Реальность символа Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 1

И. В. МЕЛЬНИКОВА

Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского

РЕАЛЬНОСТЬ СИМВОЛА_

Исследование направлено на выявление сущности символа, где под сущностью понимается то основное содержание символа, благодаря которому, он символом и является. Автор полагает, что символ является фундаментально-базисной структурной едммцей или онтологическим первоначалом, фундирующим едшствс нашего сознания. Поэтому символ, прежде всего, выступает з качестве выражения реальности сознания.

Если принять за точку отсчета символическую культуру мышления, то в восприятии таких словосочетаний, как «реальность символа» или_«сим-волизм как реализм» не возникает проблемы неясности и многозначности. Но, к сожалению, культура мышления современности не позволяет свободно и без референций оперировать этими терминами. Поэтому одной из наших задач будет утверждение символических смыслов зт^.х двух ключевых категорий философии.

Действительно, «слово и понятие реальность слишком увесисто, чтобы приверженцам того или иного миропонимания было безразлично, останется оно за ними или отойдет противнику... Кому не лестно свое считать реальным и естественным, то есть вытекающим без нарочитого вмешательства - из самой реальности. Сторонники ренессансного жизнепонимания захватили и захватали эти заветные слова, похитили их у платонизма и его средневековых наследников... Наша задача — вернуть их внукам их законных владетелей »[ 1; 78 ].

Флоренский справедливо указывает на возможную многозначность в интерпретации феномена реальности. Поэтому необходимо осмысление и установление границ категории «реальность» и феномена «реализм».

Итак, само слово «реальность» происходит от позднелатинского геаНв, что означает вещественный, действительный. А что, собственно, значит «вещественный» и корень его «вещь» ? «Вещь», как и «факт», есть явление. Но «вещь» ни в коем случае нельзя путать с «фактом», поскольку «факт»1 это есть изменяющееся явление. А «вещь» есть то же явление, но пребывающее, субстанциальное, и, в этом смысле, «вещь» может быть названа «субстанцией». Соразмерно этому, реальность — это онтологическое бытие-в-себе, или в-себе-бытие, отвлеченное от его рефлектированности, выводимой из познавательной связи. Вспоминается позиция «реализма» в знаменитом средневековом споре «об универсалиях», где реализм мыслился как принцип, согласно которому общее существует реально, в виде идеально-реальной «вещи», при этом «вещь» понимается «идеалистически», иными словами, как «идеальная субстанция». Такая позиция противоречит взгляду на реализм, к примеру, Вл. Соловьева, который указывает, что «реализм в своей общей... форме не только полагает предмет истинного знания во внешнем мире, но и всю истину ограничивает одним простым данным внешнего бытия, о котором нас извещает непосредственная чувственная уверенность» (2; 614). Соловьев под реализмом разумеет «вообще то воззрение, которое по принципу

' Мы мыслим факт как реальность сознании.

ограничивает и.тикиое бытие одною внешнею реальностью» [2; 61 о]. Но этотчермин весьма ценен, чтобы так легко тожд >сгвить его с позицией эмпиризма. Реализм есть реализм символический, который не только не является «отвлеченностью» по природе своей, но преодолевает односторонности, во-первых, идеалистического субъективизма11, при последовательном утверждении перерастающим в солипсизм, полагающим в качестве единственно существующего только субъективное «Я» и содержание его сознания. Так, что познается не сама вещь как таковая, а ее субъективный «образ». Но «сознание вещи» еще не есть сама вещь, а «есть данность вещи в созпании»[3; 428). Во-вторых, реализм иноприроден эмпиризму, занимающему позицию «вненаходимости» по отношению к сознанию, что, в свою очередь, делает невозможным собственно философское постижение.

Бытие субстанции — это такое бытие, которое пребывает независимо от бытия ее постигающего. И, в этом смысле, можно утверждать как реальность этой субстанции, так и реальность нашего собственного сознания. Таким образом, создаются условия для утверждения реальности бытия Абсолютного, ибо «абсолютное есть нечто не только самостоятельно деятельное, но и первоначальное, то есть обладающее бытием вполне через себя, не имея вне себя, ни в каком смысле основания своего бытия»[4; 384]. Инобытием бытия Абсолютного является сознание, которое и составляет по отношению к Абсолюту его необходимый антитезис. Но соотношение Абсолют-сознание не вполне тождественны соотношению тезис-антитезис, если мы пользуемся методом символической диалектики. Это не есть отношения бытия и инобытия, но отношения в некоем круге совершенства - едино-бытия. Так, Абсолют и его инобытие находятся в нераздельной связи, которая выражает полноту истины, что и позволяет сознанию видеть все вещи такими, какие они есть субстанциально, основание которым задает сама Реальность, Субстанция, Бытие. И в этом смысле, реализм не является одним из многочисленных философских направлений, а представляет собой точку зрения самой реальности, некий «угол зрения», задающий требование видеть вещи такими, каковы они суть.

На основе органического мировоззрения, преодолевающего (с помощью переосмысления природы мышления) крайности и односторонности многочисленных философских позиций во взгляде на сознание и процесс познания, возможно решение проблемы так называемых «отвлеченных начал» философии. Это возможно в качестве дальнейшего

' В духе Дж. Беркли и Д. Юма.

развития концептуальных установок, выдвинутых русскими религиозными мыслителями в теориях «идеал-реализма», «конкретной метафизики», «конкретного идеализма», иными словами, символизма, понятого в качестве реализма. Но, поскольку «основные метафизические истины...могут быть найдены лишь в метафизической глубине нашего самосознания»[5; 289], то речь должна идти не о возвращении к смыслам построений русских религиозных мыслителей, но о творческом их переосмыслении в терминах современной философии. Только так будут созданы условия возможности движения мысли вперед — к символическому постижению Сущего.

Итак, если символ реален, а реальность символично, в чем же тогда различие реальности и символа? Не ведет ли подобное отождествление реальности с символом к упразднению самой реальности? Эту проблему «снимает» диалектика сущности и энергии, выразившаяся сполна в концепции эссенциально-энергийного символа, способного раскрыть диалектику-динамику различно-тождественной природы символа, в котором явление сущностно, а сущность явлена. В символическом акте постижения «сущность, проявляясь, переходит в явление, обретается в явлении. Сущность как бы прямо превращается в явление. Сущность и явление сливаются в некую единую неделимую единичность, в которой уже совершенно невозможно различить ни сущности, ни явления. Это некое совершенно новое бытие, которого не было ни в простой сущности, ни в голом явлении...»[6; 876].

Неправомерны как тотальное отождествление символа и реальности, так и постановка проблемы различия между символом и реальностью в качестве предмета анализа, поскольку говорить предметно об этом различии — это значит его потерять. Следовательно, неточным является вопрошание: а есть ли реальность помимо символа? Ибо, если мыслить символ как выражение, то можно утверждать, что символ одновременно и выражает реальность, но при этом не сводим к ней. Иными словами, символ одновременно тождественен и различен с реальностью.

Несмотря на то, что весьма распространенным является смешение терминов реализм и натурализм, даже реализм и иллюзионизм, все же «реализм есть такое направление, которое утверждает в мире и культуре ...какие-то геаНа, реалии, ...противополагаемые иллюзиям. Подлинно существующее противостоит в реализме только кажущемуся, онтологически плотное — призрачному, существенное и устойчивое — рассеиваемому скоплению случайных встреч», естественно, что «на почве позитивизма и материализма, вообще направлений мысли, отвергающих существенную реальность формы реализму нет места»[7; 529, 531]. «Онтологически плотное» бытие есть такой миф, который открывает вопрошающему большую реальность, чем сама реальность, иными словами, являет то, что собственно делает реальность реальностью. Так что сама реальность предстает лишь проявлением чего-то более реального, истинно реального.

Как же возможно услышать речь самой реальности, иными словами, «внять» ее открытости? Не иначе как осуществив попытку диалектического высказывания того умозрительного единства, в которое облекаются все содержания сознания в цельном, единонаправленном акте постижения. И тогда

символизм явится истинным философским реализмом, где символ — миф, понятый в качестве реальности.

Итак, рассмотреть проблему символа — это рассмотреть вещь так, как она есть. Иными словами, рассмотреть самость вещи в ее подлинной данности. «Самое главное — сущность вещей, самость вещи, ее самое само. Кто знает сущность, самое само вещей, тот знает все». [3; 425].

Но как же это возможно? Дело в том, что сущность вещи, то есть ее самость, всегда дана в явлении. Смысл слова явление (феномен) раскрывает для нас сам язык. Если прочесть слово феномен по-гречески, мы услышим приблизительно следующее: «Дать увидеть то, что себя кажет, из него самого так, как оно себя от самого себя кажет». Так, «читая» феномен, мы «читаем» само бытие. Ибо «явление — это выявление того, что «есть», а не появление того, чего раньше не было».|8; 163). Явился — значит не пребыл-в-себе, а раскрылся. При этом необходимо помнить, что «понимаемый мною образ принадлежитне только мне, но и самой вещи» [6; 828]. И принадлежит ей по преимуществу. Так, что «не только я понимаю ее, но и она отвечает моему пониманию, соответствует и ответствует ему» |6; 828]. Выходит, что не мы понимаем вещь, но сама вещь нам является. Если сущность вещи обращена внутрь, то ее энергия (то есть явление того, что являет, раскрывает) — обращена вовне. Сущность и энергия «не противоположны друг другу, а суть проявление одного и того же предмета. ...Это две стороны вещи, которые выражают друг друга» ]9; 476-477].

В этом смысле поставить проблему символа не означает поставить проблему явления или проблему сущности отдельно, но непременно в их тождественно-различном единстве. Поскольку символ, с одной стороны, не есть ни сущность, ни явление, но, с другой — он есть и сущность, и явление. Кроме того, поставить проблему символа — это снять дилемму раздельного существования двух реальностей, потому что мыслить символически — это мыслить человеческое сознание как пространство «встречи» двух горизонтов единой реальности.

Наше сознание как реальность метафизическая как бы схватывает в единстве физическую и трансцендентную (мистическую) реальности. И в этом смысле само сознание является в качестве символа, ибо символ выступает одновременно и средством и результатом такого соединения. Иными словами, сознание имеет способом своего существования символизацию (в силу своего неизбывного стремления к единству). Но это единство может быть разрушено в момент абстрагирования сознанием какой-либо своей познавательной способности. И в этот момент «раскола» с самим собой, сознание не является символом, но лишь выдает себя за таковой. Жизнь сознания по существу своему представляет непрерывный поток становящегося смысла. Поэтому понимать нечто означает, прежде всего, понимание путей его становления, тогда нам и откроется смысл в его конкретном единстве. Иными словами, обнаружить смысл можно сквозь призму его становления в сознании к его сущностному содержанию. Как же возможно «зафиксировать» перманентно «текучий» смысл? Это возможно совершить, анализируя наше сознание через способы его проявления. Ключевым же способом проявления нашего сознания как раз и выступает символ. В символе, точнее, являясь в качестве символа, сознание прерывает свое непрерывное течение и фиксирует

некое содержание, выделяя его из потока сознания. Это содержание тут же наделяется неким смыслом и значением. При этом само придание значения — это не просто фиксация уже данного, готового смысла, но всякий раз, его создание, сотворение. Ведь «к сущности симзола относится то, что никогда не является прямой данностью вещи, но ее заданностью, не самой вещью, ...но ее порождающим принципом») 10; 12]. На этом основании символы можно именовать «заданиями сознания».[8; 163].

Философская традиция, берущая начало с Платона, предполагает, что смысл вещи оформляет и определяет вещь. Но, как мы смогли убедиться, будучи выраженным в символе, он обретает новый характер, в соответствии с которым он по-новому переоформляет вещь. Поэтому символ — это нечто большее, чем смысл, на который он указывает. Такова природа символа, которая предполагает бесконечное множество его полаганий-интерпретаций. «Символ — это то, где совпадает самость вещи стой или иной ее интерпретацией».[3; 473]. Символ, поэтому, представляет собой самостоятельную сущность по отношению к той сущности, на которую он указывает.

Итак, любой символ выступает одновременно как процесс и как результат духовной деятельности (или «жизни сознания») человека, Бытие символа утверждает не две реальности, но единит два полюса одной реальности, указывая тем самым на принцип исходного единства мышления и бытия. Этот принцип, в свою очередь, решает проблему выделения объективных характеристик символа как такового. Понимание символа, как диалектического единства сущности и явления, раскрывает природу человеческого сознания в аспекте его способности к выявлению, иными словами, к способности жить через синтез противоположностей, когда «нет ничего, кроме смысла, но этот смысл дан алогически. ...и нет ничего, кроме алогически-материального, но это последнее имеет природу чистого смысла» [11; 15].

Смысл вещи существует не только сам по себе как сущность, но еще и в своем инобытии. А таким инобытием по отношению к бытию смысла выступает символ. Так называемый «чистый» смысл всегда словно жаждет своего «иного», дабы явиться, раскрыться, воплотиться, и, таким образом, достигнуть своей завершенности и полноты. Вот почему «символ — это такая странная вещь, которая одним своим концом «выступает» в мире вещей, а другим — «утопает» в действительности сознания»|8; 26]. Символ «держит в постоянном динамическом напряжении и равновесном балансировании систему «смысл-факт», не давая ей ни полностью материализоваться, ни улетучиться в чистой абстракции» [12; 900]. Эти полюса единой реальности настолько пронизывают друг друга, что иным образом — немыслимы, но сохраняют при этом свою самость, «чистоту», оригинальное бытие.

Поскольку сущность вещи есть несказанность, но, при этом, сущность вещи обладает способностью к обнаружению, к высказыванию через свое иное. Поэтому, непонимание символа определяется непониманием самой реальности, «самого бытия, которое в символе «указано», напоминанием о том, что за символом стоит бытие. То есть само наше непонимание «указывает» на самодостаточность бытия. Можно даже сказать, что полное понимание было бы разрушением бытия символов» [8; 148-149]. Такой непознаваемый, иррациональный остаток,

выразившийся сполна в сократовском «кредо»: Я знаю, что ничего не знаю, намекает на то, что «всякая вещь и всякое существо в мире есть нечто большее и иное, чем все, ч то мы о нем знаем и за что мы его принимаем, - более того, есть нечто большее и иное, чем все, что мы когда-нибудь сможем о нем узнать» [13; 220]. Иными словами, в существе и п глубине своей ноуменальная реальность непостижима. Если есть время, то ость и Вечность. Если существует конечное, относительное бытие, то существует и бытие безусловное, Абсолютное. Чтобы познавать Абсолют, мы сами, в каком-то смысле, должны стать абсолютными, преодолевая собственную конечность, 'точнее, должны организовать свое стенание таким образом, чтобы оно оказалось в состоянии способности к такого рода постижению, hii-vjo, в состоянии соразмерности той природ'\ на кг гору«, направлено постижение. Если вспомнить Платона, - подобное познается подобным. Однако, при всей непостижимости бытия Абсолютного, которое являет собой «глубочайшую, исконную первотайну» [13; 449], остаться «на почве немыслимой, вышебытийстненой, лишь потенциально определяемой сущности, значило бы впаг ть в метафизический агностицизм» [ 11; 11 ]. Но Абсолютное бытие не есть самозамкнутое бытие, оно, как это ни парадоксально, всякий раз, обретает собственную полноту — открывая и проявляя себя. Соразмерно тому, как «мысль, требуя вначале немыслимости, требует бытия этого одного.... Вот одно есть одно, одно существует....Это значит, что оно отличается от иного, очерчивается в своей границе, становится чем-то, определяется, осмысляется, оформляется» [11; 11]. Когда нечто получае т оформление, очертание, это значит, что оно получает осмысление. Ведь сознавание — это выделение или остановка из сплошного потока бывания. Форма немыслима вне содержания, как и содержание немыслимо вне формы. В этом смысле, символическое мышление — единственная маша возможность помыслить бытие Абсолютное, ноуменальное, что и составляет основной tclos философии кактаковой. «Философия самим существом своим есть не что иное, как уразумение и осознание умндго, горнего, поднебесного, трансцендентного мира. Но мы знаем...воплощение горнего мира в наших конкретных символах»! 14; 109].

Поэтому установка мышления именуется «конкретным идеализмом» или «конкретной метафизикой», что сродни «идеал-реализму», иными словами, символизму в мышлении. Установка на символическое постижение реальности решает двойную задачу: с одной стороны противостоя «рационализму» и «эмпиризму» как отвлеченным началам мышления, а с другой стороны — мистико-иррациональному способу постижения, презирающему всякое оформление, выявление, форму. В этом смысле, «чистый мистицизм» можно сравнить с «чистым материализмом», так как среди «направлений мысли, отвергающих существенную реальность формы, реализму нет места» [15; 531].

Символ - критерий ценности всякой метафизики, ибо он является указанием на единственно подлинный путь постижения реальности нашего сознания в той мере, в какой оно само себя кажет.

Кроме того, установка на символическое постижение не позволяет помыслить случайное бытие, поскольку в такой «системе координат» всякое явление мыслится символом других, а всякая реальность имеет сущность и энергию. Не имеет энергии

только небытие. Всякая сущность живет своими энергиями, раскрывается через энергию, но, проявляясь через свое иное, отнюдь не уничтожается, поскольку воплощенность, осуществленность, осмысленность, оформленность истины ее ни в коей мере не ограничивает и не умаляет.

Символ осуществляет сосредоточение абсолютного в единичном. Это — подвижное умозрительное единство, раскрывающее нам реальность того, что умопостигаемый мир содержит в себе логосы мира чувственного, а мир чувственный состоит из символов умопостигаемого. Итак, реальность символа — это «полная и абсолютная тождественность «сущности» и «явления», идеального и реального, бесконечного и конечного. Символ не указывает на какую-то действительность, но есть сама эта действительность. Он ничего не обозначает такого, чем бы он сам не был» [6; 876]. Более того, «мир есть символ и исполнен символов и потому миропонимание должно быть символично» [16; 485].

Но до и прежде всего символ есть реальность, задающая то единство, которое является основанием бытия нашего сознания, его жизни. И в этом смысле, в этом онтологическом аспекте, символ есть субстанциальная основа сущего, ибо основа мира есть символически постигаемая субстанция.

Библиографический список

1. Флоренский П.А. Обратная перспектива // Сочинения в 2-х тт. М, Т. 2.

2. Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал// Сочинения в 2-х тт. Т. 1. М„ 1990.

3. Лосев А.Ф. Самое само// Самое само: Сочинения. М., 1999.

4. Лосский Н.О. Обоснование интуитивизма// Лосский Н.О. Избранное. М , 1991.

5. Эрн В.Ф. Борьба за Логос // Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991.

6. Лосев А.Ф. Вещь и имя// Лосев А.Ф. Бытие, Имя. Космос М„ 1993.

7. Флоренский П.А. О реализме //Флоренский П. А. Сочинения в 4-х тт. Т. 2., М., 1996.

8. Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1997.

9. Флоренский П.А. Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания// Флоренский П.А. Сочинения в 4-хтт. Т, 3(2). М., 1999.

10. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М , 1976.

11. Лосев А. Ф. Форма. Стиль, Выражение. М., 1995.

12. Бычков В.В. Выражение невыразимого, или Иррациональное в свете ratio// Лосев А. Ф. форма. Стиль, Выражение. М., 1995.

13. Франк С.Л. Непостижимое // Франк С.Л. Сочинения. М, 1990.

14. Флоренский П А. Философия культа. // Флоренский П.А. Собрание сочинений. М., 2004,

15. Флоренский П,А. О реализме// Флоренский П.А. Сочинения в 4-х тт. Т.2. М., 1996.

16. Флоренский П.А. Об ориентировке в философии// Флоренский П.А. Сочинения в 4-хтт. Т.З (2). М., 2000.

МЕЛЬНИКОВА Инна Валерьевна, аспирант кафедры философии.

Дата поступления статьи в редакцию: 13.05.06 г. © Мельникова И.В.

УДК 159.923.2 в п. ГЕРАСИМОВ

Омский государственный педагогический университет

ФИЛОСОФИЯ И ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ_

Статья посвящена анализу самости с позиции неодетерминизма, который в постклассической психологии выступает как психосинергетическая парадигма, в рамках которой человек рассматривается как неравновесная, трансцендентальная и дис-сипативная система, обладающия сознанием. В этой связи самость выступает как особый содержательный аспект самодетерминации, осуществляющийся как переживание субъектом Я-соотнесенности того, что происходит в нем самом и вокруг него.

Детерминация существования, поведения и осуществления человека в его общих сущностных составляющих представляет собой одновременно и философскую, и психологическую проблемы, содержание которых, по крайней мере сейчас, в достаточной степени созвучны.

В классической философии, в её метафизической воплощенности, когда основной методологической позицией является установка на усмотрение глубинного и имманентного смысла и логики в бытии и в сущности любого феномена, доминирую-

щим гносеологическим мотивом становится рассмотрение широкого спектра первообусловлен-ностей — от Бога, до трансцендентально (сверхчувственно) постигаемого рационального логоса мироздания. В этом суть объективного гносео-логизма, во многом обусловленного сущностной составляющей функционирующего сознания субъекта, в том числе и исследователя, выстраивающего через осознание «предметности» бытия каузальную атрибутированность, линейно и однозначно определяемую. В контексте такого подхода