CC BY
77
И.В. Силантьев
Институт филологии СО РАН, Новосибирск
Размышления Гете о мотивах:
1
нарратологическии комментарии
Аннотация: В статье рассматриваются представления И.В. Гете о мотивах в современном нарратологическом контексте.
J.W. Goethe's ideas on motifs are considered in modern narratology context.
Ключевые слова: И.В. Гете, мотив, нарратология.
J.W. Goethe, motif, narratology.
УДК: 811.
Контактная информация: Новосибирск, ул. Николаева, 8. ИФЛ СО РАН. Тел. (383) 3301518. E-mail: silantev@philology.nsc.ru.
Предварим наши наблюдения известным текстом Гете из его статьи «Об эпической и драматической поэзии».
«Мне известны мотивы пяти родов:
1) Устремляющиеся вперед, такие, которые ускоряют действие; ими преимущественно пользуется драма.
2) Отступающие, такие, которые отдаляют действие от его цели; ими пользуется почти исключительно эпическая поэзия.
3) Замедляющие, которые задерживают ход действия или удлиняют путь такового; этими, с великими для себя выгодами, пользуются оба жанра.
4) Обращенные к прошлому, благодаря которым оживает то, что происходило до эпохи этих творений.
5) Обращенные к будущему, предвосхищающие то, что произойдет в последующие эпохи. В этих видах нуждается как драматический, так и эпический поэт, чтобы сделать свои творения завершенными» ([Гете, 1980, с. 274-275]; пер. Н. Ман).
Изящные и точные формулировки классика носят самодостаточный характер и отвечают общей гармоничной системе представлений Гете об эпосе и драме, и о литературе вообще.
Вместе с тем идеи Гете о мотивах в эпосе и драме актуально и энергично отвечают современным контекстам литературоведческой нарратологии, что мы и постараемся показать.
1. Проблема мотива у Гете получает свое современное прочтение в связи с актуальным вопросом взаимоотношения категорий нарратива, фабулы и сюжета.
1 Статья подготовлена в рамках Интеграционного проекта СО РАН «Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы в системе контекстуальных и интертекстуальных связей (обшенациональный и региональный аспекты).
Это ключевой и очень важный в теоретическом плане тезис, требующий дальнейшего глубокого обоснования.
Категории нарратива, фабулы и сюжета получили различные, порой прямо противоречивые трактовки в литературоведении. В связи с этим нам следует обозначить систему сущностных отношений между данными категориями, чтобы затем корректно соотнести с ними идеи классика.
Условимся называть фактами целостные динамические моменты, которые человек вычленяет из определенного процесса, руководствуясь определенной точкой зрения. Подчеркнем - динамические, а не статические. Статических фактов (в нашем понимании факта как определенного момента определенного процесса) вообще не может быть.
Другая оговорка - факт в нашем понимании не всегда соотносим с обыденной трактовкой этого термина как чего-то безусловно реального, на самом деле существующего. Поскольку процессы, к которым имеет отношение человек, могут быть ментального характера, постольку и выделяемые из них факты могут быть ментальными фактами - например, картины сна или фантазии.
Если для квалификации факта достаточно, если так можно выразиться, критерия замеченности (с определенной точки зрения, позиции), то событие необходимо предполагает вовлеченность человека в отмеченный им факт или совокупность фактов. При этом вовлеченность может быть как социально-ситуативная, так и личностная, и поэтому событие не просто ментально, но и отчетливо аксио-логично.
Так, характерные и значимые для человека факты его жизненного целого (завершение образования, брак, рождение ребенка, кончина близкого человека и др.) воспринимаются им как события его судьбы. Незапланированные и неожиданные, но значимые для человека повороты и нарушения его повседневной жизни воспринимаются как события авантюрного характера, вторгающиеся в жизнь человека (катастрофа, похищение и т.п.). Возможна (и вполне характерна) ситуация личностного вовлечения в сверх-личные события истории (участие в войне, грандиозных стройках и др.), и в таком случае судьба человека в большей или меньшей мере приобретает эпохальный смысл. Подчеркнем - речь идет о вовлечении личностном, а не просто личном, т. е. вовлечении ценностно-смысловом, а не только внешне-биографическом.
Итак, мы определили событие как результат личностного и общественного вовлечения в определенный факт, как результат сопричастного осмысления и ак-сиологизации определенного факта. При этом событие обретает свойства автокоммуникативного явления, потому что индивидуальный или коллективный субъект сознания, присваивая определенный факт и образуя тем самым новые смыслы своей сопричастности происходящему, адресует эти смыслы в первую очередь самому себе. Поэтому событие в момент своего автокоммуникативного генезиса уже несет в себе зачаток своей рассказанности. Это явление можно назвать внутренним нарративом, и как нам кажется, оно родственно явлению внутренней речи, в том его понимании, которое развивал Л. С. Выготский [Выготский, 1999, с. 275-336].
Так же как автокоммуникативная речевая установка развивается в собственно коммуникативную, так и внутренний нарратив развертывается во внешнем -в устном рассказе, в сообщении, в письме и т. д.
В случае с эстетически значимыми коммуникациями в нарративные стратегии внешней коммуникации вновь отчетливо вплетается автокоммуникативность, поскольку эстетический адресат художественного произведения включает в свою сферу и автора этого произведения.
Внешний нарратив, или нарратив как таковой можно определить как последовательность изложенных, рассказанных, явленных в определенном коммуникативном акте событий. Подчеркнем при этом, что нарратив - это линейное изложе-
ние в речи определенных событий. Наша речь линейна (если, конечно, принимать во внимание только ее вербальный компонент), и нарратив, развертываемый посредством речи, также не может не быть линейным. Другое дело, что внутри этой линейности события могут быть выстроены не в соответствии с их характерными взаимосвязями, перепутаны и переставлены - но здесь мы уже имеем дело со спонтанными или специальными стратегиями повествования, являющимися предметом психологии и поэтики.
Обратим внимание на два принципиально различных аспекта нарратива как линейного изложения событий. С одной стороны, события нарратива можно увидеть с точки зрения причинно-следственных и пространственно-временных отношений - т. е. отношений смежности [Якобсон, 1990, с. 114]. Это аспект фабулы нарратива. С другой стороны, события нарратива можно осмысливать в плане их со- и противопоставления, т. е. в отношениях сходства [Там же, с. 114-115], и в необходимом отвлечении от фабульных связей (ср.: [Шмид, 2003, с. 240, 243244]). Это аспект сюжета нарратива. Фабульная синтагма событий, увиденная в плане их разносторонних смысловых отношений, предстает в виде парадигмы сюжетных ситуаций. Иначе говоря, фабула синтагматична, сюжет парадигмати-чен.
Важно понимать, что ни фабула, ни сюжет не являются первичной реальностью нарратива - как исходного, явленного нам в коммуникативном акте изложения событий. Фабула и сюжет - это только два соотнесенных измерения наррати-ва, конструируемых в процессе его читательской интерпретации.
В рамках изложенной точки зрения можно говорить не только о непосредственной сюжетности нарратива в противоположность его фабульности, но и выделять метафабульную и внефабульную сюжетность. В первом случае в сюжетные отношения вступают события нескольких фабул, объединенных в рамках единого нарратива (например, фабула рамочного и внутреннего рассказа, или фабулы цикла произведений); во втором случае в сюжетные отношения вступают события, вообще не связанные какими-либо фабульными отношениями (такова, в частности, событийность лирики и лирической прозы).
Для проблематики нашей статьи ключевым является вопрос об отношении мотива к повествованию (нарративу), фабуле и сюжету. Мотив репрезентирован событиями, которые суть единицы повествования. Иначе говоря, мотив есть обобщение событий. Следовательно, мотив есть единица обобщенного уровня повествования, т.е. собственно языка повествования. Сформулируем в окончательной форме: мотив - это единица повествовательного языка. Соответственно, как единица языка художественного повествования, мотив обретает определенные фабульные и сюжетные свойства и функции.
Теперь вернемся к Гете.
Мотивные формулы Гете, как нам представляется, очень важны именно тем, что по существу определяют фабульные и сюжетные свойства мотива.
Так, мотивы, «устремляющиеся вперед, такие, которые ускоряют действие» - это мотивы, взятые в их классической функции складывания повествования как такового, преимущественно в его фабульном аспекте. Устремлять повествование вперед может, в первую очередь, событие-причина, порождающее событие-следствие, или такое событие, которое своим соседством, пространственным или временным примыканием к текущему действию способствует его резкому, зачастую незапланированному, как в новелле, движению и развитию.
Мотивы «замедляющие, которые задерживают ход действия или удлиняют путь такового», также развивают повествование в его фабульном аспекте, поскольку в событийном плане детализируют действие, дробят его и переводят в плоскость конкретности, вещности, предметности. Благодаря «замедляющим» мотивам линии действия в литературном повествовании проникают в мир худо-
жественной предметности произведения, и сама фабула произведения оказывается овеществленной, опредмеченной.
Прошлое и будущее являются координатными полюсами фабульного времени повествования, соответственно, мотивы, «обращенные к прошлому» и «обращенные к будущему», также локализуют фабулу - но только уже не в мире художественного предмета, а в мире художественного времени.
Напротив, мотивы, «отступающие, такие, которые отдаляют действие от его цели», в системе нарратива могут быть соотнесены не с началом фабулы, а с началом сюжета. Такие мотивы повествовательно реализуются в событиях, требующих своего рецептивного осмысления не в плане их естественных причинно-следственных или пространственно-временных связей, а в плане их сопоставления и противопоставления со всеми предшествующими событиями повествования. Именно в точках «отдаления действия от цели» зарождается и развивается собственно сюжетный потенциал литературного повествования. «Отдаление действия от цели» в плане читательского восприятия и интерпретации литературного произведении неизбежно оборачивается приближением к самому смыслу действия, т.е. собственно к сюжету.
В этом отношении обратим внимание на то, что «отступающие мотивы» приближают литературный текст, поэтический по своему существу, к риторике как стратегии прямой организации текста с открытыми интенциями порождения смысла. С «отступающими мотивами» в системе литературной - уже не поэтики, а риторики - граничат собственно отступления от повествования, так называемые «лирические отступления» и «философские отступления».
2. Проблема мотива у Гете отвечает современной постановке вопроса о различных модальностях действия.
Проблема модальностей действия в современной теории литературы становится важной в первую очередь в плане сопоставления действия эпического -и лирического.
Характерное отличие лирического действия от действия эпического как раз и заключается в его принципиально расширенном модальном спектре (см. подробнее в кн.: [Силантьев, 2009, с. 31-34]). Оно развертывается не только в рамках действительного - того, что произошло в прошлом или происходит сейчас, но и в рамках возможного - того, что могло бы или может (или же вообще не может) произойти.
Ср. у Гете в стихотворении «Надежда» ([Гете, 1977, с. 46]; пер. М. Лозинского):
Приведи мой труд смиренный Счастье, к цели вожделенной! Дай управиться с трудами! Да, я вижу верным взглядом: Эти прутья станут садом, Щедрым тенью и плодами.
В этом стихотворении модальности действительного вообще нет - но это нисколько не мешает лирическому действию раскрыться в плане модальностей желаемого и воображаемого.
Расширение модальных границ действия оказывается возможным за счет смены критерия связности текста. Связность текста в лирике основывается на принципе единства переживания, или, что то же самое, единства лирического субъекта - при всех его качественных изменениях, при всей присущей ему внутренней событийности. Именно поэтому столь характерный для лирики словесный повтор не разрушает, а, напротив, только укрепляет текст, поддерживая единство лирического субъекта, - в отличие от эпического повествования, которому пря-
мые словесные повторы противопоказаны, потому что нарушают единство действия.
С формальной точки зрения, статья Гете посвящена собственно эпической и драматической поэзии, однако теоретический потенциал размышлений классика позволяет включить в их орбиту и вопросы специфики лирического действия как такового.
Мотивы последнего, пятого рода, т.е. «обращенные к будущему, предвосхищающие то, что произойдет в последующие эпохи», развивают в повествовании модальности непрямого действия, модальности возможного. В эпике и драме возможное действие нуждается в определенных фабульных мотивировках, какими могут быть сон героя, его мечтания, предположения, желания и опасения. Лирический герой непосредственно в рамках актуального дискурса может переходить от модальности действительного к модальностям возможного.
Обратим внимание еще на один очень важный смысл размышлений Гете по поводу мотивов, «обращенных к будущему». Они помогают поэту, по словам Гете, «сделать свои творения завершенными». Иными словами, мотивы, расширяющие спектр модальностей действия, тем самым в максимальной степени отвечают художественной задаче эстетического завершения героя не просто как «действователя», но и как «вершителя» - в первую очередь, своей судьбы.
3. Третий аспект актуализации размышлений Гете о мотивах выводит нас за пределы теории литературного повествования в универсальную сферу семиотики: мотивы у Гете типизированы не в плане семантики, а в плане синтактики.
Господствующим в современной теории мотива выступает семиотический подход «от семантики».
В общем плане, внимание к семантической стороне мотива обусловлено стремлением литературной теории преодолеть узкие дисциплинарные рамки и установить относительное тождество мотива и языкового слова. Мотив подобен слову как таковому в своем общесемиотическом статусе, потому что в качестве повествовательной единицы он соотнесен с парадигматическим планом художественного языка и синтагматическим планом художественной речи. Для более точного понимания подобия мотива и слова необходимо иметь в виду, что мотив является носителем предикативного начала повествования - собственно действия - и в этом качестве он соотносим не просто с языковым словом, а со словом как носителем предикативности, т.е словом глагольным.
Необходимость развития семантического подхода в понимании и изучении мотива также вызвана практическими задачами составления указателей и словарей фольклорных и литературных мотивов. Чтобы поместить мотив в словарную статью, необходимо решить семантические проблемы номинации и дефиниции мотива, т.е. мотив нужно назвать и описать. В рамках семантического, и шире -тематико-семантического подхода созданы практически все известные словари фольклорных и литературных мотивов.
Гете, в отличие от ученых-систематиков, воспринимает мотив не в семантическом измерении, а в измерении синтактики - как поэт, он видит мотив в перспективе его динамических отношений с другими мотивами и с литературным повествованием в целом, т.е. собственно в композиционном плане. Таким же образом, кстати, композитор видит мотив в составе музыкального произведения. Именно потому в заметках Гете появляется столь характерная синтакТическая (не синтаксическая!) терминология: мотивы «устремляющиеся вперед», мотивы «отступающие», мотивы «замедляющие».
В научном литературоведении синтактической позиции Гете наиболее близки идеи представителей русской формальной школы, в первую очередь В.Б. Шкловского о сюжете как творческом «перепутывающем» пересказе фабулы и о сюжетных ретардациях (т.е. замедлениях) [Шкловский, 1929]. Своеобразным синтезом семантического и синтактического подходов в понимании повествова-
тельного мотива выступает концепция морфологии волшебной сказки В.Я. Проппа [Пропп, 1928], для которого повествовательная специфика сказки определяется не только и не столько собственно содержанием мотивом (функций), наполняющих сказку, сколько их последовательностью и взаимной соотнесенностью.
Таким образом, мы постарались показать, что размышления Гете о мотивах в эпической и драматической поэзии являются совершенно актуальными в свете современной теории мотива и мотивного анализа как ее приложения. В этом удивительном факте на самом деле нет ничего удивительного, потому что классическое наследие не только собственно мировой литературы, но и мысли о литературе не устаревает.
Литература
Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1999.
Гете И.В. Избранные произведения. Минск, 1977.
Гете И.В. Об эпической и драматической поэзии // Гете И.В. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1980. Т. 10. С. 274-277.
Пропп В.Я. Морфология сказки. Л., 1928.
Силантьев И.В. Сюжетологические исследования. М., 2009.
Шкловский В.Б. О теории прозы. М., 1929.
Шмид В. Нарратология. М., 2003.
Якобсон Р. О. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры. М., 1990.
