CC BY
469
2005.01.008. СИЛАНТЬЕВ И. ПОЭТИКА МОТИВА. - М.: Яз. слав. культуры, 2004. - 295 с.
Монография доктора филол. наук И.В. Силантьева (Институт филологии Сибирского отделения РАН) сочетает теоретическую разработку категории мотива с практическим применением ее результатов к исследованию мотива встречи в прозаических произведениях А.С. Пушкина. Книга состоит из двух частей - теоретической и практической, каждая из которых публиковалась ранее1, однако для реферируемого издания оба текста были серьезно уточнены и дополнены.
В первой главе теоретической части излагается история осмысления категории мотива в отечественном литературоведении и фольклористике - начиная с трудов А.Н. Веселовского и до исследований последних лет2. И.В. Силантьев выделяет четыре основных подхода в трактовке этой категории: семантический (А.Н. Веселовский, А.Л. Бем, О.М. Фрейденберг), морфологический (В.Я. Пропп, Б.И. Ярхо), дихотомический (на стадии его формирования - А.Л. Бем, А.И. Белецкий и В.Я. Пропп) и тематический (Б.В. Томашевский, В.Б. Шкловский, А.П. Скафтымов). Различие между ними «заключается в том, как трактуется важнейший критерий неразложимости мотива и как понимается соотношение моментов целостности и элементарности в самом статусе мотива» (с. 40). В то же время ни одна из этих концепций сама по себе не обеспечивает всеобъемлющей теории мотива, поэтому уже несколько десятилетий назад возникла потребность в их объединении.
Синтезом семантического и дихотомического подходов явилась структурно-семиотическая модель Е.М. Мелетинского, а на стыке тематического и семантического развиваются два новых подхода -интертекстуальный (Б.М. Гаспаров, А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов) и коммуникативный, или прагматический (В.И. Тюпа, Ю.В. Шатин). Однако, как отмечает И. В. Силантьев, в настоящее время идет поиск нового теоретического синтеза в понимании мотива, что с очевидностью
1 См.: Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: Очерк историографии. - Новосибирск, 1999; Силантьев И.В. Мотив в системе художественного повествования. - Новосибирск, 2001.
2 Реферат данной главы, опубликованной в 1999 г. в виде отдельного исследования «Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: (Очерк историографии)», см. в РЖ «Литературоведение». - М., 2000. - № 2. - С. 17-26; автор реферата Е.В. Лозинская.
говорит о незавершенном, открытом характере его теории (с. 74). Свои представления о мотиве исследователь разви-вает с учетом еще двух подходов к анализу литературы - нарратологического и семиотического.
В рамках первого из них «мотив рассматривается в системе категорий нарратологии, таких как повествование, событие и действие, персонаж и герой в их отношениях к фабуле и сюжету, художественное пространство и время, тема и лейтмотив» (с. 10). Это дает возможность увидеть мотив «во всех его существенных связях и отношениях внутри структуры художественного повествования, и в итоге позволяет выработать системное определение понятия мотива» (там же).
Повествование И.В. Силантьев определяет как линейную последовательность «событий» - фиксаций определенных моментов действий, существенных для определенной точки зрения (героя, повествователя, читателя). У повествования есть два аспекта. Его можно рассматривать с точки зрения причинноследственных и пространственно-временных отношений между событиями, и тогда речь идет о фабуле, а можно - с точки зрения со- и противопоставления событий в плане художественного смысла текста и в необходимом отвлечении от фабульных связей, и в этом случае следует говорить о сюжете. Мотив, будучи обобщением событий (единиц повествования), есть единица обобщенного уровня повествования, иначе говоря, единица повествовательного языка. В качестве такового «он обретает определенные фабульные и сюжетные свойства и функции» (с. 79).
Синтезируя идею Е.М. Мелетинского об уподоблении структуры мотива структуре предложения (суждения) и взгляд В.И. Тюпы на мотив как темарематическое единство, исследователь показывает, что базисным в семантической структуре мотива выступает отношение предикатактант. «За мотивом как предикатом художественного повествования в любом случае потенциально обозначен комплекс возможных действий, соотнесенных с тематическим целым мотива. Будучи синтезированы в нарративе с началом действующего лица, эти действия в своем фабульном развитии формируют событие» (с. 81).
Автор различает понятия «персонаж» и «герой», считая первого участником действия в плане фабулы, а героем называя «персонаж, который релевантен в плане динамики и развития собственного смысла сюжета и всего произведения в целом» (с. 82). Поэтому следует говорить о корреляции мотива и героя, семантически причастного к нему и участвующего в событиях, которые данный мотив репрезентируют и
формируют общий смысл сюжета и текста. Германн как герой «Пиковой дамы» соотносится с мотивным комплексом «испытание судьбы в игре», в то время как будочник, у которого он справляется о доме графини, связан, скорее, с уровнем фабульных мотивировок, а не повествовательных мотивов.
Для мотивики характерно также возникновение устойчивых семантических связей мотивного предиката с пространственно-временными признаками - как фабульно значимыми (т.е. несущими в себе семантику «вещности» и конкретности фабульного действия), так и сюжетно значимыми - «выражающими актуальное отношение пространства и времени действия к предикату и актантам мотива» (с. 84).
Тема - это всякий промежуточный и тем более окончательный смысловой итог развития нарратива, форма содержательной фиксации смысла повествования, поэтому мотив как носитель семантического субстрата этого смысла естественным образом от нее неотделим. «С внешней стороны эта зависимость выражается в том, что тема развертывается в нарративе посредством фабульно выраженных мотивов... Но и мотив невозможно представить вне тематического начала. Мотив без темы - это не более чем чистая идея перемены» (с. 86).
Сопоставление мотива и лейтмотива ставит вопрос о значении повторяемости для этих категорий и ее характере. В отличие от лейтмотива, обязательный признак которого - повторяемость в пределах одного текста, мотив является интертекстуальным повтором. Поэтому «в пределах одного и замкнутого текста вообще нельзя выделить мотив как таковой» (с. 95).
На основе проведенных сопоставлений И.В. Силантьев формулирует системное определение мотива: «Это а) эстетически значимая повествовательная единица, б) интертекстуальная в своем функционировании, в) инвариантная в своей принадлежности к языку повествовательной традиции и вариантная в своих событийных реализациях, г) соотносящая в своей семантической структуре предикативное начало действия с актантами и пространственно-временными признаками» (с. 96).
Будучи единицей повествовательного языка мотив допускает семиотический подход, в рамках которого он рассматривается «как художественный знак в аспектах его семантики, синтактики и прагматики» (с. 97).
Дихотомическая теория, основанная на концепции взаимоотношений инварианта и варианта мотива и прекрасно работающая при построении его функциональной теории, оказывается недостаточной для характеристики его семантики. И.В. Силантьев иллюстрирует это на примере анализа В.Я. Проппом 14-й функции волшебной сказки. Функцию, или инвариант мотива, можно представить следующим образом: «В распоряжение героя попадает волшебное средство». Виды функции, или фабульные (позиционные) варианты мотива, могут быть следующими: «средство передается непосредственно», «средство указывается», «средство изготовляется» и др. Разновидностями функции, или конкретными образнособытийными вариациями фабульного варианта мотива (второго из перечисленных выше), могут стать: «Старуха указывает дуб, под которым находится летучий корабль», «Старик указывает крестьянина, у которого можно взять волшебного коня» и т. п.
Очевидно, что семантическую специфику вариантов данного мотива составляют семы, распространяющие и варьирующие инвариантную сему «попадает в распоряжение», а именно: «передается непосредственно», «указывается», «изготовляется» и т.п. Эти вариантные семы, во-первых, альтернативны по своему содержанию (т.е. активизация одной исключает активизацию другой), а во-вторых, сами получают ряд альтернативных выражений или семантических распространений.
Следует поставить вопрос: а какие именно из этих сем входят в пределы системного (языкового) значения мотива? Только ли сема, соотносящаяся с его инвариантом? Или также и семы, соотнесенные с его вариантами и образнособытийными вариациями? Если верно первое, то немедленно возникает проблема: до какого уровня допустимо обобщение? Ведь и семантическое содержание инварианта мотива можно продолжить обобщать и в конце концов довести до формы «герой действует» или «герой претерпевает воздействие», «нечто происходит». Не существует объективных критериев для определения того, на каком этапе мы должны остановиться. Если же включить в семантику мотива семы, соотнесенные с его вариантами, представив его значение как сумму значений вариантов (или вариаций), возникает логическое противоречие. Эти семы «альтернативны - и в своем существе, и в своем фабульном и текстуальном выражении» (с. 100). Учет в языковом значении мотива одной из них с необходимостью логически и содержательно исключает из этого значения все остальные. Поэтому простое суммирование вариантных сем оказывается логически некорректной операцией.
«Чтобы построить модель целостной семантики мотива, необходима обратная структуральному анализу операция - синтез дифференцированных и противопоставленных анализом начал инварианта и варианта. Такой синтез оказывается возможным на основе вероятностного подхода» (с. 100)1. В применении к мотивной семантике этот подход выглядит следующим образом: семантическое значение мотива состоит из ядра и оболочки, в роли ядра выступает семантический инвариант мотива (функция Проппа), оболочку, или периферию, составляют семы, соотносящиеся с фабульными вариантами мотива. Однако их вхождение в семантику мотива носит вероятностный характер, и при этом вероятность присутствия вариантной семы в структуре мотивного значения в общем случае меньше единицы. Это придает периферии значения некоторую виртуальность, но позволяет сочетать в рамках одного значения семы,
связанные отношениями частичной или полной содержательной дизъюнкции. «Каждый вариант - в виде некоторого единства вариантных сем - присутствует в виртуальной семантической оболочке мотива со своим, не равным другому, вероятностным весом. Этот вес обусловлен двумя взаимосвязанными факторами художественной речи - частотой встречаемости мотива в данной фабульной реализации и его художественной значимостью в данной фабульной реализации» (с. 106).
Важно подчеркнуть, что такая семантическая модель учитывает роль художественной речи в формировании значения мотива, и таким образом оно приобретает историческую динамичность. И.В. Силантьев приводит пример, заимствованный из разысканий О.Д. Журавель в области древнерусских повестей о договоре человека с дьяволом. Их фабулы замыкает мотив, инвариант которого можно обозначить как «воссоединение героя с миропорядком». Это - ядро семантики данного мотива, а ее периферию составляют его различные фабульные реализации: например, благочестивая смерть, уход в монастырь. И.В. Силантьев проводит следующий «мысленный эксперимент» для иллюстрации своей концепции: «Предположим, что данный мотив выражается в литературе определенного периода преимущественно в фабульном варианте "ухода в монастырь". Такая ситуация приведет к тому, что семантический экс-
1 Вероятностный подход был разработан на рубеже 50-60-х годов группой ленинградских лингвистов под руководством Н.Д. Андреева. В 70-80-х годах в работах И.А. Стернина и М.В. Никитина он нашел применение в лексической семантике.
тракт образнособытийного содержания данного фабульного мотива будет прочнее удерживаться в орбите его семантики - и ближе других к семантическому ядру мотива (функции). Однако стоит данному мотиву хотя бы один раз художественно значимо и дидактически убедительно реализоваться в фабульном варианте "благочестивой смерти", как и эта фабульная форма в своем семантически экстрагированном виде - в виде слабовероятностных вариантных сем - войдет в периферию значениия данного мотива. Предположим, далее, что в повествовательной традиции последующего времени эстетически приоритетной и наиболее частотной для данного мотива окажется его фабульная реализация в форме "благочестивой смерти". Это приведет к тому, что семы именно этого варианта мотива приобретут качество сильновероятностных и займут место вблизи семантического инварианта в структуре значения мотива» (с. 107).
Под синтактикой мотивов И.В. Силантьев понимает «закономерности сочетания мотивов, точнее, их событийных реализаций в нарративе» (с. 110). Механизмы сочетания мотивов в фабуле были изучены Е.М. Мелетинским и Б.Н. Путиловым. Важнейшим резуль-татом их анализа стал вывод о том, что сочетание мотивов не является полностью свободным, а подчиняется механизмам преобразования, развертывания и т.п. исходного мотива или импликации одного мотива другим. Опираясь на их работы, И. В. Силантьев приходит к мысли о том, что «несвободная сочетаемость мотивов в нарративе приводит к их семантической диффузии. Мотивы оказываются синтагматически связанными и образуют семантически целостные блоки» (с. 113).
При этом концепция семантической диффузии хорошо согласуется с вероятностным подходом. «Вероятностные семанти-ческие оболочки мотивов, в отличие от дискретных и жестко определенных ядерных сем, имеют принципиально нечеткие, размытые границы» (с. 114). Семантическое поле мотивики носит континуальный характер, т. е. периферийные семы имеют различные вероятностные веса и удалены от центра на разное растояние, таким образом, достаточно удаленные вариантные семы определенного мотива на уровне синтактики могут оказаться в сфере семантического притяжения соседних мотивов и попасть на периферию их значений.
Например, в повествовательный канон авантюрного романа входят три мотива, инварианты которых можно представить так:
A. Отправка в путешествие.
B. Столкновение с неожиданным препятствием.
С. Попадание во враждебную обстановку.
Допустим, что фабульной реализацией мотива А выступает вариант А1 «Морское плавание на корабле», мотива В - вариант В1 «Буря на море и кораблекрушение», мотива С - С1 «Матросы на корабле во главе с капитаном оказываются разбойниками». Очевидно, что мотивы В и С практически сливаются своими периферийными семами с мотивом А. «Таким образом, - пишет И.В. Силантьев, - при совершенно определенном и жестком различии в своих функциях мотивы А, В и С граничат и даже пересекаются в своей вероятностной и континуальной вариантной семантике» (с. 115).
Изучение прагматики мотива связано с поиском ответов на два вопроса: «В чем состоит актуальный художественный смысл употребленного мотива и с какой художественной целью употреблен этот мотив?» (с. 116). Если в плане синтактики мотив соотносится с фабулой повествования, то в плане прагматики он соотнесен с сюжетом, указывая на тот смысл, который в сюжете обретает реализующее данный мотив событие. «Сюжетная интенция события, построенного на определенной мотивной основе, носит ценностно-эстетический характер. Например, событие "Раскольников убил старуху" в сюжете романа выступает не только и не столько в своей прямой информативной функции... сколько в функции построения эстететического целого героя романа» (с. 119), под которым понимается «совокупность таких смыслов, которые поднимают литературный персонаж до уровня героя, ценностно завершенного и в этом отвечающего литературным запросам эпохи» (там же). «В случае с Раскольниковым событие убийства старухи-процентщицы, ставшее сюжетным высказыванием, сигнализирует о коренном изме-нении ценностно-смысловой природы героя - место подпольного мыслителя занимает убийца» (там же).
Таким образом характеризуется и эстетическая природа самого мотива. «Функциональное включение мотива в уровень эстетических смыслов сюжета - через конструктивное включение в событийный уровень фабулы - обусловливает в конечном итоге и собственную эстетическую значимость мотива в системе художественного языка повествовательной традиции» (с. 120).
Во второй части книги И. В. Силантьев, опираясь на теоретические положения, развернутые в первой части, формулирует язык и строит модель аналитического описания мотива.
Наиболее общие принципы такого описания заключаются в следующем:
- первичной единицей описания служит не сам мотив, а его реализации, «события, взятые в фабульно-сюжетных контекстах конкретных нарративов» (с. 126);
- мотив может изучаться только как интертекстуальный повтор в системе целого ряда повествований (произведений одного писателя, жанра, эпохи, тематики и т.п.);
- модель должна охватывать все аспекты мотива как семиотического явления: семантику, синтактику, прагматику;
- эти аспекты следует рассматривать с учетом дихотомической и вероятностной природы мотива, т. е. его характеристики должны браться в инвариантном и вариантном виде с учетом вероятностного веса различных вариантов.
Для детальной разработки методов мотивного анализа выбран мотив встречи «как один из наиболее репрезентативных в плане онтологии и функционирования мотивики вообще» (с. 126). Иссле-дование предпринято на материале законченных и незаконченных повествовательных текстов А. С. Пушкина.
Язык аналитического описания мотива встречи включает в себя следующие элементы.
В плане семантики определяются признаки предиката, признаки актантов и пространственно-временные признаки. Первые характеризуют событийный статус встречи (является ли она случайной, инициированной одним либо обоими актантами или обычной) или определяют отношение встречи к ее актантам (описывая ее как ожидаемую, неожиданную или ситуативно неожиданную). В конкретной событийной реализации мотива эти признаки могут выступать в снятой, нейтрализованной, форме. При этом признаки отношения встречи к актантам должны описываться с учетом всех значимых точек зрения.
Ко второй разновидности относятся доминирующие статусные признаки актантов в нарративе (являются ли они персонажами или героями), а также их некоторые функционально-смысловые характеристики (например, в ситуации встречи Петра с Ибрагимом в «Арапе Петра Великого» первый выступает в роли наставника, второй - ученика).
Пространственные признаки также могут быть статусными, т.е. характеризовать семантику фабульного действия. Так, например, встреча
может происходить дома у героя, в гостях, на границе, на улице и т.п. Другие их разновидности относят пространство встречи к ее актантам: оно может быть своим, родным, чужим, желанным, благоприятным, враждебным, нейтральным и т.п. Временные признаки отмечаются, когда они по каким-то причинам не соответствуют нормальному формату встречи: прерывают ее, сокращают, растягивают и т.п. В плане фабулы встреча может быть также краткой или продолжительной, приуроченной к определенному времени суток или сезону. Некоторые сочетания пространственных признаков (топосы) неразрывно связаны с определенными типами фабульного времени и образуют хронотопы: пути, охоты, военного похода и т.п.
В плане синтактики «рассматривается ближайшее фабульное окружение анализируемого события встречи в его препозиции и постпозиции, а в необходимых случаях и дальнее окружение, существенное с точки зрения фабульных связей события встречи» (с. 133).
План прагматики отличается наиболее свободным языком описания и включает в себя характеристику сюжетного смысла и сюжетной интенции события. «Так, событие встречи Ибрагима и Петра Великого на ямской заставе в Красном Селе в сюжетном отношении выражает смысл глубокой перемены в жизни Ибрагима», который граничит с художественной интенцией события, связанной с «эстетической перспективой развития героя как деятеля, которому предназначено внести серьезный вклад в государственные дела России - несмотря на маргинальную для сословного российского общества позицию героя как иноземца» (с. 136).
За процедурой описания вариантов мотива следует обобщение полученных данных. «Определив в ходе анализа дихотомически соотнесенные признаки семантики, синтактики и прагматики событийных реализаций мотива встречи, мы рассмотрим полученный массив вариантных данных с точки зрения их частотных характеристик.
Это позволит, во-первых, построить вокруг семантического инварианта мотива вероятностное распределение его вариантных семантических признаков - и тем самым создать целостную модель семантики мотива встречи. Во-вторых, это позволит построить вероятностное распределение фабульно-событийных контекстов мотива и тем самым получить достаточно полное представление о нарративной сочетаемости мотива встречи с другими мотивами. В-третьих, это позволит учесть вероятностную картину прагматических смыслов и интенций, связанных с мотивом встречи - и тем самым получить развернутые
представления о сфере эстетических коннотаций, сопровождающих этот мотив» (с. 138).
Дальнейшее изложение точно следует этому подробному плану. Исследователь характеризует каждое из 68 событий встречи в пушкинских прозаических текстах согласно вышеприведенной схеме аналитического описания - с точки зрения семантики, синтактики и прагматики. Предварительные обобщения делаются уже на уровне отдельного текста. Например, в «Арапе Петра Великого» встречи отличаются незапланированным и неожиданным характером, что свидетельствует о глубоко авантюрном характере повествования. В плане прагматики «опорные сюжетные смыслы и интенции, связанные с героем, раскрываются в плоскости незапланированного и неинициированного развития событий» (с. 149), поэтому суть прагматического смысла мотива встречи в этом романе можно выразить следующей формулой: «жизнь Ибрагима в петровской России складывается как его судьба» (там же).
После описания всех имеющихся в пушкинских текстах событий встреч исследователь приступает к основному обобщению результатов. Подсчитываются процентные доли всех вариантов каждого признака мотива. Для характеристики прагматики мотива используется свободный язык, поэтому на данном этапе сначала выделяются основные тематико-смысловые комплексы, включающие различные смысловые вариации мотива в сюжетных контекстах пушкинских повествований, и основные интенции в обобщенном виде. Например, важнейшим тематико-смысловым комплексом является «мир в его изменчивом и событийно продуктивном состоянии», в него входят, в частности, следующие смыслы: «коренная и вездесущая переменность и амбивалентность бытия» (встречи Лизы и Алексея в роще и на обеде у Муромских), «непосредственная связь жизни с ее оборотными, в том числе потусторонними сторонами, вмешивающимися в жизнь героя» (встреча Адриана с покойниками, графини и графа Сен-Жермена, Германна и призрака графини, Гринева и мужика-оборотня в видении), а также некоторые другие. Примерами обобщенных интенций, сформированных по этому же принципу, могут служить: «интенции, формирующие эстетический образ событийно продук-тивного в своей изменчивости мира», интенциональ-ные комплексы личной судьбы героя и испытания героя. Частота встречаемости подсчитывается уже не для индивидуальных смыслов или интенций, а для их кластеров, аналогичных вышеприведенным.
Все эти подсчеты обеспечили возможность построения вероятностной модели мотива встречи - т.е. учета всех периферийных сем мотива с их весовыми коэффициентами. Автор приводит две модели -подробную с указанием всех численных характеристик (с. 254-259) и упрощенную, основанную на наиболее вероятных признаках семиотической структуры мотива (с. 260).
Хотя, по существу, именно такая модель является главным итогом исследования, существенное место в этой части книги занимают авторские интерпретации тех или иных конкретных результатов обобщения отдельных семантических признаков. Так, например, сделав на основе подсчетов наблюдение о том, что «ведущей семантической конструкцией предиката встречи в пушкинском повествовании выступает встреча, инициированная одним из актантов и неожиданная для другого» (с. 220), автор трактует его в плане выявления существенного качества героев пушкинского повествования - их принципиальной активности в среде фабульного действия. Охарактеризовав частотность простран-ственно-временных признаков, И.В. Силантьев находит численное фактологическое подтверждение наблюдению Н.К. Гея о том, что кристаллизующим моментом целого в «Повестях Белкина» выступает семантическое поле «дома», «родного очага», и распространяет его на весь корпус пушкинских повествований.
Подобные частные интерпретации приобретают значение в плане намеченных ближайших перспектив продолжения исследо-вания (в целом, конечно, основанных на построенной вероятностной семантической модели мотива), а именно: сопоставительного мотивного анализа повествовательного творчества различных писателей и эпох, проведенного в плане исторической поэтики, «и конкретно - с точки зрения проблемы литературной преем-ственности и развития тематики и семантики, сферы которых и репрезентирует мотив как элемент повествовательного языка». И. В. Силантьев намечает также другие важные направления изучения мотивики: исследование лирического мотива - не только в лирике, но в эпике или драме; изучение генезиса повествовательных мотивов в художественном повествовании нового времени; анализ функци-онирования повествовательных мотивов в традициях и жанрах нехудожественного повествования.
Ву Конг Хао
(Социалистическая республика Вьетнам)
