CC BY
17
СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
© 2005 г. В.В. Ратиев
РАЗВИТИЕ РОССИЙСКОГО ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА В ПАРАДИГМЕ МОДЕРНИЗАЦИИ
Что такое «информационное общество», насколько этот термин способен отражать социетальную основу современности и в какой мере применим он для характеристики современной трансформирующейся России? Что такое российское общество - страна «дикого капитализма», «индустриальное общество» или социум, находящийся на ранней стадии становления информационного, а стало быть, постиндустриального развития?
Давая предварительное, «рабочее» определение категории «информационное общество», подчеркнем, что от так называемого «современного», «западного», «рыночного» общества оно отличается качественно, и отличия наблюдаются во всех сущностных характеристиках, т.е. носят социе-тальный характер. Информационное общество - это не только общество развитых информационно-коммуникационных технологий, но и социум, в котором существенным трансформациям подвергаются ценности, духовно-нравственная жизнь, культура, социальная и экономическая структура, политика и другие сферы.
Но надо с самого начала пояснить, что такая трактовка информационного общества разделяется далеко не всеми исследователями. Наиболее дискуссионным является тезис о том, что информационное общество - это качественно новое состояние социума. Актуальной является сама проблема дефиниции «информационное общество». Историческая древность самого понятия «информация» не позволяет окончательно решить вопрос - является ли «информационное общество» качественно новой со-циетальной системой или рост информации сегодня - это информатизация уже сложившихся социальных взаимоотношений и никаких особых качественных изменений в их развитии не следует.
Однако предположение о том, что информационное общество - это качественно новое общество, образованное путем «системного разрыва» с предшествующими социумами, является, на наш взгляд, достаточно плодотворной научной гипотезой. Она акцентирует внимание исследователя на качественных, культурологических составляющих информационного процесса.
Как уже говорилось, понятие «информационное общество», как и многие другие социально-философские категории XX в., пришло к нам из-за рубежа, на этот раз из Японии. Впервые идея информационного общества была сформулирована в конце 60 - начале 70-х гг. Изобретение этого термина приписывают Ю. Хаяши, профессору Токийского технологического института. Его первоначальная интерпретация акцентировала внимание
на технологических аспектах: информационное общество определялось как общество, в котором процессы компьютеризации, обеспечив надежные способы хранения, анализа и передачи информации, избавят людей от рутинной работы, обеспечат высокий уровень автоматизации производства, повысят производительность труда. Японский вариант концепции информационного общества носил достаточно прикладной характер и отвечал задачам экономического развития Японии. По мнению И. Масуде, одного из разработчиков концепции, компьютерная технология вскоре станет определенным социальным фундаментом, замещающим умственный труд человека, усиливающим его интеллект. Он предполагал, что революционизирующее действие информационных технологий приведет к тому, что классы заменятся социально недифференцированными и бесконфликтными сообществами, ценность потребления товаров заменит ценность времени [1].
Однако очень скоро данный термин получил социологическую и даже философскую интерпретацию. Он стал отражать качественные изменения в социальной, культурной и нравственной основе современного западного социума (и формирующегося глобального общества), происходящие по мере формирования новой материальной системы, сконцентрированной вокруг информационных технологий. Одна из концепций «информационного общества» тесно связана с теорией постиндустриализма. Она связывает его возникновение с доминированием «четвертого» информационного сектора экономики, следующего за промышленными и аграрными отраслями, а также сектором услуг (Д. Белл, А. Тоффлер, М. Маклюэн, Г. Канн, А. Турен).
Второй методологический подход основывается на доминировании не столько экономических, сколько социокультурных факторов. Теоретический метод, получивший название сетевого подхода, позволил рассматривать современное (постсовременное) общество как систему отношений между сетью и «Я». «Наши общества все больше структурируются вокруг биполярной оппозиции между Сетью и "Я"», - пишет М. Кастельс [2]. Информационное общество стало трактоваться не только как общество, овладевшее новыми технологиями передачи информации, но и как общество, успешно создающее социальные сети, по которым передается информация и с помощью которых обеспечивается производство и реализация услуг. Таким образом, развитие информационных технологий формирует основу для принципиально иной структуры общества. При этом почва для культурной ассимиляции новых социальных форм создается через разрывы с традиционными шаблонами поведения, все большую атомизацию общества и формирование новой идентичности на основе нового одиночества в мире глобальной взаимосвязанности. Например, американский психиатр Р. Барглоу описывает сны своих пациентов, жителей Сан-Франциско 1990-х гг.: «Образ головы ... и позади нее подвеше-
на клавиатура. Я - это запрограммированная голова!» (Цит. по: [2, с. 44]).
Персональный компьютер и другие цифровые технологии увеличивают возможности человеческого интеллекта. Личность «раздвигается» вместе с постоянно увеличивающимися возможностями разума, но одновременно происходит рост чувства одиночества, переживаемого как экзистенциальное и неизбежное. Происходит формирование новой идентичности, что требует реконструкции всех социальных связей и смыслов.
Требование новой идентичности, медленно нараставшее с середины ХХ в., после появление сети Интернет «обрушивается» на человека. Проблема «"Я" и сеть» теперь не является теоретической и философской -она требует практического, ежедневного, ситуативного разрешения. При этом социально-философские концепции еще только нащупываются, явно не успевая за лавинообразными технологическими новациями. Возникает кризис идентичности, глубина которого определяется не столько глубиной модернизации, сколько симметричностью процессов технологической и социокультурной модернизации, «догоняющим» характером социокультурных и духовных процессов, которые находятся в состоянии перманентного шока от новых и новых технологических революций.
Хотя общество не способно полностью определять курс технологических изменений в материальном производстве, оно, через силу государства и политической власти, способно значительно ускорить или затормозить развитие технологий в конкретной экономической отрасли. Намного сложнее дело обстоит с социокультурными преобразованиями, основанными на формировании новых нравственных идеалов и определенных форм мышления.
Формирование информационного общества в сегодняшней России может быть рассмотрено, на наш взгляд, в рамках концепции модерниза-ционных изменений. Теория модернизации, хотя и подвергается критике со стороны многих ученых, тем не менее несет значительный методологический потенциал, позволяя рассматривать историческую динамику (или ее отсутствие) социальных процессов. В рамках теории модернизации развитие общества представляется как последовательная смена аграрного социума традиционным и затем - современным; в основе данных процессов лежит комплексное усложнение нравственно-духовной, социокультурной, экономической и политической жизни обществ. В основе дифференциации общества и развития его способности к интеграции лежат механизмы усложнения духовной жизни и развитие высокоабстрактного мышления.
Культурная модернизация обычно связывается с секуляризацией, повышением роли науки и рационального знания; политическая модернизация предполагает развитие определенных институтов - политических партий, парламента, избирательного права и разделения власти; экономическая модернизация базируется на все более глубоком разделении труда,
развитии рынка, использовании технологий менеджмента; социальная -на росте грамотности, урбанизации, повышении ценностной значимости личности и снижении роли ее социального статуса.
Критики теории модернизации основываются на том, что она является отражением развития, прежде всего, западных обществ и не может быть экстраполирована на все социумы. Эти работы восходят, прежде всего, к трудам О. Шпенглера, А. Тойнби, Н. Данилевского. С другой стороны, многие ученые (оставаясь, по сути дела, в рамках парадигмы модернизации) подчеркивают негативный характер модернизационных трансформаций. Например, С. Айзенштадт полагает, что модернизация, разрушая сложившиеся в обществе социальные принципы и структуры, порождает протест и дезорганизацию. Он выделяет основные противоречия модернизации, к их числу он относит: 1) разрушение стабильности и преемственности, 2) применение новых принципов рациональности, что разрушает культурное достояние [3].
Модернизация традиционных обществ неминуемо идет через разрушение многих социальных институтов и культурных ценностей, этот процесс неизбежно сталкивается с противоречиями, конфликтами, проблемами и барьерами. Многие ученые, работая в парадигме модернизации, акцентируют внимание на «поворотных», «бифуркационных» точках социального развития, рассматривая вопросы формирования тех или иных стратегий общественного развития. Это работы У. Ростоу, Б. Мура, К. Миллера [4].
В основе традиционных обществ находятся синкретические идеалы неразделенности человека и общества, высокой ценности статуса, сакрализации государства. Идеалы единства личности и коллектива восходят к племенной организации социума, в рамках которой изгнание человека из племени было равноценно его гибели. Механизмы традиционной культуры основываются на инверсионном мышлении: абсолютизации понятий «добро и зло», «правда и ложь», «свой и чужой». Доминирующие в массах традиционного общества формы мышления склонны к манихейству, к простому и ясному решению сложных проблем. «Манихейство, - полагает А. Ахиезер, - это вечный соблазн культуры» [5].
«Модернизация - это особая форма развития, сутью которой является переход из традиционного времени в Новое, от традиционного общества к современному», - пишет В. Федотова [6]. Традиционные общества считаются исторически более ранними. Это - общества, которые воспроизводят себя на основе традиции и имеют источником легитимации прошлый опыт. Можно выделить следующие особенности традиционных обществ: 1) зависимость социальной жизни от религиозных или мифологических представлений; 2) цикличность развития; 3) коллективистский характер социальной жизни; 4) отсутствие выделенной персональности (индивидуальности); 5) авторитарный характер власти; 6) отсутствие отложенного спроса, т.е. способности производить ради будущего; 7) преобладание
локального над универсальным; 8) доминирование традиции над инновацией [6].
Одним из самых главных признаков традиционного общества является признак доминирования традиции над инновацией, оправдываемый религиозным или мифологическим сознанием. Возможность быстрых преобразований блокируется этими формами сознания - модернизация не возникает либо прерывается. Появляется попятное движение, что, в общем, создает циклический вариант развития.
Исследования современного российского общества в парадигме модернизации актуализируют новую научную интерпретацию этого понятия. Если в начале теоретики модернизации выступали с позиций одноли-нейности развития на базе принципов западного универсализма, то в настоящее время акцент в исследованиях переносится на выявление общих механизмов преодоления традиционности, стабильности иерархически заданных структур, локализма взглядов и идеалов, временной и пространственной ограниченности мифологизированного мышления.
В основе новых концепций модернизации лежит модель формирования равноправного диалога между «личностью» и «коллективом», между «личностью» и «государством». Вместе с тем приверженцы концепции модернизации начинают осознавать необходимость преодоления устоявшихся гносеологических схем с присущим им фундаментализмом, теоретическим редукционизмом, избыточным универсализмом. При этом возможно формирование моделей «чрезмерного отрицания» постмодернистского мышления с его культом сомнения. Новая парадигма познания предполагает признание того, что не может быть единого языка для описания социальной действительности, обращение к пластичным методам познания, учет культурно-цивилизационных характеристик, переход от «единственной точки зрения» к «выбору интерпретаций» [7].
Выявление глубоких ценностных и моральных корней позволяет анализировать механизмы становления информационного общества в России, характеризующегося «погруженностью» не только в кризисы «постсовременности», но и в глубокий системный, социетальный кризис, вызванный политическими и социально-экономическими реформами. Этот кризис обусловлен прежде всего состоянием глубокого культурно-нравственного раскола (термин А. Ахиезера) между традиционными и модернизированными «укладами» как в экономике, так и в духовной жизни социума. Согласно А. Ахиезеру, Россия приобрела форму «промежуточной цивилизации», так как, оторвавшись от «традиционной суперцивилизации», но, не дойдя до «либеральной», не только не пытается преодолеть раскол, но, напротив, стремится приспособиться к нему. Это позволяет увидеть особенности российского общества как «расколотого» общества, общества господства инверсии, «двоевластия» и «хромающих решений» [5, т. 1 2].
Основная причина неудач и «рецидивирующего характера» (термин Н. Наумовой [8]) российской модернизации кроется в господстве инверси-
онного мышления, которое заключено в мощных архаических пластах культуры. «Их энергетический потенциал существенно превышает потенциал либеральной культуры, соответствующих программ воспроизводства и форм отношений» [9]. В итоге общество направляет усилия не на преодоление раскола, а «превращает энергию изменений в обществе в энергию противостояния изменениям, активизации архаики» [9, с. 37]. «Архаика у нас - не достояние истории, - считает А. Ахиезер, - она в нашей повседневности» [10]. Архаизация - это «результат следования культурным программам, которые исторически сложились в пластах культуры, сформировавшихся в более простых условиях и не отвечающих сегодня возрастающей сложности мира, характеру и масштабу опасностей» [10, с. 89].
«Модернизация как процесс предполагает трансформацию всех сторон жизни общества в одном направлении, - пишет Е. Ганс. - Но эти трансформации постоянно наталкиваются на сопротивление социального субъекта, который осмысливает их в контексте своей собственной культуры. Для одних социальных групп модернизационные импульсы воспринимаются как инновации, обеспечивающие позитивные сдвиги социальной жизни, для других - как разрушающие наличествующий социальный порядок и ведущие к хаосу» [11].
Модернизация социума, по Ахиезеру, идет через распад синкретизма на основе развития утилитаризма как особого нравственного идеала, который предшествует рационализации социального действия [10]. Рост утилитаризма проявляется, в первую очередь, в хозяйственной сфере: происходит осознание достижения полезности путем собственных рациональных усилий. Распад синкретизма приводит к дифференциации общества на различные структуры и институты, интеграция которых происходит, в первую очередь, в экономическом пространстве. Но - это лишь первый этап модернизации, на котором закладываются основные предпосылки возникновения современного модернизированного общества («либеральной суперцивилизации», по Ахиезеру).
Второй этап модернизации - это установление свободного и открытого диалога между социальными агентами, в который включено государство как равноценный партнер. Возможность такого диалога связана с медиа-ционным мышлением членов социума, т.е. преодолением инверсии, «сканированием» социального пространства между двумя противоположными точками напряженности. Это приводит к достижению консенсуса, успешной интеграции высокодифференцированных частей.
В России, по мнению В. Федотовой, «не приходится говорить об уровне социальной интеграции. Общество дезинтегрировано. Причем, не было и все еще нет даже предшествующей интеграции фазы и ее необходимой предпосылки - дифференциации общества, которая могла бы выделить социальные группы и группы интересов. Вместо этого произошла фрагментация, которая никак не может закончиться интеграцией» [12].
В современном российском экономическом сообществе преобладают неформальные отношения, патерналистская ориентация, замена рационально-экономических стимулов властно-политическими. Если в рамках западного «большого общества» экономические агенты вынуждены вести диалог в строго формализованных формах, основываясь на принципах полного равноправия перед законом, то в России сегодня строгая формализация отношений препятствует достижению консенсуса. Субъекты социальных и экономических взаимоотношений испытывают недостаток доверия друг к другу; превалирующие в обществе инверсионные формы мышления превращают диалог в разнонаправленнные монологи. Социальные и экономические агенты стремятся к территориальному локализ-му, стабильным социальным иерархиям, основывают свои взаимоотношения на патернализме и использовании ресурсов властных структур. Таким образом, в социально-экономической среде сегодня не происходит преодоления раскола, отношения продолжают строиться по принципу «свой - чужой»; существует как бы двойной стандарт в хозяйственных отношениях так же, как ведется двойная («черная и белая») бухгалтерия
[13].
Работы не только социологов, но и экономистов и политологов говорят о существовании мощных социальных пластов, приверженных традиции, пока еще не способных к модернизации. В результате реформ, конечно, произошел определенный сдвиг в сторону модернизации как экономики, так и социальной структуры, политики и идеологии. Централизм и монополизм сейчас намного меньше, чем при советской власти. «Но они все еще сильны, тогда как децентрализационные тенденции пока маловыразительны. Подобно огусударствленной советской экономике, водившей хоровод вокруг военно-промышленного комплекса, частная или государственно-частная экономика, ориентированная на экспорт энергоносителей, сырья и того же вооружения, не нуждается во внутреннем рынке»
[14]. Модернизация затрагивает, прежде всего, экспортные отрасли, крупный, монопольный бизнес. Остальные сферы «модернизируются крайне вяло - и не только с технической, но и с институциональной точек зрения» [14]. Такое развитие экономики блокирует вертикальную мобильность и тормозит преобразование созданных еще в годы советский власти городских слоев в полноценный средний класс. Не происходит главного -модернизации «социальной пирамиды», ее превращения в «веретено» или «волчок», т.е. формирование широких «средних» слоев при незначительных высших и низших. Другими словами, нет массового движения снизу вверх, когда расширяется и становится все более многочисленной обеспеченная и привилегированная социальная «середина».
«В современной России потенциальный средний класс - значительная часть городских слоев, по ряду характеристик (многим чертам образа жизни, воспитанию, психологии, ценностным ориентациям, уровню образования, профессиональному составу и проч.), более или менее соответст-
вующих западному среднему классу, занимает совершенно иное положение в социальной структуре. Его представители все еще сконцентрированы в массивной нижней части пирамиды, не находят своего места на рынке ни в качестве продавцов, ни в качестве покупателей, недостаточно самостоятельны, не вовлечены в модернизационные реформы и поэтому мало в них заинтересованы» [14, с. 293]. Слабая структурированность общества и незрелость среднего класса препятствуют росту ценностей индивидуализма и диалога, затрудняют преодоление мифологии «единого мира» и «соборности», «в которой тонут специфические индивидуальные и групповые интересы» [14, с. 293]. Современное российское общество одновременно аморфно и монолитно и «большинство не вовлечено или слабо вовлечено в модернизационные перемены и поэтому часто воспринимает их враждебно. А это значит, что и политика, ищущая понимания и поддержки большинства, неизбежно приобретает контрмодернизацион-ные черты» [14, с. 294].
Модернизация культурной жизни общества идет через распад моно-стилизма и формирование полистилистической культуры. Необходимо также отметить, что в современной науке меняются и понятие «культура», и области исследования культурологии и социологии культуры. Акцент интереса все более смещается в область повседневности, обыденности. Развитие неклассических подходов в философии, синтез социологических методов и феноменологии, произведенный А. Шюцем, «открыли» для исследователей культуры мир обычной человеческой жизни, мир повседневных забот и обыденных действий. А. Шюц рассмотрел концепцию «жизненного мира» Э. Гуссерля (в рамках которой бытие сущего состоит из пониманий), пытаясь синтезировать ее с «понимающей социологией» М. Вебера. Шюц показал, что именно в «жизненном мире» лежат истоки социальности, основы существования всех стабильных систем социального взаимодействия, структур и институтов. С помощью феноменологической социологии раскрываются механизмы становления и развития, изменения этих структур - как объективизация социальных действий, микропроцессов социальности.
Исследуя реалии жизненного мира, феноменологическая социология, а также сходные с ней по направленности научные дисциплины, такие как когнитивная социология, символический интеракционизм, этнометодоло-гия, тем не менее, изучают не отдельного индивида, а социальные взаимосвязи, группы, общности, т. е. этим наукам чужд методологический индивидуализм. Взаимодействия индивидов, а также ситуации, в которых происходят взаимодействия, так же реальны, как и сами индивиды.
Новое прочтение модернизации характерно для работ Э. Гидденса. Он разработал так называемую теорию рефлексивной модернизации, которая должна отражать основные тенденции современного века [15]. В основе данной теории находится идея о возрастающей организации социальной жизни; из нее все чаще исчезают «встроенные элементы», т. е. те факторы,
которые контролируются не самим человеком, а природой или традиционными институтами - общиной, племенем, церковью. В современном мире человек чаще стоит перед выбором - как жить, как работать, как себя вести в тех или иных обстоятельствах. Таким образом, модернизация общества - это увеличение возможности выбора, но она же требует повышения степени рефлексивности на каждом уровне организации социума. Рост рефлексивности должен проявляться, прежде всего, в более полном сборе информации, в контроле над ситуацией, что позволяет накапливать знание для того, чтобы совершить оптимальный выбор.
Выбор - это одно из основных понятий сегодняшнего мира. Выбор совершается даже в тех областях, которые раньше были наиболее «запрограммированными», например в сфере религии. В большом числе случаев человек старается получить информацию о многих религиозных учениях, чтобы выбрать, какое из них более соответствует его духовным убеждениям. Все больше людей выбирают себе стиль жизни, и поэтому они хотят больше знать о самых различных культурных стилях. Все это также подтверждает рост значения и ценности информации в социальной жизни, ведь выбор возможен только в условиях, когда достигнут определенный уровень информационной насыщенности.
Современная социология культуры активно использует представление о том, что индивиды и социальные структуры (институты) - это продукты дискурса в рамках ситуаций социального взаимодействия. Социальный человек, как и социальная группа и социальная структура, - это продукты типизиции и категоризации, возникающие и существующие только в рамках ситуативно определенных социальных действий.
Культура в рамках такого подхода также рассматривается с акцентом на ситуативность, она не целостна и едина, а репрезентативна (Ф. Тен-брук). Все элементы культуры - идеи, мировоззрения, убеждения, верования, искусства - «представлены», репрезентируемы в обществе, т.е. активно или пассивно признаны и только поэтому действенны. Часто для описания такого подхода используют понятие «жизненный стиль» как способ человеческого поведения, способ организации жизни. Еще М. Ве-бер описывал традиционалистский и капиталистический стили жизни, акцентируя внимание на религиозной этике (содержащей явные и латентные правила истолкования социальных и жизненных феноменов). Понятие жизненного стиля содержалось также в работах Т. Веблена и Г. Зим-меля. Напимер, Г. Зиммель определял «жизненный стиль» как «тождество внешних и внутренних проявлений» [16], как проявление интенции человека к обретению идентичности, поиску самого себя. Для современного общества, по Зиммелю, характерно нарастание разрыва жизненного стиля, стилевая дифференциация. Стиль возникает, когда в обществе осознается возможность выбора, что «подтачивает» традиции и каноны, разрушает их. По Зиммелю, если люди знают только один стиль и оформляют свою жизнь в соответствии с ним, то они и воспринимают этот стиль как тож-
дественный самой жизни. Поиск новых форм возможен только тогда, когда обнаруживаются несколько стилей, когда возникают индивидуальные стили, стилевое многообразие и множество форм. Но в результате этого человек и стиль разъединяются, стили объективизируются в свой собственный мир культуры [16].
Основные характеристики моностилистической культуры неразрывно связаны с теми общественными системами, в рамках которых они репрезентируются. «Культурные системы, - пишет Л. Ионин, - не просто служат инструментом интерпретации феноменов, но как бы определяют форму и способ их явления в обществе: они исключают определенные феномены из поля зрения членов общества как неаутентичные для данной культуры, по отношению к другим "чуждым" феноменам они содействуют их упрощению и адаптации с тем, чтобы они стали понятны членам общества» [17].
Наличие процессов упрощения и адаптации чуждых и сверхсложных для культуры жизненных феноменов находят в современной российской действительности многие социологи. В последнее время они уделяют большое внимание понятию архаизации (А. Ахиезер) или примитивизации (Л. Гудков) многих обыденных практик [18]. «Архаизация, - пишет А. Ахиезер, - это результат следования субъектом культурным программам, которые исторически сложились в пластах культуры, сформировавшихся в более простых условиях и не отвечающих сегодня возрастающей сложности мира, характеру и масштабу опасностей» И далее: «Архаика у нас - не достояние истории, она в нашей повседневности, значимость которой для современности только начинает осознаваться» [10, с. 89, 91].
Как пишет Л. Гудков, это подтверждается результатами массовых социологических опросов: «Условное (полное или частичное) доверие сохраняется, прежде всего, к институциям, наиболее простым в социальном плане и даже архаическим по своей структуре и традиционным символам... Гипертрофированное доверие к президенту (78 %) - это перевернутое недоверие к остальным социальным структурам. В общественном мнении сложились механизмы редукции сложности, примитивизации политических представлений, обеспечивающие известную устойчивость массовых реакций. ...Начался процесс не просто традиционализации, но ценностного понижения настоящего, усиление пассивной адаптации, снижение запросов и критериев оценки настоящего. Важнейшая черта -рутинизация негативности» [19].
Е. Орлова, исследуя особенности предпринимательской культуры в процессе трансформации российского общества, пишет: «В условиях дезинтеграции экономической деятельности и коррупции отмечается прекращение процессов дифференциации и усложнения социальных структур, напротив, социальные отношения архаизируются. Наиболее сложные формы хозяйственной деятельности, практикуемые в рыночных экономиках, не институционализированы на уровне обыденности. Отсутствие ти-
пичности сложных экономических актов приводит к воссозданию упрощенных форм социально-экономической деятельности, к примитивизации и архаизации экономических взаимодействий. Волна архаизации, наблюдаемая в обществе в последнее время, приводит к тому, что сложившиеся ранее рыночные (предпринимательские) структуры считаются социально-приемлемыми, но дальнейшие изменения, инновации и эксперименты явно нежелательны. Общество как бы смиряется с произошедшими переменами, легитимирует их, но ставит на этом точку. Дальнейшая модернизация уже невозможна, идут процессы свертывания наиболее сложных социальных структур, архаизации социальных отношений. Это не возврат к старым отношениям буквально, то есть это - не возврат к плановой экономике, но - это препятствие к дальнейшей социальной динамике и деградация, упрощение наиболее сложных социально-экономических форм» [20].
Моностилистические культуры характеризуются рядом общих черт [17]. Одна из них - это наличие специализированной группы создателей культуры, т.е. культурных экспертов, начиная от шаманов и магов и заканчивая структурами в виде идеологического отдела ЦК КПСС. То есть существует культурная иерархия и различные культурные инновации не меняют ее сути: высшие слои должны вырабатывать схемы и правила культурных интерпретаций, обязательные для низших слоев.
Другой чертой является строго регламентированный порядок реализации культурных явлений согласно доминирующему мировоззрению. Вся повседневная культурная активность локализована и регламентирована. Жанры и стили культурной деятельности подвергнуты канонизации. Моностилистическая культура жестко регламентирует жанры и стили художественного творчества в театрах, музеях, в литературе, а также в обыденной и повседневной жизни.
Ю. Лотман и Б. Успенский разработали перечень характеристик «чистого стиля», легшего в основу характеризации моностилистической культуры Л. Ионина, который выделяет основные характеристики моностилистической культуры:
1. Иерархия - заключается в наличии иерархии творцов культуры или культурных экспертов.
2. Канонизация. Понятие о канонических чертах стиля Лотмана и Успенского может быть распространено на формы культурных репрезентаций, на способы поведения и выражения буквально во всех сферах социальной жизни.
3. Упорядоченность. Данный термин показывает строгое регулирование культурной деятельности в пространственно-временном отношении.
4. Тотализация. Моностилистическая культура становится (или имеет тенденцию становиться) универсальной интерпретационной схемой, исчерпывающим образом толкующей человеческую культуру вообще.
5. Исключение. Означает изоляцию и «отбрасывание» чуждых элементов, что дает возможность для моностилистической культуры быть системой, связанно функционировать.
6. Упрощение. Оно достигается путем интерпретации в собственных терминах сложных культурных феноменов, сведения их к хорошо знакомому и простому культурному материалу.
7. Официальный консенсус. Это - демонстративное и официально провозглашаемое единство восприятия и способов интерпретации культурных феноменов.
8. Позитивность. Это прежде всего ориентация на сохранение статуса и легитимирующая направленность.
9. Телеология. Все моностилистические культуры обязательно постулируют цели социокультурного развития и транслируют цели «общего» развития в жизненные цели каждого конкретного человека [17].
Категории полистилистической культуры рассмотрены Л. Иониным в рамках категориальных оппозиций. Он выделяет следующие характеристики:
1. Деиерархизация. Это - отсутствие иерархии, отсутствие сакрального доктринального ядра, которое очерчивает «неприкасаемую» область жизни, сакральность которой служит критерием любой интерпретации, это -отсутствие экспертов или творцов культуры, стоящих на вершине культурной власти.
2. Деканонизация. Это - отсутствие или значительное ослабление норм и правил жанра.
3. Неупорядоченность - нарушение порядка в реализации культурных явлений их беспорядочность и «хаотичность».
4. Детотализация - означает исключение какого-либо видимого и подразумеваемого единства в множестве культурных феноменов.
5. Включение - означает максимальную терпимость, толерантность к чуждым, инаковым культурным феноменам, взаимодействие совершенно различных систем знаков и символов.
6. Диверсификация - усложнение вместо упрощения.
7. Эзотеричность - появление множества эзотерических групп со своими собственными сакральными доктринами, символикой, внутренней иерархией.
8. Негативность - склонность к критике социального, исторического и культурного опыта.
9. Атеология - возникновение множества культурных форм, отказывающихся признать какую-либо цель развития общества, культуры, индивидуальной жизни.
В реальности элементы моностилистической и полистилистической культуры сосуществуют. Однако, в целом, необходимо заметить, что в рамках парадигмы модернизации можно констатировать как тенденцию
переход от моностилистической культуры к стабильной полистилистической [17].
Одним из важных аспектов культурной жизни общества модерна является акцентирование и чрезмерная актуализация экономических проблем и механизмов. Эпоха модерна, приведя к массовой рационализации жизни, изменила соотношение экономики и общества. Благодаря процессам дифференциации и институционализации важнейших механизмов политической, правовой и экономической жизни, экономическая сфера отделилась, образовав самостоятельную и самодостаточную систему, имеющую свои цели, динамику, результаты [21]. Экономика как простое средство к жизни, по мнению Ю. Веселова, становится самой жизнью общества; простое хозяйствование, обычная функция жизнедеятельности становится отдельным занятием, которое переворачивает как жизнь отдельных людей, так и классов и общества в целом [21].
Впервые идеи о необходимости исследования соотношения социального и экономического в организации социума прозвучали в работах Карла Поланьи еще в 40-х гг. ХХ столетия; именно ему удалось убедительно показать, что уже в начале ХХ в. происходили изменения в балансе соотношения социального и экономического, и выявить некоторые причины этого изменения.
Время модерна, по Поланьи, это не только процесс дифференциации общества и выделения из него сложной экономической системы, но и превращение экономики в сферу, господствующую над всеми другими жизненными сферами.
Господство экономической системы, полагает Ю. Веселов, приводит в обществе модерна к изменению принципов движения общества, теперь уже не просто существование или воспроизводство является нормой, экономика капитала требует бешеных темпов, без этого она просто не может существовать, поэтому все силы общества теперь подчиняются не эволюционным изменениям, а развитию. Общество развивается в целях материального производства, а потребности являются лишь второстепенным моментом [21].
Время модерна - это время, когда всеобщая рационализация привела к тому, что экономика не просто выделилась из социальной системы и стала жить по своим законам, но и начала диктовать свои законы всему обществу. Экономика не просто дифференцировалась от общества, но постепенно стала господствующей над всеми другими областями общественной жизни, экономика стала базой, которая определяла всю надстройку. В реальной жизни наступило время «экономического материализма», для того времени учение Маркса было действительно верным, - констатирует Ю. Веселов [21]. Это привело к изменениям общественного сознания, к «экономизации мышления», к тому, что весь мир, все процессы стали рассматриваться через призму экономических законов.
Нужно сказать, что и обе теории информационного общества (имеются в виду постиндустриальная теория Д. Белла и сетевая теория М. Кастель-
са) не выпадают из парадигмы модернизации. В рамках постиндустриальной теории в качестве «традиционного» общества рассматривается капиталистическое индустриальное общество, модернизация предполагает слом его традиций, изменение качества жизни, социальных и нравственных основ через развитие экономики и технологий.
Приверженцы сетевого подхода выдвигают на передний план культурологические аспекты социально-исторического движения, однако данное движение, основанное на увеличении роли личности, также укладывается в русло модернизационных теорий.
Основная интрига прослеживается в работах, анализирующих состояние современного российского социума, присущие ему механизмы становления информационного общества. В сущности, вопрос заключается в том, возможно ли в ходе социального развития ускоренное преодоление стадий, плавно пройденных другими цивилизациями; возможен ли «скачок» общества, не завершившего полностью индустриальную модернизацию (особенно в части создания соответствующих социальных структур и социокультурных оснований) в постиндустриальное и информационное общество? Практически ни одна из созданных ныне модернизационных или иных концепций развития не дает положительного ответа на этот вопрос. Однако наблюдаемые сегодня в России социальные практики демонстрируют парадоксальное сочетание огромных социальных пластов традиционной (или даже архаичной) культуры с анклавами развитых социальных сетей по производству, переработке и обмену информацией.
Все это вызывает надежды на «внезапное» преодоление социально-экономических проблем с помощью развития информационного общества, упование на рост телекоммуникационных технологий как на свидетельство перехода к постиндустриализму. Телекоммуникационная система представляется тем «стратегическим звеном, за которое вытягивается вся «цепь» социально-экономического развития страны» [22]. Развитие этих технологий обусловливает переход России к информационному обществу, что в свою очередь следует рассматривать «как необходимое условие выхода страны из сегодняшнего экономического кризиса, как инструмент преодоления трудностей социальной, политической и духовной жизни, как фактор интеграции общественного сознания вокруг непреходящих гуманистических ценностей и национально-исторических традиций народов России, наконец, как инструмент укрепления федеративного государства и социально-экономического выравнивания уровня жизни в регионах страны» [23].
Подобный подход представляется несколько упрощенным и утопичным. Становление информационного общества - это не только процедуры овладения новыми информационными и телекоммуникационными технологиями, но и формирование новых социокультурных элементов, построение новых смыслов, создание новых абстракций. Это - развитие и институционализация социокультурных форм производства, переработки,
интерпретации и передачи информации, что означает социальную востребованность данных систем. Культура информационного общества развивается в неразрывной связи со становлением систем менеджмента, социальных технологий, нового подхода к потенциалу человеческих ресурсов, который основан на полной исчерпанности технологических и технических методов повышения производительности труда и повороте к гуманистической и экологической парадигме.
Культура информационного общества (как и любая другая культура) возникает вначале как субкультура, когда появляется слои, способные к ее передаче и обучению. Но говорить об информационном обществе как качественно новом социуме можно лишь тогда, когда новые элементы его культуры формируются не как присущие элите, а охватывают действительно широкие социальные слои. Формирование культуры информационного общества - это сложный системный процесс, проходящий как сквозь все слои социума, так и через каждую личность.
Литература
1. Алексеева И.Ю. Возникновение идеологии информационного общества // Информационное общество. 1999. № 1; Коваленко И.Е. Информационное общество: концептуальные основы и современные тенденции развития. М., 2003.
2. Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. М., 2000. С. 27.
3. Eisenstadt S.N. Revolution and Transformation of Societies: A Comparative Study of Civilization // International Social Science Journal. 1992. № 133.
4. Rostow W.W. The stades of economic growth. Cambridge, 1960; Moor K. Social origins of dietatorrssip and democracy. Boston, 1968; Muller K. «Modernizing Eastern Europe». Theoretical problems and dilemmas // European Journal of Sociology. 1992. № 33.
5. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Социокультурная динамика России: В 2 т. Т. 1. Новосибирск, 1997. С. 75.
6. Федотова В.Г. Типология модернизаций и способов их изучения // Вопросы философии. 2000. № 4. С. 10.
7. Шевелев В.Н. Концепция социального порядка и модернизация: опыт современного теоретического познания// Социальный порядок - гуманистическому развитию общества: Материалы Всерос. науч. конф. Краснодар, 2001. С. 323.
8. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России как форма развития цивилизации // Социол. журн. 1996.
9. Ахиезер А. С. Общее и особенное в динамике российского общества // Куда идет Россия?.. Общее и особенное в современном развитии. М., 1997. С. 36.
10. Ахиезер А.С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность. 2001. № 2. С. 91.
11. Ганс Е. Российское общество: теории модернизации и устойчивое развитие // Социальный порядок - гуманистическому развитию общества: Материалы Всерос. науч. конф. Краснодар, 2001. С. 190.
12. Федотова В.Г. Когда нет протестантской этики. // Вопросы философии. 2001. № 10.С. 37.
13. См.: Орлова Е.В. Современное российское предпринимательство. Экономико-социологический анализ. Саратов, 2002.
14. Вишневский А.Г. Модернизация или контрмодернизация: чья возьмет? // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М., 2003. С. 289.
15. Giddens A. Social Theory and Modern Sociology. Cambridge, 1987.
16. Simmel G. Philosophie des Geldes. Berlin, 1990. S. 536.
17. Ионин Л. Социология культуры: Путь в третье тысячелетие: Учеб. пособие. М., 2000. С. 197.
18. Ахиезер А.С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность. 2001. № 2; Гудков Л.Д. Реформы и процессы общественной примитизации // Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро- , мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса / Под. общ. ред Т.И. Заславской. М., 2001.
19. Гудков Л.Д. Реформы и процессы общественной примитивизации // Кто и куда стремится вести Россию?.. С. 285.
20. Орлова Е.В. Социальная эффективность предпринимательской деятельности в трансформирующемся российском обществе: Дис. ... д-ра социол. наук. Саратов, 2003. С. 269-270.
21. Веселов Ю.В. Экономическая социология постмодерна // Журн. социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1. Вып. 1.
22. Рабовский. Развитие инфотелекоммуникаций в условиях глобальной информатизации современного общества (социально-экономические и инновационные аспекты). М., 2000. С. 257.
23. Концепция формирования информационного общества в России // Чернов А.А. Становление глобального информационного общества: Проблемы и перспективы. М., 2003. С. 138.
Институт социально-политических исследований РАН 19 апреля 2005 г.
© 2005 г. С.А. Панкратов
«РОССИЙСКИЙ ЛЕВИАФАН»: ОПЫТ МОДЕРНИЗАЦИИ В ХХ СТОЛЕТЬЕ
Вопросы роли и места России в мировой и европейских цивилизациях, специфики ее истории волновали и продолжают волновать умы многих
