах Государственной Думы Федерального Собрания РФ обладают лишь две действующие политические партии - КПРФ и ЛДПР.
2. Партийная система в России находится на периферии политической системы в целом. В условиях моноцентрического режима и государственного устройства, которое многие политологи характеризуют как суперпрезидентскую республику [8], законодательные институты, а вместе с ними и политические партии, демонстрируют существенный уровень зависимости от исполнительной ветви власти.
3. Партийная система носит элитарный и клиентельный характер. Политические партии учреждаются в качестве инструментов законодательной защиты интересов ряда элитных групп [9].
Необходимо отметить, что подобные оценки и характеристики существующей партийной системы прочно утвердились как среди практических политиков, так и в научной политологической среде. Большинство критических замечаний, высказанных в отношении проведенных реформ избирательной системы, базируются на восприятии преобразуемого партийного пространства в терминах ныне уже не действующей избирательной системы. Это, отчасти, оправдано тем, что политические партии, допущенные к участию в очередных общефедеральных выборах в Государственную Думу, являются продуктом дореформенной избирательной системы. Однако современное ее состояние требует переосмысления подходов и оценок действующего избирательного законодатель-
ства в рамках теории демократического транзита.
Одним из самых серьезных положительных аспектов перехода от несвязанной смешанной избирательной системы к пропорциональной избирательной системе, а также ужесточения партийного законодательства, по нашему мнению, является прямая стимуляция формирования политических партий, имеющих реальную поддержку среди населения страны. Это предполагает учет ряда важных факторов.
1. Создание новой политической партии в условиях требования минимальной численности в 50 тыс. человек, широкого географического присутствия, а также процедуры проверки списочного состава, делает существенно затрудненным процесс создания классической для российской партийной системы клиентельной партии. В данном контексте уместно вспомнить пример с отказом в регистрации партии «Великая Россия», где одной из формальных причин было названо именно несоответствие списочного состава членов партии действительности.
2. Изъятие из избирательного процесса мажоритарного компонента способствует смещению акцентов с эмоционально-ориентированного электорального поведения в сторону информационно-ориентированного подхода, когда политическая партия артикулирует набор определенных тезисов и получает поддержку именно в рамках данных заявлений.
Первый из обозначенных выше факторов нашел свое яркое подтверждение во время последнего думского электорального цикла. Если в выборах депутатов Государственной Думы четвертого созыва право участвовать имели 44 политические партии, то в выборах Думы пятого созыва формально могли участвовать 15 политических партий: «Единая Россия», Коммунистическая партия РФ (КПРФ), Либерально-демократическая партия России (ЛДПР), «Справедливая Россия», «Союз Правых Сил» (СПС), Российская объединенная демократическая партия «Яблоко», Аграрная партия России (АПР), «Патриоты России», «Гражданская Сила», Партия социальной справедливости, Российская партия Мира и Единства, «Народный Союз», Российская экологическая партия «Зеленые», Демократическая партия России (ДПР) и
Партия Возрождения России (ПВР). Это позволяет наглядно оценить объемы виртуального партийного строительства в России, когда порядка 2/3 партий являли собой классические клиентельные образования, не сумевшие выполнить минимально необходимые требования нового закона.
Из 12 партий, продемонстрировавших на парламентских выборах 2003 г. удовлетворительные результаты (в качестве критерия которых используется получение по результатам выборов государственного финансирования), ни одна не была ликвидирована в принудительном порядке. Из этого можно заключить, что в действительности новое партийное законодательство никоим образом не ущемляет интересы реально действующих политических организаций, одновременно ликвидируя виртуальные псевдопартии.
Последний из отмеченных факторов может быть назван одним из самых серьезных дискуссионных моментов, связанных с модернизацией избирательной системы России. Рядом авторов исключение мажоритарного компонента трактовалось как мера, позволяющая исключить из политического процесса наиболее ярких представителей небольших партий, которые не преодолевали заградительный барьер на выборах и не допускались к распределению депутатских мандатов. Более того, указанное нововведение называли фактически ликвидацией пассивного избирательного права, закрепленного в Конституции РФ. Также отмечалось, что данная новелла снизит уровень представительства каждого отдельного региона в Государственной Думе [10].
Между тем, такой важный показатель, как доля голосов, полученных списками участвовавших в выборах партий, допущенных к распределению мандатов, по итогам последних думских выборов составил 91,76 % [10, с. 189-190]. Данный показатель превышает аналогичные цифры по последним трем думским кампаниям практически на 5 %, что в абсолютных цифрах составляет порядка 3,4 млн чел. Это достаточно существенный рост, который демонстрирует, что новая избирательная система не только не ухудшила положение с представительством интересов избирателей, но и подняла его на качественно новый уровень.
Другой вопрос, который активно обсуждается, - это повышение заградительного барьера с 5 до 7 %. Высказывается мнение, что повышение заградительного барьера при переходе от смешанной к пропорциональной системе - это ошибка, и при подобной трансформации барьер должен снижаться, а не повышаться с целью обеспечения более широкого представительства разных групп избирателей. Здесь, однако, необходимо учитывать два существенных момента. Во-первых, снижение заградительного барьера способно привести к существенной фрагментации и снижению эффективности работы представительного органа власти. Достаточно вспомнить примеры, связанные с подобными трансформациями избирательной системы Италии, где установление низкого заградительного барьера привело к фактической недееспособности парламента, и, как следствие, правительства страны. Конечно, прямое сравнение будет некорректным, т. к. в России парламентское большинство не формирует правительство страны. Однако сам факт показателен: стабильность системы управления и законотворчества снижается. Во-вторых, уже отмеченный выше рост доли голосов избирателей, полученных списками участвовавших в выборах партий, допущенных к распределению мандатов, говорит о том, что подобная оценка повышения заградительного барьера необоснованна.
Таким образом, переход к пропорциональной системе выборов вкупе с существенно увеличившейся ролью политических партий и ужесточением регулирующих норм позволяет говорить о наметившейся тенденции постепенной модернизации российского партийного пространства, когда формирование нового политического актора в лице партии требует долгой и напряженной работы, ориентированной, прежде всего, на избирателя.
Процесс модернизации партийного ландшафта России играет, как уже упоминалось выше, крайне важную роль в нормализации демократического транзита государственных институтов. Проведенный комплекс реформ, если рассматривать их безотносительно к преференциям, которые они предоставляют лояльным действующей власти политическим партиям, является существенным шагом вперед на пути демократизации России. Одним же из немногих существен-
ных препятствий, которые осталось преодолеть, является неготовность большей части политического истеблишмента изменить собственное устоявшееся восприятие партийного ландшафта России.
1. Huntington S. The third wave: Democratization in the Late Twentieth Century. L., 1991. Р. 58.
2. Мельвиль А.Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // Политические исследования. 1998. № 2.
3. Гельман В. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция. М., 1999. С. 50.
4. Campbell A., Converse P.E., Miller W.E. and Stokes D.E. The American Voter. N. Y., 1960.
5. Федеральный закон «О политических партиях». Режим доступа: http://www.cikrf.ru/
cikrf/law/2/2001_95fz.jsp. Загл. с экрана.
6. Иванченко А.В., Любарев А.Е. Российские выборы от перестройки до суверенной демократии. М., 2006. С. 196-197.
7. Федеральный закон «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации». Режим доступа: http://www.cikrf.ru/cikrf/law/2/zakon_51.jsp.
Загл. с экрана.
8. Terry D. Clark, Jill N. Wittrock Presidentialism and the Effect of Electoral Law in Postcommunist Systems: Regime Type Matters // Comparative Political Studies. 2005. № 38. С. 175.
9. Туровский Р.Ф. Региональные выборы в России: случай атипичной демократии // Технологии политики: к 15-летию Центра политических технологий / отв. ред. Б.И. Макаренко. М., 2006. С. 143-147.
10. Бюллетень Национального центра мониторинга демократических процедур. Выборы депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации пятого созыва. М., 2008. Вып. 5. С. 7.
Поступила в редакцию 28.03.2008 г.
Sharonov I.D. Reform of electoral system of Russia: the first results in the context of transitology. Transformation of the electoral system of modern Russia requires a versatile estimation of the occurred changes. This problem becomes especially topical in a view of the last elections to the State Duma of Federal Assembly of the Russian Federation, for the first time conducted completely according to the proportional system. Theories of democratic transit, which took roots in the Russian political science long ago and really firmly, allow considering the problem of the electoral system reform and its first results in a new point of view.
Key words: electoral system, elections, transitology.
