CC BY
33
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2018. № 1
А.П. Сегал*
РЕФЛЕКСИЯ НАД «ЛУЧШИМИ ВРЕМЕНАМИ»:
СТАНОВЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО НАРРАТИВА
ОТ ГЕСИОДА ДО НОВОГО ВРЕМЕНИ
В статье обрисован процесс развития повествования о «лучшем мире». Автор прослеживает основные формы представления картин «лучшего мира» и их связь с формированием взглядов на историческое время. Обнаруженные закономерности могут послужить методологической базой для исследования современного понимания процесса трансформации общества.
Ключевые слова: золотой век, нарратив, лучший мир, предвидение.
A.P. S e g a l. Reflection about "best times": the formation of the historical narrative from Hesiod to the New time
The article outlined the development of a narrative about "a better world". The author traces the main forms of presentation of the pictures "a better world" and their connection with the formation of the ideas about historical time. Discovered regularities can serve as a methodological basis for the study of modern ideas about the transformation of society.
Key words: Golden age, narrative, a better world, foresight.
Систематизировать картины «лучшего мира», или «лучших времен», как они представлялись в разное время, — сложное занятие. Они оказываются то в прошлом, то в будущем, то уже не достижимы, то достижимы, но не скоро. Они то на далеких «островах блаженных», то на утонувшей Атлантиде, то в горнем civitas Dei. Они предстают то как Промысл Божий, то как мир, воплотивший в себе гений человечества. Но тем интереснее проследить путь их становления.
Исторически первое в этом ряду — первобытное представление о параллельном загробном мире. Как замечал В.Я. Пропп, преимущества того мира вначале виделись в больших трудовых возможностях [В.Я. Пропп, 1986, с. 290] — будь то в индейской Happy hunting ground [Ю.В. Стукалин, 2014] или в скандинавской Валь-халле — причем без всякого принуждения к труду [А.П. Сегал, 2017, с. 110-112].
Однако с развитием земледелия появляется собственность — и подневольный труд. Естественно, мечта о потреблении без труда
* Сегал Александр Петрович — кандидат философских наук, старший научный сотрудник кафедры языка и коммуникации философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (903) 725-88-78; e-mail: segal.alexander@gmail.com
отражается и в картинах «лучшего мира»: страна бездельников (Schlaraffenland) с молочными реками и кисельными берегами, где «среди красочной натуры летают жареные куры» [Г. Сакс, 1989, с. 208], — этот мотив шванка Ганса Сакса прослеживается еще с Античности [В.Я. Пропп, 1986, с. 291].
Принято считать, что античные представления о «лучшем времени» — золотом веке — идут от Гесиода. Однако, как мы уже отмечали [А.П. Сегал, 2016], в «Трудах и днях» говорится о «золотом роде» (ysvog XP^G80V), сменяемом последовательностью родов, вплоть до железного. «Золотой род» отражает специфику античного полиса (римской civitas) [Ю.Г. Чернышов, 1994] — особой, весьма консервативной [Г.А. Кошеленко, 1979, с. 18] формы территориальной гражданской общины [Г.А. Кошеленко, 1983, с. 13]. Для нее любая смена порядка, даже возвращение к «Сатурнову царству», золотому роду, предполагает гибель ныне живущих родов, а значит, и самой общины.
Жестокая «родовая» мифологема уступила место «хронологической» почти через семь веков после Гесиода: между 29 и 19 гг. до н.э. Вергилий в VI книге «Энеиды» сформулировал идею золотого века [Вергилий, 2009, с. 279] и его принципиальной доступности для ныне живущих [Ю.Г. Чернышов, 1994, с. 140]. Можно сказать, что традиция нарратива о «лучшем времени», началась именно с него.
Идея, сформулированная в «Энеиде», отражает не только окончательное разложение античной гражданской общины, но также становление протохристианской эсхатологии и переход от циклической к циклическо-линейной концепции исторического времени. Отдельные циклы-секулюмы — это теперь уже не вымирающие поколения, а сменяющие друг друга века, и они «подчинены единой высшей задаче — росту и укреплению могущества Рима как своеобразного "богоизбранного" государства...» [там же, 1994, с. 137]
Линейная концепция исторического времени вначале представляла собою один из циклов-секулюмов — просто «разомкнутый» и «вытянутый» в линию от рождения (творения) до светопреставления, отличающегося от языческого эсхатона однократностью и уникальностью. Мировоззренческой предпосылкой этой концепции стали апокалиптика и хилиазм еврейских общин II—I вв. до н.э., проросшие на христианской почве в эпоху гонений, но в 255 г. осужденные Александрийским Вселенским собором [П.П. Гайденко, 2000]. Однако концептуально оформил линеарную модель истории как раз один из самых жестких критиков хилиазма — Аврелий Августин. В знаменитом труде «О граде Божием» [Августин, 1998, XVIII кн.] он предпринял попытку снять хилиастические дискус-
сии, отнеся постапокалиптическое устройство мира к вёдению Града Божиего — вечно (вне истории) пребывающего горнего мира.
Последующие восемь с половиной веков предложенная Афром конфигурация сохранялась в европейской традиции, но к XIII в. ситуация изменилась: «Августинианство... все больше обнаруживало свою неспособность быть эффективным орудием в борьбе против различных философских отклонений от ортодоксальной католической доктрины» [В.В. Соколов, 1979]. Борьба с аверроиз-мом и арабскими трактовками Аристотеля привела к модернизации реализма неоплатоников и к новой версии аристотелизма, — но тоже не дала однозначного взгляда на пространственно-временную локализацию «лучшего мира» и фактически сохранила дуализм civitas Dei и civitas terrena. Изменилась лишь методика подачи: она схоларизовалась и приняла компендиальную форму суммы (summ$) [W. Turner, 1912]. Речь идет в первую очередь о «Суммах теологии» Альберта Великого и Аквината.
Эта форма господствовала около трехсот лет, до позднего Ренессанса, когда вместе с мощной критикой схоластики с позиций «ученого незнания» и «похвалы глупости» вернулось простецкое «мировидение». Отчужденность Града Божиего от профанной земной жизни обращала последнюю в круг повседневности, где «время. измерялось естественными циклами: движением небесных светил, числом снятых урожаев, сменой поколений в роду и т.д.» [М.А. Барг, 1976, с. 40].
Просвещение вывело на первый план проблему источника «естественного права», появилась потребность доказательного повествования. Как ни странно, концепции «доброго» и «злого» дикаря продолжили ренессансный возврат к линейно-циклическому представлению об истории, хотя были продиктованы уже не простецким здравым смыслом и не дуализмом Афра, а спекулятивными резонами апологии «общественного договора». Пространственно-временная локация «лучшего мира» как отражение становления теорий общественного договора переместилась снова в прошлое, а вот в качестве нового «лучшего мира» рассматривалось уже настоящее или недалекое будущее. Интересно, что Т. Гоббс выступал в этом смысле гораздо большим прогрессистом, чем Ж.-Ж. Руссо: в его модели мир двигается от «злого дикаря» в лучшую сторону.
Принято считать, что представления об историческом времени появились лишь в эпоху Возрождения, а «принцип историзма окончательно восторжествовал только в XIX в.» [там же, 1976, с. 39]. Мы же добавим, что появление новых взглядов на «лучший мир» не отменяло старых, инкорпорируя их в новую мировоззренческую схему. Для обыденного способа представления это естественно: он
«всегда удерживает противоположности врозь друг от друга. не соединяя этих мыслей, оставляет в силе взятое отдельно одно, а затем так же и отдельно другое» [Г.Ф.В. Гегель, 1994, с. 166—167], в нем легко уживаются исторически разновозрастные и логически взаимоисключающие картины «лучшего мира». В итоге на рубеже Нового и Новейшего времени европейский обыватель получил довольно широкий выбор бытийных сценариев1, каждому из которых соответствовал свой нарратив — рассказ о том, как, когда и где есть, был или будет лучший мир. Впрочем, было у них и нечто общее: все они исходили из данности «лучшего мира», неважно, виделся ли он в прошлом, в настоящем или в будущем. Само его существование мыслилось как предопределенное — либо предшествующими событиями, либо целью истории. Иными словами, исторический нарратив продолжил существование в узком коридоре бинарной оппозиции: детерминизм vs телеологизм2.
Это, в свою очередь, определило внутреннюю противоречивость нарратива о «лучшем мире». Нарративы «структурируются вокруг развивающегося во времени сюжета» [Й. Брокмейер, Р. Харре, 2000], и более-менее строгая причинно-следственная последовательность либо логика «цель — средство — результат» возможны только в направлении из прошлого в настоящее, т.е. в рассказе о прошлом. Как заметила Х. Арендт, в отличие от производства, где процесс и результат определяются заранее поставленной целью, «ясность относительно. исторических процессов возникает только в их конце, часто когда все участники мертвы» [H. Arendt, 1998, с. 192]. Иными словами, нарратив существует только как реконструированная закономерность и/или целесообразность.
Что же касается будущего (в том числе и «дивного нового мира»), то, рисуя его, мы описываем «безобъектный предмет», и чаще всего не концепт, не десигнат без денотата, а образ без отображаемого — симулякр. Но нарратив о нем возможен только как о состоявшемся, наступившем, т.е. как пророчество: будет не то, что хотим, а то, что предписано. А наша задача — лишь отгадать это то ли как тренд, то ли как цель.
1 Заметим, что и ко второму десятилетию XXI в. этот выбор остается актуальным. Достаточно, к примеру, вспомнить активное продвижение фильмов на темы «гибели богов» («Рагнарёк»), постапокалипсиса («Ходячие мертвецы») и альтернативной истории («Чернобыль. Зона отчуждения», второй сезон).
2 Мы тут намеренно не касаемся концепции К. Маркса, поскольку она существенно иным образом рисует картину «лучшего мира»: через доказательство исторической границы существующего миропорядка. При этом К. Маркс не претендует на пророчество, определяя будущее через снятие (das Aufheben) существенных сторон предшествующей общественной формы.
И тогда субъектом истории выступает субъект предписания: у Вергилия — это Сатурн, у Августина — триединый бог, у современных технократов — законы природы и техники. Но проблема здесь не столько в данности, предписанности тренда (цели), сколько в берущейся по умолчанию не-субъектности объектности человека.
Именно проблема становления субъектности, на наш взгляд, и стала камнем преткновения для абсолютного большинства футу-рологических исследований XX в.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Августин Аврелий. О граде Божием / Блаженный Августин. Творения: В 4 т. Т. 4. Кн. XIV-XXII. СПб., 1998.
Барг М.А. Шекспир и история. М., 1976.
Брокмейер Й., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. 2000. № 3. С. 29-42.
Вергилий Публий Марон. Буколики. Георгики. Энеида // Оды. Эподы. Сатиры. Послания. Наука поэзии / Публий Вергилий Марон и Квинт Гораций Флакк. М., 2009.
Гайденко П.П. Апокалиптика, хилиазм и эллинская философия: Доклад на VIII Рождественских образовательных чтениях 2000 // Христианство и философия: Сб. докладов конференции. М., 2000 // URL: https:// iphras.ru/site/sci_spir/gaidenko_texts_ahef.html
Гегель Г.Ф.В. Лекции по истории философии. Кн. 2. СПб., 1994.
Кошеленко Г.А. Греческий полис на эллинистическом Востоке. М., 1979.
Кошеленко Г.А. Введение: Древнегреческий полис // Античная Греция: проблемы развития полиса: В 2 т. М., 1983. Т. 1.
Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.
Сакс Г. Шлаураффия. / Брант С., Сакс Г. Корабль дураков: Избранное. М., 1989.
Сегал А.П. Проблемное поле обыденных и научных представлений о золотом веке как продукт «викизации знания» // Вестн. МГОУ. Серия: Философские науки. 2016. № 2. С. 36-49.
Сегал А.П. Свободное время свободного труда — или новые огораживания? // Взгляд из России: Размышления о мужестве лени и безделье. Труд и его судьба / Коллективная монография. М., 2017.
Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979.
Стукалин Ю.В. Первая энциклопедия Дикого Запада — от A до Z / Ред. Д. Галкина. М., 2014.
Чернышов Ю.Г. Социально-утопические идеи и миф о «золотом веке» в Древнем Риме: В 2 ч. Изд. 2-е, испр. и доп. Ч. 1: До установления принципата. Новосибирск, 1994.
Arendt H. The human condition / By H. Arendt; Introduct. by M. Canovan. 2nd ed. 1998.
Turner W. Summœ // The Catholic Encyclopedia. N.Y, 1912.
