CC BY
44Горшков Михаил Константинович, доктор философских наук, академик РАН, директор ФНИСЦРАН, Москва.
E-mail: [email protected]
Реальности пореформенной России:
четверть века социальных трансформаций в социологическом измерении
DOI: 10.19181/ezheg.2018.1
Аннотация. В фокусе статьи — анализ результатов многолетних общенациональных социологических исследований, характеризующих восприятие россиянами в целом и их различными социальными группами направленности и итогов постсоветских трансформаций, опыта реформирования экономической, социальной и политической жизни общества, тех сдвигов, которые произошли в нем за последние 25 лет. И, прежде всего, — данных общероссийского социологического мониторинга (N = 4000 респондентов, репрезентирующих взрослое население страны в возрасте 18 лет и старше в разбивке по полу, возрастным когортам, уровню образования и типу поселения), проводимого Институтом социологии Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук (ФНИСЦ РАН) с 2014 г. по настоящее время в рамках проекта Российского научного фонда, нацеленного на выявление состояния и динамики массового сознания и повседневных практик россиян в кризисных условиях и на стадии перехода общества в посткризисную ситуацию, а также ресурсов, за счет которых российский социум сумел адаптироваться к новой реальности, ответить на внутренние и внешние вызовы и риски. В рамках работы выделяются приобретения и потери населения страны за годы реформ, рассматриваются объективное и субъективное благополучие и неблагополучие российских граждан, динамика их идейно-политических предпочтений, особенности российской системы местного самоуправления как
значимой характеристики зрелости политической культуры общества и его демократических институтов. Специальное внимание уделяется произошедшим за четверть века социокультурным изменениям, формированию российской идентичности и роли в обществе религии и религиозных организаций. Приводится анализ повседневной жизни россиян, проживающих в мегаполисах и провинции.
Ключевые слова: социальные трансформации, пореформенная Россия, исторические периоды реформирования страны, социально-психологическое состояние населения, адаптация россиян к последствиям кризиса, зоны субъективного благополучия и неблагополучия, интересы государства и права человека, идейно-политические предпочтения россиян, запрос на перемены, местное самоуправление, Россия будущего, гражданская идентичность как ресурс сплоченности, религиозный фактор, столицы и провинции.
Gorshkov Mikhail Konstantinovich, Doctor of Philosophy, Director, Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia.
E-mail: [email protected]
Realities in post-reform Russia:
a quarter of a century of social transformations in a sociological dimension
Abstract. The article provides an analysis of many years of national sociology studies, which characterize how Russians on the whole and their different social groups perceive the direction and results of post-Soviet transformations, experience of reforming the economic, social and political life of the society, the shifts that took place in it over the past 25 years. And above all, the data of all-Russian sociological monitoring (N = 4,000 respondents, who represents the adult population of Russia (aged 18 and older), and
are grouped by gender, age cohort, education level, and community type), carried out by the Institute of Sociology of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences (FCTAS RAS) from 2014 onwards within the framework of the project of the Russian Science Foundation aimed at highlighting the state and dynamics of mass consciousness and everyday practices of Russians in crisis conditions and at the stage of society transition to the post-crisis situation as well as at identifying the resources through which the Russian society managed to adapt to the new reality and respond to internal and external challenges and risks. The gains and losses of the population during the years of reforms are singled out. The paper explores as well the objective and subjective well-being and ill-being of Russian citizens, the dynamics of their ideological and political preferences, the peculiarities of the national system of local self-government as an important characteristic of maturity of the society's political culture and democratic institutions. Special attention is paid to sociocultural changes that took place during the years of reforms, formation of Russian identity and the role of religions and religious organizations in society. The analysis focused on everyday life of Russians living in megalopolises and the provinces.
Keywords: social transformations, post-reform Russia, historical periods of reforming the country, psychological well-being of populations, Russians' adaptation to the effects of the crisis, zones of subjective well-being and ill-being, interests of the State and human rights, politico-ideological preferences of Russians, request for changes, local self-government, future Russia, civic identity as a resource to ensure cohesion, religious factor, capital and provinces.
Масштабные преобразования в постсоветской России связывают с реформами Ельцина — Гайдара, стартовавшими в январе 1992 г. резким повышением цен на продукты, товары и услуги. По сути дела, именно они ознаменовали начало радикального реформирования страны — переход к рыночной экономике, на многие годы определивший траекторию развития Российской Федерации на этапе ее новейшей истории. И хотя прошло уже более четверти века, события и процессы тех лет продолжают волновать многих россиян, особенно
в контексте сдвигов, имевших место не только в 90-е гг. ХХ в., но и в новом столетии. Причем если 10—15 лет назад в центре общественного внимания находились дискуссии о степени необходимости этих реформ, их причинах и последствиях, то нынешним поколением россиян в большей степени актуализирован вопрос о соотношении «ельцинской» и «путинской» эпох: есть ли между ними преемственность, или же трансформация российского общества в начале XXI в. приобрела совершенно иную, во многом альтернативную 1990-м гг. прошлого века, направленность? Какие слои населения выиграли, а какие проиграли в результате осуществленных в стране преобразований? В чем изменились, а в чем сохранили свою устойчивость ценностно-мировоззренческие и социокультурные основы жизнедеятельности российского социума?
В основе излагаемых ниже оценок и выводов, касающихся восприятия россиянами характера и направленности трансформационных процессов, опыта реформирования экономической, социальной и политической жизни общества за последние двадцать пять лет, — эмпирические данные, полученные Институтом социологии ФНИСЦ РАН в ходе проведенного в октябре 2017 г. общероссийского социологического исследования «Двадцать пять лет российских трансформаций в оценках и суждениях россиян»1.
1 Исследование выполнено при поддержке гранта Российского научного фонда (проект № 14-28-00218-11) в ФНИСЦ РАН исследовательской группой в составе: М. К. Горшкова (руководитель исследования), А. Л. Андреева, Л. Г. Бызова, Л.М. Дробижевой, Ю. В. Латова, Н. В. Латовой, С. В. Мареевой, М. М. Мчедловой, В. В. Петухова (зам. руководителя исследования), Р. В. Петухова, Н. Е. Тихоновой, Ж. Т. То-щенко. Объем выборочной совокупности исследования составил 4 тыс. респондентов, репрезентирующих взрослое население России в возрасте 18 лет и старше в разбивке по полу, возрастным когортам, уровню образования и типу поселения.
Наряду с этим эмпирическую базу анализа сформировали результаты двух общероссийских исследований, проведенных ИС РАН в 2001 и 2011 гг., соответственно: 1) «Новая Россия: десять лет реформ»; 2) «Двадцать лет реформ глазами россиян». В обоих исследованиях во всех территориально-экономических районах страны, а также в Москве и Санкт-Петербурге на основе использования репрезентативной выборки (аналогичной по своей структуре выборке исследования 2017 г.) было опрошено 1750 респондентов.
Сразу следует подчеркнуть: не только для экспертного сообщества, но и для подавляющего большинства обычных граждан российские трансформации не представляются единым, линейным процессом. В самосознании россиян они разбиваются на два, хотя и связанных между собой, но качественно отличных, исторических периода реформирования страны [Горшков 2016: 180—253]. Первый период — 1990-е гг. — ельцинское десятилетие; второй — с 2000 г. по настоящее время — путинский период. Главный и, наверное, самый справедливый вердикт им выносит народное большинство (причем разные социально-профессиональные и демографические группы). Первый период предстает в массовых оценках и суждениях россиян как время несбывшихся надежд, как череда непродуманных, нескоординированных радикальных практических мер, приведших, в конечном счете, к обнищанию огромной массы людей и отбросивших страну в ее развитии на многие годы назад. Особое рвение в радикальном переустройстве основ российского общества проявили так называемые младореформаторы, дорвавшиеся до дележки государственной собственности и оставившие народу пустопорожние ваучеры.
Второй период реформ оценивается общественным мнением как поворот практической политики в сторону общества, наведения в стране конституционного порядка, выведения ее из острой фазы кризиса на траекторию устойчивого и стабильного развития. При том, что в наследство от реформ начала 1990-х гг. России достались такие базовые экономические институты, как приватизация, частная собственность, либерализация цен и т.п., через последовательную реализацию политического курса В.В. Путина удалось вернуть государство в социальную сферу, значительно снизить долю беднейших слоев населения, укрепить армию, поднять международный авторитет страны, осуществить воссоединение Крыма с Россией. И все же, как наследие прошлого, остаются серьезные проблемы, ибо за короткий исторический срок их не решить. Это, по оценкам населения, и всепроникающая коррупция, и глубокие социальные неравенства, и огромный разрыв в уровне доходов и качестве
жизни богатых и бедных, безусловно, снижающие общественный эффект реформ и требующие для повышения их действенности новых подходов и механизмов.
Качественные различия в восприятии россиянами четверти века российских трансформаций выражаются и в тех оценках, которые они дают основным приобретениям и потерям, случившимся в указанный период новейшей истории страны. Рейтинг шести основных достижений 1990-х гг. выглядит следующим образом: закрытие предприятий, не выдерживающих конкуренции (60 %); возможность зарабатывать без ограничений (36 %); возможность начать свой бизнес и прекращение гонений за веру (по 34 %); свобода передвижения, включая выезд за рубеж, и многопартийность, свобода слова и свободные выборы (по 27 %). Если же выделить основные потери, понесенные российским обществом в 1990-е гг., то среди таковых, по мнению наших сограждан, прежде всего: человеческие жертвы в войнах и вооруженных конфликтах (68 %); развал передовых отраслей промышленности (68 %); отход от идеи социализма (67 %); снижение уровня жизни (65 %); снижение обороноспособности страны (64 %), а также резкое разделение общества на богатых и бедных и снижение авторитета России (по 57 %).
Для путинского периода реформ «набор» главных приобретений носит иной предметный характер: насыщение рынка товарами и услугами (78 %); рост обороноспособности страны и нормализация ситуации на Кавказе (по 75 %); свобода передвижения, включая выезд за рубеж (72 %); укрепление частной собственности (69 %); рост авторитета России в мире и повышение роли религии и церкви в обществе (по 65 %). В свою очередь, в качестве потерь называются: рост цен, коммунальных платежей (72 %); распространение в России терактов (69 %); рост коррупции (57 %); резкое деление общества на богатых и бедных и высокая зависимость национальной экономики от экспорта энергоресурсов (по 55 %); отсутствие социальной справедливости (51 %) (табл. 1, 2).
Таблица 1
Мнения россиян о том, что можно назвать основными приобретениями
для общества в разные исторические периоды2 (октябрь 2017г., %)*
Это приобре-
События Для общества в 1990-е гг. Для общества в 20002010-е гг. тение несущественно или его реально не было
Насыщение рынка товарами 24 78 7
Нормализация ситуации на Кавказе 9 75 16
Рост обороноспособности, развитие оборонной промышленности 10 75 17
Свобода передвижения, включая выезд за рубеж 27 72 11
Укрепление частной собственности 21 69 14
Рост авторитета России в мире 13 65 23
Повышение роли религии и церкви в обществе 25 65 17
Многопартийность, свобода слова, свободные выборы 27 63 17
Большие возможности для самовыражения и личной карьеры 16 62 25
Расширение доступа к высшему образованию 13 60 29
Возможность начать свой бизнес 34 58 16
Новые рабочие места 13 57 31
Жизнь стала ярче, интереснее, 12 57 32
динамичнее
Прекращение гонений за веру 34 56 17
Рост благосостояния значительной
части граждан, появление среднего 15 55 31
класса
Конвертируемость рубля 25 53 27
Возможность зарабатывать без ограничений 36 44 27
Закрытие предприятий, производств, 60 42 7
не выдержавших конкуренции
* Примечание. Ответы упорядочены по оценкам изменений, произошедших в 2000-2010-е гг.
Таблица 2
Мнения россиян о том, что можно назвать основными потерями для общества в разные исторические периоды3 (октябрь 2017г., %)*
События Для общества в 1990-е гг. Для общества в 20002010-е гг. Эта потеря несущественна или ее реально не было
Рост цен, коммунальных платежей 41 72 4
Распространение в России такого явления, как теракты 38 69 3
Снижение качества образования и медицины 43 60 9
Рост коррупции 53 57 5
Резкое деление общества на богатых и бедных 57 55 5
Отсутствие социальной справедливости 55 51 8
Высокая зависимость экономики страны от экспорта энергоресурсов 47 55 11
Страх за будущее детей 50 50 11
Межнациональные конфликты 55 47 10
Безработица 62 46 5
Жизнь стала напряженной, утомительной, безрадостной 45 43 18
Утрата чувства стабильности, безопасности 60 43 7
Падение морали 62 43 7
Снижение уровня жизни большинства населения 65 42 5
Чрезмерное усиление роли церкви, клерикализм 28 41 35
Отсутствие реальной демократии, преследование оппозиции 35 41 28
Человеческие жертвы в войнах, вооруженных конфликтах 68 40 5
Утрата уверенности в завтрашнем дне 61 40 8
Снижение авторитета России в мире 57 34 15
События Для общества в 1990-е гг. Для общества в 20002010-е гг. Эта потеря несущественна или ее реально не было
Развал передовых отраслей промышленности, основанных на науке и высоких технологиях 68 32 8
Отход от идеи социализма 67 24 18
Снижение обороноспособности страны 64 22 18
* Примечание. Ответы упорядочены по оценкам изменений, произошедших в 2000—2010-е гг.
В целом же можно констатировать, что за 25-летний период история «новой России» уже совершила один круг и в настоящее время по многим признакам постепенно подходит к очередному повороту — точке бифуркации, в которой открывается иная экономическая и социально-политическая перспектива. Исследования ФНИСЦ РАН 2017 г. четко обозначили новую «волну» общественного запроса на перемены. Несмотря на доминирование положительных (одобряющих действия российских властей) оценок событий и тенденций последних лет, в целом многие россияне не удовлетворены сложившейся посткризисной ситуацией. Поэтому с определенной долей уверенности можно было прогнозировать качественную смену курса, объективно детерминированную высокой степенью исчерпанности тех парадигм, в рамках которых страна развивалась на протяжении последнего пятнадцатилетия. И именно такая смена курса, нацеленная на качественно новое, прорывное развитие страны, была предельно четко сформулирована В.В. Путиным в его президентском Послании Федеральному собранию РФ 1 марта 2018 г. — Послании, которое он определил как особое, рубежное [Послание Президента...].
Обращает на себя внимание тот социологически установленный факт, что за годы российских реформ, в особенности в путинский период их осуществления, актуализировался вопрос о субъективном восприятии россиянами собственного благополучия или неблагополучия. Что касается социально-психологического состояния населения, характеризующего
один из важных аспектов субъективной оценки (самооценки) своего положения, то к концу 2017 г. российское общество поделилось на две сопоставимые по численности группы: тех, у кого доминирует позитивное психоэмоциональное состояние (54 %), и тех, кто характеризуется в основном негативными эмоциями (46 %). При этом, рассуждая об эмоциях, превалирующих в их социальном окружении, наши сограждане были склонны давать им более негативные оценки, чем собственному психоэмоциональному состоянию.
В последние годы россияне чаще всего оценивали различные аспекты своей жизни «на удовлетворительно», а среди тех из них, кто выбирал тот или иной полюс («хорошо» или «плохо»), как правило, преобладали позитивные оценки [Латова 2017]. Подобные тенденции подтвердились и в 2017 г. Причем негативные оценки доминировали над позитивными только в таких аспектах бытования, как материальное положение, возможность отдыха в период отпуска и возможность получать качественную медицинскую помощь.
Динамика оценок за период с 2011 г. была разнонаправленной: до 2014 г. практически по всем позициям, отражающим как материальные, так и нематериальные аспекты качества жизни, наблюдались улучшения, что выразилось в росте доли позитивных оценок. Однако кризис 2014—2016 гг. привел к обратной тенденции: сложившаяся ситуация приблизилась к ситуации 2011 г., а фиксировавшийся до кризиса позитивный рост, отражающий улучшение субъективного благополучия россиян, оказался нивелирован [Мареева 2017].
В целом определяемая на основании оценок различных сторон жизнедеятельности зона субъективного благополучия в современной России невелика. Численно она объединяет менее четверти россиян (24 %), в то время как зона субъективного неблагополучия охватывает немногим более трети населения (35 %), а остальные (41 %) занимают промежуточное положение. Субъективное благополучие выражается в настоящее время в высоких оценках всех основных аспектов своей жизни, а субъективное неблагополучие — в ярко выраженной неудовлетворенности собственным материальным положением и возможностями отдыха, а также нейтрально средних оценках других аспектов бытия. При этом большую
роль в формировании ощущения субъективного благополучия или неблагополучия играет не столько уровень доходов как таковой, сколько его восприятие и самооценка.
Субъективное благополучие локализуется среди относительно более молодых представителей российского среднего класса, проживающих в крупных городах, в то время как пожилые россияне и рабочий класс (в том числе условный «новый» рабочий класс, объединяющий работников нефизического, но рутинного и не требующего высокой квалификации труда), особенно в сельской местности, формируют зоны субъективного неблагополучия.
Представителей зон благополучия и неблагополучия отличают не только разные самооценки собственного положения, но и их представления о ситуации в России и происходящих в ней изменениях. Как первые, так и вторые фиксируют в пореформенном российском обществе ряд серьезных проблем (прежде всего, уровень цен, отсутствие социальной защищенности, коррупция, неравенство, снижение качества медицины и здравоохранения). Однако субъективно благополучные россияне чаще отмечают в развитии современной России и позитивные тенденции, связанные с расширением пространства возможностей и шансов, которыми они смогли воспользоваться.
Стоит заметить, что в последние годы российских трансформаций наблюдается, на первый взгляд, парадоксальное явление. На фоне высокого рейтинга доверия президенту страны В.В. Путину и консолидации общества на патриотической платформе начинается довольно активное переосмысление функций и роли самого государства, с одной стороны, и значимости прав человека в их соотнесенности с интересами государства, с другой. Фактически по этому важнейшему, с учетом неоэтакратического характера российского социума, критерию российское общество разделилось сегодня на две полярные группы (24—37 %), а также нейтральное большинство, не имеющее по данному вопросу четко выраженной позиции (рис. 1).
Несмотря на то, что пятая часть населения, твердо убежденная в приоритете прав человека над интересами государства, это, вроде бы, и немного, для России подобная картина знаменует собой начало своего рода «тихой революции», кардинальных социокультурных сдвигов, последствия которых могут
Права человека должны преобладать над интересами государства
42,4
24,6
Для обеспечения государственных интересов в некоторых случаях возможны ограничения прав отдельных индивидов
38,5
23,9
Интересы государства должны преобладать над правами отдельного человека
35,1
35,8
■ Согласны ■ Трудно сказать ■ Несогласны
Рис. 1. Представления россиян о соотношении интересов государства и прав человека (октябрь 2017 г., %)
быть весьма значительны. Впервые за всю историю страны число сторонников приоритетности прав человека сравнялось с числом сторонников приоритетности интересов государства. Более того, поскольку быстрое изменение «баланса сил» происходит в первую очередь за счет младших возрастных когорт, уже в ближайшем будущем можно ожидать дальнейших сдвигов в этой области, особенно в мегаполисах и крупных городах.
В то же время важно понимать сущность позиции сторонников приоритетности прав человека в России, поскольку она кардинально отличается от установок традиционных правозащитников, для которых на первом месте стоят различные политические права и демократические свободы. Напротив, для ориентированных на права человека массовых слоев населения речь идет, прежде всего, о правах социально-экономического характера. При этом их представители отнюдь не являются безусловными поборниками западного пути развития или сближения России со странами Запада. Наконец, хотя они чаще сторонников приоритетности интересов государства артикулируют запрос на перемены в российском обществе, между этими двумя мировоззренческими группами отсутствуют существенные различия в характере ожидаемых перемен. И по всем ключевым позициям население практически едино в своих представлениях об оптимальной модели государства и запросах к нему. Подобные запросы фокусируются в настоящее время на
усилении социальной справедливости, жесткой борьбе с коррупцией в верхних эшелонах власти, преодолении нефтегазовой зависимости экономики России, а также на развитии науки, образования, здравоохранения и культуры.
Близки позиции разных групп населения и в других аспектах их представлений об оптимальной для нашей страны модели государства — в части занятия государством ключевых «командных высот» в экономике, тяготения к смешанной экономике с доминирующей ролью государственной собственности, а также убежденности в том, что все стратегические отрасли экономики и социальной сферы, гарантирующие благополучие и будущее нации, должны находиться под безусловным контролем государства (табл. 3).
Таблица 3
Мнения представителей различных мировоззренческих групп о том, какие отрасли экономики должны управляться государством
(октябрь 2017г., %)*
Отрасли Группы
Сторонники приоритета интересов государства Сторонники приоритета прав человека
Электростанции 81 71
Пенсионные фонды 78 70
Школы 78 67
Вузы 76 66
Добыча нефти 78 66
Металлургические и машиностроительные заводы 71 59
Медицина 60 56
Эксплуатация жилищного хозяйства 67 54
Банки 55 47
Транспорт 49 41
Театры, музеи, библиотеки 46 41
Телевидение 34 27
Производство продуктов питания 28 27
Газеты 28 24
* Примечание. Отранжировано в порядке убывания доли желающих видеть монополию государства в соответствующей отрасли в группе сторонников приоритетности прав человека.
Что же получается в итоге? А то, что государство пока еще по-прежнему является для подавляющего большинства «рядовых россиян» инструментом реализации интересов общности людей, живущих на территории России, и именно интересами данной общности как целого оно и должно, с их точки зрения, руководствоваться в своей деятельности. Речь идет о формулировке общих целей развития нации, занятии «командных высот» в экономике и обеспечении всем слоям населения возможности для благополучной жизни. Однако попытки государства на разных этапах реформирования общества отказаться от подобной принципиально важной роли, а также выполнение им своих социальных обязательств вразрез с существующими в обществе представлениями о справедливости способствовали началу кризиса этой традиционной для отечественной культуры модели взаимоотношений государства и индивида. Кроме того, это дало толчок активному переосмыслению в общественном сознании роли государства и соотношения его интересов с правами человека. И процесс такого переосмысления, отражающего масштабность сдвигов, имеющих место в российском самосознании, происходит достаточно динамично.
На основе анализа широкой базы эмпирических данных нельзя не сформулировать и вывод о том, что двадцать пять лет российских трансформаций стали периодом формирования и развития политической культуры постсоветского российского социума. Обращение к результатам многолетних исследований ФНИСЦ РАН (до июля 2017 г. — Институт социологии РАН), проводимых в режиме мониторинга, позволяет выделить в становлении идейно-политических предпочтений россиян три этапа. На первом из них (начало которого относится к горбачевской перестройке) массовый политический интерес проявлялся к западным образцам и ценностям демократии и рынка. Начало второму этапу положила недолгая, но эффективная деятельность на посту председателя Правительства РФ Е.М. Примакова, направленная на выведение страны из тяжелого постдефолтного состояния. А его продолжение и развитие связаны с деятельностью В.В. Путина и Д.А. Медведева по обеспечению политэкономического ком-
промисса между сложившимися в обществе либеральными и консервативными силами.
Воссоединение Крыма с Россией ознаменовало третий этап формирования идейно-политических ориентаций наших сограждан, а вместе с этим и новое размежевание «консервативного большинства» и «либерального меньшинства». Каждый из выделенных периодов сопровождался пересмотром массовых оценок многих знаковых событий и процессов, происходивших как под влиянием государственной пропаганды, так и в силу глубоких изменений состояния и динамики массового сознания россиян.
Перипетии политической жизни постсоветской России во многом дискредитировали все более или менее значимые идеологические и партийно-политические концепты. Что «коммунисты» или «либералы», что «социалисты» или «центристы», что другие идеологические образы (ярлыки) стали утрачивать свою привлекательность уже после первого десятилетия реформ.
Как следствие, на втором (путинском) этапе реформ основной набор доминирующих в массовом сознании россиян идейно-политических ценностей стал включать следующее:
♦ сочетание демократического устройства политической системы (особенно важны индивидуальные свободы — выбора профессии, заработка, перемещений, включая выезды за рубеж, свобода информации и политических взглядов) с элементарным порядком и сильным государством, неприкосновенность личной жизни;
♦ сочетание рыночной экономики, особенно на ее «микроуровне», с усилением роли государства и приданием ему социальных функций;
♦ комбинация прозападных ценностей в обыденной жизни (идеал — массовое потребительское общество западного типа) и жесткой, неуступчивой внешней политики, поддерживающей национальное достоинство россиян;
♦ отказ от революционных или радикальных способов общественных преобразований в пользу постепенного эволюционного реформирования.
Судя по данным массовых опросов, из этого консенсуса уже в начале 2000-х гг. стали «выпадать» наиболее радикально
настроенные левые и националисты различного толка, а также меньшая, но наиболее радикальная часть либералов.
Отличительная черта путинского периода реформ — ориентация подавляющего большинства россиян на стабильность. Это подвигло многих экспертов, да и простых граждан, заговорить о том, что страна наконец-то преодолела «политический разброд и шатание» и вступила в эру медленного, но неуклонно стабильного развития. Однако последние годы во многом опровергли подобные утверждения, свидетельством чему стало довольно заметное изменение общественных ожиданий. На смену многолетней ориентации россиян на стабильность пришел, как уже отмечалось выше, запрос на перемены.
Запрос на перемены не носит сугубо политического характера, а связан в основном с массовыми умонастроениями в отношении базовых принципов социальной справедливости и необходимости нового подъема экономического благосостояния. Его нельзя трактовать и как желание вернуться в эпоху 1990-х гг., к продолжению сугубо либеральных экономических и политических реформ. Тем самым, в сущности, этот запрос носит общественно-конструктивный характер и нацелен на поддержку более эффективных и решительных действий властей.
Примечательно, что запрос на перемены выражается и в том, что значительная часть общества вновь начинает обретать веру в свою способность влиять на происходящее в стране. Соответственно, меняется качество гражданского участия. Оно становится более осмысленным, социально мотивированным и для многих совершенно бескорыстным. Это заметный шаг вперед, учитывая, что частная жизнь граждан и публичная сфера еще недавно никак не соприкасались, а политическая и общественная деятельность, не сулившая материальных или карьерных выгод, рассматривалась зачастую (прежде всего активистской, «продвинутой» частью населения) как сугубо маргинальная.
Судя по результатам многолетних исследований ФНИСЦ РАН, как и других социологических центров, российское общество имеет некоторые специфические особенности восприятия демократии, связанные главным образом с обстоятельствами исторического времени и контекста про-
исходящих процессов [Петухов 2017а]. Тем не менее конструирование какой-то чисто российской модели демократии вряд ли целесообразно. Более перспективной, особенно с учетом тех вызовов, с которыми сталкивается современная Россия и с которыми государство в одиночку уже не справляется, выглядит задача расширения пространства свободы для индивидуальной и общественной самореализации.
Важной характеристикой зрелости политической культуры общества и его демократических институтов является реально работающая система местного самоуправления. Здесь важно напомнить, что происходивший в годы перестройки (с конца 1980-х гг.) интенсивный процесс демократизации советского общества принимал самые разные формы, одной из которых стало повышение интереса к участию в деятельности местных советов народных депутатов. В существовавших тогда исторических условиях эти органы являлись относительно доступными для советских граждан каналами вхождения в реальную политику. При этом основной движущей силой гражданской активности того времени была общегосударственная повестка, а не локальные проблемы. Гражданами двигало желание ускорить наступление перемен в стране в целом, а не заниматься исключительно благоустройством отдельных городов или сельских территорий. После упразднения в 1993 г. советов народных депутатов и принципиального изменения подходов к организации власти на местах, фактически изолирующих муниципальную политику от общегосударственной, а также выдвижения на первый план исполнительно-распорядительных органов во главе с единоличным главой муниципального образования, общественно-политическая активность на местном уровне резко снизилась. Можно сказать, «муниципальная революция» под знаменами новой для общества концепции местного самоуправления происходила в основном в чиновничьих кабинетах, в научных учреждениях и на профильных вузовских кафедрах. Для общества, взявшего курс на решение своих частных социально-экономических проблем, она оказалась малопонятной и мало интересной.
В 2000-е гг., несмотря на, как минимум, две масштабные реформы местного самоуправления, принципиального из-
менения заложенных ранее подходов не произошло. При сохранении декларируемой демократичности системы на уровне нормативного регулирования и политических практик продолжалось превалирование административно-исполнительных органов власти над органами представительными, что ограничивало массовую включенность россиян в муниципальную политику. Массовые опросы показали, что сложности с пониманием сути местного самоуправления на обыденном уровне были обусловлены диссонансом между декларируемой открытостью муниципалитетов и их фактической замкнутостью для гражданского участия [Петухов 2017а].
Что же в результате? Анализ проводимых сегодня социологических исследований и опросов прошлых лет дает основания для вывода о том, что на протяжении всего постсоветского периода сохраняется принципиальный разрыв между доктринальными представлениями о местном самоуправлении и тем, как оно воспринимается обществом. Несмотря на декларируемую близость к населению, в течение всех 25 лет реформ местное самоуправление остается для значительной части социума «черным» ящиком с неизвестным содержимым. В сущности, кризис доверия к нему является квинтэссенцией неуверенности в способности муниципалитетов самостоятельно решать вопросы местного значения и реакцией на их отчужденность от граждан. На концептуальном уровне отмеченные особенности восприятия населением реальных механизмов местного самоуправления практически не учитываются, не принимаются они в расчет и при разработке нормативно-правового обеспечения. Это, безусловно, является одной из причин нынешнего кризисного положения организации местной власти.
Важно подчеркнуть, что в настоящее время в российском обществе вновь начинает формироваться запрос на массовое участие в управлении делами государства. Ярким примером тому служит «муниципальная весна», инициированная в Москве в сентябре 2017 г. после выборов в местные советы депутатов. Однако действующее устройство системы местного самоуправления в силу своей выраженной бюрократической сущности не способно удовлетворить потребности граждан
в общественно-политической активности, что, как и в годы перестройки, делает актуальным вопрос о кардинальном изменении подходов к организации политической власти на местах.
Все годы реформ в политической повестке, в той или иной степени, присутствовал вопрос: что представляет собой Россия будущего? По данным многолетних социологических замеров, взгляды большинства россиян на то, как должна меняться страна и какой ей быть, сложились еще в начале 2000-х гг. и с тех пор практически не менялись. Исследование 2017 г. подтвердило устойчивость массовых представлений о должном, которые отражают не только меняющиеся обстоятельства, но и определенные константы национального менталитета. На первом месте среди этих представлений всегда стояла идея справедливости. Сопрягаемая с задачами борьбы с коррупцией в высших эшелонах власти, она выделяется как самая важная более чем половиной наших сограждан, что и на рубеже двадцатипятилетия реформ выводит ее на первые места в рейтинге приоритетов. Эта позиция характерна практически для всех социально-демографических групп населения. Причем по степени своей значимости она приближается к таким задачам, как преодоление нефтегазовой зависимости и улучшение образования и здравоохранения, также чрезвычайно актуализированным в массовом сознании. Это, в свою очередь, говорит о том, что россиян крайне волнует проблема выбора модели развития страны.
Исследования ФНИСЦ РАН, проводившиеся на протяжении двух последних десятилетий, позволяют обосновать и вывод о том, что модернизация на основе перехода страны к инновационному развитию стала своего рода национальной целью, способной объединить (да и реально объединяющей) большинство россиян. Другое дело, как должен осуществляться подобный переход.
Подобно всем людям на Земле граждане России стремятся к благосостоянию, современному комфорту, повышению уровня жизни и процветанию. Однако для них важна не только цель, но и средства, не исключительно сугубо финансовый эквивалент процветания, но и его содержательная сторона. В этом плане социальное мышление россиян нельзя
назвать чисто экономическим: оно включает в себя и определенное представление о самоуважении, основанное на достижительных и вместе с тем просветительских по своему генезису ценностях. Поэтому их волнует, и отнюдь не только по соображениям материальной выгоды, вопрос о специализации России в системе международного разделения труда. Данный вопрос затрагивает представления наших сограждан о самих себе и уже в силу этого тесно связан с деликатной и тонкой проблематикой идентичности, а, в конечном счете, — с интегральной «картиной мира». В соответствии с представлениями россиян, модернизация — «настоящая» и «успешная» —это когда Россия сможет зарабатывать не только на природных богатствах, инфраструктуре или выгодном геополитическом положении, но и на производстве интеллектуального продукта. На этом наши сограждане неизменно настаивают во всех массовых опросах, в ходе которых изучается их мнение по поводу возможных стратегий развития страны.
Заслуживает внимания и вывод о том, что гражданская идентичность является важным ресурсом сплоченности полиэтнического пространства России. Такая форма идентичности имеет очевидные и все более устойчивые основания в чувстве сопричастности к гражданам России, солидаризации по основным ценностным ориентациям и формирующемся чувстве гражданской ответственности, подкрепляемом благоприятными межэтническими установками [Российское общество... 2017: 271—286].
Как показывают данные мониторинговых исследований ФНИСЦ РАН, российская идентичность встроена в социально-политическое пространство (табл. 4). Ее гражданские измерения чутко реагируют на общественную активность граждан и на деятельность институтов. Низкий уровень доверия к государственным институтам, в особенности к судебной и правовой системе, отражается на востребованности «закона и порядка», социальной справедливости в обществе, без которых гражданская идентичность теряет стимулы к позитивному действию. Неслучайно эти параметры россияне упоминают в числе тех, которые могут сплотить российское общество.
Таблица 4
Динамика основных макроидентичностейроссиян в 1992—2017гг. (%)
О каких из перечисленных групп Вы можете сказать: «Это — мы...» 1992 2004 2011 2017
Граждане России 71 78 94 92
Люди того же достатка, что и Вы 68 89 83 81
Люди тех же взглядов на жизнь, что и Вы 73 75 85 89
Люди той же профессии 77 91 81 81
Люди той же национальности 75 89 91 88
Земляки - - 89 90
Жители Вашего города, села 73 82 89 89
XXI век называют веком столкновения идентичностей, борьбы и даже битвы за идентичность. Судя по результатам массовых опросов, Россия встретила этот век в ситуации гиперболизации этнической идентичности. Первые десятилетия XXI столетия продемонстрировали тенденцию ее оздоровления и нарастания совместимости гражданской и этнической идентичности. В настоящий период, по сути время испытаний, необходимо ответить на вопросы: на каких основах с учетом новых вызовов способно будет солидаризироваться российское общество? Достаточно ли будет для этого защитной страновой и этнической идентичности, позитивно совмещаемой с накопленным потенциалом гражданской российской идентичности?
Анализ связи гражданской идентичности с межнациональными установками подтверждает позитивный настрой гражданского сознания людей в части их отношения к «иным», «другим». Гражданская идентичность не снимает этнических предубеждений, но очевидно усиливает готовность к межэтническому общению в производственной и неформальной сферах. При этом в стране в целом межнациональное согласие определяется в значительной мере установками и умонастроениями этнического большинства, его готовностью сохранять собственное достоинство и культуру, поддерживая одновременно культуру взаимодействующих с ним людей других национальностей (рис. 2).
Для укрепления межэтнического согласия и общероссийской консолидации важно внести в государственные ре-
Рис. 2. Гражданская идентичность как фактор, снижающий этнические предубеждения (октябрь 2017 г., %)
шения, определяющие политику в сфере межнациональных (межэтнических) отношений и прежде всего в Стратегию государственной национальной политики, большую определенность в понимании принципов современного государства и политической нации. Снижение неопределенности в данном вопросе, тем более ее полное преодоление, будут стимулировать рост доверия граждан и к государству в целом, и между русскими и людьми других национальностей.
В постсоветский период важную роль в самоидентификации россиян стал играть религиозный фактор. Причем, как показывают социологические замеры массового сознания, эта роль характеризуется своей неоднозначностью [Российское общество. 2017: 287—307]. С одной стороны, большинство российских граждан (84 %) относит себя к какой-либо конфессии либо к верующим в высшую силу вне конфессии, и лишь 12 % — к атеистам. При этом среди молодежи доля атеистов выше, чем в других возрастных группах. С другой стороны, при идентификации себя с группой по принципу «это — Мы» близость к людям своей веры оказывается малозначимой, особенно на фоне общегражданской и локальной самоидентификации. В особенности это относится к молодежи, которая менее других возрастных групп склонна идентифицировать себя по религиозному признаку. При этом важность единоверцев как объединяющего фактора выступает противовесом традиционным формам политических и гражданских форм солидарностей.
С уверенностью можно утверждать, что роль идентификации с традиционными для России конфессиями достаточно устойчива. Однако данные многолетних исследований ИС РАН свидетельствуют: российское общество остается преимущественно секулярным, а ценностно-политический проект, связанный с православием как идеей очищения и возвращения к подлинности бытия, занимает в массовом сознании периферийное место (табл. 5).
Таблица 5
Доли считающих, что идея «очищения» общества через православную веру способна сегодня вдохновить людей, сплотить их во имя общих целей, в религиозно-мировоззренческих и возрастных группах
(2011-2017 гг., %)
Группы 2011 2017
Православные 11 5
Религиозно- Мусульмане 9 -
мировоззренческие Верующие вне конфессий 2 3
Атеисты 4 2
18-30 10 3
31-40 7 4
Возрастные 41-50 8 5
51-60 11 4
Старше 60 13 5
Всего 9 4
Вместе с тем в последнюю четверть века, особенно в 2000-е гг., в общественном мнении россиян отмечаются рост уважения к РПЦ, поддержки прекращения гонений за веру и повышение роли религии и церкви. Одновременно опасения большей части россиян вызывает рост клерикализма. Во многом данное положение дел отражает разнонаправленные процессы во взаимоотношениях религии и общества. В целом же последствия повышения роли религии и церкви воспринимаются обществом скорее нейтрально со смещением в позитивную сторону. Причем молодежь в данном вопросе более скептична по сравнению с другими возрастными группами.
Противоречивость прослеживается и в институционально-политическом аспекте религиозного фактора, который представляется точкой пересечения ряда разнополярных тенденций и интересов различных политических субъектов.
Прежде всего, на протяжении многих лет социологических наблюдений отмечается достаточно высокий, особенно на фоне многих других государственных и общественных институтов, уровень доверия к РПЦ. Одновременно в течение вот уже четверти века роль религиозных организаций характеризуется большинством россиян как позитивная с лидирующими функциями милосердия и благотворительности, духовно-нравственного воспитания, сохранения традиционных ценностей и культурного наследия, поддержки института традиционной семьи.
Поликонфессиональность российского общества как атрибут исторической субъектности отражает специфику межрелигиозного взаимодействия и уникальный опыт общежития. Речь идет о том, что несмотря на болезненные трансформации всех сфер общественной жизнедеятельности и образа жизни сфера межрелигиозных отношений представляется россиянам едва ли не самой благополучной. Согласно оценкам большинства населения, за последние 25 лет межрелигиозные отношения скорее улучшились и в России в целом, и в конкретных регионах проживания респондентов. Возможный рост или всплеск политического и религиозного экстремизма редко вызывает у россиян тревожные умонастроения. Подавляющее большинство из них считает насилие в межнациональных и межрелигиозных спорах недопустимым. При этом реакция молодежи по данным сюжетам сопоставима с оценками всего населения при тенденции смещения к большему скептицизму. Одновременно выделяются две тенденции: с одной стороны, налицо усиление уверенности в недопустимости насилия как способа разрешения межнациональных и межрелигиозных конфликтов (при несколько растущей в составе приверженцев ислама доли тех, кто в этом не очень уверен), а с другой — поляризация мнений о допустимости и недопустимости насилия.
В целом же имеются основания для следующего вывода: несмотря на повышенное звучание с различными оттенками и нюансами религиозных смыслов — от «Религиозного возрождения» и сотрудничества между религиозными организациями и государством до конфликтов между светским и религиозным — в эпоху российских трансформаций рели-
гиозно-мировоззренческий климат в стране является одним из примеров социального спокойствия.
Анализируя динамику трансформационных процессов, разворачивающихся в России последние 25 лет, нельзя обойти вниманием общее и особенное, имевшее место во взаимодействии столиц и провинций страны.
Москвичи — жители самого крупного мегаполиса России, позиционируемого обычно как «витрина модернизации», демонстрируют по ряду характеристик (представления о жизненном успехе, самоидентификация) большую, нежели жители иных (кроме Северной столицы) типов поселений, активность в деле формирования модернизированного типа личности. Вместе с тем масштаб отличий между ними не столь велик, чтобы существенно нарушать ценностную гомогенность населения страны в рамках сохранения доминирования характеристик традиционалистского типа личности (табл. 6).
Таблица 6
Элементы жизненного успеха в представлениях россиян, проживающих
в разных типах поселений4 (май 2017 г., %)
Элементы жизненного успеха Столицы Города в регионах Сельская местность
Наличие семьи и детей 53 66 72
Интересная работа 53 47 46
Наличие надежных друзей 47 41 41
Возможность быть самому себе хозяином 38 24 23
Яркие жизненные впечатления 35 28 20
Уважение окружающих 28 40 42
Честно прожитая жизнь 30 31 34
Возможность жить не хуже других 19 26 30
Высокая должность 17 15 9
Быть первым во всем, что кажется важным 12 10 9
Наличие престижной собственности (иномарка, коттедж и т.п.) 12 11 11
Богатство 11 17 11
4 Допускалось до 5 ответов.
Элементы жизненного Столицы Города Сельская
успеха в регионах местность
Достижение известности, 5 6 6
популярности
Победа над своими врагами 3 5 6
Обладание властью 1 5 3
В то же время по ряду других характеристик их мировоззрения (отношение к индивидуальному активизму, инновациям, гордость за собственные достижения), связанных с условиями их жизнедеятельности, москвичи, напротив, обнаруживают относительно слабое (даже в сравнении с сельскими жителями) развитие элементов личности модерна. Данный парадокс обусловлен тем, что в Москве объективно сильнее выражены не только многие составляющие современного западного образа жизни, но и черты патерналистско-ориен-тированного типа общества (высокая занятость в госсекторе, популистская социальная политика, сильная пропаганда проправительственных СМИ, частые государственно-общественные мероприятия), к тому же сосуществующие с высочайшей в стране дифференциацией доходов. Как следствие, столица России противостоит регионам не только как своеобразный анклав модерна в традиционалистской стране, но и как своего рода «рудимент СССР» в постсоветском обществе, причем постепенно суживающий для своих жителей возможности достижения успеха и тем самым постепенно утрачивающий статус «города шансов». Указанное противоречие находит выражение в определенной алогичности ментальных установок самих москвичей, которые, с одной стороны, высоко ценят возможность «быть самому себе хозяином», а с другой — чаще всего убеждены, что без поддержки государства им не выжить.
В целом же комплексный и многоаспектный анализ результатов социологических исследований позволяет говорить об отсутствии в современном российском обществе значимых разрывов и, тем более, «раскола» между столицами и регионами страны или (учитывая близость Санкт-Петербурга не столько к Москве, сколько к региональным центрам) между Москвой и «не-Москвой». Более того, с годами масштабы различий между ними сокращаются, что находит отражение и в общественном сознании. В основе этих изменений лежат
объективные сдвиги, способствующие сближению Москвы с провинцией, причем как за счет улучшения материального положения нестоличных регионов страны, так и за счет его относительного ухудшения в столице [Столицы и регионы... 2018].
В заключение следует подчеркнуть, что кризис 2014— 2016 гг. не только породил новые проблемы и противоречия, но и актуализировал старые, существовавшие последние годы и десятилетия, которые в подъемные 2000-е гг. не были столь очевидны для большинства россиян. Речь, в частности, идет об отсутствии механизма перевода многообразных индивидуальных, групповых (прежде всего экономических) интересов на язык общезначимых проблем. За 25 постсоветских лет в стране так и не появились сильные профсоюзы, нет ни одной партии с отчетливо выраженной «тред-юнионистской» повесткой. Отсюда — уже упоминавшаяся ранее смена общественных умонастроений. Многолетний тренд на стабильность, сохранение в неизменном виде сложившейся в иной политико-экономической реальности системы социальных и политических институтов сместился в сторону формирования массового запроса на перемены. Число тех, кто полагает, что стране необходимы существенные политические и экономические реформы, выросло за последние пять лет на 16 % и достигло в 2017 г. максимальных за последние годы значений — 44 %, а в молодежных группах превысило половину опрошенных. А это означает, кроме всего прочего, постепенное преодоление в обществе опасений будущего, которое до недавнего времени воспринималось многими как некий конгломерат не слишком понятных и пугающих угроз.
Вместе с тем даже сохраняющаяся ориентация значительной части россиян на стабильность не тождественна их согласию на застой. Наши сограждане опасаются не перемен, а дестабилизации ситуации, радикальной ломки привычных устоев жизни, после которой стране, чтобы прийти в себя, понадобятся годы и десятилетия. Именно поэтому эволюционный сценарий развития — без волюнтаристских экономических экспериментов, без агрессивной политической конфронтации — представляется многим россиянам не самым плохим. Одновременно в массовом сознании растет понимание того, что без переоценки стратегий и приоритетов,
оправдавших себя в предшествующее, относительно благополучное десятилетие, страна вряд ли полностью преодолеет кризис и сможет успешно двигаться вперед. Общество подошло к рубежу, когда оно либо окончательно согласится с существующим порядком вещей, либо приведет в действие способы активного влияния на окружающую людей жизнь. Множащиеся вызовы, с которыми сталкивается страна и с которыми государство в одиночку не справляется, объективно востребуют энергию общественной самодеятельности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Горшков М.К. Российское общество как оно есть: (опыт социологической диагностики): в 2 т. Т. 1. М.: Новый хронограф, 2016. 411 с.
Латова Н.В. Динамика и факторы удовлетворенности жизнью
россиян (1997-2017) // СОЦИС. 2017. № 12. С. 65-78. Мареева С.В. Адаптация россиян к последствиям экономического кризиса // СОЦИС. 2017. № 11. С. 65-75. Петухов В.В. Демократизация российского общества: возможна ли вторая попытка? // ПОЛИС. 2017а. № 5. С. 8-23. Петухов Р.В. Доверие российского общества к органам местного самоуправления как проблема // ПОЛИС. 2017б. № 6. С. 61-75.
Российское общество и вызовы времени. Книга пятая / [М.К. Горшков и др.]; под ред. М.К. Горшкова, В.В. Пету-хова. М.: Весь Мир, 2017. 427 с. Столицы и регионы в современной России: мифы и реальность пятнадцать лет спустя / [М.К. Горшков и др.]; отв. ред. М.К. Горшков, Н.Е. Тихонова. М.: Весь Мир, 2018. 310 с. Послание Президента Федеральному Собранию 1 марта 2018 года. // [Электронный ресурс]: Президент России. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/56957 (дата обращения: 08.04.2018).
