CC BY
67Андреев Андрей Леонидович, доктор философских наук, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦРАН,
Москва.
E-mail: [email protected]
Российское общество постсоветской эпохи:
социальное самочувствие, историческая память, идеалы и ценности1 DOI: 10.19181/ezheg.2018.14
Аннотация. В статье, обобщающей результаты социологических исследований, проводившихся по сопоставимым методикам начиная с середины 1990-х гг., освещается динамика представлений россиян о самих себе и своих человеческих качествах, о предметах национальной гордости и пройденном страной историческом пути. Автор рассматривает их взгляды на проблему отношений между Россией и Западом, характеризует восприятие различными группами населения периода «развитого социализма» и различных этапов постсоветской истории, предлагает объяснение возрождению интереса к СССР и ностальгии по советской эпохе, характеризует сложившиеся у россиян мнения о том, что они приобрели и что потеряли в результате рыночных реформ. Особое внимание
1 Использованы результаты исследования Института социологии ФНИСЦ РАН (октябрь 2017 г.). Общее число опрошенных— 4000, выборка квотная, репрезентирующая взрослое население страны в возрасте старше 18 лет по полу, возрасту и типу поселения. Выборка районировалась по социально-экономическим районам Российской Федерации в соответствии с принципами, применяемыми Росстатом для контроля социально-экономических показателей развития страны. Для анализа динамики массового сознания использовались также сопоставимые данные, полученные в ходе всероссийских социологических опросов, проводившихся ранее в разные годы Российским независимым институтом социальных и национальных проблем и Институтом социологии РАН (с 2017 г. — в составе ФНИСЦ РАН). В этих исследованиях использовался тот же тип выборки (квотная, районированная, репрезентирующая взрослое население страны по полу, возрасту и типу поселения) с несколько меньшим объемом — от 1750 до 2500 респондентов.
уделяется сложившимся в массовом сознании представлениям о путях дальнейшего развития страны, в связи с чем затрагиваются вопросы о том, что думают граждане по поводу дальнейших задач модернизации России и каких изменений в жизни страны они бы хотели. В этом контексте дается характеристика идеологических различий внутри российского общества и оценка степени популярности различных взглядов на прошлое, настоящее и будущее России.
Ключевые слова: российская ментальность, российская идентичность, ценности, советская эпоха, постсоветский период, социальные изменения.
Andreev Andrey Leonidovich, Doctor of Philosophy, Main Researcher, Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia.
E-mail: [email protected]
Post-Soviet Russian society:
social well-being, historical memory, ideals and values
Abstract. In an article summarizing the results of sociological research conducted on comparable methods since the mid-1990s, the dynamics of Russians' views about themselves and their human qualities, about the subjects of national pride and the historical path traversed by the country are covered. The author considers their views on the problem of relations between Russia and the West, characterizes the perception by different groups of the population of the period of "developed socialism" and various stages of postSoviet history, offers an explanation for the revival of interest in the USSR and nostalgia for the Soviet era, characterizes the opinion of Russians on what they have acquired and what they have lost as a result of market reforms. Particular attention is paid to the current understanding of the ways of the country's further development, which raises questions about what citizens think about the further tasks of Russia's modernization and what changes they would like in
the life of the country. In this context, the author characterizes the ideological differences within the Russian society and assesses the popularity of different views on the past, present and future of Russia.
Keywords: Russian mentality, Russian identity, values, Soviet era, post-Soviet period, social changes.
Перестройка советской системы, которая в начале 1990-х гг. переросла в ее демонтаж и так называемые рыночные реформы, происходила под лозунгами приобщения к Западу, понимаемому как восстановление социальной нормальности после 70 лет следования девиантным по отношению к ней «ленинским курсом». Но уже в 1995 г. надежда на интеграцию с Западом сохранялась только у 7 % россиян, тогда как 44 % пришли к выводу, что судьба России ему совершенно безразлична, а 31 % даже полагали, что он стремится ее ослабить и превратить в зависимое государство. Это неприятное для россиян открытие, подтверждаемое мерами по расширению НАТО на восток, а затем и «гуманитарными» бомбардировками исторически близкой нам Сербии, привело к масштабной переоценке всех ценностей, вылившейся в своего рода неоконсервативную волну, смыслом которой стала реабилитация аутентичных российских ценностей. Теперь своеобразные черты России стали восприниматься в общественном сознании не как постыдные признаки отсталости и нецивилизованности, а как источник ее внутренней силы и даже как симптом ее особого исторического призвания [Россия на рубеже... 2000: 227; Россия и Европа... 2014: 88-90, 69-100]. Фактором, который закрепил результаты этого культурно-психологического и нравственного поворота и окончательно утвердил российское общество на новых мировоззренческих позициях, стала достигнутая после 2000 г. консолидация российской государственности, сопровождавшаяся достаточно жестким «укрощением» олигархии и довольно значительным экономическим ростом, позволившим существенно поднять уровень жизни населения. В результате этого был преодолен период своего рода «исторической растерянности», а россияне вновь стали приобретать чувство уверенности в себе и своих возможностях.
С тех пор основные социологические индикаторы, характеризующие социокультурные параметры российского общества, его ментальность, ценностные доминанты и морально-психологическое состояние либо остаются стабильными, либо демонстрируют устойчивую динамику, вектор которой определился еще в начале 2000-х гг. Вопреки ожиданиям многих зарубежных и некоторых отечественных экспертов, на эту динамику практически никак не повлияли ни падение нефтяных цен с последовавшими за ним девальвацией рубля и сокращением реальных доходов населения, ни массированная критика России со стороны Запада в сочетании с настойчивыми попытками ее изоляции от «цивилизованного мира», ни экономические санкции и контрсанкции, в результате которых столичные гурманы лишились возможности наслаждаться французским камамбером и испанским хамоном, запиваемым глотком настоящего бургундского (в маленьких городках и на селе всего этого великолепия и так никогда не видели). И ведь нельзя сказать, что под влиянием демонизиру-емой на Западе «кремлевской пропаганды» россияне утратили чувствительность к тому, что происходит вокруг них. Обращает на себя внимание то, что более половины опрошенных осенью 2017 г. граждан отметили происходившее в последние годы ухудшение материального положения населения страны, а число негативно оценивших ситуацию в экономике почти в 2 раза, а в социальной сфере — в 3,5 раза превзошло долю тех, кто полагает, что она за последние годы улучшилась.
Не так уж трудно представить себе, что это потенциально могло бы стать причиной для новой «революции ценностей» и переосмысления всей сложившейся в головах у россиян картины мира. Пока, однако, интеллектуальную и нравственную атмосферу в стране в общем и целом определяет поколение, непосредственно испытавшее на себе тяжелую аномию 1990-х гг. и потому мыслящее категориями реальных, а не абстрактных возможностей, этого не происходит. Негативные тенденции при всей своей болезненности воспринимаются этим поколением как «меньшее зло», с лихвой перекрываются позитивно воспринимаемыми трендами. В частности, проведенный опрос позволяет сделать вывод, что на наших сограждан производят впечатление и аресты высокопоставленных коррупци-
онеров, и укрепление внешнеполитических позиций страны, и эффективная борьба с терроризмом, и постепенное возрождение промышленного и научного потенциала страны, а, как следствие, и ее военно-экономической мощи, позволяющей проводить независимую политику, направленную на защиту национальных интересов и эффективно противодействующую попыткам некоторых держав «поставить Россию на место».
Нельзя не заметить того, что в условиях не преодоленного на сегодня экономического кризиса и обострившейся международной обстановки до трети населения испытывает тревогу, раздражение, а иногда и озлобленность. Но эти психологические реакции не конвертируются в идеологический и политический тренд, а самоощущение значительного большинства, как уже было отмечено, остается вполне позитивным. Если можно так выразиться, в эмоциональном плане оно окрашено спокойным оптимизмом. В силу этих причин российское общество, если брать его в целом, демонстрирует немалую морально-психологическую устойчивость перед лицом осложнившихся обстоятельств и не обнаруживает желания свернуть с пути, по которому оно в настоящее время движется.
Но это не значит, что образ пути, по которому идет и должна идти Россия, определился в массовом сознании раз и навсегда. Вообще говоря, историческая память в российском обществе обладает стойким иммунитетом к неоднократно предпринимавшимся попыткам ее переформатирования. Ни школа Покровского с ее вульгарно-классовыми оценками (чего стоит хотя бы попытка изобразить войну 1812 г. как столкновение возглавляемых гениальным Наполеоном сил исторического прогресса с реакционной Россией, которая к тому же... сама виновата в наполеоновском вторжении!), ни попытки некоторых историков времен «перестройки» представить Бухарина и Троцкого в качестве позитивной альтернативы Сталину, ни тотальный пересмотр оценок советской эпохи, достигший своего апогея в период президентства Б.Н. Ельцина, не были приняты массовым сознанием. Более того, все эти историко-идеологические кампании, проводившиеся с участием как отдельных историков, так и политтехнологов в конечном счете заканчивались поражением их инициаторов. Но тем не менее историческое
самосознание российского общества нельзя рассматривать как нечто застывшее и беспроблемное. Отношение к тем или иным событиям прошлого претерпевает определенные изменения, причем некоторые из них произошли в самые последние годы. Общий тренд — усиливающееся неприятие всего того, что противостоит модели успеха «встающей с колен» державы или, по крайней мере, отклоняется от этой модели. Скажем, период правления Б.Н. Ельцина и так уже давно воспринимался большинством россиян как «черные годы», но сегодня политические решения, направленные на укрепление его власти, оцениваются намного жестче, чем еще 5—6 лет. Так, победу над ГКЧП в августе 1991 г. в 2011 г. приветствовали 41 % респондентов и не одобряли 35 %, а к 2017 г. это соотношение изменилось на обратное (соответственно, 28 и 48 %); разгон Верховного совета в октябре 1993 г. шесть лет назад поддерживали 23 % опрошенных, а осуждали 37 %, к настоящему же времени первая из этих цифр снизилась на 4, а вторая «подросла» на 8 %; наконец, переизбрание Б.Н. Ельцина президентом в 1996 г. в 2017 г. одобрило на 6 % меньше респондентов, чем в 2011году [Двадцать лет реформ... 2011: 45].
Оценки СССР и современной России в массовом сознании
В ходе проводившихся в разные годы исследований респондентам предлагалось сравнить СССР при Л.И. Брежневе и Российскую Федерацию при Б.Н. Ельцине и В.В. Путине по 27 различным параметрам (спрашивалось, присущи ли были стране те или иные качества в каждый из этих исторических периодов). Ответы на данный вопрос, которые были получены в 2017 г., подтвердили давно уже известный социологам факт: период правления Б.Н. Ельцина россияне воспринимают как самый плохой период истории страны. Единственное, что отличает его в положительную сторону от советской эпохи, — это наличие гражданских и политических свобод (при этом, однако, нынешняя Россия в данном аспекте воспринимается намного позитивнее, т.е. наше исследование 2017 г. показывает, что сегодня россияне имеют существенно больше реальных прав и возможностей, чем до 2000 г.).
Разумеется, зная характер складывавшихся в последние полтора-два десятилетия трендов массового сознания, такой результат можно было бы предвидеть, хотя с точки зрения динамики ценностей и трансформации исторического самосознания, он все же интересен и показателен: как видим, несмотря на все попытки реабилитации «святого времени», запомнившегося россиянам такими событиями, как массовое обнищание, ваучеры, семибанкирщина, расстрел Дома Советов, первая чеченская война и дефолт, не нашли в массовом сознании никакого отклика. Однако в ходе сравнительного анализа данных за разные годы раскрывается и кое-что неожиданное. Прежде всего, удивляет, насколько сильно с начала 2000-х гг. изменились содержательно-дескриптивные характеристики нашего прошлого, притом что оно — прошлое — уже состоялось и в силу этого само по себе уже не подвержено никаким изменениям.
Возьмем, к примеру, такую содержательную характеристику, как «страх». В 2004 г. это понятие ассоциировалось с советским временем всего лишь у 2 % респондентов, а с периодом правления Б.Н. Ельцина — у 13 % [Исследование «Граждане новой России: кем себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить?», данные из архива Института социологии РАН]. В 2017 г. первый из этих показателей зафиксирован на уровне 15 % — понятно, что и это не так уж много, но тем не менее с точки зрения соотношения величин это рост в 7 (!) раз. По второму показателю мы также видим очень большое — пятикратное — увеличение, которое невозможно списать на обычные погрешности и флуктуации. Такая специфическая динамика видна и на примере еще нескольких характеристик-индикаторов (например: «наличие идеалов», «дисциплина и порядок»). Как можно объяснить такое аномальное поведение отдельных показателей, притом что в остальных случаях ничего подобного не наблюдается, сказать пока сложно, для этого, по-видимому, нужны дополнительные глубинные исследования.
Вполне естественно, что сравнительное восприятие советского и постсоветского времени зависит от возрастных различий респондентов. Общая закономерность состоит в том, что люди среднего и, в особенности, старшего возраста намного
чаще, чем молодежь, приписывают СССР при Л.И. Брежневе все возможные положительные атрибуты (такие, как «жизнерадостность», «любовь к Отечеству», «доверие между людьми», «наличие идеалов» и др.) и намного реже отрицательные («страх», «бездуховность» и т.д.). При этом, как показывают данные, полученные в самое последнее время, разрывы в оценках между самым младшим (до 30 лет) и самым старшим (60+) поколениями могут порой достигать 30—40 процентных пунктов. Оценки разными поколениями России после 2000 г. не в столь значительной степени, но также асимметричны, только с обратной тенденцией — у молодежи позитивные характеристики наших дней выражены сильнее, чем у представителей старших возрастных когорт, а отрицательные, соответственно, более приглушены. Тем не менее и в глазах только еще входящего в жизнь поколения СССР при Брежневе в некоторых аспектах выглядит привлекательнее, чем Российская Федерация 2000-х гг. Хотя молодежь не согласна признать за советской эпохой монополию на любовь к Отечеству, считая, что патриотизм был в равной степени присущ и тому, и нынешнему времени; а кроме того современность значительно выигрывает в ее глазах по такой характеристике, как «жизнерадостность». Впрочем, последнее понятно чисто психологически: в 20—25 лет трудно представить себе своего 70-летнего дедушку и 60-летнюю бабушку такими же жизнерадостными, как ты сам. Старики, однако, думают иначе: среди них свыше ЪА охарактеризовали СССР времен своей молодости как жизнерадостную страну, тогда как среди представителей возрастной когорты до 30 лет аналогичного мнения по поводу современной России придерживается лишь половина опрошенных.
Оценки того периода, когда главой российского государства был Б.Н. Ельцин, в последнее время выглядят наиболее ровными — здесь самые большие разрывы между поколениями не превышают 10 процентных пунктов, а по некоторым позициям они совсем незначительны. Но при этом представители и старшего, и среднего, и младшего поколений сошлись в том, что данная эпоха по всем параметрам была наихудшей. Даже возможностей разбогатеть, как считают наши респонденты (причем всех возрастов, за исключением когорты 41—50 лет), при Ельцине было меньше, чем сейчас (табл. 1).
Таблица 1
Характеристика различных периодов отечественной истории по некоторым оценочным параметрам (данные 2017 г., %)
Среди Возрастные группы
Варианты ответа всех опрошенных 1830 лет 3140 лет 4150 лет 5160 лет > 60 лет
Страх
СССР при Л. Брежневе 15 23 16 11 8 11
Россия времен Б. Ельцина 65 58 67 65 67 68
Современная Россия 20 16 17 23 25 20
Затрудняюсь ответить 1 2 1 1 1 1
Наличие идеалов
СССР при Л. Брежневе 69 59 64 75 77 75
Россия времен Б. Ельцина 10 11 11 9 8 8
Современная Россия 20 26 24 16 14 16
Затрудняюсь ответить 2 3 1 1 1 1
Жизнерадостность
СССР при Л. Брежневе 58 36 50 64 77 76
Россия времен Б. Ельцина 9 12 10 9 7 8
Современная Россия 31 49 39 26 16 16
Затрудняюсь ответить 1 2 1 2 1 1
Доверие между людьми
СССР при Л. Брежневе 69 50 65 76 83 83
Россия времен Б. Ельцина 7 11 9 6 4 6
Современная Россия 22 37 26 18 12 10
Затрудняюсь ответить 1 3 1 1 1 0
Возможность стать богатым человеком
СССР при Л. Брежневе 8 6 7 7 10 10
Россия времен Б. Ельцина 40 34 40 47 43 39
Современная Россия 51 58 52 44 46 51
Затрудняюсь ответить 1 2 1 2 1 0
Любовь к Отечеству
СССР при Л. Брежневе 57 44 54 57 70 68
Россия времен Б. Ельцина 8 10 9 7 7 8
Среди Возрастные группы
Варианты ответа всех опрошенных 1830 лет 3140 лет 4150 лет 5160 лет > 60 лет
Современная Россия 34 45 37 36 23 24
Затрудняюсь ответить 1 1 0 1 0 0
Бездуховность
СССР при Л. Брежневе 12 15 13 14 9 8
Россия времен Б. Ельцина 54 51 56 54 51 58
Современная Россия 33 32 30 31 39 34
Затрудняюсь ответить 1 3 1 1 1 1
Опираясь на данные социологических исследований, можно сделать вывод, что четверть века, отделяющая нас от распада Советского Союза и возникновения новой России, представлена в исторической памяти населения достаточно неоднозначно. За преодоление хорошо всем известных недостатков советской системы, таких как экономика дефицита, идеологическая монополия КПСС, относительная закрытость социума, жесткие ограничения свободы слова и права на свободный выбор места жительства, как теперь выясняется, пришлось заплатить немалыми потерями, череда которых не закончилась и до сих пор. Если рассматривать эти потери дифференцированно, то пик их по разным категориям приходится на разные периоды. Но в целом 2000-е гг. в этом отношении выглядят в глазах наших сограждан отнюдь не лучше этапа «шоковой терапии» 1990-х. Если начало «пути в рынок» отмечено в первую очередь такими проблемами, как резкое снижение уровня жизни, возникновение и рост безработицы, утрата ощущения безопасности, развал промышленности, падение морали, человеческие жертвы в межнациональных конфликтах, снижение обороноспособности и падение авторитета России в мире, то в 2000-е гг. значимость некоторых из них (в особенности последнего) снизилась, но зато на первый план вышли рост цен и коммунальных платежей, угрозы терроризма, снижение качества образования и здравоохранения. Приходится отметить также неодобрение россиян по поводу усиления в 2000-е гг. роли церкви, а также широко распространившееся мнение, согласно которому в этот период возросла
зависимость страны от экспорта углеводородов (это последнее, впрочем, вряд ли вполне адекватно отражает объективное положение вещей). А вот по таким факторам, как социальная справедливость, уровень коррупции, разрыв между бедными и богатыми, отсутствие реальной демократии, страх за будущее детей, различия между этапами постсоветской истории, с точки зрения россиян, очень незначительны. Невелики они и по такому специфическому показателю, как эмоциональная окрашенность жизненных впечатлений: примерно 43—45 % опрошенных считает, что и в 1990-е, и в 2000-е гг. жизнь стала напряженной и утомительной, а для многих и безрадостной.
Как изменились люди?
Очевидно, что ностальгия по СССР — это ностальгия по солидарным общественным отношениям, по обществу без социальных рисков и с высоким уровнем социальных гарантий. Но вместе с тем — и это, может быть, еще важнее — по привлекательным для большинства наших сограждан человеческим качествам. В начале 1990-х гг. в России изменилась не только экономическая система и политический строй, — произошла и своего рода «антропологическая трансформация», в ходе которой в массовом масштабе возникли и стали воспроизводиться новые человеческие типы вместе с соответствующими их свойствам социальными формами повседневности и дорефлексивного переживания мира (то, что в немецкой философской традиции было обозначено как Lebenswelt).В результате, как представляется россиянам, они все больше и больше утрачивают позитивные человеческие качества, причем данный процесс продолжается и поныне: среди опрошенных в 2017 г. респондентов только 13 % согласились с тем, что моральное состояние российского общества за последние 5 лет улучшилось, тогда как 45 % считают, что оно ухудшилось, а 42 % полагают, что не изменилось. Особенно много пессимистических ответов на соответствующий вопрос было получено от респондентов с низкими доходами: в этой подгруппе доля считающих, что моральное состояние общества за последние 5 лет ухудшилось, достигает 72 %.
Конкретизируя свои впечатления и наблюдения, наши респонденты отмечают, что за те 25 лет, которые прошли со времени крушения советского строя, у россиян значительно поблекли и как бы выветрились едва ли не все привлекательные черты характера, за исключением целеустремленности и инициативности. Несколько уменьшилась внушаемость, склонность подчиняться авторитетам, что в принципе должно сделать поведение россиян более рациональным, но эта рациональность в значительной мере обесценивается серьезным усилением агрессивности и цинизма. Моральная эрозия особенно сильно затронула такие человеческие качества, как доброжелательность, душевность, искренность, бескорыстие, честность, верность своим товарищам, уважение к старшим и уважение к женщине. На патриотизме, преданности своей Родине, ответственности перед семьей и способности к сотрудничеству она отразилась в несколько меньшей степени, хотя и здесь эрозия также представляется россиянам очевидной (табл. 2).
Таблица 2
Мнения респондентов по поводу того, как изменились люди и их отношения за последние 25 лет (давался один ответ по каждой строке)
(данные 2017 г., %)
Качества людей Усилились Ослабли Остались теми же
1. Доброжелательность 12,6 57,1 30,3
2. Активность, целеустремленность, инициативность 34,3 34,4 31,3
3. Уважение к старшим 10,2 57,3 32,6
4. Уважение к женщине 11,9 52,0 36,1
5. Агрессивность 60,8 18,7 20,5
6. Ум, образованность 29,3 39,0 31,8
7. Внушаемость, склонность подчиняться авторитетам 32,3 30,1 37,6
8. Душевность 10,6 56,0 33,4
9. Искренность 9,9 59,1 31,0
10. Цинизм 60,5 16,8 22,7
11. Бескорыстие, готовность помочь другому 11,0 56,1 32,9
12. Патриотизм, преданность своей Родине 24,7 38,7 36,7
Качества людей Усилились Ослабли Остались теми же
13. Способность к сотрудничеству 23,9 34,2 41,9
14. Трудолюбие 16,3 48,9 34,9
15. Честность 9,7 58,0 32,4
16. Верность своим товарищам 13,8 40,7 45,5
17. Ответственность за семью, забота о ней 25,9 30,8 43,3
Надо отметить, что на общем фоне ответов на данный вопрос выделяются мнения самых молодых респондентов (до 30 лет), которые по всем строкам таблицы 1 оценили моральный дух современного российского общества на 5—10 процентных пунктов позитивнее, чем в среднем по выборке. Однако сразу после 30 лет картина меняется, и распределение мнений по данному вопросу приближается к среднему.
Посмотрим теперь на динамику самооценок россиян по человеческим качествам за последние несколько лет. Для этого мы располагаем данными 2012 г., когда вопрос о человеческих качествах россиян задавался в той же редакции, что и во время описываемого нами исследования [О чем мечтают... 2013: 50—52].
Таблица 3
Мнения о том, как менялись человеческие качества россиян на протяжении
постсоветского периода истории страны (%)
Варианты ответа 2012 2017
Доброжелательность
усилились 6 13
ослабли 71 57
остались теми же 23 30
Активность, целеустремленность, инициативность
усилились 41 34
ослабли 34 34
остались теми же 25 31
Уважение к старшим
усилились 4 10
ослабли 73 57
остались теми же 23 33
Уважение к женщине
усилились 5 12
ослабли 67 52
остались теми же 28 36
Агрессивность
усилились 79 61
ослабли 6 19
остались теми же 15 21
Варианты ответа 2012 2017
Ум, образованность
усилились 32 29
ослабли 39 39
остались теми же 28 32
Внушаемость, склонность подчиняться авторитетам
усилились 34 32
ослабли 28 30
остались теми же 38 38
Душевность
усилились 6 11
ослабли 67 56
остались теми же 27 33
Искренность
усилились 5 10
ослабли 70 59
остались теми же 24 31
Цинизм
усилились 68 60
ослабли 10 17
остались теми же 22 23
Бескорыстие, готовность помочь другому
усилились 5 11
ослабли 72 56
остались теми же 23 33
Патриотизм, преданность своей Родине
усилились 7 25
ослабли 64 39
остались теми же 29 37
Способность к сотрудничеству
усилились 18 24
ослабли 41 34
остались теми же 41 42
Трудолюбие
усилились 17 16
ослабли 51 49
остались теми же 32 35
Честность
усилились 5 10
ослабли 70 58
остались теми же 25 32
Верность своим товарищам
усилились 9 14
ослабли 47 41
остались теми же 44 45
Ответственность за семью, забота о ней
усилились 18 26
ослабли 37 31
остались теми же 45 43
Как видно из таблицы 3, общая картина в основе своей осталась прежней, но некоторые, причем позитивные, изменения в ней все же произошли. Если оставить в стороне те небольшие различия в значениях индикаторов, которые невозможно однозначно интерпретировать или которые могут быть результатом флуктуаций и статистических погрешностей, то можно заметить, что, по оценкам наших респондентов, в последнее время качество взаимных отношений и общения в российском обществе несколько улучшилось. Так, примерно в 2 раза и более увеличилось количество людей, считающих, что россиянам присущи такие черты, как доброжелательность, уважение к старшим, уважение к женщине, искренность, душевность, готовность помочь другому, честность, тогда как придерживающихся прямо противоположной точки зрения стало заметно меньше. Есть очевидная положительная динамика и по таким пунктам, как ответственность за семью, чувство товарищества и способность к сотрудничеству; улучшились (в данном случае — снизились) показатели и по отрицательным качествам, таким как агрессивность и цинизм. Наиболее сильные изменения мы видим в графе «патриотизм»: доля ответов, указывающих на то, что патриотизм в российском обществе усиливается, увеличилась в 3,5 раза, тогда как количество считающих, что он ослабевает, уменьшилось почти на 35 %. К сожалению, при этом приходится отметить и негативный момент — судя по полученным в ходе опроса данным, за последние 5 лет россияне довольно заметно сбавили по такому показателю, как активность, целеустремленность, инициативность.
О национальной гордости россиян
На протяжении всех 25 лет постсоветской истории российские социологи периодически задавали своим респондентам вопрос о том, какими достижениями, героями и явлениями прошлого они гордятся и могут гордиться. Сопоставление данных за разные годы демонстрирует большую устойчивость в расстановке ценностных приоритетов, которую отмечают и зарубежные исследователи: несмотря на то, что, по мнению
представителей старшего поколения, молодежь уже «не знает историю», обобщенная структура исторического нарратива в ее рассуждениях остается такой же, какой и была в прошлом ^еПБеИ 2004].
С самого начала на первое место с довольно большим отрывом от остальных возможных вариантов ответа россияне неизменно ставят победу в Великой Отечественной войне. В 1998 г. это событие назвали предметом гордости примерно 81 % опрошенных [Российская идентичность. 2008: 10—11], а в 2015 — свыше 76 %. Обращает на себя внимание, что распределение ответов на этот вопрос носит консенсусный характер и очень мало зависит от уровня доходов и образования, типа поселения и национальности респондентов, хотя незначительно коррелирует с возрастом. Второе место в рейтинге исторических событий также устойчиво занимало восстановление страны после войны — в последние годы соответствующую строку в списке событий, вызывающих чувство гордости, отмечали около 60 % опрошенных. Свыше половины участников опроса обычно включают в реестр славных дел страны и ее народа творчество выдающихся писателей, поэтов и композиторов, около половины — достижения отечественной науки и техники, космический полет Ю. Гагарина. А вот оценка гласности и перестройки времен М.С. Горбачева, а также проводившихся в 1990-е гг. рыночных реформ на протяжении всего периода наблюдений остается стабильно низкой: эпизодами отечественной истории гордится не более 1,5—2 % наших сограждан. Достаточно скромно (на уровне 7,5 %) оценивается ликвидация «железного занавеса» между Россией и остальным миром. И, наконец, об Октябрьской революции 1917 г., которая на протяжении семи десятилетий была окружена прямо-таки сакральным ореолом: приходится сказать о том, что это событие давно уже не вызывает у россиян никакого энтузиазма. Симптомы разочарования были хорошо видны уже в 1990-е гг., и никакой позитивной переоценки с тех пор не произошло. А в преддверии столетия со дня большевистского переворота в Петрограде продолжали числить его среди великих исторических свершений немногим более 6 %, и только среди
граждан пенсионного возраста (категория 60+) эта цифра поднимается до 11 % [Российское общество... 2017: 255].
В ходе анализа этих результатов с учетом их временной динамики и распределения различных вариантов ответов обращают на себя внимание два момента.
Во-первых: наблюдается постепенное уменьшение доли респондентов, рассматривающих те или иные события в качестве предмета национальной гордости почти по всем включенным в предлагаемый список вариантам ответов. Так, победу в Великой Отечественной войне в 1998 г. выбрали предметом гордости 81 % опрошенных, а в 2008 г. уже только 67 %; к 2016 г. эта цифра вновь несколько «подросла» (до 76 %), но уровня 20-летней давности так и не достигла. Сходная волнообразная, но в тенденции затухающая динамика наблюдается и по многим другим знаковым позициям, таким как послевоенное восстановление страны, космический полет Гагарина и ряд др. Эту тенденцию, по-видимому, следует интерпретировать как общее снижение интенсивности коллективной памяти и, гипотетически,как начальную стадию процесса трансформации матрицы идентичности, в которой история будет занимать все меньше места. Контуры данного процесса, в котором как отечественная, так и зарубежная социологическая наука, кажется, пока еще не отдает себе отчета, просматриваются и на материале других исследований: в частности, на зафиксированном нами в начале 2000-х гг. резком падении уровня исторических компетенций и общем сужении культурно-исторического горизонта наиболее образованной части молодежи— студенчества [Андреев 2013]. Не исключено, что в перспективе речь может идти даже об отрыве идентичности от исторической памяти и становлении какой-то новой — постисторической — идентичности. Надо, однако, отметить, что данный процесс, если он действительно имеет место, касается только общегражданской российской идентичности, а дискурсы этнической самоидентификации, как это видно на многих примерах, относящихся к Восточной Европе, остаются привязанными к исторической памяти, в том числе нередко к ее наиболее травмирующим эпизодам.
Во-вторых: все главные предметы общей национальной гордости россиян относятся к советской эпохе, более того, они сосредоточены в сравнительно кратком временном интервале 1940—1970-х гг., который объективно был «звездным часом» Советского Союза. Примечательно, что россияне выстаивали длинные очереди на выставки, посвященные Рюриковичам и Романовым, они с восторгом отзываются об экспозициях мультимедийных парков «Моя история», но. «доля респондентов, считающих необходимым отметить среди предметов национальной гордости деятельность российских царей, императоров и императриц зафиксирована лишь на уровне, близком к 9 %. Даже о таком объективно великом событии, как отмена крепостного права, в ходе опросов вспоминают лишь 7—8 % его участников. Очень немногие достойно оценивают также духовные подвиги русских святых и мучеников. И только в самое последнее время список предметов национальной гордости пополнился событием, выходящим за пределы советской эпохи — воссоединением Крыма с Российской Федерацией» [Российское общество...2017: 255].
Такая своеобразная конфигурация исторического сознания указывает на то, что те немалые просветительские усилия, которые в последнее время предпринимались в русле политики исторической памяти с целью расширения ее горизонтов, в целом не дают достаточной отдачи. Но рассуждения о причинах этого явления увели бы нас слишком далеко от непосредственной темы исследования, результаты которого мы сейчас излагаем. Укажем лишь на одно обстоятельство, которое может быть полезным в качестве основы для практических рекомендаций, — это практически полное отсутствие необходимого социологического сопровождения исторического просвещения, своего рода «социологической рекогносцировки», без которой сложно в полной мере учесть как запросы, так и особенности восприятия адресных аудиторий, в особенности молодежной. Как не раз приходилось убедиться автору этих строк, в том числе в ходе анализа результатов специальных тематических исследований, посвященных изучению отношения к историческому знанию у учащейся молодежи, несмотря на довольно большой ин-
терес к этой области, она испытывает здесь определенные проблемы как мотивационного, так и концептуально-методического характера, поскольку теперь ее уже не учат логике исторического мышления и тем более — выбору подходящего типа исторических нарративов2. И хотя, по данным одного из наших исследований, наибольшее влияние на формирование исторического самосознания молодежи оказывает именно учебный процесс, изучение истории в российских учебных заведениях не опосредуется системно усвоенными знаниями, помогающими связывать ее с современностью и насущными жизненными потребностями [Селиванова, Андреев 2017].
Отметим, что по материалам прошедших шести волн социологического мониторинга, который Институт социологии ФНИСЦ РАН ведет в рамках проекта «Динамика социальной трансформации современной России в социально-экономическом, политическом, социокультурном и этнорелигиозном контекстах», обнаруживается довольно любопытный, но трудно объяснимый парадокс. Когда нашим респондентам задавался вопрос, какая эпоха российской истории кажется им наиболее привлекательной, то наиболее часто встречавшихся ответов оказалось два: последние годы советской власти и современный период (после 2000 г., «эра Путина»). Нельзя сказать, что в пользу этих двух вариантов, получивших практически одинаковую поддержку, высказывалось подавляющее большинство опрошенных, но все же все остальные варианты оказались значительно менее популярными. Логично было бы предположить, что и предметы национальной гордости россиян должны относиться преимущественно к этим наиболее привлекательным периодам. Применительно к финалу советской эпохи так оно примерно и получилось. Правда, Великая Отечественная война и послевоенное восстановление формально выходят за пределы «золотой осени» советской власти, но они как бы осеняют собой эти благополучные десятилетия, бросают на них свой характерный отблеск; ведь, в сущности, большая часть того, что было сделано в Советском Союзе 1950—1970-х гг. в сфере науки, промышленности, образования, было сделано
2 О типологии исторических нарративов см.: [ТИогр 2014].
руками и энергией того, еще не состарившегося, военного поколения. А вот с последними, постсоветскими, десятилетиями так не получается. Да, как уже отмечалось, теперь и на этом отрезке исторического пути России появилась своя «сияющая звезда» — воссоединение с Крымом. Но распределение таких «звезд» и «звездочек» по двум наиболее привлекательным для россиян (и к тому же теперь уже почти равным по длительности) периодам тем не менее остается крайне неравномерным, что в известной мере контрастирует с их равной предпочтительностью. И к тому же с каким бы романтическим энтузиазмом ни воспринималась «Крымская весна», по масштабности и эмоционально-смысловой на-груженности это событие все-таки нельзя поставить рядом с победой над фашизмом.
Помимо уже отмеченной нами выше «Крымской весны» 2014 г., наши сограждане считают наиболее важными достижениями последних полутора десятилетий восстановление мощи российской армии (одобрение на уровне 44—46 %). Примерно треть наших респондентов отметила также успехи в освоении космоса, культуре и спорте. А вот российским образованием и наукой, которые были важнейшими факторами советского лидерства на протяжении нескольких послевоенных десятилетий, ныне гордятся сравнительно немногие (в первом случае это около 6,5 %, а во втором — чуть более 13 %). Очень низкие места в рейтинге достались отечественной промышленности и сельскому хозяйству, а также состоянию российского здравоохранения. И уж совсем неловко говорить в этой связи об отношении наших сограждан к нынешнему положению в сфере социального обеспечения и к политической системе страны.
Это, однако, в целом по выборке; но наряду с этим полезно посмотреть, как мнения россиян варьируются по отдельным социально-демографическим группам. Сразу же отметим, что возраст на суждения о вопросах национальной гордости особо большого влияния не оказывает. Возрастные различия, конечно, присутствуют, но связанные с этим отклонения от средней по выборки ни в каком случае не превышают плюс-минус 5 процентов. Таким образом, разрыва поколений в целом по России не наблюдается. Несколько более весомым является
поселенческий фактор. На общем фоне выделяются мегаполисы, население которых демонстрирует склонность больше гордиться почти всеми сторонами современной российской жизни, чем остальные граждане страны, за исключением всего нескольких позиций, на которые, однако, стоило бы обратить внимание. Например, существующая система социальной защиты вызывает у москвичей и петербуржцев нисколько не больше энтузиазма, чем у жителей какой-нибудь Богом забытой деревеньки. Но особенно печально в этом плане выглядит оценка нынешней системы политических институтов: если на селе и в маленьких городках еще можно найти по 2—3 человека на каждую сотню, кто испытывал бы чувство гордости за российскую модель демократии, то в обеих российских столицах таковых вообще не нашлось (!). Думается, это очень серьезный сигнал для руководства страны.
Однако самым сильным фактором, влияющим на индикаторы национальной гордости, является материальное положение. Как видно из приведенных ниже данных (табл. 4), разрывы в оценках между занимающими полярно противоположное положение на шкале благосостояния социальными группами по некоторым строкам достигают 12—16 процентных пунктов. При этом наблюдается значительное отчуждение малообеспеченных слоев от всего того, что государство и существующая ныне общественная система могут поставить себе в заслугу. Свыше :/5 респондентов, относящихся к категории бедных, считают, что в современной России вообще нечем гордиться — это в 4 раза больше, чем среди тех, кто оценивает свое материальное положение как хорошее. Тем не менее общий порядок приоритетов при этом не нарушается: отвечая на вопрос, чем можно гордиться в новейшей российской истории, малообеспеченные россияне, также как и их состоятельные сограждане, называют, в первую очередь, армию и воссоединение с Крымом.
Таблица 4
Чем из последних двадцати пяти лет истории страны можно сегодня гордиться, по мнению представителей различных социальных групп
(данные 2017 г., %)
Варианты ответа Среди всех опрошенных Уровень материального положения
Хорошо Удов-летво-ритель-но Плохо
Российская культура, литература и искусство 38 46 37 32
Достижения космонавтики и космической техники 37 41 38 32
Авторитет России в мире 28 36 29 20
Российская армия 46 48 48 36
Достижения российских спортсменов 31 35 32 26
Достижения российской медицины 8 11 8 3
Система образования 6 11 6 3
Успехи в создании рыночной экономики 5 8 5 2
Воссоединение Крыма с Россией 44 45 45 39
Рост влияния Русской православной церкви 9 9 9 9
Ликвидация«железного занавеса» между Россией и остальным миром 16 16 16 14
Достижение мира на Северном Кавказе 19 18 20 18
Российская наука 14 15 14 12
Внешняя политика российского государства по отстаиванию национальных интересов страны 12 14 13 8
Российская промышленность и сельское хозяйство 5 6 6 3
Система социальной защиты граждан 2 4 3 0
Система российских политических институтов 2 1 2 1
Гордиться особо нечем 10 5 9 21
Являются ли данные, указывающие на весьма критические по своей тональности мнения россиян по поводу отечественной экономики, образования, социальной политики, а также достижений в области науки и технологий (за исключением разве что космонавтики), основанием для социально-исторического пессимизма? Напомним, что такого рода настроения нередки в публикациях, посвященных состоянию и динамике российского социума на протяжении последних полутора-двух десятилетий. В некоторых из них то и дело наталкиваешься на такие характеристики, как «надлом», «апатия», «растерянность» и даже «новый брежневский застой». Вновь и вновь звучит тема покорности, долготерпения, патернализма и, если говорить обобщенно, исторической неудачи. Однако, как показывают эмпирические данные, реальная картина настроений населения страны, его внутренние самоощущения довольно далеки от такого рода описаний. Да, общество отнюдь не охвачено эйфорией всеобщего счастья, в нем в определенной дозе присутствуют и скептицизм, и раздражение, и озлобленность. Но тем не менее психологическая доминанта иная — это спокойный, деловой настрой, преобладание которого означает, что, наряду с тревогами и сомнениями, у россиян есть и достаточно прочная психологическая опора. Это, конечно же, ощущение того, что их нынешняя жизнь наполнена не только потерями и новыми трудностями, но и создает новые возможности, а в чем-то и улучшается.
Приобретения и потери
Обратимся теперь к тому, что россияне считают главными приобретениями последних двух—двух с половиной десятилетий, и что побуждает их к благожелательной оценке их нынешней жизни. Таких приобретений, судя по ответам наших респондентов, достаточно много: в первую очередь это, безусловно, насыщение потребительского рынка и свобода перемещения, включая выезд за рубеж, затем — возможность зарабатывать без ограничений, многопартийность и другие атрибуты демократии, расширение пространства самовыражения и ряд др. Как видно из таблицы 5, во времени они
распределены весьма неравномерно: лишь значительное меньшинство респондентов отнесло их к периоду президентства Б.Н. Ельцина, большинство же связывает их с тем временем, когда руководство страной перешло в руки В.В. Путина. Впрочем, очень многие из этих приобретений носят «возвратный» характер: по существу представляют собой лишь восстановление того, что было утрачено в 1990-е гг. (это касается, в частности, обороноспособности и развития оборонной промышленности, нормализации ситуации на Кавказе, укрепления авторитета России в мире и доступа к высшему образованию). Однако, пережив в 1990-е гг. состояние острейшей социальной аномии, из которого, казалось, просто нет выхода, а также пройдя через две кровопролитные войны на Кавказе, россияне, безусловно, отдают должное тому, что после 2000 г. стране все же удалось достигнуть стабилизации и даже добиться некоторого прогресса в развитии.
Таблица 5
Мнения россиян по поводу того, что можно назвать основными приобретениями для общества в разные периоды (предлагалось отметить все, что нужно, в каждой строке) (данные 2017 г., %)
Это приобретение
Для обще- Для обще- несуще- Затруд-
Приобретения ства в ства в ственно нились
1990-е гг. 2000-е гг. или его реально не было ответить
1. Возможность зарабатывать без ограничений 36,1 44,3 26,6 0,5
2. Насыщение рынка товарами 24,4 77,6 7,0 0,3
3. Новые рабочие места 13,3 57,0 30,9 0,8
4. Свобода передвижения, включая выезд за рубеж 26,5 72,1 11,1 0,5
5. Рост авторитета России в мире 13,3 64,7 23,4 0,7
6. Прекращение гонений за веру 34,3 56,1 17,4 0,5
7. Повышение роли религии и церкви в обществе 24,5 65,1 17,2 1,3
Приобретения Для общества в 1990-е гг. Для общества в 2000-е гг. Это приобретение несущественно или его реально не было Затруднились ответить
8. Закрытие предприятий, производств, не выдержавших конкуренции 60,3 41,6 6,7 0,6
9. Рост обороноспособности, развитие оборонной промышленности 9,6 74,7 16,6 0,4
10. Рост благосостояния значительной части граждан, появление среднего класса 15,1 54,8 30,9 0,6
11. Жизнь стала ярче, интереснее, динамичнее 12,2 56,9 32,3 0,6
12. Укрепление частной собственности 21,1 69,0 14,3 0,7
13. Многопартийность, свобода слова, свободные выборы 26,7 62,5 16,7 0,4
14. Конвертируемость рубля 25,4 52,5 27,4 1,0
15. Большие возможности для самовыражения и личной карьеры 15,7 62,1 24,5 0,7
16. Нормализация ситуации на Кавказе 9,3 74,7 16,0 0,7
17. Расширение доступа к высшему образованию 13,0 59,5 29,2 0,6
18. Возможность начать свой бизнес 33,6 58,3 15,7 0,5
Наверное, из всего сказанного по поводу распределения симпатий россиян между советским и постсоветским периодами истории, может возникнуть мысль о своеобразном раздвоении общественного сознания и его внутренней противоречивости, проявляющейся в одновременной ориентации на принципиально противоположные социально-экономические и социально-политические модели. Но такое утверждение было бы ошибочным. На самом деле взаимно несовместимые, на первый взгляд, идеальные образцы «хорошего общества» существуют как бы в разных психологических измерениях
массового сознания. Для большинства современность достаточно комфортна, и притом, принимая во внимание достаточно высокую сенситивность нынешнего руководства страны к вопросам мирового лидерства и современным глобальным трендам (напомним в этой связи о программе формирования в России цифровой экономики и развороте внешнеэкономического вектора на Азиатско-Тихоокеанский регион с сопутствующим этому приоритетным развитием Дальнего Востока), большинство россиян придерживается убеждения, что в настоящее время «страна движется в правильном направлении». Да, качество человеческих отношений снижается. Но... что тут поделаешь? «Обыкновенная история», в духе одноименного романа И.А. Гончарова, в котором описано как в «целерациональной» среде общества, устремившегося по пути капитализма, происходит превращение восторженного и сентиментального юного романтика в холодного и циничного дельца. Теперь подобная же «обыкновенная история» происходит с целой страной. Что же тут особенного? Жизнь есть жизнь, приходится принимать новые правила. Но ностальгия... ностальгия остается, как независимо от внешних форм социального поведения остается тоска по истинно человеческим, душевным отношениям и у некоторых героев Гончарова, предстающих в начале повествования в качестве идеального образца «буржуазного человека».
Каких перемен хотят россияне
Итак, отдавая должное стабилизации, которая была достигнута Россией после 2000 г., и тем приобретениям, которые она принесла значительной массе населения, россияне вместе с тем не идеализируют сложившееся положение вещей. С тем, что нам нужны перемены, и притом достаточно существенные, согласилась половина респондентов, а в возрастной когорте двадцатилетних — 61 %. Но какие именно перемены, с точки зрения граждан России, нужны стране на современном этапе ее развития? Сразу отметим, что, по данным многолетних наблюдений, взгляды на то, как должна меняться страна, сложились еще в конце 1990-х — начале 2000-х гг. и с тех пор практически не пересматривались.
Проведенное исследование лишь подтвердило устойчивость их представлений о должном, которые в данном случае отражают не только меняющиеся обстоятельства, но и определенные константы национального менталитета. На первом месте среди этих представлений всегда стояла идея справедливости, с которой по условиям складывающейся ныне ситуации тесно связана борьба с коррупцией. Сопрягаемая в складывающейся ныне ситуации с задачами борьбы с коррупцией в высших эшелонах власти, она была отмечена как самая важная более чем половиной наших респондентов, что и на этот раз вывело ее на первую позицию в рейтинге приоритетов. Такая точка зрения характерна практически для всех социально-демографических групп, и лишь в самой младшей возрастной когорте восстановление социальной справедливости отмечалось существенно реже, чем в среднем по выборке (41 % против 51 %), притом, что данная позиция здесь фактически уравнялась по своей значимости с такими задачами, как преодоление нефтегазовой зависимости и улучшение образования и здравоохранения. Эта позиция молодежи компенсируется мнением более старших сограждан, в особенности предпенсионного возраста (51—60 лет), среди которых значение социальной справедливости и борьбы с коррупцией, напротив, оценивается на 10 процентных пунктов выше, чем в среднем. Также повышенную заинтересованность в решении данной проблемы демонстрируют жители мегаполисов и группа наименее обеспеченных граждан.
Исходя из данных проводившихся на протяжении по крайней мере двух десятилетий социологических опросов, можно сделать и обосновать вывод о том, что модернизация на основе перехода страны к инновационному развитию стала своего рода национальной целью, способной объединить (да и реально объединяющей) большинство россиян. Другое дело, как должен осуществляться такой переход. Подобно всем людям на Земле, граждане России стремятся к благосостоянию, современному комфорту, повышению уровня жизни и процветанию. Однако для них важна не только цель, но и средства, не только чисто финансовый эквивалент процветания, но и его содержательная сторона. В этом плане социальное мышление
россиян нельзя назвать чисто экономическим, оно включает в себя и определенное представление о самоуважении, основанное на достижительных и вместе с тем просветительских по своему генезису ценностях. Поэтому россиян волнует вопрос о специализации России в системе международного разделения труда, и отнюдь не только по соображениям материальной выгоды. Он затрагивает их представления о самих себе и в силу этого тесно связан с очень деликатной и тонкой проблематикой идентичности, а, в конечном счете, с некоторой интегральной «картиной мира». «Настоящая», «успешная» модернизация, в соответствии с представлениями россиян, — это когда Россия сможет зарабатывать не на природных богатствах, инфраструктуре или выгодном геополитическом положении, а на производстве интеллектуального продукта. На этом наши респонденты неизменно настаивали во всех опросах, в ходе которых зондировалось их мнение по поводу возможных стратегий развития России [Российское общество. 2017: 131].
Отсюда становится понятным то внимание, которое наши респонденты уделили таким позициям, как преодоление нефтегазовой зависимости страны (отмечено более чем в 41 % полученных в ходе опроса ответов), а также развитию науки и факторов воспроизводства «человеческого капитала» (свыше 37 % ответов). Свыше четверти наших респондентов подчеркнули необходимость дальнейшей работы по укреплению обороноспособности страны. А вот либеральная точка зрения, согласно которой инновационная экономика, основанная на знаниях и технологическом лидерстве, неразрывно связана с деятельностью следующего «западным ценностям» креативного класса, в России не популярна, поэтому такие задачи, как укрепление демократических свобод, сближение с Западом и регулярная смена власти, называли в качестве необходимых стране перемен только 10—12 % опрошенных. Впрочем, почти на том же уровне оценивается и значимость задач, вытекающих из идеологических установок национал-патриотического типа: защита русского мира и возрождение традиционных нравственных и религиозных ценностей.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Андреев А.Л. Интеллектуальное поле истории // Высшее образование в России. 2013. № 8-9. С. 133-144.
Горшков М.К. Российское общество как оно есть (опыт социологической диагностики): в 2 т. Т. 1. М.: Новый хронограф, 2016. 416 с.
Рабочая группа Института социологии РАН. Российская идентичность в социологическом измерении. Аналитический доклад. Часть 3. (Историческое самосознание и национальный менталитет россиян. Социокультурные аспекты европейской идентичности россиян.) // Политические исследования. 2008. № 3. С. 9-28.
Российское общество и вызовы времени. Книга пятая / [М.К. Горшков и др.]; под ред. М.К. Горшкова, В.В. Пету-хова. М.: Весь мир, 2017. 427 с.
О чем мечтают россияне: идеал и реальность / [М.К. Горшков и др.]; под ред. М.К. Горшкова, Р. Крумма, Н.Е. Тихоновой. М.: Весь мир, 2013. 400 с.
Россия на рубеже веков. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), Российский независимый институт социальных и национальных проблем (РНИСиНП), 2000. 448 с.
Россия и Европа. История, традиции и современность. М.: Фонд исторической перспективы, Институт демократии и сотрудничества (Париж), 2014. 269 с.
Селиванова З.К., Андреев А.Л. Роль преподавания истории в формировании духовного мира студентов вузов (по материалам социологических исследований) // Социоди-намика. 2017. № 9. С. 135-144.
Ципко А.С. Русская апатия. Имеет ли Россия будущее. М.: ТД «Алгоритм», 2017. 570 с.
Thorp R. Towards an Epistemological Theory of Historical Consciousness // Historical Encounters. 2014. Vol. 1. № 1. P. 20-31.
Wertsch J. Specific Narratives and Schematic Narrative Templates // Theorizing Historical Consciousness /ed. by Seixas. Toronto: Toronto Univ. Press, 2004. P. 53-60.
