CC BY
23
Л. И. Чинакова
РЕБЁНОК ДОВОЕННОГО ВРЕМЕНИ ДОМА И «ДИТЯ ВОЙНЫ» В ЭВАКУАЦИИ (воспоминания эвакуационного ребёнка)*
«Дитя войны» в эвакуации.
Лида и ее мать эвакуировались дважды: первый раз - из Минска, второй раз - из Гомеля. Получив очередной отпуск, мать с дочкой вечером 20 июня 1941 г. выехали в Минск на родину. Приехали туда утром 21 июня и целый день строили планы на воскресенье, 22 июня. Ночь с 21 на 22 июня была тревожной и беспокойной: слышался шум проезжавших машин, гул самолетов. В доме никто не спал, в том числе и маленькая гостья, которая не могла понять, почему взрослые ворочаются и тяжело вздыхают. Однако под утро все задремали, утром встали, позавтракали и собрались ехать на лодочную станцию. Но тут прозвучала памятная всем речь В. М. Молотова. Началась Великая Отечественная война.
Мать решила, что во время войны вся семья должна быть вместе. Простившись с родственниками, мать с дочерью поехали в городскую кассу компостировать билеты, а получив билеты, отправились на вокзал. На привокзальной площади уже успела собраться толпа, но все калитки для выхода на перрон были заперты, в здание вокзала никого не пускали, по радио не передавали никаких сведений о движении поездов. День 22 июня 1941 г. выдался в Минске очень жаркий, спрятаться от солнца на привокзальной площади было негде. И главное: было неизвестно, пойдет поезд на Гомель или не пойдет. В тревожном ожидании, под палящим солнцем, мать и дочь, как и многие другие люди, провели на привокзальной площади Минска целый день.
Наконец, вечером, когда уже начало темнеть, объявили посадку на поезд до Гомеля, и матери с девочкой удалось протиснуться на перрон и войти в вагон, указанный на билете. Когда дали отправление, все пассажиры облегченно вздохнули. Поезд быстро набрал скорость и двинулся на юго-восток, однако эта поездка отличалась от прежних поездок по тому же маршруту. В вагоне не зажигали свет, проводник с еле заметным огоньком в фонаре, спрятанном под стол, очень быстро и не слишком внимательно проверил билеты, категорически запретил курить и зажигать спички, велел не смотреть в окна, не сажать детей у окон, не приносил постели. Несмотря на запреты, пассажиры украдкой посматривали в окна и в сплошной темноте различали иногда вспышки, мелькавшие там, откуда они только что уехали. Что это было: гроза или взрывы бомб и снарядов, они не знали. Хотели думать, что гроза. В полной темноте поезд промчался мимо неосвещенных станций до Гомеля без единой остановки. Пассажиры не могли видеть, горел ли на «лбу» паровоза прожектор. Наверное, лежащие перед паровозом пути освещались, но пассажиры этого не видели и опасались, как бы поезд не сошел с рельсов. Никто из пассажиров, в том числе дети, не спал. Тема тихих, приглушен-
* Окончание. Первая часть напечатана в журнале «Вестник Омского государственного педагогического университета. Гуманитарные исследования». 2017. № 3.
ных разговоров была одна: догонят поезд немецкие самолеты или не догонят, доедут они живыми до Гомеля или их разбомбят. Их страхи имели под собой почву: 25-28 июня под Минском велись оборонительные бои, а 28 июня 1941 г. Минск был захвачен немецко-фашистскими оккупантами. Минск находился в оккупации до 3 июля 1944 г., когда его освободили войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов (см.: Минск-город герой. Справочник. Минск: 1976. С. 374). С тех пор этот день отмечается в Белоруссии как большой праздник - День Независимости.
Утром 23 июня поезд, целый и невредимый, прибыл в Гомель. Мать и дочь по пути домой встретили отца, шедшего на вокзал. Он схватил их обеих в объятия и долго не отпускал. Еще бы! Он не знал, увидит ли их когда-нибудь. Поезда из Гомеля в Минск уже не ходили, смогут ли они уехать, было неизвестно. Он, участник первой мировой войны, хорошо знал, что такое война. Благодаря мужеству и высокой квалификации поездной бригады матери с девочкой удалось избежать ужасов фашистской оккупации и уехать немного подальше от войны, но война следовала за ними по пятам.
Могут спросить: неужели автор этих строк помнит то, что происходило с ним 75 лет назад, не фантазирует ли он, не сочиняет небылиц? Не фантазирует, а старается точно описать, что пережили они с матерью 22 июня и в ночь на 23 июня 1941 г. У детей цепкая и долговременная эмоциональная память, в ней на всю жизнь сохраняются сильные переживания детства. Лиде уже было почти 9 лет.
В первые дни войны Лида и другие дети все время испытывали страх. Они вздрагивали при запусках сирены, а при любом шуме хватались за мамины платья. Через несколько дней страх немного утих; дети решили, что война еще где-то далеко, так как по близости стрельбы из орудий не было слышно. Пока жизнь отравляли «только» бесконечные тревоги, бег в бомбоубежище, сиденье (стояние) там по несколько часов и немецкие самолеты с характерным звуком их моторов, который нельзя было спутать с шумом наших самолетов. В перерывах между сиденьями в бомбоубежище дети, как и до войны, бегали по двору, играли в жмурки, поливали засохшую клумбу, а Лида садилась за пианино и повторяла «Итальянскую песню».
По вечерам, если не было тревоги, дети и взрослые собирались на самом высоком и открытом месте двора (иные мальчишки забирались на крышу сарая или дома) и смотрели на запад. Там наши прожекторы, перекрещиваясь один с другим, старались выловить злобно гудящий немецкий бомбардировщик. Иногда им это удавалось, и вражеский самолет падал, освещая ночное небо огромным столбом пламени и разлетающимися во все стороны искрами. Взрослые аплодировали, дети кричали «Ура!» и прыгали, но в то же время у всех подспудно мелькала мысль:
а что будет, если в следующий раз горящий фашистский самолет упадет на них? Взрослые вытирали слезы, а дети, только что выражавшие радость, начинали дрожать и прижиматься к мамам. Лида впервые в жизни стала понимать, что такое смерть; еще в поезде, по пути из Минска в Гомель, она с ужасом осознала, что они с мамой могут умереть. Конечно, она и до войны из книг и кино знала, что люди умирают, но тогда представление о смерти носило абстрактный характер, теперь же оно стало конкретным, осязаемым, воплощенным в противно гудящих немецких самолетах. Дети того времени - это не нынешние дети, которым ТВ с упорством, достойным лучшего применения, ежедневно навязывает страшные картины разрушений, кровопролитий, смерти, так что смерть перестает восприниматься как что-то трагическое и страшное, она становится повседневной, обыденной. В результате некоторые дети и подростки начинают «играть» со смертью; они увлекаются слишком опасными занятиями, как, например, катание на крышах электропоездов, по поводу и без повода угрожают родителям самоубийством, а иные даже прыгают назло родителям, отказавшимся купить дорогой гаджет, с 10-го этажа. Дети военного времени не знали ТВ, они воспринимали смерть со страхом и ужасом, тем более, что некоторые из них уже успели в начале войны получить «похоронку» на отца или брата. Эти дети не играли со смертью, но в случае необходимости могли преодолевать страх смерти, что видно на примерах военной жизни сыновей полков.
Жители Гомеля были оповещены о том, что им предстоит отъезд из города, названный пугающим словом «эвакуация», отношение к которому у них было двойственное. С одной стороны, им очень хотелось уехать подальше от войны и связанных с ней угроз. С другой стороны, было до слез жалко покидать такой красивый, любимый город, свои небогатые, но обжитые квартиры и уезжать, по слухам, в далекую Сибирь. Лида тоже не хотела уезжать в Сибирь.
Родители ее утешали, рассказывая, что она чуть не родилась «в Сибири под кустом» и что в Сибири живут такие же люди, как они.
Меду тем наступило 9 июля 1941 г. В этот день Лиде и ее матери предстояло «отбыть в эвакуацию». Отец с ними уехать не мог. Хотя по возрасту и состоянию здоровья, потерянного на фронтах Первой мировой войны, его на фронт не призывали, но в эвакуацию вместе с семьей тоже не отпускали, а оставили в Гомеле «до особого распоряжения». Он должен был вместе с другими преподавателями Гомельского пединститута сопровождать и охранять имущество института, перевозимое в Сибирь.
Утром 9 июля родители и их дочь, как обычно, встали, выпили чаю, проверили еще раз, в порядке ли документы, деньги и очень небольшой багаж: маленький чемоданчик, еще меньший узелок, подушка и корзинка с водой и едой на дорогу. Больше ничего брать не разрешалось, что было правильно: надо было спасать от фашистского нашествия живых людей, а не неодушевленные предметы. После этого мать с отцом по старому обычаю присели перед дальней дорогой на диван. Дочери не сиделось. Она зашла в другую комнату, посмотрела через окно на клумбу с засохшими цветами, которые они с большим стараньем высаживали весной. Потом переложила с места на место свои книжеч-
ки и детские игрушки, посмотрелась в стоящее на бабушкином комоде зеркало. Там она увидела заплаканную девочку с растрепанными волосами. Вернувшись в столовую, открыла дверцу буфета: банки с различным вареньем стояли на своих местах, пожалела, что ни одной банки нельзя взять с собой. Наконец она подошла к пианино. Открыв крышку, сыграла одной рукой самую простую гамму. Затем заперла инструмент на ключ, повесила ключ с ниткой на подсвечник, села на пол и громко заревела. До этого момента родители не вмешивались в ее действия: они понимали, что она прощается с домом, с любимыми предметами. Но, будучи не в силах больше слышать ее громкий плач, строго сказали: «Успокойся. Встань, умойся. Надо спешить на поезд, пока нет тревоги». И они, заперев, как обычно, входную дверь на маленький замочек, пошли садиться на поезд.
Придя на вокзал, они пробились через толпу к дежурному и узнали, что их поезд стоит на первом пути, что об отправлении пока ничего не известно, но надо садиться в вагон и ждать, никуда не отлучаясь, так как отправление могут объявить в любой момент. Они по подвесной лесенке влезли в маленький, на 16 человек, товарный вагон с двумя рядами пустых деревянных нар. Мать заняла два места на нижней «полке», провожающий отец сел у дверей на чемоданчик, а дочь стала рядом с ним, держась за его плечо. Она старалась не плакать, но из глаз непроизвольно текли слезы: ей очень не хотелось расставаться с таким добрым папой, который играл с ней в снежки, лепил снежную бабу, брал с собой на веселые первомайские демонстрации, интересно рассказывал о Солнце, звездах, планетах, Луне, солнечных и лунных затмениях, никогда не прогонял, если она садилась с ним рядом и заглядывала в его записи, одним взглядом утихомиривал маму, когда она на повышенных тонах начинала воспитывать дочку. В таком положении они просидели несколько часов. Вдруг неожиданно со всех сторон раздались крики: «Семь! Семь!». Девочка подняла глаза и увидела, что из-за шпиля на крыше вокзала показались немецкие истребители, летевшие очень низко и палившие из пулеметов, так что был слышен пулеметный треск. Мать схватила ее, бросила на полку и накрыла своим телом. Отец остался сидеть у открытых дверей, повторяя: «Спокойно! Без паники!» Он опасался, что перепуганные пассажиры начнут выскакивать из вагона в надежде где-нибудь спрятаться и разобьются о шпалы. Семь истребителей промчались очень быстро, выпущенные пули просвистели мимо, но пассажиры боялись, что за этой группой истребителей последуют другие истребители или бомбардировщики, и потому еще долгое время пребывали в состоянии большого напряжения и страха. Тем временем дали отправление. Товарный поезд заскрежетал, дернулся пару раз и медленно пополз на восток, в сторону моста через судоходную реку Сож, приток Днепра. Отец выпрыгнул из вагона и пошел рядом, а у дочки еще пуще потекли слезы. Поезд благополучно миновал мост через Сож, и пассажиры начали понемногу успокаиваться. Если бы мост немцы успели разрушить, жители города, скорее всего, остались бы в оккупации, так как восстановление моста - дело долгое.
Дорога на восток была тяжелой и длительной. Поезд шел вне расписания, об остановках и их продолжительности заранее не предупреждали. Иногда поезд целый день
отдыхал, пропуская другие поезда, а в иной день остановок не было. В вагоне стояла духота, но дверь по соображениям безопасности не открывали, а маленькие окна под крышей вагона не давали достаточного притока свежего воздуха. Пассажирам надо было пополнять запасы воды, продуктов и бегать в кустики или под насыпь, так как в товарных вагонах нет ни крана с водой, ни туалета. При нерегулярных остановках удовлетворение даже простых потребностей было затруднительно. Теоретически длительный переезд давал возможность для расширения кругозора и подтверждения слов знаменитой песни: «Широка страна моя родная, много в ней лесов...» ведь через закрытую дверь ничего не было видно, а через маленькие окна - только крыши и верхушки деревьев. Лида вела себя мужественно: не хныкала, терпела все неудобства и старалась не доставлять матери лишних хлопот. В конце июля, после длительных остановок в Челябинске и Оренбурге, мать и дочь прибыли на станцию Саракташ Оренбургской области, а отсюда их доставили на телеге в маленькую деревню Смочилинку и поселили на квартире у хозяйки. Здесь был конечный пункт их официальной эвакуации, где они застряли надолго. Наступил сентябрь, отпускные деньги заканчивались, но работы для матери в этой деревне не было. В райцентре Саракташ вакансия по ее специальности имелась, но до райцентра от Смочилинки было 13 км, регулярный транспорт здесь не ходил, а ходьба пешком ежедневно, в любую погоду, по 26 км, была матери не под силу, да и одежды, кроме летней, у нее не было. Положение казалось безвыходным.
У отца конечным пунктом эвакуации оказался Барнаул, где он, сдав привезенное имущество, получил направление в педучилище города Рубцовска Алтайского края на работу. Теперь перед ним встала задача найти семью. В кромешном аду первых месяцев войны родители умудрились найти друг друга через сестру отца, жившую на еще не захваченной фашистами территории. Почта в Советском Союзе, не в пример нынешней «Почты России», работала четко, и открытку отца доставили матери в Смочилинку. Узнав адрес отца, мать постаралась купить билеты, и они с дочкой, на этот раз на пассажирском поезде, приехали на Алтай, в Рубцовск, где нашли отца в общежитии педучилища, старом деревянном доме. Трудно описать радость встречи близких людей, не видевшихся очень долго и уже не чаявших увидеться. Но радость омрачалась «слезами на глазах». Была поздняя осень 1941 г., враг стоял под Москвой. Педучилище в Рубцовске уже не работало: в его здании разместили военный госпиталь. Учебный процесс перевели в соседнее село Веселоярск, где предстояло заниматься в здании местной школы в третью смену. В это село семья приехала 1 ноября 1941 г. Переезд учительской дочки и ее родителей из Гомеля на длительное место жительства занял около 4-х месяцев. Девочка очень устала, но с радостью собралась продолжить учебу в 3 классе сельской школы, хотя и пропустила из-за переезда всю первую четверть.
Первую ночь в Веселоярске приезжие провели в кабинете директора школы, где Лида, очень довольная встречей с отцом, моментально заснула на продавленном диване. На следующий день сняли отдельный саманный, под соломенной крышей небольшой дом. Хозяин дома воевал
с фашистами, хозяйка и двое детей ютились в землянке в том же дворе, а дом ради заработка сдавала квартирантам. Большой проблемой была одежда. Из Гомеля уезжали жарким летом, а в Веселоярск приехали зимой с морозами под 30 градусов. В гомельской легкой одежде и обуви здесь было нечего делать. Благо, отец, ехавший на открытой платформе, где оставалось свободное место, успел захватить кое-какую одежду для жены и дочери. Вещи жены по дороге уцелели, а заячья шубка, купленная для дочки перед войной, в дороге исчезла, хотя преподаватели, перевозившие имущество, ни разу не бросали его без присмотра. Не иначе как зайцы ожили и ускакали в лес. Но хозяйка, у которой мать и дочь жили недолгое время в поселке Саракташ, очень кстати подарила оставшиеся от выросшей дочери зимнее пальто и шапку, видавшие виды, но теплые. Пальто и шапку починили, валенки купили на местном базарчике. Теперь можно было ходить в школу.
На протяжении 1941-42 учебного года ученица 3 класса ежедневно, по две смены, проводила в школе. С утра она дома делала уроки и помогала матери по хозяйству, с часу да четырех училась в 3 классе, потом прибегала домой, обедала и к пяти часам опять уходила с родителями в школу. Родители работали в третью смену с пяти до десяти часов вечера, после уроков часто задерживались и возвращались домой вместе с дочкой в 11 часов, поздно ужинали, ложились спать, а назавтра все повторялось сначала. Они боялись оставлять девочку одну дома на целый вечер. Электричества в деревне не было, керосиновая лампа горела неравномерно и временами гасла. Девочка и сама не хотела надолго оставаться одна, да еще сидеть впотьмах. Беспокойство новых квартирантов вызывала и соломенная крыша, готовая вспыхнуть от случайной искры, например, из трубы соседнего дома. Каждый вечер Лида часов по пять сидела на диване в учительской. Все учительницы, приходя на перемены, старались ее развлечь. Сначала они опасались, что ей надоест сидеть на одном месте и она уйдет на прогулку, бросив незапертую дверь учительской, а тем временем туда проникнут не слишком примерные мальчишки из 7-8 классов, порвут классные журналы, или посадят кляксы на свои плохие отметки, или испортят чье-нибудь пальто. Вскоре учительницы убедились, что ученица 3 класса сидит на одном и том же месте и читает книгу Ж. Верна «Из пушки на луну». Книга была довольно толстая, ее хватило почти на весь учебный год. За ней последовали «Приключения Тома Сойера» М. Твена и другие книги. В школе была большая библиотека. Конечно, она уставала, проводя ежедневно по многу часов в школе, чтение при тусклом свете лампы ее утомляло, но она не жаловалась, понимала, что красноармейцы, воевавшие с фашистами, испытывали еще большие трудности. В школе не было не только электричества, но и радио, но оно имелось в сельсовете. Учительницы и ученики жадно ловили и пересказывали друг другу и всем знакомым последние известия. Мужья учительниц, отцы и братья учеников защищали родину с оружием в руках. К Новому году приезжая девочка вполне освоилась в деревенской школе и даже выступила вместе с другими ученицами на новогоднем утреннике. Они спели песню «На позиции девушка провожала бойца...». Так прошел весь учебный год. Лида окончила 3 класс на одни отличные
отметки и перешла в 4 класс, но летом и осенью ее ждали новые тяжелые испытания.
Весной здоровье отца резко ухудшилось. Местный старик-фельдшер (молодой фельдшер давно был на фронте), прослушав его сердцебиение, ничего хорошего сказать матери не мог. В сентябре 1942 г. Лида пошла в 4 класс, а отцу стало совсем плохо. В начале октября 1942 г. в возрасте всего 50 лет он умер, так и не дождавшись желанного перелома в ходе войны. Его похоронили на неогороженном сельском кладбище, и дочка впервые почувствовала страшный смысл слов: сирота и безотцовщина. Теперь эти слова относились и к ней.
Через много лет взрослая дочь побывала в Веселоя-рске и попыталась найти могилу отца. Это ей не удалось, так как прямиком через кладбище гоняли на пастбище и обратно скот. Чуть заметные могильные холмики были так истоптаны, что на них не росла даже полынь. Видимо, местные власти или забыли, или никогда не знали слов А. С. Пушкина о «любви к родному пепелищу, любви к отеческим гробам». Не читали они и повесть В. Г. Распутина «Прощание с Матерой». Мать выросшей дочери покинула этот мир в 1977 г. Дочь постаралась увековечить память родителей: предварительно спросив согласие на принятие документов отца и матери и получив такое согласие, она послала сохранившиеся документы матери в музей при Белорусском государственном университете, который мать окончила в 1927 г., а сохранившиеся документы отца - в музей при Гомельском государственном университете, в котором с 1934 по 1941 г. работал отец, когда этот университет был еще пединститутом. Из обоих музеев ей ответили благодарственными письмами, подчеркнув особую ценность документов довоенного времени, и заверили, что эти документы войдут в экспозиции названных музеев, на что она очень надеется.
Вернемся мысленно в 1942 г. После смерти отца поведение его дочери очень изменилось. Она не плакала, но ее активность резко снизилась, она ходила как в воду опущенная. По-прежнему она посещала школу, но с другими детьми почти не общалась, по целым вечерам, как и раньше, просиживала на диване в учительской, но ничего не читала и на попытки учительниц заговорить с ней не отвечала. Она почти ничего не ела, вздрагивала во сне, уроки теперь делала в кухне, а в комнату, где стояла пустая кровать отца, боялась заходить. Убитая горем мать решила, что надо уйти из несчастного дома. Через несколько дней мать и дочка перевезли на одолженной у хозяйки ручной тележке урожай картошки и свои не слишком тяжелые пожитки и поселились у другой хозяйки на квартире, которая занимала половину добротного бревенчатого дома с большой комнатой и кухней. Сын новой хозяйки погиб на войне в самом ее начале, муж работал на трудовом фронте на Урале. Кроме хозяйки, в комнате жила еще ее взрослая дочь с двумя маленькими детьми, отец которых воевал с фашистами. Здесь у Лиды с матерью не было отдельной комнаты, они заняли только угол с временно пустующей кроватью. Новая обстановка, при всех ее неудобствах (нет худа без добра), пошла на пользу потерявшему отца ребенку. Теперь она не сидела
по вечерам в учительской, а оставалась на новой квартире, делала уроки на отведенной им с матерью части стола, варила картошку на ужин, качала, если попросят, подвесную зыбку с младшим ребенком и ждала мать с работы. Утром, до школы, она ходила в магазин, чтобы отоварить хлебные карточки. В начале войны в магазин еще привозили хлеб; потом хлеб возить перестали, а вместо него иногда выдавали подсолнечный жмых, казавшийся очень вкусным. Она все время была при деле, и на тоску теперь оставалось мало времени. Хозяйка оказалась доброй женщиной. Заметив, что девочка слишком легко одета, она подарила ей дерюжку, т. е. красивый, новый домотканный полосатый половичок, который мог служить плащом, зонтиком, осенним пальто и т. д., и кое-что из белья. Дочь хозяйки, учительница начальных классов, добротой не отличалась. Она невзлюбила юную квартирантку, как только узнала о ее отличных успехах в школе. «Надо же, - говорила она при каждом удобном и неудобном случае, - приезжая, а отличница!» Сама эта дочь заочно училась в педучилище, но никак не могла его окончить из-за несданного экзамена по геометрии. Отличница колкости студентки старалась пропускать мимо ушей.
Между тем ученики 4 класса, покончив с мелкими и нерегулярными сельхозработами, вроде дерганья лука, сбора колосков и т. п., приступили к учебе. В этом году к ним пришла новая учительница, Зоя Федоровна, которую они сразу полюбили. Она умела придать серьезным занятиям некоторые черты игры. В тяжелых условиях военного времени дети оставались сами собой и не могли не играть. Всех учеников и учениц Зоя Федоровна называла только полными именами, а к провинившимся обращалась еще и на «вы». «Лидия, - говорила учительница, - Вы сегодня небрежно выполнили домашнее задание». - «Бумага была плохая», - оправдывалась Лидия, вставая. Дети знали, что если учительница персонально обращается к кому-то на уроке и при этом стоит, то надо встать. «Хорошая бумага будет после войны, а пока идите к доске и пишите предложение», - приказывала учительница.
Ребятишки и сами не упускали случая развлечься, используя разнообразные поводы. Между двойными рамами одного из окон в коридоре с начала осени поселился большой и страшный тарантул: серый, мохнатый, с непрерывно шевелящимися конечностями. Как он туда попал, неизвестно, так как щелей в рамах не было. Иногда тарантул двигался, пытаясь взобраться на стекло. Мальчишки стращали девчонок этим «зверем». Девчонки понимали, что это пустые угрозы, что окно открыть нельзя, но громко визжали и удирали в другой конец коридора. Всем было весело.
Один раз Зоя Федоровна принесла в класс какой-то большой футляр. Все ребятишки встали как по команде и вытянули шеи в сторону стола с футляром. Не очень сытые и плохо одетые дети военного времени не утратили любопытства и интереса к познанию нового. Учительница сообщила, что в футляре находится прибор, который называется микроскоп. С его помощью можно получить увеличенное изображение мелких предметов, невидимых невооруженным глазом. Накануне дети читали рассказ из «Книги для чтения» о растениях, населяющих Землю. Через микроскоп, пояснила учительница, мы увидим, из каких частиц
состоят листья растений. Она попросила детей не толкаться и пообещала, что в течение урока все успеют посмотреть в микроскоп. Затем она послала девочек в коридор, чтобы они аккуратно сорвали с растущего на подоконнике в горшке комнатного растения с обыденным названием «Ванька мокрый» один листок и принесли в класс. Зоя Федоровна сделала лезвием тонкий срез с листка, положила его на столик прибора и пригласила детей по очереди подходить к столу и смотреть в микроскоп. Вот это было развлечение так развлечение! Ученики и не думали, что листок всем известного цветка имеет такое сложное строение. О микроскопе потом вспоминали целый год, а комнатное растение «Ванька мокрый» стало «популярным». Каждый ученик захотел иметь дома такой цветок.
Лида сидела за первой партой с очень серьезным, эвакуированным, как и она, мальчиком по имени Лева. Однажды на уроке читали рассказ о жизни диких животных, в том числе львов, в Африке. В рассказе, в частности, было написано, что львица каждый год рождает одного-двух детенышей. При чтении этого места раздался всеобщий хохот. Учительница сделала вид, что не поняла причины хохота: она приучала учеников к самостоятельности. После уроков мальчишки прицепились к Лиде с вопросом: где ее пятнистые детеныши. Несколько дней подряд ей задавали тот же вопрос. «Здравствуй, львица! - вежливо здоровались мальчишки. - Как поживают твои пятнистые детеныши?» Девочка выдерживала характер и не обращала внимания, как и слишком серьезный «Лев», редко принимавший участие в общем веселье. В конце концов насмешникам эта игра надоела. И в самом деле, кто же станет дразнить другого человека, не встречая ответной реакции?! О пятнистых детенышах вскоре забыли. Зоя Федоровна была довольна: ее методика, нацеленная на приучение детей к самостоятельности, подтвердилась на практике.
Однако на уроках бывали и «развлечения» иного рода. Как-то учительница, стоя рядом с сидящей за партой ученицей, заметила ползущую по ее лбу крупную вошь. Учительница могла бы вывести девочку в коридор и там ликвидировать мерзкое насекомое, но побоялась, что оно упадет на одежду ученицы и исчезнет из вида. Она оборвала клочок от лежащей на столе бумаги, сняла рукой противное насекомое, завернула в бумажку и раздавила. Насекомое было породистым и громко щелкнуло во время казни, что услышала соседка по парте и ученики, сидящие недалеко от бедной девочки. Они не умели держать язык за зубами, и о происшествии стало известно всему классу. Бедняжку начали дразнить, и она, заплаканная, пожаловалась учительнице. Зоя Федоровна решила, что в данном случае не надо уповать на самостоятельность детей, а следует вмешаться, тем более, что отец девочки был на фронте. «Как вам не стыдно! - возмутилась она, стоя перед классом. - Вы совсем извели бедную девочку! Неужели вы не знаете, что идет война, что весь народ испытывает большие лишения, что мыла нет? Скоро война кончится, все продукты и мыло опять будут в достатке, будем мыться, сколько захотим, и об этих противных насекомых забудем!» Дети устыдились и оставили пострадавшую ученицу в покое.
Приближалось окончание учебного года, но перед этим произошло еще одно заметное событие внутриклассного
масштаба. На уроках после длительного отсутствия появился сын пастуха Иван. «Здравствуйте, Иван! Я очень рада Вас видеть! - воскликнула Зоя Федоровна. - Почему Вы так долго не посещали школу?» Иван ответил, что он помогал «батьке» пасти коров. «Батька взял в стадо бугая, - популярно объяснил Иван, заплатил за него большие гроши, чтобы бугай сделал коров стельными. Если коровы окажутся яловыми, то их хозяйки ничего не заплатят пастуху. Разве батька должен работать задаром? - риторически вопрошал Иван. - Я гонял кнутом того бугая, заставлял его отрабатывать батькины гроши», - закончил Иван под хохот всего класса. Бывшая ученица двух гомельских школ Лида смутилась: в тех школах не обсуждали вопрос о взаимоотношениях племенного быка с коровами. Она не все поняла и потому не знала, как относиться к объяснениям Ивана. Но Зоя Федоровна, наверное, слышала и не такое, а потому спокойно сказала: «Молодец, Иван! Хорошо, что Вы помогаете отцу. Но я Вас очень прошу не пропускать больше школу. Иначе я не смогу выставить Вам годовые отметки, и Вы останетесь на второй год». Оставаться на второй год не входило в расчеты Ивана. Ведь поздней осенью, зимой и ранней весной он ходил в школу, так как тогда работы для пастуха еще не было. Он обещал, что пропускать школу больше не будет.
На такой веселой ноте ученики Зои Федоровны окончили 4 класс и все перешли в 5 класс. Лида, к неудовольствию хозяйкиной дочки, опять подтвердила свою репутацию отличницы. В первом полугодии ей было не до чтения, а во втором она вернулась к любимому А. С. Пушкину и прочла, по совету матери, три повести: «Барышня-крестьянка», «Метель» и «Станционный смотритель».
Учебный процесс в годы войны подчинялся иному расписанию, чем в мирное время. У школьников начальных классов он длился обычное время, но и их, как было сказано, отвлекали на мелкие сельхозработы. Школьники старших классов и студенты педучилища начинали учебный год после 7 ноября, заканчивали в начале мая. Все остальное время они были заняты на сельхозработах в колхозах или на участке, выделенном педучилищу, чтобы оно могло выращивать просо, картошку и т. д. и поддерживать учителей и студентов. Кроме этого, каждый учитель имел еще свой участок -5 соток. Матери никогда не было дома, и девочка получила полную свободу: когда таскать воду из колодца с длинным «журавлем», когда поливать огород и т. п., а главное, где взять продукты, чтобы накормить пришедшую вечером с работы мать и поесть самой. Директор педучилища, добрая женщина, видела бедственное положение эвакуированных и выделила им немного пшена и других продуктов, но эти продукты надо было отработать. Поэтому Лида после окончания четвертого класса почти каждый день ходила вместе с матерью на участок педучилища на прополку овощей и другие работы. Кроме этого, надо было прополоть и свою картошку. Ходить приходилось далеко, километров за пять, работать целый день наравне со взрослыми, а вечером еще найти силы добраться до дома. Зато на участке педучилища кормили. Так прошел весь июнь 1943 г., а потом случилось еще одно неблагоприятное событие.
Однажды днем хозяйка, выглянув в открытую дверь, закричала: «Манька! (так она называла свою дочь) Зойка
зашла в огород! Беги, выгони ее из огорода!». Зойкой звали молодую корову, которую в тот день почему-то не отправили в стадо. Избалованная, капризная, как принцесса на горошине, позволяющая себе перечить даже матери, потерявшей на войне сына, ее родного брата, «Манька» лениво возразила: «а почему я? Пусть Лидка выгонит Зойку». Лидка в этот день почему-то не пошла на прополку и осталась дома. Выражаясь философским языком, две случайности наложились друг на друга, что привело к непредвиденным последствиям. Лидка, взяв маленький тонкий прутик, пошла в огород выгонять корову, которая пристроилась щипать свежие всходы. До войны Лида пару раз видела коров, которых приводили на базар на продажу, но как обращаться с коровой, она не знала. Она изломала о спину коровы несколько прутиков, но корова даже хвостом не махнула. Пытаясь оторвать корову от грядки, девочка начала толкать ее обеими руками в шею. Зойка, кажется, поняла, чего от нее хотят. Она подняла ногу и... наступила всем копытом на босую ногу девочки. Лида не вскрикнула, не упала, не потеряла сознание. Она была ученая девочка, и ей показалось, что наступило солнечное затмение, потому что вдруг стало темно. Собрав все силы, она в темноте столкнула Зойку со своей ноги. Тем временем немного посветлело, наверное затмение кончилось, она посмотрела на свою ногу, которую пронзала острая боль, и увидела, что два средних пальца раздроблены на мелкие кусочки, которые держатся на окровавленных отрывках кожи.
Забыв про Зойку, она, держа на весу окровавленную левую ногу, допрыгала на правой до дверей дома и прошептала: «Тетя. вот ... Зойка.». Хозяйка выглянула, всплеснула руками и хотела помочь девочке сесть, но в это время, услышав шум, из комнаты вышла «Манька» с ребенком на руках. Она посмотрела на шатающуюся Лидку и ее окровавленные пальцы, буркнула что-то вроде: «Только растяпы подставляют свои ноги под копыта», сунула матери на руки ребенка и пошла в огород выгонять Зойку. Хозяйка отнесла ребенка в комнату, помогла Лиде войти в кухню и принесла несколько листков подорожника. Общими усилиями хозяйка и юная квартирантка немного промыли ранку и увидели, что второй палец разломан на два кусочка, а третий - на три. Кое-как они сложили эти кусочки, завернули в два листа подорожника и завязали тряпкой. Медпомощи тогда в деревне не было: молодой фельдшер воевал с фашистами, а старый, лечивший отца девочки, сам умер вслед за ее отцом. После «обработки» раны девочка с помощью хозяйки допрыгала до кровати, упала на нее, и ей опять показалось, что наступило солнечное затмение.
О происшествии хозяйка рассказала пришедшей вечером с работы матери, а «Манька», забрав младшего ребенка, благоразумно ушла ночевать к соседям. Мать осмотрела ногу спящей или лежащей без сознания дочери и заплакала. Но что она могла сделать?! Все, кто нуждался в срочной медпомощи, ездили на пригородном поезде в Рубцовск. Лиде было уже почти 11 лет, мать не могла донести ее на руках до поезда, посадить в поезд, донести в городе до больницы и т. д. Пальцы лечили домашними средствами: промыванием, новыми листьями подорожника и чистыми тряпками. Неправильно сросшиеся, сильно деформированные пальцы привели со временем к деформации всей сто-
пы, что доставляло и доставляет выросшему и успевшему состариться ребенку военных лет много хлопот. После этого случая Лида недели три сидела в комнате, а оставшуюся часть лета ходила, точнее, прыгала на одной ноге на огород, спасая по мере сил заросшую сорняками картошку и помогая матери эту картошку копать.
Прихрамывая как раненая утка, Лида пошла в 5 класс, надев на босые ноги подаренные калоши. Зоя Федоровна в этом учебном году уже с ними не работала, а передала их учителям-предметникам. Из новых учительниц детям больше всех понравилась Галина Александровна, которая преподавала историю. В 5 классе надо было изучать историю Древней Греции и Древнего Рима, но ни одного учебника по этому предмету в школе не оказалось: старые порвались, новых не выпускали. Историю изучали по объяснениям учительницы и по книге «Сказания греков о своих богах и героях», которую она принесла из личной библиотеки. Перед изложением нового материала Галина Александровна повелительным тоном говорила: «Закрыли все тетради. Кончили разговоры!». После такой «команды» даже самые болтливые девчонки умолкали и слушали рассказ учительницы. Объемистую книгу «Сказания греков ...» раньше всех прочла Лида, потом по очереди в течение всего учебного года ее читали другие ученики. Наибольшее впечатление на девочек произвел спор трех богинь: Афродиты, Афины и Артемиды о том, кто из них самая красивая, а на мальчиков - подвиги Геракла. Некоторые из них захотели повторить эти подвиги, но подходящих объектов для приложения сил не было. Пришлось ограничиться очисткой сараев, где жили их коровы, выдавая сараи за «Авгиевы конюшни». Учительница напомнила, что подвиги совершал не только Геракл, она попросила детей перечитать письма с фронта от отцов и старших братьев и найти в них описание современных подвигов. Ученики выполнили это поручение с удовольствием, и ближайший классный час был посвящен подвигам, совершенным их близкими во время Великой Отечественной войны.
Лида боролась со своей раненой ногой, стараясь не хромать. К Новому 1944 году ей это почти удалось, и она приняла участие в подготовленной учениками под руководством учительницы русского языка инсценировке отрывка из поэмы Н. А. Некрасова «Мороз, красный нос», в котором речь шла о мужичке с ноготок, ведущем под уздцы лошадку, везущую хворосту воз. Роль автора исполнил высокий парень, ученик 7 класса, роль маленького Власа - первоклассник. Игрушечная лошадка на дощечке с колесиками нашлась дома у еще одного ученика, а санки, нагруженные высохшими стеблями подсолнечника, привезла девочка. Трудность возникла с изображением леса: в Веселоярске почти не было деревьев. Пришлось ограничиться голыми ветками лозы, которая росла за речкой. Девочки, держали ветки в руках, веток было много, что напоминало настоящий лес. Представление имело шумный успех, артистам долго аплодировали.
Наступил 1944 год. Настроение в стране и в школе изменилось в лучшую сторону: война шла к концу, но она еще шла. Надо было не только учиться, но и работать. Весной учебный год сократили, всех учеников 5 класса перевели в 6 класс. Лида и все ее одноклассники летом 1944 г.
проработали по 3 месяца или в колхозе, или на участке педучилища. Не забывали и про свои 5 соток. Вопреки распространенному мнению, подросшие дети не только собирали колоски и осыпавшийся горох. Весной они сажали картошку и другие культуры, летом их пололи, осенью копали картошку, таскали красивые, но большие и тяжелые тыквы, подбирали за лошадью с плугом сахарную свеклу. Все дети получили благодарность и небольшие подарки: по 23 нестандартных корнеплода.
Осенью 1944 г. здание педучилища освободилось, и учебный процесс стал возвращаться в Рубцовск. Имущество и урожай мать с дочкой перевезли на быках. Хозяйку поблагодарили за гостеприимство и помощь, с ее дочерью расстались без сожаления, но пожелали ей дождаться возвращения с фронта отца ее детей и вырастить их большими и здоровыми.
Так закончился трехлетний деревенский период в жизни эвакуированного из Белоруссии ребенка военных лет: Лида повзрослела и в полной мере осознала всю тяжесть потери, выпавшей на их с матерью долю. Она не только получила травму ноги и утратила подвижность рук, необходимую для игры на пианино. Главное, в Веселоярск она приехала и маминой, и папиной дочкой, а уехала полусиротой, безотцовщиной. Но были и приобретения: она познакомилась с хорошими людьми, освоила некоторые виды домашней и сельхозработы, прочла несколько интересных книг, заработала три похвальные грамоты «За отличные успехи и примерное поведение». Надо было умножать приобретения и не раскисать от потерь.
С таким настроением 12-летняя Лида приехала в Рубцовск, который к тому времени прославился огромным тракторным заводом (АТЗ), успешно работавшим несколько десятилетий, выпускавшим танки, трактора и другие машины. К сожалению, слишком «либеральные» реформаторы закрыли завод, что неблагоприятно отразилось на судьбе города и его жителей.
Отгрузка тракторов в Рубцовске
В Рубцовске мать с дочерью поселились в общежитии педучилища, где они уже жили пару дней 3 года назад. Занимаемый общежитием дом был рубленый, но старый. Он был похож, как и дом известного литературного героя, на дряхлого инвалида: «стены его много потерпели от всяких непогод, дождей, вихрей и осенних перемен». Нижние вен-
цы подгнили, печи дымили и не грели. Окна были подслеповаты: часть их закрывали куски картона. Все удобства находились во дворе. В комнате жили три преподавательницы, выпускницы Московского, Ленинградского и Белорусского университетов с двумя детьми-подростками разного пола; в кухне, на трех узких казенных кроватях, ютились шесть студенток. Но общежитие не было филиалом «Вороньей слободки», жильцы не устраивали «частых скандалов и тяжелых склок», а относились друг к другу с большим уважением. Такие бытовые условия были далеки от комфортных, но лучших не было и в ближайшее время не предвиделось. АТЗ строил новое благоустроенное жилье, но туда селили только работников завода.
Обитателям общежития пришлось взяться за ремонт. Первым делом наняли печников и переложили печи: они перестали дымить, зато начали греть. Вторым делом убрали с окон картонки, вставили стекла, починили ставни. Дом стал зрячим. Третьим делом выбелили на три слоя стены и потолок, которые не знали побелки, видимо, со времен «царского прижима». Наконец, разыскали маляра, который за хорошую плату покрыл на два слоя полы масляной краской. Теперь общежитие приобрело если не божеский, то вполне человеческий вид. Некоторые сложности возникли с водой: за ней требовалось ходить за три улицы, на чистую в те времена и красивую речку Алей, приток Оби. По примеру местных жителей, обитатели общежития довольно быстро освоили нехитрое орудие - коромысло - и стали носить воду на коромысле. Зимой воду брали из проруби, вокруг которой всегда стояла лужица. Нужна была ловкость, чтобы не угодить в прорубь, не промочить валенки и не упасть затем при крутом подъеме на берег.
Зато на берегу стояло кирпичное здание старинной постройки: это была настоящая баня с отдельными номерами и большими общими отделениями, работавшими каждый день. Откроешь краны - из них течет и холодная, и горячая вода, никто не запрещает лить ее сколько угодно, можно даже постоять под душем. Кстати, по карточкам стали выдавать мыло, не очень хорошее, с резким запахом, но мыло, которого люди не видели несколько лет. Современному человеку радость по поводу бани и мыла может показаться смешной, но эти современники, видимо, забыли, сколько невзгод и лишений принесла не нами развязанная война.
Из этого общежития Лида пошла в 6 класс городской школы, пропустив из-за переезда первую четверть и получив единственную в ее школьной жизни двойку - по алгебре. Учителей и одноклассниц (школа была женская) это насторожило: она снижала показатели успеваемости хорошего класса. Но двойка была вскоре исправлена, а получив единственную в классе пятерку за очень сложный диктант, Лида завоевала общее уважение. С тех пор «отлично» стало ее дежурной отметкой.
Наконец наступил самый радостный праздник - День Победы Советского Союза в Великой Отечественной войне. Услышав по радио сообщение о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, все ученицы побежали в школу. В школьном дворе уже собрались учителя. Все поздравляли друг друга; одни смеялись, другие плакали; третьи и смеялись и плакали одновременно. На импровизированную трибуну, которой служило школьное крыльцо, поднялся
недавно вернувшийся с войны, весь «пропахший порохом» учитель физики Александр Федорович, высокий, стройный, молодой красавец, предмет тайных мечтаний чуть ли не всех девчонок, вскоре ставший директором школы. Он поздравил всех с великим праздником, призвал учениц отметить этот праздник отличной учебой и объявил минуту молчания в память о тех воинах, которые не вернулись домой. Собравшаяся во дворе школы толпа детей и взрослых замерла в молчании. Многие вытирали слезы. Подождав немного, Александр Федорович воскликнул: «Да здравствует великая Победа! Да здравствует советский народ - победитель фашизма! Да здравствует Советская Армия - Армия победительница!» Все стали аплодировать и громко повторять призывы учителя. Вечером в актовом зале школы состоялось торжественное собрание в честь Дня Победы. Затем силами самих учениц и учеников из соседней мужской школы был дан большой концерт.
После Победы жизнь начала быстро улучшаться: стали ярче светить электрические лампочки, в магазинах появился хороший хлеб, расширился набор продуктов на рынке. Всем ученицам в школе выдали, за небольшую плату, по два комплекта плотной хлопчатобумажной ткани на форменные коричневые платья с длинными рукавами, на черные и белые фартуки. После денежной реформы 1947 г. и отмены карточек жизнь стала напоминать довоенную. Незаметно выросшие девочки, теперь уже девушки, нарядившись в новые платья, сшитые мамами и украшенные самодельными кружевными воротничками и манжетами, вообразили себя гимназистками и институтками, о которых они читали в книгах. Теперь они почувствовали, что война действительно кончилась.
Через 4 года после Победы Лида и все ее одноклассницы успешно окончили школу, а некоторые поступили в престижные вузы Новосибирска, Томска, Барнаула, Ташкента, Алма-Аты и других городов. Лида оказалась одной из двух золотых медалистов в масштабе стотысячного города. Она поступила в Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова. Вторую золотую медаль получил выпускник новой школы, расположенной в поселке Алтайского тракторного завода.
Все дети, как местные, так и эвакуированные, во время войны хлебнули лиха через край. У тех и других погибали на фронте или умирали в тылу отцы, братья, даже матери; и те, и другие недоедали, были плохо одеты, много работали, часто не имели возможности учиться. Но нельзя не признать, что на долю эвакуированных «детей войны» выпали еще дополнительные напасти. Местным детям не пришлось бросать родной дом и многие вещи, имеющие не столько материальную ценность, сколько символическое значение: альбомы с фотографиями предков, связки старых писем, часы и мебель, доставшиеся от бабушек, книги, игрушки, музыкальные инструменты. У местных детей враги не сжи-
гали пусть небогатую, но родную хату. Местные дети не видели реальных, а не киношных боевых действий, не подвергались бомбежкам и пулеметным обстрелам, не убегали от приближающейся войны, не слышали надрывающего душу рева моторов фашистских бомбардировщиков. Эвакуированные «дети войны» все это видели и переживали. Они понимали опасность реальных боевых действий для жизни своей и своих мам, боялись этой опасности, испытали страх смерти, следовательно, были еще сильнее психологически травмированы, чем местные дети военного времени.
Местным «детям войны» не пришлось перенести трудности длительного переезда на восток. Они, как правило, жили со своими родными мамами, в родном домике, при своем огородике, они не знали, что такое бездомность и придирки квартирных хозяек, среди которых встречались разные люди, в том числе такие, которые видели в приезжих детях нахлебников или дармовую рабочую силу, мальчиков и девочек «на побегушках». Почти каждый ребенок, покинувший родной дом летом, был гол, как сокол; никакой одежды, кроме летней, не имели и их матери. Приезжие городские дети, как и многие взрослые, не имели навыков сельскохозяйственного труда, что вызывало насмешки местного населения с упоминанием классического анекдота про грабли, а иной раз приводило к травмам.
Тяготы и лишения, выпавшие на долю эвакуированных «детей войны», можно перечислять еще долго, но автор этих строк считает неправильным противопоставление приезжих детей местным. Эвакуированные и местные дети жили в дружбе, между ними не было сколько-нибудь серьезных конфликтов, драк и т. п., а мелкие конфликты скоро забывались. И те, и другие дети военного времени своей жизненной активностью, учебой, работой, оптимизмом, дружбой, стоическим перенесением потерь и невзгод, даже играми и шалостями, свидетельствующими об их психическом здоровье и неунывающем характере, внесли большой вклад в нашу победу над фашизмом. Выросшие «дети войны» сумели получить хорошее образование и профессию, залечить раны войны, обеспечить небывалое развитие экономики, науки и культуры нашей страны. Как известно, первый космонавт мира Ю. А. Гагарин - 1934 года рождения, и другие герои освоения космоса были высокообразованными и высококвалифицированными «детьми войны».
Недопустимо неуважительное, порой издевательское не только в материальном, но и в моральном плане отношение к состарившимся «детям войны», которые приводит к разрыву связи поколений и примеры которого ежедневно сообщают СМИ. Автор этих строк поддерживает требования той части нашего общества, которая считает необходимым придать понятию «дети войны» официальный статус, принять, наконец, закон о «детях войны» и отметить материально и морально заслуги этой группы граждан российского общества.
© Чинакова Л. И., 2017
