Реформа 1861 г. В торгово-промысловом селе Павлово Нижегородской губернии. Часть 1-я Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 94(47)»1861»

Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2012. Вып. 3

И. И. Верняев

РЕФОРМА 1861 г. В ТОРГОВО-ПРОМЫСЛОВОМ СЕЛЕ ПАВЛОВО НИЖЕГОРОДСКОЙ ГУБЕРНИИ. ЧАСТЬ 1-я

1. Постановка проблемы

В силу ряда географических и социально-экономических факторов на территории Европейской России в сельской среде с XVII в. формировались устойчивые ареалы концентрации производящих промыслов. В территориальном плане они охватывали, как правило, несколько (иногда несколько десятков) поселений во главе с крупным торгово-промысловым селом. Социально-экономическая характеристика промысловых ареалов дана в работах А. К. Корсака [1], В. П. Безобразова [2], Я. Е. Водарского [3], В. А. Федорова [4, с. 196-197], К. Н. Тарновского [5]. В 1920-е годы в отношении этих ареалов использовался термин «промысловые гнезда» [6]. В нашей статье [7] такого рода ареалы названы «промысловыми кластерами» — локализованными скоплениями множества промысловых хозяйств (семейных и мелко-предпринимательских), занятых в однородных или смежных промыслах и ориентированных на производство определенной продукции в массовом масштабе, на широкий рынок. В этой статье промысловые кластеры рассматриваются не только как экономический феномен, но как локальные группы, т. е. хозяйственно-бытовые и социокультурные сообщества со своей особой субкультурой и идентичностью.

В литературе уже был неоднократно отмечен тот факт, что крестьянские производящие промыслы особенно активно развивались и «кустились» в оброчных вотчинах крупных землевладельцев [8, с. 108-111; 9, с. 72-73; 4, с. 192-193]. В. А. Федоров в качестве причины такой связи указывал на монопольное положение крупных земельных собственников, обеспечивавшее «крестьянам защиту от вмешательства государственной власти и своеобразное „покровительство" в промыслах, которого была лишена государственная деревня» [4, с. 192-193]. В рамках оброчных вотчин крупных и крупнейших землевладельцев сформировался ряд мощных специализированных промысловых гнезд, объединяющих смежные производящие промыслы и связанную с ними торговую систему.

Хозяйственные, бытовые, социальные и культурные особенности промыслового населения, усиленные спецификой вотчинных порядков крупных землевладений, определили особенности реализации реформы 1861 г. в промысловых ареалах и прежде всего в их центрах — торгово-промысловых селах. При этом условия реформенного законодательства могли создавать для таких поселений как большие возможности для ускоренного развития, так и существенные риски, подрывающие хозяйственные и социальные основы торгово-промысловой среды.

Ориентация законодательства на регулирование поземельных отношений, неоднозначность трактовки ряда статей применительно к промысловой среде могли создавать угрозу подрыва бывшими владельцами и их вотчинными управлениями ключевых

© И. И. Верняев, 2012

16

факторов функционирования такого сложного организма, как торгово-промысловое село. В этой ситуации активная борьба крестьян-промысловиков становилась единственным и критически важным условием сохранения села, всего промыслового кластера как системы. В промысловых гнездах реформирование сопровождалось нередко долговременным и упорным противостоянием крестьян-промысловиков и вотчинных управлений.

Одним из наиболее длительных и ставших широко известным противостояний в ходе реализации реформы 1861 г. явились события, происходившие в крупном селе Павлово Горбатовского уезда Нижегородской губернии, центре мощного сталеслесар-ного промыслового кластера. Противостояние между павловцами и владельцем села графом Дмитрием Николаевичем Шереметевым и его наследниками длилось более 10 лет и затрагивало практически все основные позиции уставной грамоты и условий выкупа. В эту борьбу постепенно были вовлечены и внешние силы — чиновники и административные структуры разного уровня, судебные органы, юристы, публицисты, литераторы, органы периодической печати. Это драматическое противостояние приобрело общероссийскую известность, от его исхода многие ждали создания прецедента для разрешения аналогичных пореформенных ситуаций.

Детальное рассмотрение павловского случая представляет безусловный интерес для исследования реформы. Осуществление реформы в Павлово отразило более ярко и выпукло многие типичные процессы в промысловых селениях вообще. Характерно, что уже современники придавали павловскому опыту большое значение. Так, редакция журнала «Северный вестник» в предисловии к автобиографии павловского крестьянина Н. П. Сорокина констатировала: «Аналогичные действия, события, черты, в том или ином виде, можно встретить всюду. Вот почему мы вправе сказать, что в жизни Павлова отражается как в зеркале жизнь всей крестьянской России, а в истории его — история народа» [10, с. 83]. Один из ключевых фигурантов Павловского дела крестьянин Сорокин вспоминал: «Многие литераторы меня уверяли, что историки крестьянской реформы много будут заимствовать из нашего дела, которое должно было занять видное место в Истории» [11, с. 63-64]. Вместе с тем Павлово было во многом уникально, и столь же уникальными были многие ситуации, связанные с противостоянием по поводу условий освобождения павловских крестьян-промысловиков. Тот же «Северный вестник» отмечал: «Сфера действия, общество само полно захватывающего интереса, какого-то рокового трагизма. Павлово — во многих отношениях одно из самых замечательных обществ на Руси» [12, с. 83].

Анализ павловского случая — это еще и вклад в оценку степени адекватности реалиям общего идеологического фона реформы 1861 г. (и шире — всей программы модернизации). В качестве фоновой идеологии, исходной предпосылки и реформы 1861 г., и многих последующих законодательных и практических шагов являлась обобщающая интерпретация России как преимущественно земледельческой, аграрной страны с соответствующими перспективами. В этом устойчивом и долговременном стереотипе «русского крестьянина» как «пахаря», «земледельца», а «земли» как главной и едва ли не единственной ценности, выражалась недооценка промышленного потенциала и фактического уровня промышленного развития, недоучет, в частности, мощнейшего пласта хозяйственной жизни в виде мелко-промышленного, промыслового (по большей части, сельского) сектора, наиболее ярким проявлением которого были ареалы концентрации промысла, «промысловые гнезда», или «промысловые кластеры».

2. Село Павлово в предреформенный период

Приокский промысловый кластер во главе с селом Павлово формировался с XVII в. Одними из наиболее распространенных промыслов были кузнечный и связанный с ним сталеслесарный — изготовление оружия, замков, ножей, весов, металлических инструментов разного рода. До 1621 г. село Павлово и несколько соседних селений образовывали дворцовую волость, которая затем была передана в вотчину князю Ивану Борисовичу Черкасскому. Новое вотчинное управление заменило натуральные сборы денежным оброком, что способствовало усилению сталеслесарной промысловой специализации [13, с. 21]. Промысловое население Павлова пополняли переселявшиеся в село мастеровые из других местностей [14, с. 74-75]. Земледелие отходило на второй план, сокращались и вытеснялись в соседние промысловые гнезда другие виды промыслов (в частности, кожевенный промысел концентрировался неподалеку в селе Богородском и его округе, веревочный — в селе Избылец и г. Горбатове) [4, с. 153]. Сталеслесарный промысел из Павлова распространился на окрестные села и деревни, сформировалась обширная промысловая округа. Наряду с усилением промысловой специализации шло формирование села Павлова как крупного торгового пункта. Филипп Иоганн фон Страленберг в своем описании России 1730 г. назвал Павлово («Павловский перевоз») городом и отметил, что он целиком состоит из кузнецов, изготавливающих ружья и разные металлические изделия, в частности, очень чисто и тщательно выделанные замки. Подмастерья, по свидетельству Страленберга, носят павловские металлические изделия на продажу. Сталенберг отмечает, что жители Павлова работают очень искусно и известны всей России [15, S. 351, 414].

В 1743 г. Павловская вотчина перешла к Шереметевым в результате женитьбы Петра Борисовича Шереметева на дочери канцлера А. М. Черкасского Варваре Алексеевне Черкасской [16, с. 15]. Сменив владельца, Павлово сохранило и развило промысловую направленность всей системы хозяйства. В «Историко-статистическом описании русского государства» конца XVIII в. экономиста, академика С.-Петербургской академии наук А. К. Шторха шереметьевское село Павлово предстает как крупный промысловый центр — сосредоточение значительного количества мелких промысловых хозяйств смежных специализаций, производящих в массовом масштабе широкий спектр слесарно-металлической продукции: «В Павлове насчитывается до 3000 крестьян, которые все вместе составляют как бы одну фабрику, хотя каждый работает на себя. Они выделывают замки, ножницы, ножи, сабли, ружья, напилки, железки для рубанка и другие столярные инструменты. Все эти мелкие изделия превосходного качества, благодаря чему распространяются по всей стране и даже вывозятся в Персию. Некоторые виды этой крестьянской работы требуют исключительной тонкости работы» [17, л. 5]. В схожей характеристике Словаря А. М. Щекатова начала XIX в. особо отмечаются внутренние хозяйственные связи между отдельными мастерами: жителей в Павлово «считается около 3000 душ одного мужского пола, которые все, кроме некоторых, упражняются в слесарной работе и составляют как будто фабрику, на которой один работник заготовляет работу для другого; или также, по обыкновению англичан, обрабатывает особливо одно что-нибудь. Почему всякого возраста крестьяне здесь трудятся над работою ножей, вилок, ружей, пистолетов, замков и т. п. » [цит. по: 18, с. 331]. Продолжали развиваться и торговые функции села, расширялась торговая инфраструктура. По данным вотчинного правления, в Павлово в начале XIX в. находились две базарные площади с расположенными на них 114 лавками, а также 35 лавок

18

и 81 ларек при крестьянских домах. К услугам приезжих торговцев были 26 постоялых дворов [19, с. 2-3].

Развитие торгово-промысловой специализации Павлова определял ряд долговременных факторов. Исключительно выгодным было транспортно-коммуникационное расположение села: оно находилось на пересечении важного речного пути по р. Оке и сухопутных путей — большого торгового тракта из центральной России в южные и восточные губернии с переправой через Оку и проходящего через Павлово по правому берегу Оки отрезка пути из Москвы в Нижний Новгород [20, с. 906; 9, с. 141; 3, с. 162]. Удобному сбыту товара и доставке металлического сырья способствовали близость и транспортная доступность Нижегородской ярмарки.

Описание Павловской вотчины (само село Павлово и еще 19 соседних поселений, сел и деревень) 1858 г. подчеркивает особую выгодность ее транспортного положения и торгово-коммуникационной инфраструктуры: «...Судоходная река Ока и большой почтовый и торговый тракт, пролегающий через село Павлово из города Мурома в Нижний Новгород, кои соединяют вотчину со всеми находящимися на берегу реки и большой дороги ближайшими торговыми городами и селениями, особенно с первейшей в России Нижегородской ярмаркой, способствует развитию торговой деятельности в обширных размерах, кроме того, существование в селе Павлове почтовой конторы, пристани для нагрузки и выгрузки судов, пригона и складки леса, учреждение двух ярмарок на 9 и 10 неделях по Пасхе и еженедельных базаров по понедельникам и пятницам. Все сие в совокупности служит к распространению местных торговых оборотов крестьян в покупках и распродажах сельских произведений, а главнее всего, дают средства недостаточным ремесленникам, кои сбывают каждонедельно свои изделия оптовым торговцам, не тратя времени для доставки оных в отдаленные места, и на вырученные деньги покупать необходимые припасы для продовольствия и материалы для изделий. В сем отношении село Павлово есть одно из лучших селений Нижегородской губернии, и составляет центр не только своевотчинных жителей, но и для жителей окружных селений и посторонних торговцев, постоянно приезжающих сюда для закупки товаров и разных коммерческих дел» [21, л. 101 об.- 102 об.].

К промысловой специализации подталкивала также большая плотность населения и соответственно недостаток полевой земли в самом Павлове и окружающих поселениях. Существенную роль в развитии торгово-промысловой специализации Павлова сыграла и вотчинная политика Шереметевых, практика внутреннего управления оброчной вотчиной.

Совокупное действие указанных факторов привело к тому, что к середине XIX в. и предреформенный период село Павлово представляло собой типичное для центрально-промышленной области России крупное торгово-промысловое поселение, являющееся хозяйственным, торговым и коммуникационным центром обширного куз-нечно-сталеслесарного округа, включающего свыше 60 сел и деревень в двух смежных приокских уездах — Горбатовском уезде Нижегородской губернии и Муромском уезде Владимирской губернии.

По данным X ревизии (1858 г.), крепостное население Павлова составляло 3100 душ мужского пола крестьян и 42 мужские души дворовых. Кроме того, в селе постоянно проживало значительное количество крестьян, приписанных к другим поселениям Павловской и соседних вотчин Шереметева. В предреформенный период таковых было зафиксировано 487 душ мужского пола [22, л. 57-57 об.]. Кроме того, в селе

19

проживало и некрепостное население (купцы, мещане, чиновники). Всего населения в Павлово, по данным Списка населенных мест 1859 г., насчитывалось 3907 жителей мужского пола и 4624 — женского. По числу жителей село Павлово превосходило уездный город Горбатов (1435 душ мужского пола и 1532 душ женского пола) [23, с. 2, 79].

Социально-пространственная структура села отражала его торгово-промысло-вый характер. Село имело ярко выраженную хозяйственно-экономическую и коммуникационную доминанту, вокруг которой концентрировались остальные зоны поселения. Располагаясь на правом, возвышенном берегу Оки, Павлово разделялось на три основные части: две возвышенности («горы») и разделяющая их низина, в которой протекала впадающая в Оку река Тарка. В низине между двумя возвышенностями, недалеко от ключевого объекта транспортной инфраструктуры — переправы через Оку и окской пристани, располагался торговый центр Павлова. В соответствии с описанием Павловского имения Д. Н. Шереметева 1858 г., торговый центр села общей площадью 5 десятин 1727 кв. саженей (далее — дес. и саж.) включал две базарные площади, Нижне-Никольскую и Верхне-Покровскую, с расположенными на них 50 торговыми строениями («лавки и лавочки»), 9 складскими амбарами, 8 скотобойными амбарами, питейными домами и харчевней [21, л. 126-126 об.]. Весь торговый центр села в примечании к описанию отнесен к усадебной земле, находящейся в распоряжении помещика и соответственно не входящей в крестьянский надел [21, л. 96 об.-97 об.]. Впоследствии это положение, вошедшее и в уставную грамоту, оспаривалось крестьянами.

Там же, в низине, к базарным площадям примыкали улицы с усадьбами павловских торговцев. Правая от Тарки часть Павлова — так называемая Спасская (Острожная) гора — была плотно застроена тесными усадьбами простых крестьян-мастеровых. Здесь же располагались и крупные, выросшие из семейных мастерских промышленные заведения. Левая возвышенность, как и низина Тарки вокруг торговых площадей, застраивалась более обширными усадьбами состоятельных хозяев — торговцев, зажиточных мастеров и промышленников [24, с. 101]. Восемь мостов, перекинутых через р. Тарку, связывали две возвышенные части Павлова. Через Оку была организована переправа. Огромное значение для торговой жизни села и коммуникаций имела окская пристань.

Структура, относительная ценность и использование надельной земли Павлова также характеризовали его как торгово-промысловое село. По свидетельству уставной грамоты (версия февраля 1863 г., когда грамота была условно введена в действие), в 1858 г. «домашнее измерение» показало, что в предреформенный период в пользовании павловских крестьян находилось 3127 дес. удобной земли. В ее составе «усадебной оседлости» — 171 дес. 1939 саж. (в это число включено, кроме прочего, 25 десятин выгона в общем пользовании крестьян и помещика), пашни — 2174 дес. 1466^ саж., покоса — 101 дес. 848^ саж., «заливных чистых лугов по левому берегу Оки» — 642 дес. 1331 кв. саж., кустарника с лугом — 36 дес. 1615 кв. саж. На одну ревизскую душу приходилось надельной земли по 2106 2/3 кв. саж., т. е. около 0,88 дес. (из расчета уставной грамоты на 3562 ревизских души) [25, л. 2-2 об.].

Самой важной и ценной частью надела, как и в большинстве других торгово-промысловых сел, была усадебная земля. По данным Списка населенных мест 1859 г., в селе Павлово числилось 1300 дворов. Xотя в «Собрании положений и правил» по вотчинам Шереметевых предписывалось на каждый двор выделять по 800 кв. сажень («Усадебной земли каждый житель для застроения домов и под огородом должен иметь в поперечнике 10, а длиннику 80 сажен, а не более» [26, л. 20-20 об.]), в Павлово

20

на один двор приходилось в среднем по 0,1 дес. (240 кв. саж.) усадебной земли. Но многие усадьбы, особенно в центральной части села, были значительно менее этого размера. При разделах новые семьи зачастую строились на старой усадьбе. Различные наблюдатели отмечали чрезвычайную скученность, тесноту усадебных мест Павлова и их застройки: «Скученность построек, местами на одной десятой доле десятины, т. е. на 240 кв. саж. стоит по 10 и более домов. Есть дома, у которых скаты крыш сходятся вместе. Садов почти нет, дворы тесны и загромождены. При большей части домов ворот нет, а только калитки [27, с. 3]. «Проезжая Павлово, мы не могли не удивляться постройке и расположению этого селения. Оно чрезвычайно неправильно; большая часть улиц кривы и узки; на окраинах села и вообще ближе к полю встречаются сады и огороды, но в центре нет ни садов, ни огородов; дом стоит на доме, и каждый из них представляет совершенно сплошное строение и по улице, и на дворе» [28, с. 216]. «Постройка домов в Павлове самая тесная; один дом лепится около другого, мало того, на одном дворе иногда вы встретите два или три дома, да еще кузницу» [29, с. 111]. По размеру и структуре усадебного устройства исключительно промысловое Павло-во отличалось от других поселений Павловской вотчины с комплексной, по большей части, моделью хозяйства: «У крестьян 19 других поселений, занимающихся и хлебопашеством, и ремеслом, устройство более однообразное — двор с домом, при каждом огород, амбар, сарай и другие постройки» [21, л. 125].

Размер усадьбы не был связан с количеством ревизских душ, приходящихся на двор. «Описание имения по двум дополнительным программам» 1858 г. дает следующее разъяснение по этому поводу: «Устройство в вотчине усадеб не имеет определенной формы, и количество земли по числу душ домовладельцев не относительно, в особенности в селе Павлове, где крестьяне исключительно заняты торговой промышленностью и ремеслом. Ремесленник-крестьянин считает необходимым лишь для приюта дом, для работы кузницу; большие постройки и принадлежности признаются ими чуть ли не роскошью; для такого домохозяина не нужна обширная усадьба, каковые имеют люди по большей части зажиточные, промышленники, фабриканты и люди с состоянием» [21, л. 124-125]. На распределение усадебной земли между дворами большое влияние оказывала широко бытовавшая в Павловском имении и санкционированная внутривотчинными установлениями Шереметевых практика заключения сделок на усадебные участки (купля-продажа, обмен, дарение, завещание). По сути, за многие десятилетия крепостного времени сложился и развился внутривотчинный рынок усадебной земли. В ходе реализации реформы последствия этой практики и ее интерпретация стали одним из основных пунктов противостояния в многолетней тяжбе павловцев и Шереметевых.

Относительная ценность усадебного места существенно зависела от расположения в той или иной части поселения. Как правило, чем ближе усадьба находилась к торговому центру села, тем выше была ее ценность. Собственно размер усадьбы имел меньшее значение.

Усадебные земли Павлова «по различию местных выгод» и соответственно оценочной стоимости в описании вотчины 1858 г. были разделены на пять разрядов — своего рода пять полос/частей селитебного пространства села, концентрирующихся вокруг центральной торговой части. Этой пространственной структуре усадебных земель соответствовало разделение территории села по относительной ценности жилых и хозяйственных построек и по имущественному положению жителей [21, л. 92-92 об., 126-128 об.].

21

В первый разряд вошли земли примыкающей к базарной площади Торговой, или Стоялой, улицы (в низине р. Тарки) «с лучшими по постройке домами и торговыми заведениями», где располагалось 7 крытых железом каменных домов с примыкающими к ним 21 лавкой и 2 постоялыми дворами, 2 крытых тесом двухэтажных дома с каменным низом и деревянным верхом, 15 двухэтажных деревянных домов с 8 постоялыми дворами и 34 лавочками, всего один деревянный одноэтажный дом с лавкой, 6 каменных кузниц. Земля под этими постройками общей площадью 2 дес. 998^ кв. саж. была оценена в описании 1858 г. в 6 тыс. руб. за десятину.

На землях, отнесенных ко второму разряду, расположенных «по окружности торгового центра» (возвышенность левобережья Тарки), находились 21 каменный дом с 8 складочными палатками, кожевней, мыловаренным и стальным заводом, 6 двухэтажных каменно-деревянных домов, 89 двухэтажных и 83 одноэтажных деревянных дома. Земли второго разряда располагались на площади в 17 дес. 2090 кв. саж., и были оценены в 3 тыс. руб. за десятину.

К третьему разряду (правобережье Тарки, Спасская гора) относились в основном усадьбы простых промысловиков-кустарей, т. е. большинства Павловского населения. Здесь находилось 262 деревянных двухэтажных дома и только 7 каменных и 5 двухэтажных каменно-деревянных. Усадебная земля этого разряда общей площадью 98 дес. 2049^ кв. саж. была оценена в 1 тыс. руб. за десятину.

К четвертому разряду отнесен удаленный от центра села выселок общей площадью 6 дес. 1986^ кв. саж., где располагались усадьбы с 9 двухэтажными и 69 одноэтажными деревянными домами. Эта земля в описании была оценена в 500 руб. за десятину.

К последнему — пятому разряду — были отнесены усадебные места, крайне неудобно расположенные — по крутому скату возвышенности, «глинистому, с рытвинами, едва доступному для ходьбы». Эти земли общей площадью 8 дес. 894 кв. саж. были оценены в 150 руб. за десятину.

Кроме собственно дворовых мест к усадебной земле в описании имения были причислены находящиеся на окраине сплошным массовом 52 дес. 1441 кв. саж. садов, занимающих, по данным описания 1858 г., «лучшую и выгодную местность села Павлова». Сады, составлявшие около четверти всей усадебной земли, принадлежали преимущественно зажиточным домохозяевам — торговцам, промышленникам, состоятельным промысловикам, которые заводили их, как отмечено в описании имения 1858 г., «соображаясь с надобностями своими и часто по охоте к садоводству» [21, л. 124 об.-125]. Земля под садами была оценена в описании в 1200 руб. за десятину.

Совокупная стоимость всех выделенных разрядов усадебной земли в описании 1858 г. определена в 234 737 руб. 17 коп., а вместе с садами — 297 857 руб. 67 коп. [25, л. 2-2 об.]. Анализ описания показал, что в предреформенный период вотчинное управление Шереметева с особым вниманием относилось к оценке усадебной земли. В сопроводительном письме к проекту описания центральная контора Шереметева констатировала: «... в описании сем самый важный предмет составляет оценка усадебных земель, кои по Высочайшему повелению должны поступить в собственность крестьян посредством выкупа оных» [21, л. 92-92 об.]. В преддверии реформы вотчинное управление стремилось дать как можно более высокую оценку стоимости усадебной оседлости Павлова. Впоследствии вопрос об усадебной земле как основной и самой ценной части надела будет центральным в противостоянии павловцев с помещиком.

22

Указанные выше размеры полевой надельной земли (пашни, покоса и лугов) в Павлово делали невозможным ведение самостоятельного земледельческого хозяйства. Сами павловцы следующим образом оценивали значение полевой земли в своей системе хозяйства: «Хозяйство нужно правильное. Да и какие мы мужики?.. народ-то спокон веку живет мастеровым, а не мужиком, и в мужика вы его не переделаете, потому хлебопашеством ему заниматься нет никакой возможности: земли у нас пахотной, которая в оброчных статьях — клочок; она годна как подспорье, для облегчения податных тягостей; а двести, триста десятин на десять тысяч душ не разделишь» [24, с. 102]. В приокском сталеслесарном промысловом кусте даже бытовало выражение «графский надел», или «шереметевский надел», ставшее нарицательным для обозначение любого малого надела вообще [30, с. 41]. В павловской округе бытовало также выражение «жить на павловском положении», что означало совершенно забросить земледелие и скотоводство, существовать за счет сталеслесарного промысла, усадьбу свести к дому и мастерской, большую часть необходимых жизненных припасов покупать на рынке [30, с. 102, 105]. «Графский надел» почти неизбежно вел к «павловскому положению».

Ландшафт и почвы села, охарактеризованные павловцами в одном из документов как «пространство на крутых горах самого скудного и неудобного к возделыванию качества» [31, л. 7-8], также не благоприятствовали хлебопашеству и заставляли обратиться к промысловому хозяйству. Более ценными являлись сенокосные угодья, расположенные, по большей части, на противоположном от Павлова берегу Оки в даче села Тумботина. «Луга сии лучшего качества, и только малая часть болотистых и кочковатых», — констатировалось в описании имения 1858 г. [21, л. 97 об.-98].

Вся полевая земля села была разверстана на 30 вытей. В каждой выти числилось одинаковое количество ревизских душ. Внутри выти по дворохозяйствам полевые угодья не верстались, а коллективно, единым массивом сдавались в аренду кому-либо из своих одновотчинников (в том числе целым деревням) или посторонним. В силу неблагоприятных почвенных условий арендаторам приходилось при обработке троить и обильно унаваживать павловскую землю, так как «глина не родит без этого». Арендаторы выплачивали выти-арендодателю за пашню от 3% до 5 руб. серебром за десятину в год, за заливные заокские луга — от 8 до 12 руб. серебром за десятину в год. На ревизскую душу приходилось дохода от этих арендных статей от 40 коп. до 60 коп. серебром в год. Вырученная сумма зачислялась каждому хозяину по числу душ и за-считывалась по платежным книгам как часть оброка [21, л. 101 об.-102 об.; 32, л. 52-54; 25, л. 67-67 об.; 33, с. 190; 12, с. 90; 30, с. 101]. Тем самым отметим, что в павловском промысловом кусте сложился симбиоз крестьян-промысловиков и крестьян-земледельцев. Сдача своих недостаточных наделов в аренду позволяла промысловикам сосредоточиться на промысле и частично покрывать арендной платой сумму оброка. Специализированные на земледелии крестьяне благодаря аренде увеличивали обрабатываемую землю и луга до необходимого для полноценного ведения хозяйства размера. Кроме того, промысловое население куста обеспечивало устойчивый спрос на сельскохозяйственную продукцию, производимую местными земледельцами.

Кроме полевой земли павловцы сдавали в аренду также места рыбных ловель на Оке, Тарке и водоемах села, алебастровые ломки, перевоз через Оку [25, л. 66 об.-67].

До 1855 г. крестьяне села Павлова для заготовки дров, которые были необходимы в значительном количестве и для отопления жилищ, и в производственном процессе

23

при промысле, пользовались вотчинным лесом Шереметевых, но в этом году лес в результате проигранной тяжбы отошел к соседним помещикам. Поэтому павловцы были вынуждены покупать дровяное топливо, тратя на это в совокупности около 35 тыс. руб. серебром ежегодно [20, с. 906-907]

В предреформенный период из всего многочисленного населения Павлова хлебопашеством занимались только около 30 семей [3, с. 168]. Животноводством, как и земледелием, павловцы также занимались мало. Наблюдатели констатировали, что в Пав-лово «только сто лошадей и двести коров — в основном у людей достаточных» [27, с. 3], «и с козами, и с свиньями семисот голов не насчитаете» [24, с. 102].

Характерный для Павлово «графский надел» и соответственно редуцированное почти к любительскому садоводству земледелие стимулировали развитие торгово-промысловой модели хозяйствования. В предреформенный период в селе функционировали около 700 мелких сталеслесарных заведений и 23 «завода» [23, с. 79]. Павловцы специализировались на производстве замков разных видов, ножей столовых и хозяйственных, вилок, ножниц, весовых коромысел, бритв, разнообразных металлических инструментов, производя в год продукции на сумму более 1 млн руб. [21, л. 100-101 об.; 22, л. 62-62 об., 142-143 об.]

Большая часть этого товара производилась в небольших мастерских силами семейных работников, в том числе женщин и детей, иногда с наймом 1-3 работников и/или учеников. Для организации промысла было характерно как внутрисемейное, так и межсемейное пооперационное разделение труда. П. Д. Боборыкин насчитал в Павло-во до 15 различных промысловых специальностей, многие из которых были функционально взаимосвязаны [34, с. 328].

Крупными сталеслесарными заведениями («заводами»), где, не считая самостоятельных промысловиков-субподрядчиков, трудилось от 5 до 70 постоянных работников (отходников, по большей части из деревень и сел павловской округи) производилось не более 1/20 части совокупной павловской продукции [27, с. 3; 9, с. 149-150, 177]. Кроме металлических в Павлово функционировало три мыловаренных, два кожевенных и два кирпичных завода [22, л. 62-62 об.].

Оптовая торговля сталеслесарными изделиями была сосредоточена в руках около 40 павловских торговцев [21, л. 100 —101 об.]. Они занимались скупкой готовых изделий у мелких мастеров. Они же поставляли промысловикам металлическое сырье. У каждого скупщика сформировался более-менее постоянный круг мастеров-поставщиков [35, с. 16]. Расчет с мастерами производился как деньгами, так и товаром (металл, продовольствие и др.). В последнем случае торговцы, как правило, завышали цену обмениваемого на слесарные изделия товара при нередко плохом его качестве. Монополизм, торговый сговор и неденежный расчет приводили нередко к противостоянию торговой элиты Павлова и простых мастеров.

География сбыта Павловского товара была широка. Как следует из описания имения 1858 г., павловским товаром торговали на Нижегородской, Харьковской, Ростовской, Ирбитской ярмарках, во всем Малороссийском крае, в землях Войска Донского, в Москве, Санкт-Петербурге, Риге и других городах [21, л. 100-101 об.]. Другие источники показывают, что кроме Европейской России и Украины павловские изделия распространялись в Сибири, Средней Азии (Бухара, Хива), Персии, Турции и Польше [36, с. 101; 28, с. 230].

24

Многие из павловских торговцев в течение длительного времени проживали в других городах и селениях, занимаясь сбытом павловских изделий. Как отмечал И. С. Аксаков, павловских торговцев, завсегдатаев малороссийских и слободско-украинских ярмарок, называли «замочниками» («замочный товар» — замки и другие сталеслесар-ные изделия) [37, с. 234-242]. Реагируя на особенности локального спроса, павловские оптовые торговцы определяли ассортимент изделий, производившийся мастеровыми. Мастеровые, в свою очередь, умели учесть специфику (в том числе этническую) спроса в той или иной местности. И. С. Аксаков писал: «Замочный товар, как мы уже сказали, требуется всюду, преимущественно на Юг и Запад... Таким образом, сметливый крестьянин отдаленного Горбатовского уезда приноравливается к народным обычаям и прихотям своих разнородных украинских покупателей, евреев, молдаван, караимов, и за многих тысяч верст поспевает к ним, почти на места их жительства, с товаром своего домашнего изделия.» [37, с. 240]. В качестве примера Аксаков приводит ситуацию на ряде украинских «гуртовых» (оптовых) ярмарках: на Маслянской ярмарке (г. Ромны) преобладал спрос украинских евреев на «пасхальные товары» из Павлова — рыбные и поварские ножи; на Вознесенской ярмарке (г. Ромны) покупалось много складных ножей для фруктов; на Коренной ярмарке, где большую часть составляли покупатели из великорусских губерний, хорошо шел, по выражению торговцев, «фундаментальный» («хоть и не высокой цены, однако же исправной работы») товар (замки, ножи для крестьянского хозяйства); на Ильинской ярмарке (г. Полтава) спрос обеспечивали покупатели из Ясс, которые приобретали только замки, так как ножи и прочие металлические изделия завозились в Молдавию из Австрии; на Кролевецкой (г. Кролевец) и Покровской ярмарке (г. Харьков) специфику спроса на павловский товар определяли «слобожане» из старообрядческих слобод Черниговской губернии, которые, в свою очередь, развозили павловский товар по всей Южной России [37, с. 240-241]. В ключевых областях сбыта сложились обеспеченные инфраструктурой (торговые помещения, склады и др.) постоянные «базы» павловской торговли, насыщающие местный рынок продукцией необходимого вида и качества в нужное время [37, с. 239]. При этом внешние «форпосты» павловской торговли важны были и в социально-политической жизни самого села. Так, например, павловские торговцы, проживавшие постоянно в Москве и С.-Петербурге, благодаря их информированности и связям в чиновных и общественных кругах, сыграли важную роль в последующем противостоянии с помещиком по поводу условий реформы.

Поскольку павловцы почти не занимались сельским хозяйством, значительная часть продовольственных товаров приобреталась ими на рынке. То же касалось и тканей, поскольку, как заметил наблюдатель, «павловские женщины не умеют ни прясть, ни ткать, весь год за слесарной работой» [27, с. 3]. Это создавало устойчивый и обширный спрос на местном рынке на самые разнообразные товары. Павловские торговцы, как следует из описания имения 1858 г., обеспечивали местный рынок «чаем, сахаром, овощными и москательными товарами, шерстяными, бумажными, шелковыми и другими тканями, мылом, мясами разного рода, хлебом и всеми съестными припасами». Кроме того, три торговца занимались сбытом в селе леса, пригоняемого по Оке, и десять павловцев организовывали ловлю и продажу рыбы [21, л. 100-101 об.].

Несмотря на то, что, как указано выше, вес крупных производственных заведений (заводов и больших мастерских) в общей массе производимой в Павлове продукции в предреформенный период был невелик, они быстро росли, расширяли и улучшали

25

качество своих изделий. Предлагая оптовому рынку крупные партии товара и увеличивая известность и популярность своих торговых марок, они освобождались от посредничества павловских торговцев. Павловский товар, выпускаемый с индивидуальным клеймом и известный на рынке назывался «введённым» [36, с. 104-109; 38, с. 108-109; 9, с. 173, 177]. Крупные производители подключали к производственному циклу своих предприятий мелких мастеров из Павлова и других селений павловского сталеслесарного куста в качестве субподрядчиков. Мастера считали выгодным выполнять отдельные виды работ по заказу крупного заведения. Это избавляло их от зависимости от скупщиков, обеспечивало более стабильный сбыт. Складывались устойчивые «связки» крупного сталеслесарного заведения с сетью мелких семейных мастерских. В результате в экономической и социальной жизни Павлова все больший вес приобретали хозяева сталеслесарных заведений, бывшие мелкие промысловики, которые благодаря особому мастерству и предприимчивости развили свое семейное производство до значительных масштабов. Рост значимости новой, так сказать, «производственной» элиты позволил ей конкурировать со старой верхушкой, торговцами-скупщиками павловского товара, за влияние на основную массу промыслового населения — владельцев мелких семейных мастерских. Фактор этой конкуренции сыграл важную роль, в том числе и в ходе пореформенной тяжбы павловцев и помещика.

Исходя из приведенных фактов, можно выделить в предреформенный период три основных хозяйственных и социальных силы на общественной сцене села Павлова: 1) простые промысловики — владельцы семейных мастерских; 2) торговцы — скупщики павловского товара; 3) промышленники — владельцы «заводов». При этом необходимо отметить, что мелкие промысловики также были неоднородны по своему хозяйственно-имущественному положению. Среди них можно выделить, с одной стороны, слой более «достаточных» и квалифицированных мастеров, имеющих определенные финансовые и материальные резервы и возможность долговременно поддерживать и развивать самостоятельное производство, и, с другой стороны, тех, кто едва сводил концы с концами, мастеров, живущих от скупки к скупке и полностью зависимых от торговцев [36, с. 103-104]. В ходе реформы и противостояния с помещиком эти группы имели как общие интересы, так и свои, особые, противоречившие интересам других групп. Внутренние противоречия в павловской среде ослабляли единый фронт противостояния с помещиком в ходе длительной тяжбы.

С промыслом как основным занятием и источником существования был связан весь быт Павлова и его жителей. Уже в дореформенный период павловские промысловики по всему строю жизни существенно отличались от земледельческого населения и от деревенских промысловиков, сочетающих земледелие и сталеслесарный промысел. Многие наблюдатели отмечали, что элементы застройки, жилищ, всей обстановки села имели городской облик. В частности, хорошо знакомый с Павлово П. И. Мельни-ков-Печерский в 1851 г. констатировал: «Павлово не смотрит селом; это город и город не рядовой. По высокому, чрезвычайно красивому берегу Оки расположены узкие кривые улицы, местами мощеные деревом; девять церквей, которые можно назвать великолепными, красуются на горе; тридцать обширных каменных домов, тысяча деревянных городской постройки, усады, обнесенные досчатыми заборами, кипучая деятельность, многолюдные базары, пристань, все это придает Павлову вид одного из хороших уездных городов» [36, с. 114]. Павловцы большое внимание уделяли внутреннему благоустройству жилищ, домашнему уюту (оклеивание стен обоями, украшение

26

картинами, выращивание комнатных растений, содержание певчих птиц, книжные собрания). Многие павловцы отличались особым пристрастием к церковному хоровому пению [24, с. 104; 39, с. 1-27; 9, с. 165-166, 175].

Манеры, внешний вид, одежда павловцев также имели городской оттенок. Как отмечал П. Д. Боборыкин, «некоторые имеют уже внешность настоящих городских мастеров» [24, с. 87-88]. О нравах павловцев В. П. Безобразов писал: «Благоприличие всего обращения — особенно между мужской и женской молодежью. Таких русских „крестьян" трудно найти в другом месте. Ни малейшая грубость нравов не примешивается к веселью. Веселье тихое, сдержанное. Женская молодежь скромна и благопристойна. Промышленное, чисто городское по складу население» [9, с. 176-177]. Павловцы использовали сапоги как основной вид обуви («непременно все и всегда „в сапогах"» [36, с. 104]), ситец, а не пестрядь или холст в качестве основного материала одежды [36, с. 104].

Ряд наблюдателей отмечали особое пристрастие павловцев, в первую очередь женщин, к «щегольству» в одежде [36, с. 104; 24, с. 87-88; 34, с. 320-321]. Даже бедные мастера стремились приобрести дорогую одежду. Однако в этом проявлялись не только факторы моды и престижа. В условиях полной зависимости промысла от конъюнктуры рынка, из-за циклических (годовых, связанных с ярмарочными циклами) и нециклических подъемов и спадов спроса и отсутствия доступного и дешевого кредита дорогая качественная одежда служила для мелкого семейного производителя своего рода резервным фондом. В периоды подъема рынка и хороших продаж мастеровые вкладывали в покупку одежды часть вырученных средств, в периоды спада спроса на павловский товар («глухое время» [11, с. 66]) и большой нужды одежда продавалась или, что чаще, закладывалась, позволяя семье как-то перебиться до следующей волны подъема рынка [30, с. 92-93, 107]. Такого рода резервный, страховой фонд в виде хорошей одежды до некоторой степени смягчал зависимость мастеров от скупщиков и колебаний рынка.

Павловский «хронотоп» определялся торгово-промысловыми циклами жизни села и связанной с ним округи. Недельный цикл формировали павловские базары по понедельникам, во время которых местные торговцы производили скупку сталесле-сарных изделий, произведенных за прошедшую неделю мастеровыми Павлова и окружающих сел и деревень. На этом же, понедельничном, базаре мастера приобретали металлическое сырье на следующую рабочую неделю, а также продукты питания [40, с. 4; 35, с. 15-16; 30, с. 73-74, 84-85, 90]. Тем самым Павлово и зависимый от него куст промысловых селений существовал за редкими исключениями в этом недельном ритме. Годовой цикл округа определялся павловской ярмаркой, которая проходила в девятую пятницу после Пасхи с так называемым «подторжьем» накануне этого дня. Павловская ярмарка охватывала более широкий круг поселений, чем понедельничный базар: «начиная от Гороховского и Муромского уездов, до г. Горбатова, изо всех мест по близости, сухопутно и на лодках, приезжают на подторжье с раннего утра, одни для сбыта, а другие для закупки к своему обиходу. С 7 часов вечера начинается подторжье, тут же и гуртовая закупка, утром в пятницу окончательная развязка, накладывают купленный товар на лодки и воза, и часов в 11 отваливают. Хотя и в пятницу народ из окрестных ближайших селений приходит, но уже более для разгула, и до сумерек производится только розничная мелочная торговля, продажа, в особенности, русских гостинцев; но к вечеру и эти лавки пустеют, — торговцы и заезжий народ отправляются по домам, лишь ремесленники Павловские гуляют за полночь» [41, с. 49]. Годовая цикличность спроса на сталеслесарные изделия и соответственно трудовые и потребительские

27

ритмы семей павловских мастеров определялись во многом временем функционирования крупнейших российских ярмарок (Нижегородской, Ирбитской, Малороссийских и других), где преимущественно сбывался павловский товар. Накануне ярмарок спрос на изделия возрастал, росла интенсивность работы, увеличивались денежные и натуральные ресурсы промыслового хозяйства. Всего в году наблюдалось два цикла оживления и застоя [30, с. 92].

Большое влияние на формирование и последующее развитие Павлова как крупного торгово-промыслового центра оказала свойственная всей вотчинной организации Шереметевых система управления. Систему вотчинной организации Павлова, как и других имений Шереметева, можно охарактеризовать как «косвенное управление». В практику повседневного управления в полной мере были вовлечены локальные социальные институты и властные иерархии. Опора на торгово-промысловую элиту, симбиоз мирского самоуправления и вотчинной административной системы определяли весь строй управления и повседневного контроля в Павловской и других оброчных шереметевских вотчинах [19; 16; 42; 43; 44].

Эта система «косвенного управления» нашла яркое воплощение в шереметевской вотчинной «конституции» — «Собраниях положений и правил, по которым Управляющий должен поступать во время управления вотчиною» [26, л. 1-60]. В соответствии с «положениями и правилами» при управлении «вотчинным обществом» формировался целый штат выборных лиц из крепостных крестьян: двое выборных, двое земских (один старший), десятские, сотские, старосты. Во всех делах «решение и устройство должно быть руководимо управляющим, а решаемо обоюдным согласием с выборными и старшим земским... Сим никак не поставляются они управляющему сотоварищами, а единственно в виде сотрудников для облегчения трудов, им на себя приемлемых и из предосторожности к стороне его; ибо они как коренные жители и одобренные обществом должны помогать ему советом по известности введенных обрядов, состояния, поведения крестьян и всего, что нужно для местного управления.» [26, л. 1414 об.]. При рассмотрении всех внутривотчинных вопросов «заседание иметь управляющий может в особой комнате и за особым столом, а выборным дать особое место; но все бумаги, поступившие в правление, должны быть ведомы не только управляющему, но и выборным.» [26, л. 15-17]. В случае разногласий выборных с управляющим имением мнение каждой стороны должно быть представлено в центральную Домовую канцелярию [26, л. 15-17]. Большое значение для «правового» режима вотчины имела практика третейских судов, внедренных вотчинными положениями для рассмотрения и решения тяжебных дел между крестьянами [26, л. 15-17; 45, л. 10-10 об.].

П. Фейнштейн на основании анализа материалов начала XIX в. дал обобщающую характеристику системы «косвенного управления» павловской вотчины: «Управление вотчиной было всецело предоставлено крестьянскому миру и его выборным должностным лицам: двум выборным и нескольким земским в центре, и старостам по селам и деревням. Приказчик, обычно назначавшийся владельцем, играл в Павлове весьма незначительную роль; даже переписка с Домовой Канцелярией Шереметевых часто велась непосредственно выборными; может быть, не всегда должность приказчика и была замещена. Компетенция крестьянского схода была очень широка. Он ведает приемом новых членов в Павловское мирское общество, избирает окладчиков для разверстки тягол, утверждает рекрутские списки и бюджет мировой суммы. Что особенно важно для торгово-промышленной вотчины, сходу и его представителям

28

предоставлено решение тяжебных дел; обычно сход выбирал для этого 2-3 третейских судей — «медиаторов» с согласия тяжущихся; на их решение Домовая канцелярия принимала апелляционные жалобы. Сход гарантирует, далее, коммерческую состоятельность, отсрочивает уплату долгов, освобождает должников из-под караула. Он может вмешиваться в отношения между крестьянами и их работниками, сажая по просьбе хозяина под караул или, наоборот, уговаривая хозяина оказать своему работнику снисхождение. Соответственно велико было значение выборных и земских. Они (главным образом, выборные) следили за порядком в вотчине, решали вместе со сходом судебные дела крестьян между собою и с посторонними лицами, собирали все господские и мирские сборы, сдавали рекрут и т. д.; пока они находились в должности никто не мог предъявить им претензий, возникавших по поводу их деятельности как выборных. Эта роль схода и его представителей в повседневной жизни вотчины придавала особенно важное значение вопросу о том, чье влияние преобладает в крестьянском обществе. Из числа выборных, имена которых нам известны (с перерывами на некоторые годы XVIII в. и почти сплошь за годы 1789-1805), подавляющее большинство принадлежит к первостатейным крестьянам и очень немногие к крестьянам „второй статьи", а тем более „третьей статьи". Несколько демократичнее состав земских, но и среди них очень мало лиц, не состоящих в списках крестьян-капиталистов» [19, с. 4-5]. В общих чертах описанная система управления сохранялась вплоть до реформы.

Вступивший накануне реформы в должность управляющего Павловской вотчины В. Дубровский писал в ноябре 1861 г. в Домовую контору Шереметева как о давно сложившихся в Павлове нормах отношений между «первостатейными» павловцами и назначенными управляющими следующее: «Первостатейные крестьяне всегда привыкли видеть в своих управляющих не как начальников, но как их каких-то сотоварищей. Со дня поступления я увидел это и понял дух народа» [46, л. 15 об.].

Почти во всех многочисленных вотчинах Шереметевых была введена оброчная система повинностей. Как писал В. Станюкович, уже Петр Борисович Шереметев (17131788) «остановился на оброчной системе как более гибкой, простой и не требующей от него большого труда». Только в случае систематической неуплаты оброка та или иная вотчина временно могла переводиться на барщинное положение и соответственно прямое управление главной вотчинной конторой [47, с. 6]. Во всех иных случаях устойчиво сохранялся оброчный режим с возложением функции перераспределения оброчной нагрузки на само общество и ответственности за сбор и уплату оброка — на сельскую элиту («первостатейных»), занимающую основные мирские должности [19, с. 4-5; 16, с. 217].

При этом в шереметевских вотчинах были установлены сравнительно невысокие оброчные платежи. Так, в Павлово в предреформенный период оброк составлял 5 руб. 78 коп. с ревизской души [48, с. 34-35]. Оброчные платежи раскладывались по единому принципу вместе с подушной податью, сбором на мирские расходы и в общественный вспомогательный капитал [21, л. 98-99 об.]. Годовой оброк был разделен в течение года на три платежа [21, л. 130]. Сам механизм оплаты оброка ярко отражал торгово-про-мысловую сущность села. Оброк выплачивался преимущественно переводами, вносимыми в главные вотчинные конторы Шереметева в Москве и С.-Петербурге оптовыми покупателями павловских изделий. А павловские торговцы, поставлявшие эти изделия, получали деньги за поставленный товар у себя в селе от сборщиков оброка. Некоторые мастеровые в связи с этим даже считали, что «первостатейные» собирают оброк в свою пользу, а не в пользу помещика [12, с. 91].

29

Размер оброка на двор не зависел от размеров земельного надела. При распределении оброчной повинности учитывалось благосостояние двора, которое в первую очередь зависело от торгово-промысловых доходов. Количество положенных на конкретный двор раскладочных единиц — «ревизских душ» — было мало связано с фактически учтенными в нем последней ревизией мужскими душами, а определялось его доходом и благосостоянием. Крестьянин Н. П. Сорокин, выполнявший в предрефор-менные годы обязанности старосты-кассира Павловского общества, свидетельствовал: «В последнее время повинности оплачивались: подушные, оброчные и на мирские расходы — по 10 руб. 50 коп. с ревизской души, и были разложены так: до 200 бедных домохозяев платили от V до % души, или от 2 руб. 6 коп. до 7 руб. 88 коп. в год; до 400 домохозяев — от 1 до 1% души, или от 10 руб. 50 коп. до 18 руб. 38 коп.; до 400 домохозяев — от 2-х до 3-х душ, или от 21 до 31 руб. 50 коп.; до 150 домохозяев — от 3^ до 7 душ, или от 36 руб. 75 коп. до 73 руб. 50 коп.; до 80 домохозяев — от 15 до 30 и 40 душ, или от 157 руб. 50 коп. до 315 руб. и 420 руб.» [12, с. 90]. В описании павловской вотчины 1858 г. в разделе «Способы взимания подати и оброка» сказано, что оброк взимается деньгами с ревизских душ, но при этом «самое положение определяется ежегодно смотря по состоянию и средствам тяглеца через избираемых вотчинным обществом от каждого селения добросовестных или окладчиков в год 30 человек» [21, л. 130]. Таким образом, в Павлово фактически действовала подоходная система раскладки всех видов повинностей и общественных сборов, что полностью соответствовало положению села, живущего не от земли, а торгово-промысловыми доходами.

Взамен увеличенной оброчной повинности, нагрузки по выполнению управленческих функций по своей вотчине и соседним, возложенной ответственности по обеспечению исправного выполнения обществом оброчной повинности и общего социального контроля торгово-промысловая элита («первостатейные») получала от помещика существенные льготы, покровительство и кредит. Эта вотчинная идеология — льготы, покровительство и кредит в обмен на управленческую нагрузку и увеличенный оброк — ярко выражена в одном из повелений 1807 г. Н. П. Шереметева: «Не примется никаких извинений о неимуществе некоторых крестьян; ибо вообще положено делать за них раскладку на достаточных и более торговлею, нежели земледелием, промышляющих, богатые крестьяне должны неотрицательно оплачивать недоимки, потому что ленивцев и нерадивых представлено им до того не допускать, а за бедных общественный долг их обязывает; ибо они богатство приобретают от выгод, им мною доставляемых, всегда и невозбранно отпускаются за своими промыслами в самые отдаленные края, не избираются в дом мой в послуги, в делах их коммерческих разбор несправедливости им доставляется, очередь рекрутская заменяется и всякое преимущество, а паче благое намерение мое и кредит, потому ими приобретаемый, от них же отринуты, для чего и требую, чтобы они общими силами выплачивали оброк вполне и бездоимочно, не допуская в другой год, подобно тому, как в казенных селениях происходит.» [цит. по: 16, с. 88].

Эта идеология нашла полное воплощение и в павловской вотчине. Мерилом кредитной состоятельности торговца или промышленника выступала способность брать на себя ту или иную долю полагающегося с общины оброка. Количество взятых домохозяйством «душ», раскладочных оброчных единиц, было индикатором состояния и определяло уровень кредита, — как в глазах сообщества торговцев, так и в глазах вотчинной администрации. Доступом к кредиту и предоставляемым помещиком

30

преимуществам представители павловской торгово-промысловой элиты весьма дорожили, так что даже стремились взять на себя большую долю оброчных платежей и обязанности по управлению вотчиной и сбору оброка. Н. П. Сорокин поясняет: «Платежом оброка определялось состояние и кредит, так что плательщики не стеснялись налогом, а иногда даже желали платить более, его платили даже вдовы с несовершеннолетними сыновьями. А как все грамотные торговцы и заводчики пользовались кредитом и другими удобствами, посему они поочередно и ежегодно исправляли все общественные должности без всякого жалования, и посему и управление было в руках состоятельных крестьян, которые и оброк оплачивали по раскладке: .платили каждый по состоянию, так что богачи платили по 10, 20 и до 50 ревизских душ, а бедняки всем семейством оплачивали от V до 2 душ» [12, с. 90-91]. Нередко зажиточные семейства оплачивали оброчные квитанции недоимщиков [32, л. 65-66 об.]. Об обязанности состоятельных членов павловского общества нести общественные должности говорится в описании имения 1858 г.: «При вотчинном правлении 2 выборных, 1 староста, 2 сборщика податей, 3 лесника и писарь. Первые пятеро избираются крестьянским обществом из людей почетных, в особенности трое первых — с состоянием; год службы их считается выполнением очередной обязанности их пред вотчиною» [21, л. 131-132].

Как и в других крупных вотчинах Шереметевых, в Павлово формировались капиталы для кредитования павловских торговцев и промышленников [4, с. 187]. Кредиты, как свидетельствуют документы, выдавались на ведение торговых операций, улучшение промышленных заведений и даже на ведение судебных дел. Так, в 1857 г. крестьянину Федору Рыженкову выдано «по резолюции его сиятельства графа заимообразно 2 тыс. руб. на улучшение его фабрики стальных изделий и меднолитейного заведения». По условиям кредита деньги должны были быть возвращены в течение 5 лет с процентами по 6% в год [25, л. 102 об.-104 об.]. В 1847 и 1848 гг. жителю Павлова крестьянину Петру Елагину «по воле его Сиятельства» было выдано «заимообразно» из оброчной суммы 900 руб. на ведение дел в судебных местах о «ему Елагину принадлежащей земле в пустоши Старом Пале» (речь, по-видимому, идет о судебном споре относительно земли, купленной крестьянином на имя помещика) [25, л. 101-103 об.]. К 1858 г. только недоимка в выплатах по выданным ссудам в павловской вотчине составила 2900 руб. [21, л. 134 об.-135]. Кредитные операции приносили помещику значительные доходы [47, с. 12-13]. Шереметев, в свою очередь, сам прибегал к займам у своих состоятельных богатых крестьян [47, с. 8].

Кроме предоставления прямых кредитов Шереметевы выдавали доверенности с правом кредитоваться из внешних источников на имя помещика. При этом кредиты и доверенности выдавались на условиях круговой поруки, коллективной ответственности за возврат кредита всего сообщества павловских торговцев. В соответствии с этим условием «без согласия всех ни один не мог получить от графа доверенности и войти в кредит» [12, с. 89-90].

Значение системы кредитования, доверенностей и покровительства для развития торгово-промысловой специализации крепостного Павлова было весьма велико. По этому поводу редакция журнала «Северный вестник» заметила: «.Имея ничтожный земельный надел, Павлово при разумной поддержке своих господ граф. Шереметевых, доставлявших купцам широкий кредит на свое имя, исстари сделалось, с одной стороны, крупным торговым пунктом с большими капиталами купцов, с другой — развелось знаменитое кустарное стально-слесарное производство, как единственное средство к жизни массы народа.» [10, с. 83].

31

Наличие доверенностей и покровительства такого крупного магната, как Д. Н. Шереметев, давали павловским торговцам преимущества не только внутри вотчины, но и вовне, среди других торгующих крестьян и даже купцов. По свидетельству Н. П. Сорокина, «торговцы именем графа пользовались такой популярностью, какой мало имели купцы. Во время проезда с товарами им, особенно на перевозах, везде давали преимущество» [12, с. 89-90]. Находясь под сенью мощного покровителя, павловские торговцы и промышленники имели как реальные преимущества перед своими конкурентами, так и защиту от произвола чиновников разного уровня.

Павлово, прежде всего в лице своей мирской и торгово-промысловой элиты, превратилось в своего рода региональную вотчинную столицу. Павловцы привлекались для исполнения административных функций в соседние шереметевские вотчины — в частности, в Ворсменскую и Панинскую. Н. П. Сорокин объяснял это следующим образом: «.Во время сдачи рекрутов и в других случаях представителю от графа и общества делался почет, и он сидел почти во всех присутственных местах, вследствие сего многие из торговцев и заводчиков сделались довольно опытными и, как все грамотные, нередко были посылаемы, кроме управления Павловской, в другие вотчины управляющими или для ревизии» [12, с. 90] С управленческими задачами павловцы отправлялись и в более удаленные вотчины. Так, зафиксирован факт, что еще в 1770 г. два крестьянина села Павлова производили опись мельниц в вотчине Шереметева (Юхотской волости Ярославской губернии) для последующего обложения и отдавали их от имени вотчинной администрации на откуп местным крестьянам [16, с. 77]. Впоследствии, в пореформенный период, эти межвотчинные связи с элементами павловского лидерства проявились вновь — уже в деле противостояния с канцелярией Шереметевых по поводу условий реформы.

Можно констатировать, что в павловском имении сложилась и относительно устойчиво в течение десятилетий функционировала своего рода торгово-вотчинная корпорация, представлявшая собой до определенной степени взаимовыгодный симбиоз крестьянской элиты и собственно помещичьей канцелярии. Взаимная заинтересованность и частичное совпадение интересов торгово-промысловой верхушки Павлова и помещичьей администрации придавали определенную устойчивость всей крепостной системе вотчины. Это положение вещей в крупной торгово-промысловой вотчине можно сравнить с описанной Стивеном Хоком крепостной системой земледельческого барщинного села Петровского Тамбовской губернии, принадлежавшего Гагариным. На основании исследованных материалов автор констатировал существование взаимной заинтересованности, негласного союза между, с одной стороны, «большаками», главами крепостных дворохозяйств, и, с другой стороны, управляющим имения. «Союзники» поддерживали друг друга в обеспечении социального контроля над населением крепостного села в целом и домочадцев в каждом дворе в частности: «Эта правящая элита, состоящая из глав семейств, по ряду вопросов сходилась во мнениях с управляющим имения, а вместе они действовали в рамках социальной системы, выдвигавшей и защищавшей их общие интересы. Сохраняя большую патриархальную семью, [...] приказчики поддерживали саму основу патриархальной власти. Она в свою очередь обеспечивала управляющих имения сильным союзником в борьбе за то, чтобы остальные крепостные работали продуктивно и вели себя должным образом» [49, с. 118-119]. Это совпадение интересов управляющего и «большаков» в течение длительного времени обеспечивало относительную стабильность крепостной системы имения.

32

При всей силе торгово-промысловой верхушки Павлова, полном контроле в союзе с управляющим над административной системой села, не следует приуменьшать и роль мира, мирских сходов и основной массы павловцев — крестьян-промысловиков «третьей статьи». Материалы показывают силу большинства схода при разрешении различных ситуаций. В качестве примера можно привести конфликт, произошедший в 1857 г. Для Павлова, с его крайне неровным ландшафтом, очень важно было состояние и расположение съездов с нагорной части села к нижней — базарным площадям, Оке и пристани. В 1857 г. бурмистр села и группа торговцев без совета с мирским сходом для собственного удобства перенесли один из основных съездов на новое место. Большинство промысловиков с этим не согласилось и выразило свой протест. Управляющий был вынужден собрать полный сход. Несмотря на то, что сам управляющий был на стороне богачей, промысловикам удалось отстоять свое решение: «.Мы, несмотря на всемогущество бурмистра и его поклонников, своими доказательствами поставили их в тупик, и общество постановило устроить съезд на прежнем месте, где он существовал, по преданию, с XIV столетия, который тогда же и устроен» [12, с. 87]. В другой ситуации, в 1860 г., общество решением большинства отказало управляющему вотчиной в выдаче дополнительных денег на обустройство квартиры. После подачи прошения в главную контору Шереметевых павловское общество получило оттуда поддержку своего решения [12, с. 88-89]. Множество подобного рода ситуаций показывает, что и торгово-промысловая элита села, и даже управляющий вынуждены были считаться с коллективной мощью большинства павловского схода [9, с. 176-177].

О способности павловского общества к самоорганизации ярко свидетельствует отлично налаженная противопожарная система, в которую было вовлечено все население села, все его группы. Противодействие пожарам всегда было крайне актуально для Павлова. Крайне скученная застройка, промысел, связанный с постойным использованием огня (кузницы, мастерские), создавали перманентную угрозу массового пожара. Противопожарное дело в Павлово было поставлено, по свидетельству современников, как «не могут похвалиться даже многие из наших лучших губернских городов» [28, с. 216]. Для организации пожаротушения все общество села было разделено на 123 противопожарных десятка. Каждый десяток содержал необходимые при пожаротушении инструменты — ведра, крюки, ручные брызгалки, изготовленные из оружейных стволов. В случае тревоги, производимой набатным ударом церковных колоколов, из каждого десятка на пожар оперативно должны были явиться крестьяне с инструментами. Богатые хозяева, имевшие лошадей, должны были являться с запряженными лагунами, во время пожара они подвозили воду. Кроме того, при некоторых домах, рассредоточенных по всему селу, содержались резервуары с водой по 10 бочек каждый. В общественном пожарном депо Павлова имелось 6 пожарных труб со всем необходимым инструментом. «Все пожарные инструменты отличного качества и содержатся в отличном порядке» [28, с. 217]. В результате такой основательной постановки дела пожар обычно захватывался в самом начале. Благодаря оперативности представителей десятков, полной готовности всех инструментов и доступности воды пожар удавалось быстро локализовать, не дать огню распространиться на соседние постройки [28, с. 216-217].

Столь же четко, по отзывам современников, обеспечивалась общественная безопасность на улицах многолюдного Павлова. «Выборные из селян», десятские и сотские — эта, по замечанию Бабста и Победоносцева, «импровизированная полиция»,

33

поддерживали порядок, который «далеко оставил за собой порядок во многих губернских городах» [28, с. 217-218].

Ключевые принципы павловского вотчинного социума — опора в управлении и обеспечении контроля на торгово-промысловую элиту, торгово-вотчинная корпорация (кредитование, покровительство, льготы), мирское самоуправление, расклад повинностей и ответственности в управлении и контроле пропорционально доходам, относительно небольшие оброчные повинности, допущение и легитимизация внутривотчинного рынка недвижимости — были рассчитаны на длительное и устойчивое функционирование имения. В течение многих десятилетий они обеспечивали относительную стабильность крепостной системы торгово-промыслового села и поступления оброчных повинностей с его населения. Как вспоминал один из павловцев, «вошедшее в местный обычай по положениям самоуправление и свободный переход недвижимых имуществ, с развитием торговли (одних лавок в Павлове насчитывалось до пожара 1872 года более 250-ти), делали жизнь сносной и необременительной» [12, с. 91]. Однако в предреформенные годы некоторые ключевые элементы этого устоявшегося порядка стали подвергаться эрозии.

Финансовый баланс вотчинной империи Шереметевых, этого, по выражению П. Д. Боборыкина, «государства в государстве», в предреформенные десятилетия был нарушен. Владелец вотчин Дмитрий Николаевич Шереметев был, по выражению В. Станюковича, «добросовестным расточителем своего имения». Огромные непроизводительные расходы, «безрассудные траты», «маниакальная благотворительность» (бытовало выражение «жить на шереметевский счет») привели к тому, что в вотчинном бюджете 1859 г. общая сумма расходов (1341,7 тыс. руб.) превысила общий доход (702,8 тыс. руб.) почти в 2 раза [47, с. 15-16]. Для покрытия этого дефицита и повышения доходности имений управлением Шереметева применялись различные меры: постепенно повышались оброчные платежи (в частности, в Павлово оброк в предреформенные годы вырос с 4 руб. до 5 руб. 78 коп. с души в год [12, с. 91]), устанавливался контроль над арендными статьями (обращение их из мирского дохода в помещичий), допускался выкуп на волю за огромные суммы представителей торговой элиты вотчин.

В начале 1840-х годов «цвет торгового сословия» Павлова, 15 торговых семейств (Акифьевы, Долгановы, Рябинины, Демидовы и др.), воспользовались предложением помещика о выкупе на свободу. Заплатив крупные выкупные суммы в размере до 8 тыс. руб. за душу, эти семейства вышли из крепостного состояния и записались в купечество. Соответственно они вышли из Павловского общества, перестали платить оброчные платежи. До выхода на волю эти 15 семейств в соответствии с принятыми в Павлово принципами распределения оброчной нагрузки оплачивали весьма большую долю совокупной повинности села — примерно за 500 ревизских душ. После выхода крупнейших торговцев на волю эти повинности должны были распределиться среди оставшихся в крепостном состоянии павловцев. При этом выкупившиеся на волю семьи продолжали жить в Павлово и вести свои торговые операции, заниматься, в частности, скупкой павловских сталеслесарных изделий [38, с. 159-160; 50, с. 12]. Выкуп на волю крупнейших торговцев и переход значительной оброчной нагрузки на остальную массу павловского населения подорвали существующий баланс. В глазах оставшегося большинства освободившиеся торговцы уже не имели морального права проживать в павловском обществе и контролировать львиную долю скупки и других видов торговли. Общество ходатайствовало перед помещиком о сложении перешедших

34

на него повинностей и высылке выкупившихся торговцев из Павлова. Мелкие торговцы и заводчики в своих прошениях обвиняли новоявленных купцов в монополизме и контроле над ценами при поставках железа [14, с. 95]. Под давлением павловского общества и отдельных его групп помещик был вынужден в 1842 г. выслать выкупившиеся на волю семейства из Павлова. Итак, анализ этого события показывает, что из-за стремления максимизировать доход от имения, разово получить значительные суммы помещик подрывал существующий относительный баланс в распределении оброчной нагрузки внутри села.

Уже непосредственно перед реформой, в 1858 г., когда было ясно, что с богатейшим крепостным селом в скором времени необходимо будет расстаться, в шереметевском управлении созрел план выкупа павловцами всего села. Судя по архивным документам, идея о выкупе Павлова возникла в петербургской конторе Шереметева. В своей записке графу ее сформулировал один из ведущих администраторов шереметевско-го управления П. Г. Суслов1. Это письмо от 21 июля 1858 г. было сопроводительным к проекту описания павловской вотчины, отправленному графу на утверждение. Суслов отмечает в сопроводительном письме, что после выкупа крестьянами усадебной оседлости, как это предполагалось программой реформы, в силу малоземелья и недостатка угодий павловской вотчины размер оброка по условиям предстоящей реформы существенно уменьшится. И как следствие «Павловская вотчина, стоящая ныне наряду лучших имений Его Сиятельства Графа, с назначением оброка по размеру предоставляемых крестьянам угодий, потеряет весь относительный интерес в будущем» [21, л. 92 об.-93]. В связи с этим Суслов предлагал графу «предоставить крестьянам села Павлова, с разрешения Правительства, теперь же воспользоваться правами свободного состояния, с правом приобрести в собственность всю усадебную, не исключая Господской, выгонную и садовую землю, все постройки, пристань при реке Оке, торговые площади, одним словом, все, что находится в черте селения, и сверх того для выгона скота и распространения села к черте селения 400 дес. окружной земли; и за все сие взнести в пользу Его Сиятельства Графа один миллион рублей серебром, или единовременно, или с рассрочкой на несколько лет и с платежом в последнем случае указных процентов. Если крестьяне села Павлова на предлагаемую меру выкупа согласятся, и сие предположение утвердится Правительством, то чрез оборот сей преоб-ретутся для Его Сиятельства Графа две несомненных выгоды: во-первых, большой капитал, коим можно обеспечить положение доходов Его Сиятельства Графа, во-вторых, останется более трех тысяч десятин угодий в пользование крестьян прочих селений вотчины, с которыми составится у них до 3-х десятин на каждую ревизскую душу, или до 6-ти десятин на каждого работника» [21, л. 93 об.-94].

Таким образом, в предреформенный период шереметевское управление, учитывая привязку, по условиям предстоящей реформы, будущего оброка к размерам земельного надела, стремилось, во-первых, максимально высоко оценить усадебные земли,

1 Суслов Прокофий Григорьевич — уроженец села Панино, бывший крепостной Шереметева, выкупившийся на волю и ставший одним из ведущих администраторов в управлении графа; отец Надежды Сусловой, первой женщины — дипломированного врача в России, доктора медицины, и Аполлинарии Сусловой, близкой подруги Ф. М. Достоевского, с которой он путешествовал в 1863 г. за границей, в дальнейшем супруги В. В. Розанова, оставившей и его. Примыкала к радикальной молодежи, находилась под полицейским надзором, одна из первых слушательниц курсов Герье. В пореформенный период П. Г. Суслов занимался торгово-промышленной деятельностью в селе Иваново, а кроме того, в качестве доверенного вел дела ивановцев и павловцев против своего бывшего владельца и работодателя графа Шереметева.

35

во-вторых, предложить крестьянам выкуп всего села за внушительную сумму в 1 млн руб. Кроме того, в случае реализации плана выкупа по выходе из состава вотчины многолюдного Павлова у оставшихся в вотчине девятнадцати других поселений средний размер надела существенно повышался, что позволяло надеяться на сохранение в пореформенный период на прежнем уровне размера оброка по вотчине (и соответственно достаточно высокие последующие выкупные платежи).

Предложение петербургской конторы в лице П. Г. Суслова, по-видимому, получило одобрение графа. Это видно из того, что план о выкупе Павлова с одновременным переводом на городовое положение был представлен нижегородскому губернатору А. Н. Муравьеву. По свидетельству Н. П. Сорокина, получившего в июле 1861 г. аудиенцию у губернатора, А. Н. Муравьев рассказал, что в августе 1858 г. от Шереметева в губернскую администрацию поступило предложение перевести Павлово в городской статус. По проекту Шереметева, в частности, из пахотной земли нарезалось «для распространения населения» 500 десятин, все арендные статьи и доходы от них оставались за павловским обществом. За выкуп Павлова граф требовал 1 млн рублей. На вопрос Сорокина о судьбе этого проекта губернатор ответил: «Само собой, разумеется, приказал сложить в архив, так как здесь ничто иное, как дурацкая песня» [12, с. 94]. Таким образом, предреформенный план шереметевского управления о выкупе Павлова за 1 млн руб. с одновременным переводом села на городовое положение не удался.

Шереметевские предреформенные интересы и беспокойства об утрате, по условиям реформы, доходов со своего малоземельного села нашли отражение и в работе Нижегородского губернского комитета по улучшению быта крестьян 1858-1859 гг. Как и для многих других губернских комитетов, для нижегородского были характерны внутренний раскол и конфликты, заседания проходили бурно [51]. В частности, особые споры возникли вокруг условий проведения реформы в промысловых селениях. Так, коллежский асессор П. Д. Стремоухов, член Нижегородского губернского комитета, предводитель дворянства Горбатовского уезда в 1859 г., в отзыве на работы Редакционных Комиссий отмечал: «О промысловых имениях. Из самого определения свойств этих имений уже видно, что применение общих начал, принятых Комиссией, относительно определения повинностей, а равным образом и оценки усадебных земель, к этим имениям невозможно без нарушения справедливости относительно владельцев их, пользовавшихся доселе своим доходом совершенно законно, также точно, как и владельцы имений земледельческих. В тех из промысловых имений, где, по недостатку земли, крестьяне мало или вовсе не занимаются хлебопашеством (тип первых представляют села: Павлово и Ворсма Горбатовского уезда; последних же — село Богородское и Нижний Избылец Горбатовского же уезда, и село — Лысково Макарьевского уезда), следующая с крестьян повинность ограничится тою суммою, которая причитаться будет за одну или две десятины, состоящие при их селении, или даже ограничится повинностью за пользование усадебной землей, а как высшая за сие повинность не должна превышать 3 руб. с души, то доход, на который будут иметь право помещики сих имений, составит от 3 руб. до 6 руб. 50 коп. с души, вместо ныне получаемых, доходящих до 10 руб. с души, а с выкупом усадеб, оценка коих определяется капитализаци-ею по 6% трехрублевой повинности за усадебную землю, лишаются они за совершенно несоразмерное вознаграждение всей главной ценности своего имения, оставаясь при незначительном клочке угодий, ценность или бесценность коих при том зависеть будет от случая» [52, с. 664-665]. Член губернского комитета П. Д. Стремоухов тем самым

36

четко выразил все беспокойство владельцев промысловых, как правило, крайне малоземельных имений, которые при условии привязки размера пореформенного оброка к размеру земельного надела лишались значительной части своих доходов и получали незначительную по сравнению с владельцами земледельческих имений сумму выкупного платежа. За мнением предводителя дворянства Горбатовского уезда Стремоухова следует видеть прежде всего интересы Шереметевых, поскольку именно они владели в Горбатовском уезде крупнейшими промысловыми вотчинами.

Не случайно, с учетом множества промысловых селений в Нижегородской губернии, при подготовке реформы вопрос об усадебных местах стал одним из ключевых на губернском уровне. При его обсуждении в губернском комитете обнаружился раскол, приведший к конфликту с губернатором. 26 июня 1858 г. в губернском комитете обсуждалась раздел проекта Положения, посвященный усадебному устройству крестьян. Большинство комитета (13 человек) постановило, что крестьяне могут приобретать усадебную оседлость, землю под строением, огородами, гуменниками, конопляниками и внутренним выгоном только целым обществом, при согласии помещика и по цене, им назначенной. До выкупа за пользование усадебной землей в пореформенный период крестьяне должны вносить помещику платежи, как и за пользование прочими угодьями. Рассмотрев этот журнал комитета, губернатор А. Н. Муравьев пришел к выводу, что он противоречит тем основаниям, которые царь дал в своем рескрипте. Поэтому 8 июля 1858 г. губернатор предложил комитету изменить свое суждение об усадебном устройстве. Губернатор заявлял: «Они журналом 26 июня отняли у крестьян право определенного выкупа усадьбы их, уклоняются от торжественно данного государю и всей России обета». Губернатор напоминал, что в царском рескрипте царя «помещикам сохраняется право собственности на всю землю; но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они, в течение определенного времени, приобретают в свою собственность посредством выкупа.». Члены губернского комитета в отличие от губернатора не находили в своей позиции противоречия с рескриптом и программой Главного комитета. Член комитета Яшеров возражал губернатору: «...При даровании крестьянам личной свободы журналом этим нисколько не отвергается право крестьян на покупку или выкуп усадеб, но указывается только порядок и более возможный и легчайший способ приобретения ими в собственность усадебной земли, а именно принцип добровольного соглашения как наилучший и наиудобнейший способ для свободных сословий, с целью сохранить с тем вместе за помещиком неприкосновенность прав собственности на всю землю, что буквально предписывается и самым высочайшим рескриптом». Комитет отвечал губернатору, что «отказ от обязательной уступки крестьянам усадебной земли» комитет основал не на произволе, а на многих статьях свода законов и на необязательности беспрекословного принятия соображений министра внутренних дел для обсуждения комитетов. 28 июля 1858 г. последовало предписание нижегородскому губернатору министра С. С. Ланского: «Мнение, подписанное тринадцатью членами Нижегородского комитета, отвергнуть, ибо в нем выразилось явное побуждение к превратному толкованию высочайше одобренных начал устройства быта помещичьих крестьян» [51, с. 79]. Вопрос об усадебной оседлости, осложненный дореформенный практикой переуступок усадебной земли, станет одним из ключевых в десятилетнем пореформенном противостоянии павлов-цев и графа Шереметева.

37

Таким образом, уже в период подготовки к реформе в работе губернского комитета отразилась озабоченность вотчинного управления Д. Н. Шереметева проблемой получения дохода в пореформенное время от такой крупной торгово-промысловой вотчины, как Павлово. Параметры готовящегося реформенного законодательства могли оказаться невыгодными для владельцев малоземельных вотчин, где основной доход получали не от земли, а от промыслового труда и торгово-промыслового дохода крепостных крестьян-промысловиков и торговцев. Вотчинное управление искало варианты сохранения в постреформенный период выпадающих доходов. Реализовались эти варианты уже после обнародования Положений, на этапе составления и введения в действие уставной грамоты.

Новые задачи потребовали от графа и новых кадровых решений. В 1861 г. Д. Н. Шереметев сменил правителя своей Главной домовой канцелярии. Вместо прежнего правителя сенатора Ивана Федоровича Апрелева новым центральным управляющим был назначен князь Ф. М. Касаткин-Ростовский. Новый правитель должен был ответить на новые вызовы, вставшие перед вотчинным хозяйством Шереметевых и прежде всего провести выгодные для помещика условия уставных грамот. Сын Д. Н. Шереметева, публикуя переписку отца с Апрелевым, писал о мотивах замены управляющего: «Мы подошли к преддверию освобождения крестьян, когда в доме все встрепенулось под влиянием необходимых мер для приведения в порядок сложных имущественных дел, которые велись без достаточной системы. Несостоятельность прежнего управления был слишком ясна. Недобросовестность отдельных управителей слишком явна, и потребность в новых порядках напрашивалась повелительно. В это время пришлось Графу Дмитрию Николаевичу разойтись с Иваном Федоровичем Апрелевым, человеком почтенным и честным, но не бывшим уже на высоте современных требований» [53, с. 206].

Под руководством нового управляющего канцелярия Шереметева начала активные действия. Обозначая общие принципы составления уставных грамот для таких своих торгово-промысловых вотчин, как Павлово, Домовая канцелярия Шереметева после выхода Манифеста разослала во все имения следующее предписание: «Со дня обнародования положения до введения уставных грамот крестьяне пользуются теми усадьбами и полевыми угодьями, как до того пользовались, но леса, торговые и базарные площади, господские мельницы, дома вотчинных правлений и помещика с должностными при его хозяйстве лицами, дворовыми и посторонними людьми, разных наименований оброчные статьи, земли и угодья, не состоящие в пользовании крестьян, составляют исключительную собственность помещика» [цит. по: 16, с. 245-246]. Основным в этом предписании было то, что Шереметев заявил свои права на всю общественную инфраструктуру торгово-промысловых сел и ведущие арендные статьи. Вотчинное управление еще до составления уставной грамоты изменило прежнюю практику перепродажи усадеб: сделки стали утверждаться только с условием, что за усадьбу будет назначен выкуп [12, с. 92]. Фактическое приостановление регистрации перепродаж усадеб готовило наступление на усадебную собственность крестьян. Эти предписания задевали ключевые интересы населения торгово-промысловых сел, закладывали почву будущего противостояния.

Источники и литература

1. Корсак А. К. О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства (кустарной и домашней промышленности) в Западной Европе и России. М.: Типогр. Грачева и К°, 1861. 310 с.

38

2. Безобразов В. П. Народное хозяйство России. Московская (центральная) промышленная область. Ч. 1-3. СПб.: Департамент торговли и мануфактур, 1882-1885. Ч. 1. VIII+316+303 с. Ч. 2. II+384 с. Ч. 3. II+146 с.

3. Водарский Я. Э. Промышленные селения центральной России в период генезиса и развития капитализма. М.: Наука, 1972. 256 с.

4. Федоров В. А. Помещичьи крестьяне центрально-промышленного района России конца XVIII — первой половины XIX вв. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974. 308 с.

5. Тарновский К. Н. Мелкая промышленность дореволюционной России. Историко-геогра-фические очерки. М.: Радикс, 1995. 280 с.

6. Мелкая промышленность СССР по данным Всесоюзной переписи 1929 г. Справочник. Вып. III. Гнезда мелкой промышленности. М.; Л.: Соцэкгиз, 1932. XI, 528 с.

7. Верняев И. И. Промысловые кластеры как локальные этнографические группы: хозяйство, социум, культура и идентичность (Европейская Россия, середина XIX — первая треть XX в.) // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2. 2011. № 1. С. 47-84.

8. Туган-Барановский М. И. Избранное. Русская фабрика в прошлом и настоящем. Историческое развитие русской фабрики в XIX в. М.: Наука, 1997. 734 с.

9. Безобразов В. П. Народное хозяйство России. Московская (центральная) промышленная область. Ч. 2. Нижегородская губерния и Ока от Нижнего Новгорода до Рязани. Ярославская губерния. СПб.: Департамент торговли и мануфактур, 1885. II, 384 с.

10. Предисловие редактора // Северный вестник. Журнал литературно-научный и политический. 1885. № 1. С. 82-83.

11. Сорокин Н. П. Автобиография крестьянина села Павлова Нижегородской губернии Николая Петровича Сорокина (продолжение) // Северный вестник. Журнал литературно-научный и политический. 1885. № 2. С. 51-76.

12. Сорокин Н. П. Автобиография крестьянина села Павлова Нижегородской губернии Николая Петровича Сорокина (начало) // Северный вестник. Журнал литературно-научный и политический. 1885. № 1. С. 82-104.

13. Ротштейн О. В., Шилова Н. И. Павлово в XVII веке. Выпись с отказных книг на село Павлово с деревнями 151-го году / с предисловием и под редакцией проф. Ю. В. Готье. М.: РИО Всекопромсоюза, 1930. 68 с.

14. Сербина К. Н. Крестьянская железоделательная промышленность Центральной России XVI — первой половины XIX в. Л.: Наука, 1978. 192 с.

15. Strahlenberg Philip Johan von. Das Nord- und Östliche Theil von Europa und Asia, in so weit solches das gantze Russische Reich mit Sibirien und der grossen Tatarey in sich begriffet // Verlegung des Autoris. Stockholm: [Б. и.], 1730. 438 S.

16. Щепетов К. Н. Крепостное право в вотчинах Шереметевых (1708-1885). М.: Останкинский дворец-музей, 1947. 378 с.

17. Гладков К. Н., Ветров С. А. Материалы по истории металлической промышленности Пав-лово-Вачского района. Вып. I. Павловская металлическая промышленность в русской книжной, журнальной и газетной литературе. Библиографический указатель книг, журнальных и газетных статей с кратким описанием с 1730 г. по 1935 год. Часть I (1730-1917). Машинопись в Нижегородской государственной областной универсальной научной библиотеке. [Б. м.], 1936. 8+5+350 л.

18. Материалы по истории крестьянской промышленности XVIII и первой половины XIX в. Т. 1 (Труды историко-археографического института. Т. XV). М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1935. CXVI + 427 с.

19. Фейнштейн П. Село Павлово в начале XIX в. Л.: Гос. русский музей, гос. типогр. им. Ив. Федорова, 1927. 9 с.

20. Ф-ов. Село Павлово (Письмо в редакцию «Дня»). Часть I // День. Еженедельная газета, издаваемая Ив. Аксаковым. 1865. № 38. С. 906-907.

21. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1088. Оп. 10. Д. 642. Описания Павловской вотчины, составленные для представления в Губернский комитет по крестьянскому делу. 17 янв. — 2 мая 1858 г.

22. РГИА. Ф. 577. Оп. 21. Д. 808. Выкупное дело Шереметевых А. Г., С. Д. и А. Д. Нижегородской губернии Горбатовского уезда села Павлова. 28 августа 1872 — 4 января 1873 г.

23. Нижегородская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 года. СПб.: Центральный статистический комитет МВД, 1863. 186 с.

24. Боборыкин П. Д. Русский Шеффилд. (Очерки села Павлова) (начало) // Отечественные записки. 1877. Т. 231. №. 1. С. 77-104

25. РГИА. Ф. 1088. Оп. 10. Д. 655. Уставная грамота по с. Павлову. 1862-1863 гг.

26. РГИА. Ф. 1088. Оп. 3. Д. 317. Собрание положений и правил, по которым Управляющий должен поступать во время управления вотчиною. 1840 г.

27. М. Е. Село Павлово (начало) // Московские ведомости. 1872. № 180, 17 июля. С. 3.

28. Бабст И., Победоносцев К. Письма о путешествии Государя Наследника Цесаревича по России от Петербурга до Крыма. СПб.: Типогр. Грачева и Ко, 1864. 568 с.

29. Овсянников Н. Павлово (Из путевых заметок) // Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1863. Ч. II. № 11. 16 марта. С. 110-113.

30. Григорьев В. Н. Кустарное замочно-ножевое производство Павловского района (в Горба-товском уезде Нижегородской губернии и Муромском уезде Владимирской губернии) // Материалы к изучению кустарных промыслов Волжского бассейна. Приложение к изданию «Волга». Т. 3. М.: Типогр. М. П. Щепкина, 1881. XVI, 124, 10 с.

31. РГИА. Ф. 1088. Оп. 10. Д. 663. Дело о рассмотрении прошения крестьян села Павлова и Ворсмы об укреплении за ними без выкупа усадебных земель и строений, приобретенных ими от односельчан, крестьян др. вотчин и разных лиц в 1705-1861 г. 1862 — 1871 гг.

32. РГИА. Ф. 1088. Оп. 10. Д. 654. Объяснение поверенного гр. Д. Н. Шереметева мировому посреднику по поводу несогласия крестьян с составленной по с. Павлову уставной грамотой. 1861 г.

33. Из села Павлова // Век. Журнал общественный, политический и литературный. 1862. 1 апреля. № 13-14. С. 190.

34. Боборыкин П. Д. Русский Шеффилд. (Очерки села Павлова) (продолжение) // Отечественные записки. 1877. Т. 231. № 2. С. 305-346.

35. Боборыкин П. Д. Русский Шеффилд (Очерки села Павлова) (продолжение) // Отечественные записки. 1877. Т. 231. № 3. С. 5-60.

36. Мельников П. Павловская промышленность // Москвитянин. 1851. Ч. IV. С. 101-116.

37. Аксаков И. С. Исследование о торговле на украинских ярмарках. СПб.: Типогр. Имп. Академии наук, 1858. 384, IV с.

38. Лабзин Н. Ф. Исследование промышленности ножевой, замочной и других изделий в Гор-батовском уезде Нижегородской и Муромском уезде Владимирской губернии. СПб.: Типогр. Майкова, 1870. II, 177 с.

39. Овсянников Н. Н. Краткий очерк промышленных занятий в Нижегородской губернии // Безобразов В. П. Народное хозяйство России. Московская (центральная) промышленная область. В 3 т. Т. 2. Нижегородская губерния и Ока от Нижнего Новгорода до Рязани. Ярославская губерния. Приложение I. СПб.: Департамент торговли и мануфактур, 1885. С. 1-27.

40. М. Е. Село Павлово (продолжение) // Московские ведомости. 1872. № 186, 25 июля. С. 4.

41. Смирнов А. П. Павлово и Ворсма, известные стально-слесарным производством села Нижегородской губернии. СПб.: Типогр. И. Чуксина, 1864. 68, 20 с.

42. Ковальченко И. Д. Крестьяне крупной оброчной вотчины в первой половине XIX века // Вестн. Моск. ун-та. Сер. IX. 1965. № 4. С. 66-86.

43. Александров В. А. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). М.: Наука, 1976. 323 с.

40

44. Прокофьева Л. С. Крестьянская община в России во второй половине XVIII — первой половине XIX в. (на материалах вотчин Шереметевых) / под ред. Ю. Г. Алексеева. Л.: Наука, 1981. 215 с.

45. ЦАНО (Центральный архив Нижегородской области). Ф. 2147. Оп. 1. Д. 14. Поступные записи на дворовые места в с. Павлове, принадлежащие крестьянам графа Шереметева. 3 июня 1818 г. — 31 декабря 1840.

46. РГИА. Ф. 1088. Оп. 10. Д. 657. Дело об определении количества оброка с временнообязанных крестьян Павловской и Ворсмской вотчин. 2-30 января 1862 г.

47. Станюкович В. Бюджет Шереметевых (1798-1910). М.: Управление музеями-усадьбами и музеями-монастырями Главнауки народн. Комиссариата просвещения (НКП), 1927. 27 с.

48. Приложения к Трудам редакционных комиссий для составления Положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Сведения о помещичьих имениях. Т. II. Извлечения из описаний имений по великороссийским губерниям. СПб.: Типогр. В. Безобразова и Ко, 1860. 364 с. разд. паг.

49. Хок С. Л. Крепостное право и социальный контроль в России: Петровское, село Тамбовской губернии: пер. с англ. С. Л. Хок. М.: Прогресс-академия, 1993. 192 с.

50. Савельев М. В. Металлические промыслы. Нижний Новгород: Кустарный отдел Нижегородского губернск. земства, 1916 (Кустарная промышленность Нижегородской губернии. Вып. 1). VI, 152 с.

51. Снежневский В. И. Крепостные крестьяне и помещики Нижегородской губернии накануне реформы 19 февраля и первые годы после нее // Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Сб. статей, сообщений, описей и документов. Т. 3. Нижний Новгород: Типогр. Губернского правления, 1898. С. 57-86.

52. Приложения к Трудам редакционных комиссий для составления Положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Отзывы членов, вызванных из губернских комитетов. Т. 1. СПб: Типогр. Департамента уделов, 1860. 1027 с. разд. паг.

53. Переписка Гр. Д. Н. Шереметева с Иваном Федоровичем Апрелевым. М.: Типо-литогр. А. В. Васильева и К0, 1902 (Домашняя старина. Вып. II). 220 с.

Статья поступила в редакцию 15 марта 2012 г.

41